"Стрелы Перуна" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава шестая Цена свободы

Греческая кондура достигла наконец первой русской крепости на границе с Печенегией. Патрикий Михаил приказал кормчему остановить корабль на середине реки, а сам в челноке с двумя гребцами отправился к воеводе Искусеви, которого хорошо знал по прежним проездам здесь.

Грек угостился русскими яствами и просил воеводу послать нарочного к великому князю Киевскому, сообщить о прибытии в его владения посла из Царьграда.

Искусеви обещал исполнить просьбу, тем более что это было его прямой обязанностью. Но патрикий знал, что «грязный скиф» мог просто-напросто пренебречь как его просьбой, так и своей обязанностью. Мысль царского посланника подтвердилась, когда русс, хитро прищурившись, спросил:

— Хошь сказку послухать?

— Расскажи, — согласился Михаил.

— Значит, так. Подружилась синица с орлом, и стали они друг дружку в гости звать. Сначала синица к орлу прилетела. Орел положил перед ней тушу барана. Што могла поделать синица с таким подарком? Только и поживилась, что клочком шерсти для гнезда... На другой день полетел орел в гости к синице. Та выложила самое лакомое свое угощение: несколько семечек конопли. Увидев это, орел возмутился. «Ты издеваешься надо мной? — сказал он грозно. — Я голоден, а ты предлагаешь мне такую мерзость. Мое лакомство — живая кровь! Где она?!»

«Но я не могу ловить баранов!» — ответила синица.

«Раз не можешь, так нечего набиваться в друзья к орлам. Но я голоден, и ты мне заменишь барана, поскольку тоже носишь в себе живую кровь!»

И орел склевал синицу!.. Как, хороша сказка? — вкрадчиво осведомился русс.

Патрикий трижды слышал ее от Искусеви, но вида не подал, рассмеялся:

— Любопытная сказка.

— Я вижу, ты не понял ее?

— Как ни понять. Мой баран при мне, — и как в прошлые разы, поставил перед Искусеви стопку золотых монет.

— Догадливый! — сгреб золото воевода. — Плыви, друг, спокойно. Все сполню, как надобно...

Спафарий мерил палубу крупными шагами: волновался за судьбу патрикия. Военачальник бросал хмурые взгляды на русскую крепость и бормотал что-то про себя, ругался, должно быть, на греческом языке... Но вот от пристани отделился челнок.

— Плывут! Слава Иисусу Христу! — Спафарий размашисто перекрестился. — Эй, там! Приготовиться к движению!

Четверо дюжих рабов ринулись на нос, к якорному канату.

Патрикий Михаил поднялся на палубу.

— Ну что? — глянул на него Хрисант.

— Вперед! — буркнул сановник и, ни на кого не глядя, ушел в свою каюту на корме.

— Якорь поднять! — рявкнул кормчий.

Мускулы рабов напряглись, могучие ладони медленно перебирали мокрый пеньковый канат.

— Скорее! — ревел кормчий, поминая дьявола и всех его прислужников.

Рабы, изнемогая, зашевелились быстрее. Наконец дубовые, окованные железом лапы показались из воды. Невольники ухватились за них и, срывая ногти о каменное грузило, перевалили якорь на палубу.

— Эй, там, на веслах! Греби!

Тяжелые лопасти разом вспенили воду по обоим бортам кондуры. Половодный Днепр упорно сопротивлялся могутной силе двух десятков рабов. Кормчий правил к левому, пологому берегу, где течение было поспокойнее.

— На веслах! Т-так вас-с... — ругался он почем зря. — Нажми, собачьи дети! Эй, надсмотрщик! Ты что, заснул, сын евнуха и свиньи?! Расшевели их!

Загрохотал сыромятный бич в чреве корабля. Стоны и ругань вторили ему. Весла заработали быстрее...

