"Охотница" - читать интересную книгу автора (Кэррол Сьюзен)

Глава 17

Гроза продолжала бушевать, но в «Красном олене», где нашли себе приют Кэт с Мартином, было тепло и сухо. Мартин снял им комнату в задней части гостиницы. Это была скромная спальня, но значительно чище и удобнее той, в которой остановилась Кэт, когда впервые приехала в Лондон. Она пригладила волосы и повесила плащ на спинку стула около дублета Мартина. Он уже разделся до рубашки и штанов. Подложив еще одно полено в огонь, он прошлепал к окну босыми ногами.

Мартин загородился руками от света и стал напряженно вглядываться в темноту.

— Думаю, мы ускользнули от всякого преследования, но будет разумнее притаиться на некоторое время, по крайней мере, пока гроза не пройдет.

Ливень рассеял привычное тепло августа, охладив воздух. Кэт растирала руки и дрожала всем телом.

— Мы, вероятно, застрянем здесь еще по меньшей мере на несколько часов. Вам надо бы снять с себя мокрые ботинки и чулки и постараться согреться. — У Мартина вытянулось лицо, когда он скользнул взглядом по ее одеянию. — Я вижу, вы снова напялили на себя мои бричесы.

— Я, похоже, скучаю без них, — озорно улыбнувшись, заметила Кэт. — Хотя сейчас они ужасно мокрые.

— Так почему бы вам не снять их с себя? — предложил Мартин с плутовской улыбкой. — Вот уж не хотел бы, чтобы вы простудились и умерли, petit chatte.

Кэт помотала головой и натянуто рассмеялась. Их недавнее приключение разрушило напряженность между нею и Мартином, восстановив их привычное общение, полное поддразнивания и препирательств.

— Как бы я ни была благодарна вам за то, что вы сняли эту комнату, разожгли этот великолепный огонь, согревающий нас, — заговорила Кэт, с серьезным видом сложив руки на груди, — я подозреваю, что вы больше печетесь об этой проклятой картине, чем о сохранении моего здоровья.

Мартин возмущенно фыркнул, но шагнул к небольшому сосновому столу, и, развернув холст, тщательно разгладил его.

— Как вы думаете, холст не пострадал? — с тревогой спросил он.

Присоединившись к нему, Кэт покачала головой. Она все еще никак не могла взять в толк, зачем Мартин пустился на такой отчаянный поступок ради какой-то картины. Ничего примечательного, кроме, возможно, надписи на латыни, в портрете этом, на ее взгляд, не было.

— HimibisuntComites, quosipsaPericuladucunt, — нараспев прочитала Кэт.

— Вы читаете по-латыни? — нетерпеливо спросил Мартин. — И что это означает?

Кэт задумалась на мгновение и затем приблизительно перевела:

— Эти люди — мои товарищи, и нас сплотила опасность.

Девиз ничего не говорил ей, но, видимо, это имело какое-то значение для Мартина, потому что он пробормотал про себя:

— Неужели Бабингтон и впрямь такой глупец?!

— Кто такой Бабингтон? Какая опасность? И что такого ценного в этой картине? — возмущенно потребовала ответа Кэт. — Кто эти шесть разряженных павлинов?

— Мертвецы. Или скоро ими будут, — удовлетворение Мартина от успешно выполненной операции, похоже, стало исчезать. Он окинул Кэт мрачным взглядом. — Боже праведный, вы и понятия не имеете, как мне жаль, что вы проследили меня этой ночью. Меньше всего я хотел бы втягивать вас в это злосчастное дело. Простите меня.

— Я сама решила выследить вас, — Кэт нетерпеливо отмахнулась от его извинений. — Но теперь уж точно мне бы хотелось узнать, во что это вы меня якобы втянули.

— Лучше не стоит, поскольку вам это будет не по душе.

— Нет уж, все равно рассказывайте.

Тут одно из поленьев в камине покачнулось и упало, угрожая выкатиться на пол, обдав все вокруг разлетающимися искрами. Это позволило Мартину потянуть с ответом. Кэт последовала за ним к очагу, хлюпая мокрыми ботинками. Она уселась на низком табурете и стала снимать башмаки и чулки. Ее плащ отлично защитил рубашку, но штаны промокли насквозь и мешком спускались к коленям, придавая ей совсем жалкий вид.

После минутного колебания она встала и расстегнула ремень, на котором крепился ее кинжал. Опершись о стену, она начала стаскивать штаны. Это наконец-то привлекло внимание Мартина.

Его глаза расширились, он воскликнул:

— Кэт, что вы делаете?

— Следую вашему совету.

— Я же всего лишь подкалывал вас. — Он поспешно отступил и демонстративно стал смотреть в окно.

Кэт прервала свою борьбу с мокрой тканью, и этого времени ей хватило, чтобы, вытянувшись, ткнуть его между лопатками.

— Не стоит так уж стараться изображать из себя джентльмена. Мы оба знаем, что я не особо страдаю девичьей скромностью. Кроме того, вы только напряжете ваши глаза, пытаясь поймать мое отражение в оконном стекле.

— Я бы никогда... — начал было возражать Мартин, но тут же обернулся и виновато посмотрел на нее. Он больше не стал притворно отводить взгляд, пока она продолжала воевать с мокрыми штанами.

Рубашка Мартина была ей значительно ниже колен, но, стаскивая чулки, она, должно быть, оказалась небрежна, и он сумел разглядеть достаточно, поскольку восхищенно заметил:

— У вас великолепные ноги.

— Спасибо. Немного коротковаты, но они хорошо мне служат, когда мне надо куда-нибудь добраться. — Хотя она и улыбалась ему, ее взгляд оставался требовательным и прямым. — Достаточно затяжек, Ле Луп. Вы каким-то образом оказались втянуты в пренеприятное дело. И втянуты давно, видимо, еще до моего появления у вас в Лондоне. Что происходит? Я хочу услышать правду. Я полагаю, что я заслужила это право.

— Вы заслужили много большего. Мне никогда не расплатиться с вами. — Но Мартин все еще испытывал нежелание начинать рассказ, который, он знал это, вызвал бы у нее только презрение к его безнадежному безрассудству, дорого обошедшемуся безумию и двуличности.

Эта ночь была такой приятной, наполненной смехом Кэт и их дружеской пикировкой. Совсем как раньше. Ему не хотелось, чтобы все это закончилось.

Его Кэт? Мартин заставил себя резко остановиться. Какая дикая мысль для мужчины, который пытался оказывать знаки внимания другой женщине. Катриона О'Хэнлон не относилась к числу женщин, которые согласятся когда-либо принадлежать мужчине.

— Все началось, как мне кажется, приблизительно девять месяцев назад, — прислонившись плечом к стене, он начал свое объяснение, — в тот вечер, когда наша труппа играла спектакль во внутреннем дворе гостиницы за стеной Норвича. По чистой случайности в той гостинице остановился во время своей поездки сэр Фрэнсис Уолсингем, чтобы дать отдых лошадям. Уолсингем — член тайного совета и главный...

— Я знаю, кто такой сэр Фрэнсис и чем он занимается, — остановила его Кэт. — Глава шпионов королевы известен даже в самом дальнем уголке Ирландии. И что у этого дьявола общего с вами?

— Я работаю на него. — Постаравшись не заострять внимания на ошеломленном выражении ее лица, Мартин продолжал: — Несмотря на то что я был одет в пестрый костюм шута для вечернего представления и мой безупречный английский, Уолсингем узнал меня. Он помнил меня как Мартина Ле Лупа, который когда-то прибыл с депутацией от короля Наварры. Нас послали достать средства, страшно необходимые для защиты королевства против герцога де Гиза. Моя задача состояла в определении настроения членов совета королевы, по которому можно было бы судить, существовала ли реальная возможность английской военной поддержки. Небольшая роль, но сэр Фрэнсис приметил меня. Он всегда на все обращает внимание, и он никогда ничего не забывает.

— Уолсингем действительно такой дурной человек, как я о нем наслышана?

— Нет, он глубоко верующий человек, и у него твердые убеждения. Но он обладает удивительно тонким чутьем и у него изощренный коварный ум. Я полагаю, лучше всего описать его как религиозного Макиавелли.