— Вот и на родину попал, Уруслан! — прохрипел кто-то из гребцов. — Х-а-ха! А бич так же больно бьет, как и в Кустадинии. И цепи крепко держат. Ох-ха! — захлебнулся голос после секущего удара. — Чтоб-б ты...

Еруслан, в отличие от многих, ловко управлялся с тяжелым веслом. Еще никогда он не чувствовал себя таким могучим. Здесь, на Русской земле, он воспрянул, сердце радостно заколотилось в груди. Он знал: приходит последняя ночь его плена. Он на Руси. А она, родная, не даст пропасть. Еруслан верил в это, время его наступило.

Ночами, когда смертельно уставшие гребцы засыпали на жестких скамьях, богатырь пытал свою силу на железном кольце, вделанном в дубовый брус. Как ни старались греческие кузнецы, несокрушимость их невольничьего металла уступила наконец мощи русса. От постоянного напряжения железо устало бороться с живой силой: основание стального кольца подалось и лопнуло где-то внутри деревянного бруса. Ликующий раб выдернул из расшатанного отверстия пораженный обрывок металла. Это случилось ночью, когда кондура стояла на якоре неподалеку от берега. Всего мгновение отдыхал Еруслан после своей столь долгожданной победы.

— Назар-бек, — тихо тронул он за плечо своего побратима. Тот не шевельнулся, придавленный тяжелым сном.

Не сразу русс разбудил его: араб мычал во сне, отбивался, стонал. А когда очнулся, то чуть не испортил все дело.

— А?! Что?! — во весь голос громыхнул невольник. Еруслан зажал ему рот ладонью.

— Тихо! — прошептал русс на ухо побратиму. — Молчи!

Араб наконец пришел в себя, оторвал чужую ладонь от лица.

— Это ты, Уруслан? — шепотом спросил он. — А как ты дотянулся до меня?..

Это в самом деле казалось чудом для очнувшегося от сна невольника: греки приковывали гребцов так, чтобы один не мог дотянуться до другого. Опыт еще Древнего Рима научил их разделять и властвовать. Проверенное веками правило господствовало и здесь, на корабле: ведь двое могучих рабов, объединившись, могли сокрушить любые цепи. Так оно и произошло ночью на царской кондуре, стоило только одному невольнику помочь другому. Освободившийся русс и прикованный араб легко вырвали толстое железное кольцо из борта корабля.

— Надобно освободить других, —прошептал Еруслан.

— Верно. До рассвета еще далеко. Потом мы перебьем румов и обретем свободу.

— Но сначала надо избавиться от надсмотрщика.

— Это сделаю я! — прошептал Назар-али. — Наступил час мщения. Я пошел.

— Будь осторожен. Штоб без шума...

— Задавлю руками.

Араб ощупью двинулся к носовому отсеку судна. Раз или два звякнули его цепи. Сердце Еруслана замерло в груди. Но вот послышалась возня, сдавленные стоны, и все стихло. Привыкшие к темноте глаза русса разглядели пригнувшуюся тень.

— Все! — яростно прошептал знакомый голос. — Задушил мучителя. Что дальше делать, Уруслан?

— Давай будить по одному, чтоб не всполошить всех и не наделать шума.

— Верно! Тут булгар Ангул. Сначала разбудим его.

Заговорщики растормошили болгарина Ангела Живку, веселого и неунывающего силача. Тот мгновенно сообразил, что к чему. Втроем они сломали железо в один миг. Сами цепи оставались на руках невольников, но они не стесняли движения. Главное, не зазвенеть металлом и не возбудить интереса дозорных наверху. Но заговорщики все делали тихо и сноровисто: в прошлом все они были воинами, стояли в дозорах, не раз ходили в разведку и знали, как вести себя в самых невероятных ситуациях. Приводя в чувство по два-три гребца, невольники скоро оторвали всех своих товарищей от бортов кондуры.

Теперь предстояло выбраться наверх и разделаться с охраной. Охраны было вдвое больше, и только внезапность могла помочь рабам победить.