— Мать-земля! Я с трудом могу представить себе более опасное сочетание. Так что же произошло дальше, когда он узнал вас? — настойчиво потребовала продолжения рассказа Кэт. — Могу предположить, этот человек захотел узнать, что, черт возьми, вы делали, блуждая по стране и изображая из себя английского бродячего актера.

— Так оно и было. Я попытался надуть его каким-то рассказом. Дескать, мы сбежали из Франции, спасаясь от кредиторов. Я до сих пор не знаю, поверил ли он мне. Никто никогда не знает этого в случае с Уолсингемом. Он мог арестовать меня просто за въезд в страну без надлежащих бумаг, уже не говоря об обвинении в шпионаже в пользу Франции. Вместо этого он предложил мне работу.

— Вы хотите сказать, вынудил вас работать на него.

Мартину хотелось бы позволить ей думать именно так, но он только покачал головой.

— Особого принуждения с его стороны и не было. Уолсингем применил некоторое давление, намекая, что ему ничего не стоит выслать нас с Мег назад во Францию и поманил меня возможностью продвинуться, перспективой обеспечить такое будущее для моей дочери, о котором я и мечтать не решался. И я клюнул на эту приманку, даже не дав себе времени все обдумать, взвесить риски.

Кэт слушала молча, не перебивая, с мрачным выражением лица. Она села на табурет в одной из тех совершенно не свойственных благовоспитанным женщинам поз, чуть расставив ноги, упершись локтями в колени. Его рубашка провокационно свисала между ее бедрами, и это помимо его воли возбуждало Мартина.

Выкладывая ей все без утайки, он сосредоточенно смотрел на кирпичи, из которых был сложен камин. Уныло, без привычных цветистых оборотов, которыми он обычно расцвечивал свою речь, Мартин поведал ей детали заговора Бабингтона, рассказал о тех ухищрениях, к которым ему приходилось прибегать, чтобы раздобыть доказательства для Уолсингема, включая необходимость шпионить за Недом Лэмбертом. Он закончил свой рассказ набегом на дом Полея и причинами конфискации портрета.

— ...и вот они, Бабингтон и его товарищи заговорщики, изображенные во всей своей дурацкой славе. — Мартин махнул рукой в сторону портрета. — Их смертельный приговор подписан палитрой масляных красок. Но, когда я вручу этот портрет Уолсингему, по крайней мере, одна шея будет спасена. Эта картина, конечно же, должна реабилитировать брата Джейн.

Кэт едва заметно кивнула, соглашаясь. Тягостная тишина, повисшая в комнате, довела нервы Мартина до предельного напряжения, и он резко заговорил первым:

— Могли бы хотя бы сказать, что вы думаете. Вы никогда не щадили меня прежде. Ну же, давайте. Скажите мне, какой я безответственный негодяй и идиот.

— Очень хорошо. Вы — идиот.

Мартин вздрогнул. Он ожидал этого. Но зачем же так прямо и словно обрадовавшись?

— Я всегда точно знала, кто вы, Мартин Ле Луп, — сказала она с еле заметной усмешкой в уголках губ. — Немного от жулика, немного от негодяя и полный идиот. Храбрый, безрассудный, благородный идиот.

Вместо презрения, которого он ожидал, Кэт смотрела на него с неожиданной и не характерной для нее мягкостью в глазах.

— Благородный? — эхом отозвался он. — Женщина, вы даже не слушали меня все эти пятнадцать минут? Все, что я сделал...

— Было чрезвычайно опасно, — перебила она. — И пусть я не одобряю вас за слишком большой риск, но благодаря вам коварных заговорщиков подвергнут суду.

— Мучительным пыткам и смерти, вы хотите сказать. И один из этих заговорщиков, Баллард, священник. — Мартин отвернулся от нее и стал смотреть в окно, за которым небо продолжало источать темные потоки дождя на стекло. — Бог свидетель, я не религиозный человек, но годы моего детства, которые я провел среди прелатов Нотр-Дама, внушили даже мне некоторое уважение к тем, кто совершает священные обряды.

Кэт осторожно приблизилась к нему со спины и положила руку ему на плечо.

— По-моему, этот Джон Баллард сам отказался от всяких претензий на святость, когда задумал убийство. Ни одна из причин, побудивших негодяев к участию в заговоре, не видится мне ни благородной, ни праведной.

— А мои чем лучше? — спросил Мартин. — Когда я служил Наварре, я по большей части шпионил за армией герцога де Гиза или пытался собрать помощь для маленького осажденного королевства. Тогда в моей работе еще просматривалась какая-то справедливость, какая-то честь. Но это мерзкое дело... быть нанятым шпионить и обманывать, поддерживать других в их измене, чтобы заманить их в ловушку. — Мартин с тоской теребил бороду. — И все ради чего? Ради поддельного герба и клочка земли.

— Вы искали безопасное убежище для своей дочери. Не вы замыслили убить королеву.

— Нет, я только помогаю Уолсингему привести другую королеву к ее крушению и смерти.

— Мария Стюарт во многом сама за себя постаралась. — Кэт провела рукой по его щеке тем нежным жестом, который был редок для нее и поэтому тем более приятен. — Я не питаю особой любви к Елизавете, но нет никакой особой доблести подбивать кого-то на убийство. Если бы я пошла на борьбу с Тюдорихой, то единственное, на что я согласилась бы, так это сразиться с ней лицом к лицу, моя шпага против ее шпаги.

— Это все потому, что на свете совсем мало женщин, подобных вам. Да и мужчин тоже.

— Только не говорите глупостей, — отмахнулась Катриона, но покраснела так, как никогда не покраснела бы, если бы он одарил ее всеми цветистыми комплиментами, которыми он обычно осыпал женщин.

Кэт слишком твердо стояла на земле и была одарена логикой и ясным умом. Она видела вещи намного более четко, чем Мартин. Он чувствовал, как если бы ловким взмахом своего ножа она отсекла все чувство его вины, все муки совести, которые изводили его.

Он не заслуживал утешения, которое Катриона предлагала ему, но он был не в силах отказаться. Мартин обхватил ее за талию и притянул к себе. Кэт прильнула к нему без колебания. Он вдохнул одной ей присущий запах. Не сладострастные духи, но что-то более простое и земное, как теплый дождь или свежий летний ветерок.

Они стояли, обнявшись, очень долго, и вокруг стихли все звуки, кроме барабанящего дождя, потрескивания поленьев и уверенного глухого стука их сердец.

Было что-то нежное в объятиях Мартина, и Кэт постаралась ничего не желать больше. Она была рада, что может спрятать лицо на его груди, чтобы он не прочитал безумную страсть в ее глазах, не увидел, как сильно она влюблена в него, как потряс ее рассказ Мартина, поскольку сознавала, насколько опасно было то, чем он занимался. От мысли, что Мартина могут убить, и она потеряет его, ее начинало трясти.

Мартин никогда в жизни не будет ее мужчиной. Они расстанутся через несколько месяцев, и, вероятнее всего, никогда больше не увидят друг друга. Как бы тяжело, как бы больно ей ни было, Кэт не сомневалась, она сумеет это перенести. Сумеет до тех пор, пока будет знать, что Мартин жив и где-то шагает по миру своим собственным путем.

— Когда вы отдадите Уолсингему этот портрет, вы избавитесь от него? — Кэт чуть откинула голову, чтобы посмотреть на него. — Ваше участие в раскрытии заговора на этом закончится, ведь так?

— Надеюсь. Но если все закончится скверно, если что-нибудь случится со мной, тогда вы присмотрите за Мег. — Мартин не задавал вопрос, он говорил об этом как о само собой разумеющемся факте, и от этого утверждения, казалось, получал большое утешение.

— Вы же знаете, что присмотрю, — заверила его Кэт. — Но ничего не должно случиться с вами. — Приподнявшись на цыпочки, она прижалась губами к его губам.

Мартин колебался только одно мгновение, прежде чем погрузил пальцы в ее волосы. Он поддерживал ее затылок и целовал горячими долгими поцелуями.

Потом отодвинулся и задумчиво посмотрел на нее. Ее желание отразилось в зеленых глубинах его глаз.

— Кэт, — произнес он хрипло.

Он облизал губы, и она знала, что он пытался сказать. Надо собрать силы, чтобы воспротивиться искушению, призвать на помощь все серьезные доводы, согласно которым они должны держаться подальше друг от друга.

Причины, которые она знала гораздо лучше, чем он сам. Из них двоих, скорее всего, именно Катриона с разбитым сердцем побредет прочь после их случайной близости.