— Выждать надобно, пока месяц склонится к западу. Сон ромеев — наш главный союзник! Катафракты не чета другим воям: крепки и бою лучше обучены.

— А как выходить будем? — спросил болгарин. — Надо бы договориться. Ты наш боил[108], Руслан. Говори.

— Значит, так, братие. Разобьемся на четыре части, по шесть воев. В первой за старшого будет Назар-бек, во второй — Ангел Живка, в третьей — козарин Ази-батырь, в последней — перс Джага-пехлеван.

— Поняли! — раздалось из темноты.

— Тише! А теперь пусть старшие назовут своих воев. Невольники зашептались. Названные присоединились к своим командирам. Споров не было: все понимали серьезность положения.

— Делаем так, — стал излагать Еруслан. — На лодии два дозорных. Один стоит на корме, другой — у выхода, на носу. Вон его тень броней отсверкивает...

Палуба только на одну треть покрывала корабль. У носа зиял проем с лесенками. Одна вела на носовую площадку, где всегда стоял дозорный, другая — прямо на палубу.

— ...Яз сначала осторожно поднимусь к дозорному, упокою его, — говорил Еруслан. — А потом пойду к кормовому веслу и поручкаюсь с другим греком. Как только трижды звякну железом, так все с веслами в руках подниметесь наверх и ударите по воям ромейским, покамест они спят. Не спутайте, где свой, где чужой. Да к тому времени уж и светать начнет.

— Да будет так! — шепотом, как клятву, выдохнули рабы.

— На трудное дело идем, братие. Не все к восходу солнышка живы останутся. Но выбирать нам не из чего: или смерть обручит нас с землей, или мы в битве обретем свободу!

— Веди нас в бой, Уруслан, — прошептали голоса. — Мы не отступим!

Между тем луна сместилась к западу. Пахнуло предутренним холодком.

— Ну, я пошел! — решительно выдохнул Еруслан.

— Помоги тебе Христос!

— Пусть аллах хранит тебя!

— Адонай даст тебе силы!

— Тенгри-хан, помоги ему!

— Перун, веди меня! — выдохнул русс и, стараясь не звякнуть цепями, скользнул к лестнице.

Сделав три легких шага по перекладинам, Еруслан остановился, прислушался. Часовой стоял над ним блестящим истуканом, до невольника доносилось ровное дыхание: катафракт безмятежно спал.

«В русские пределы пришел, успокоился», — сообразил Еруслан и осторожно повернул лицо к корме. Из-за каютки второго дозорного не было видно. Русс занес ногу на четвертую перекладину и... мгновенно застыл. От мачты отделилась тень человека, шагнула к борту.

— Бр-р-р! — донеслось оттуда. — И как эти скифы живут в таком холоде! Кха-кха!

Дозорный на носу не проснулся. Стоявший у борта оправился в воду, постоял немного и вернулся к месту ночлега, бормоча что-то себе под нос. Русс помедлил еще немного и стремительно скользнул к носовому мостику. Для исполинской силы русского могута даже этот рослый воин показался не сильнее барана. Чтобы не нашуметь случайно, Еруслан схватил дозорного за голову и резко рванул ее вверх и в сторону. Катафракт и стона не издал. Только рука, скорая рука воина, успела схватить рукоять кинжала, но и ей ничего не удалось сделать, чтобы защитить жизнь хозяина...

Еруслан устремил взгляд к мачте, где под парусом спали катафракты. Тишина, только храп раздавался. Тогда русс махнул рукой. Из трюма выпорхнула тень.

— Черномир, ты?

— Яз, брат! — шепнул тот одними губами.

— Возьми его и тихо спусти вниз. Меч передай Назар-беку. Копье пускай тут полежит. Кинжал у меня останется. Поспешай.

— Понял! — выдохнул Черномир.