Вытянувшись, она провела пальцами по его губам, легонько поддразнивая его, преодолевая сопротивление. Мартин посмотрел на нее, и в его глазах была мука.

— Кэт, мы... мы не должны...

Кэт вздохнула, и в ее вздохе слышалась горечь желания, слишком долго подавляемого разумом.

— Нет, черт побери. Мы должны.

Вцепившись руками в складки его рубашки, она снова яростно прижалась к его губам. Мартин схватил ее за плечи, словно хотел оттолкнуть.

Язык Кэт устремился в бой, он срывал печать с его губ, ища вход. Мартин задрожал, и ей показалось, будто она почувствовала, как что-то ломается внутри него, словно молния рассекала небо.

Крепко сжимая ее в объятиях, он задрал ее рубашку. Кэт задохнулась, когда он сжал руками ее голые ягодицы, от его пылающих жаром рук огненная лава прорвалась прямо к ее женскому ядру. С дикой свирепостью целуя ее, Мартин притянул к себе ее бедра так крепко, что она затрепетала и даже через плотную ткань штанов почувствовала, как восстала его плоть.

Она дрожала от желания, все крепче прижимаясь к нему. Мартин с трудом оторвался от ее губ. Он трудно и часто дышал.

— О боже, — простонал он. — Я никудышный мерзавец. Полный негодяй. Безнравственный грешник.

— Я знаю, — выдохнула Кэт. Она терлась об него, буквально вибрируя, и ползла, как заползала бы на дерево. — Именно это... — она чуть было не выдохнула «я больше всего люблю в вас ». Несмотря на взведенные страстью чувства, она сохранила достаточно разума, чтобы поправить себя: — Именно таковы и есть... ваши лучшие качества.

Мартин прерывисто рассмеялся. Хотя его тело пульсировало от желания, он убрал руку с ее ягодиц. Одернув на ней рубашку, он сделал над собой благородное усилие, чтобы отодвинуть ее от себя.

Но героические усилия Мартина оказались совершенно напрасны, поскольку Кэт схватила полы рубашки и стянула ее с себя через голову. У него пересохло в горле, когда его взгляду предстали ее маленькие крепкие груди и красноватого золота пыльца в треугольнике между ног.

Мартин застонал, его мужское естество напряглось до боли.

— Кэт, смилуйся.

— Нет! — Она бросила рубашку к его ногам, как кто-то бросил бы перчатку. — Проклятие! Там за окном темная дождливая ночь, и мы только что, лишь по какой-то счастливой случайности, избежали гибели. Никакого конца света не случится, и небо не упадет, если мы найдем крошечную частицу удовольствия друг в друге. К тому же меня не волнуют понятия греха вашей церкви. В конце концов, я всего лишь язычница.

Она рывком откинула назад волосы, огненные пряди как языки пламени рассыпались по ее белым плечам, ее глаза сверкали в отблесках пламени, словно блестящие драгоценные камни. Мартин двинулся на нее, как будто желая сжечь себя в ее жертвенном огне.

Мартин всегда брал на себя инициативу в любом любовном свидании. Он был, в конце концов, французом. Но позволил женщине раздевать его, и пальцы Кэт ловко расшнуровали его рубашку.

Отбрасывая его рубашку, она легонько провела ногтями по его обнаженной груди и обошла вокруг него так, словно рассчитывала свести его с ума.

Мартин был поражен жаром и желанием, когда она обхватила его руками со спины, расплющив горячие груди у него на спине. Она закручивала волосы, растущие на его груди, на палец и медленно, миллиметр за миллиметром спускалась к его брюкам.

— Господи Иисусе, женщина, что ты пытаешься сделать со мной?

— Заставить вас сломаться в моих руках, — промурлыкала она, игриво кусая его в предплечье.

Ему показалось, она получает удовольствие от своей власти над ним, возможно, даже слишком большое. Пора было восстанавливать контроль над ситуацией.

Ухватив ее за запястье, он прервал ее слишком смелое исследование. Стремительно развернувшись к ней лицом, он пробормотал:

— Нет, ты пытаешься поставить меня на колени.

Одарив ее сердитым взглядом, он упал на колени перед нею. Прежде чем Кэт предположила то, что он хотел сделать, он обхватил руками ее ягодицы и рывком придвинул к себе, погрузив лицо в гнездо завитков между ее ногами.

Она покачнулась и задрожала, вцепившись пальцами в его плечи, поскольку ее тело реагировало с удивительной стремительностью, потрясая ее невероятным ощущением, будто она цепенеет от удовольствия, которое сделало ее слишком слабой, чтобы устоять. Вся дрожа, она опустилась на колени подле него. Улыбка Мартина была слишком самодовольной.

— Вы... ты, французский дьявол, — выдохнула она.

— Ирландская ведьма, — расхохотался он в ответ.

Кэт едва ли заметила, как Мартин освободил себя от остальных предметов одежды. Ей бы хотелось подольше насладиться зрелищем его обнаженного тела, такого крепкого, состоящего из одних мускулов и сухожилий. Но он уложил ее на спину. Нависнув над ней, он стал осыпать ее поцелуями от шеи до груди, затем схватил губами сначала один сосок, затем другой. По мере того как он прикасался к ее телу горячим и влажным языком, Кэт закрывала глаза и прикусывала губу, чтобы не закричать от неправдоподобного, мучительного наслаждения.

Когда Мартин наконец погрузился в нее, она задохнулась от потрясения. Когда ее лоно вытянулось, чтобы приладиться к нему, возникло ощущение, что он полностью заполнил ее.

Кэт встрепенулась, открыла глаза и обнаружила, что и Мартин, приподнявшись, смотрит на нее изумленным взглядом.

— Mon Die, Кэт! — прохрипел он. — Ты такая теплая и тугая. Ты впустила меня, словно... словно...

— Словно ты надел перчатку?

— О нет, словно наши тела были скроены для того, чтобы принадлежать друг другу.

У Кэт перехватило дыхание. Как бы ей хотелось, чтобы он действительно так думал, но она не сомневалась, что эти восторженные слова Мартин Ле Луп, благородный любовник, считал себя обязанным прошептать любой женщине, с которой бывал близок.

По мере того как он погружался все усерднее и глубже, напряжение Кэт накручивалось спиралью все туже и туже. Она впилась ногтями ему в спину и выкрикнула его имя, когда испытала очередной выплеск восторга.

Мартин сделал заключительный толчок и содрогнулся, извергнув свое семя глубоко внутрь нее. Он распластался на ней. Кэт чувствовала, как гремит его колотящееся сердце в унисон с ее сердцем.

В неистовом порыве она обняла его и не отпускала, пока их натруженное дыхание замедлялось. Она испугалась, когда у нее защипало в глазах, они угрожали заполниться слезами.

Их любовная близость была чудесной физической радостью, и ничего подобного она никогда не испытывала. Но она сознавала, что этой ночью она предложила Мартину больше, чем только свое тело. Она открыла ему сердце и душу, делая себя много более уязвимой, чем она когда-либо была с любым другим мужчиной.

Мартин отодвинулся, и Катриона усиленно заморгала, чтобы он не поймал ее на лжи, поняв, что все случившееся между ними означало для нее гораздо больше, чем просто мимолетное удовольствие.

Глубину ее чувств стало еще труднее скрывать теперь, когда он смотрел на нее с такой теплотой. Он нежно отвел со лба мокрые пряди ее волос.

— Катриона.

Он почти никогда не называл ее этим именем. Кэт судорожно сглотнула и выдавила из себя жалкую улыбку.

— Вот так... так. Это было... было...

Он усмехнулся.

— Да, это было. Разве нет?

Она вздрогнула, ее спина и таз начинали чувствовать последствия энергичных ударов по жесткому полу.

Мартин оторвался от нее, приподнялся выше, и в его глазах появилось беспокойство.

— Я вел себя слишком грубо? Я сделал тебе больно?

«Больнее, чем ты можешь себе даже представить».

— Я не так-то легко поддаюсь. — Кэт заставила себя рассмеяться. — Но я, похоже, посадила себе занозу на заднице.

Мартин хмыкнул. Прежде чем она сообразила, что он собирался сделать, он сгреб ее в охапку и поднял высоко на руки. Неся ее к кровати, он пробормотал:

— Сейчас посмотрим, что мы можем с этим сделать.