Через мгновение, не звякнув ни одной частью доспеха, труп дозорного канул в трюме.

Еруслан уже собрался было двинуться к корме, как вдруг увидел тень за мачтой.

«Другой дозорный, — понял русс. — Сюда идет. Надобно спящим прикинуться».

— Эй, Аргир? Заснул, чертов сын! — неожиданно громко прозвучало в ночи.

Парус зашевелился.

— Ты чего спать не даешь своим ослиным криком? — раздалось приглушенно. — Заткнись!

Дозорный выругался вполголоса и двинулся дальше. Он подошел почти вплотную к притаившемуся невольнику, но что-то встревожило грека.

— Эй, Аргир! — окликнул он товарища. — Что с тобой?

Еруслан нарочно шевельнулся, звякнул цепями, промычал невнятно по-гречески:

— Кто идет? Зарублю!

— Вот хитрец, — тихо рассмеялся катафракт. — Даже панцирь снял, чтоб спать мягче было. Но я тебя разбужу, лежебока.

— Это ты, Евпил? — проворчал русс. За многие дни плавания он узнал всех греков по именам.

— Я! — Дозорный без страха ступил на площадку...

Через мгновение он извивался в могучих руках Еруслана. На этот раз без шума не обошлось. Копье жертвы с грохотом упало в трюм. Из-под паруса показалась голова.

— Что там, Евпил? — прохрипел голос Хрисанта.

— Копье выронил! — чуть громче подал голос Еруслан.

— Настоишься ты у меня в ночном дозоре, неуклюжий лентяй. Неохота подниматься, а то бы я тебе почистил гнусную рожу. Иди на место!

— Иду!

Голова скрылась. Еруслан выждал немного и трижды звякнул цепями. Стремительные тени, одна за другой, вынырнули из чрева кондуры на палубу. Им снизу не менее стремительно и бесшумно подали тяжелые весла.

— Джага, возьми меч! Ты, Ангел, — копье! Тихо!

Снова из-под паруса показалась голова. Спафарию привиделось вдруг, что призраки заполнили корабль. Он и мысли не мог допустить о том, что невольники сумели сломать рабское железо. Хрисант потряс головой. Видение не исчезло. И тогда он внезапно понял, что это враги, что это надвигается смерть!

— К оружию, катафракты! — громыхнуло в ночи.

В следующее мгновение спафарий уже стоял с обнаженным мечом в руке.

Соблюдать тишину теперь было бессмысленно, и словно это грянуло в ответ на призыв предводителя греков:

— Братие! Бей!

— Бе-е-ей!

— Кр-р-уши-и!..

Только полутора десяткам греческих воинов удалось вскочить и занять оборону. И это случилось только потому, что их предводитель бесстрашно ринулся вперед, навстречу восставшим рабам. Стремительный меч Хрисанта сразил одного из напавших. Те на мгновение замешкались. Но тяжелое весло раздробило левое плечо храброго спафария, и он, покачнувшись, отступил.

— Бе-е-ей-й! — гремела ночь многоголосым яростным воем.

— Бар-р-ра-а! — вторил восставшим клич древних римлян, с которым те некогда покорили мир, потом потеряли его и сейчас их бесталанные потомки пытались вновь надеть кандалы на все соседние народы. — Бар-р-ра-а!

Более половины греков были повержены мгновенно и пали, так и не восстав от сна. Еще не менее десятка истекали кровью от ран и не могли сражаться.

— Факелы! — крикнул Еруслан. — Зажгите факелы! Они лежат у носовой площадки!

Русс орудовал огромным веслом — сейчас это оружие было более надежным и сокрушительным, чем мечи и копья.

Упал еще один катафракт. Но их не зря звали царскими воинами: они не только оборонялись, но и бесстрашно нападали. Уже шестеро рабов корчились на палубе, пронзенные мечами и копьями.

Вскоре факелы осветили побоище. Упали еще два царских воина. С раздробленной головой рухнул Черномир, отступил раненный в грудь перс Джаги, пошатнулся оглушенный Ази-бек...

Еруслан усилил натиск, вдохновляя своих соратников на подвиг.

— Кр-р-ру-ши-и! — взывали славяне.

— Ал-ла-а! — кричали персы и арабы.

— Ур-р-рагх! Тенгри-хан! — слышались возгласы хазар и печенегов.

— Бар-р-ра! — все тише гремело в ответ. Оставшиеся шесть катафрактов уже только оборонялись.

— Ангел! — позвал Еруслан. — Возьми своих и захвати царского сына и патрикия. Мы тут без вас управимся.

— Иду!

— Захвати живыми. Штоб и волосок с голов их не упал.

— Понял, Руслан! За мной, братушки!

Катафрактов осталось пятеро. Они четко, как на учениях, отражали удары и стремились в свою очередь поразить врага...

— Руслан! — примчался возбужденный болгарин. — Царевич и патрикий исчезли!

— Ка-ак?! Где они?!

— На лодке уплыли вместе с кормчим. Вот... — Ангел Живка показал обрывок веревки.

— Ну и леший с ними. Этих добить надобно. Там, на корме, луки должны быть. Неси их сюда!

Вскоре Ангел и его товарищи притащили дюжину луков с тяжелыми стрелами. Восставшие вмиг расхватали грозное оружие. Рядом с Хрисантом осталось всего лишь трое воинов. Они изнемогали, отражая могучие удары. Палуба стала скользкой от крови. Вопили раненые. Но на них никто не обращал внимания.

— Братие, стойте! — приказал Еруслан.

Рабы отступили, опустив оружие.

— Хрисант! — обратился русс к спафарию. — Брось меч! Ты обречен. Прикажи сдаться и своим храбрым воям. Мы пощадим вас. Ну?!

— Нет!

— Вспомни. Мы вместе рубились против агарян в теснинах Кипра. Мы были друзьями!

— Замолчи, мерзкий раб! Никогда высокородный ромей не будет другом грязному варвару!

— Ты сам выбрал свою долю, сын гадюки!

— Я умру, но не приму жизнь из рук раба!

— Луки к бою! — приказал Еруслан.

— Катафракты! Вперед! Умр-рем ромеями! — воззвал Хрисант и, взметнув окровавленный меч, ринулся на Еруслана.

Сразу три стрелы сверкнули ему навстречу. Храбрый спафарий рухнул, пораженный в лицо, шею и грудь.

— Я умер свободным, — прохрипел герой и затих.

— Злобный шакал! — скрипнул зубами Назар-али. — Без крови жить не мог. Пей теперь свою, сын скорпиона!

Товарищи сраженного Хрисанта остались стоять вокруг мачты спиной к спине.

— Ну а вы тож хотите умереть? — спросил их Еруслан.

— Мы посоветуемся, — прохрипел один из катафрактов.

— Скорее! — крикнул Назар-али. — Нам некогда ждать.

Греки отлепились от мачты, сошлись, глянули в глаза друг другу. Потом один из них обратился к Еруслану:

— Если вы даруете нам свободу, то мы бросим мечи.

— Что скажете, братие? — обернулся к своим Еруслан.

— Смерть им! — крикнули двое персов.

— Заковать в цепи! — зло прищурился Назар-али.

— Отпустить с миром, ценя их мужество! — сказал Ангел Живка.

— Как ты решишь, так и будет! — ответили остальные.

— Благодарите мужей, победивших вас! — сурово глянул на катафрактов Еруслан. — Они дарят вам жизнь и свободу.

Катафракты бросили мечи.

— Назар-бек, постереги их. Остальные, кто способен, пускай станут к веслам! Пристанем к берегу, — объяснил он свое решение товарищам. — Высадим ромеев, тех, кто еще жив. А потом решим, што нам делать дальше!