"Охотница" - читать интересную книгу автора (Кэррол Сьюзен)

Глава 18

Пламя угасало, а потом сгорели и все дрова, превратившись в тлеющие угли. В какой-то момент за последний час ливень стих и перешел в унылый, барабанящий по окнам мелкий дождь. Мартин понятия не имел, когда это случилось. В тот момент, когда они с Кэт во второй раз замерли в изнеможении в объятиях друг друга? Или это было в третий раз?

Мартин лежал, смежив веки, и блуждающая улыбка играла на его губах. Он чувствовал себя таким размякшим, довольным до пресыщения и полностью удовлетворенным, каким и помнить-то не помнил, что бывал когда-то. Он передвинулся, пытаясь найти для себя более удобное положение, но матрац был настолько изношенным, что он все равно постепенно начинал скатываться к провисшей середине.

Не то чтобы он имел право жаловаться. Они с Кэт приняли посильное участие в разрушении остова кровати.

Он боялся, что какие-то из веревок вообще лопнут на очередном витке их энергичных любовных баталий, и уж точно не сомневался, что одну из стареньких простыней они точно порвали.

Большая часть постельного белья валялась на полу. Мартин свесился с кровати и вытащил из этой кучи одеяло. Он накрыл им женщину, которая свернулась клубком на другом краю кровати, спиной к нему.

Мартин немного расстроился, что Кэт уже погрузилась в сон после их последнего бурного кульминационного момента. Он предпочел бы, чтобы она засыпала в его объятиях, уютно примостив голову у него на плече. Но он увидел, что она не спала, а смотрела, как струйки дождя стекают по оконному стеклу.

Он укутал ее одеялом и прижался к ней. Его душа была переполнена чувствами. Он сгорал от нетерпения выплеснуть поток романтичных слов и нежных глупейших признаний ей на ухо. Но он сомневался, примет ли Кэт все это благосклонно.

Поэтому он удовольствовался ласковым поглаживанием того места пониже спины, откуда он удалил занозу.

— Как ты? — спросил он нежно.

— Я пытаюсь собраться с силами, чтобы заставить себя проснуться и одеться. Нам надо вернуться до утра. Мег будет сильно тревожиться, если она проснется и обнаружит, что нет нас обоих.

— До утра еще очень далеко. Прошло не так много времени после полуночи, и все еще идет дождь, — возразил он. — У нас еще много времени.

— Но вам надо поторопиться отнести этот портрет к Уолсингему. Если Бабингтон обнаружит, что портрет пропал, он запаникует и удерет. Сомневаюсь, что ваш заказчик будет тогда доволен. В конце концов, надо подумать и о награде. Вы полагаете, Уолсингем сдержит свое обещание?

— Полагаю, да. Как правило, он человек слова. — Мартину бы радоваться при мысли о достижении цели, к которой он так давно стремился. Но он сам себе удивлялся: воодушевление куда-то пропало.

Он попытался поцеловать Кэт в плечо, но она натянула одеяло.

— И вы получите наконец возможность отправиться к леди Дэнвер и положить свое сердце к ее ногам.

Мартин виновато поежился, услышав имя Джейн. По правде говоря, он мало вспоминал о ней в последнее время и уж совсем не думал о ней в эти несколько часов. Он был обязан сходить к ней, если ни по какой другой причине, то хотя бы чтобы заверить ее, что она может больше не волноваться за брата. И он должен быть достаточно честен с ней и объяснить, почему он настолько уверен в своих словах, признаться, как шпионил для Уолсингема.

Мартин надеялся, что Джейн простит ему. Но он больше ничего не желал от этой женщины! Его ошеломила эта мысль, но так уж сложилось.

Кэт сидела, съежившись, на самом краешке кровати, как можно дальше от него. Словно теперь, когда их близость прошла, она избегала его прикосновений.

Свечи давно оплыли. Только красные огоньки в камине давали мерцающий отблеск в комнате. Мартин приподнялся на локоть, вглядываясь в Кэт. Ему хотелось лучше видеть ее лицо.

Он отвел назад спутанную прядку волос с ее щеки.

— Я не могу даже думать о Джейн, — признался он. — После всего, что объединяло нас...

— Не надо, — резко перебила его Кэт.

— Не надо? — Рука Мартина замерла. — Прикасаться к тебе или...

— Не надо считать себя обязанным произносить красивые речи или давать клятвенные заверения в преданности только потому, что мы разделили одно ложе. — Она окинула его нахмуренным взглядом. — Мы оба знаем, что все происходившее здесь так и останется всего лишь приятным эпизодом в нашей жизни, не более. Два горячих тела поддались своим глубоко сдерживаемым желаниям в пасмурную и дождливую ночь. Земля не перевернулась, и небо внезапно не пролилось звездным дождем.

Может, для нее и нет. Мартин выдохнул из груди весь воздух. Он ощущал себя совсем как баркас, который только-только стремительно плыл по волнам, но внезапно ветер исчез, и паруса повисли.

— Простите мне попытку проявить внимание, — пробормотал он.

Резко откатившись на другую сторону кровати, он начал колотить кулаком по тонкой подушке в тщетном усилии взбить ее.

— Мне жаль, если я задела вашу мужскую гордость... — начала Кэт.

— Non, pas de tout[21]. Я не настолько самонадеян, чтобы раздуваться от гордости за свои таланты в постели, — скривился Мартин.— Впрочем, вот... ну да, наверное, я все-таки самонадеян. И я не привык, что после близости женщина зевает, переворачивается на другой бок и начинает храпеть.

Кэт резко выпрямилась, натягивая одеяло на грудь.

— Я ничего подобного не делала. Такое поведение считается исключительной прерогативой для вас, мужчин.

— Я никогда не позволял себе такого равнодушия. — Мартин засунул подушку себе под голову. — Даже когда я платил...

Мартин осекся, но не вовремя.

— Вы платили за женщину? — Кэт с глупой улыбкой посмотрела на него. — Никогда бы и представить себе не смогла порывистого, лихого и чувственного, полного сил Ле Лупа, который платит женщине.

— Я был тогда очень молод, — отрывисто проговорил Мартин. — Так я распрощался с бременем своей невинности. Мне было только одиннадцать.

— Одиннадцать!

— Или двенадцать, возможно.

Кэт скептически посмотрела на него, и он уступил.

— Ладно. Наверное, все произошло, когда мне было ближе к тринадцати и я поддался чарам Дафны Ла Буш[22], одной из искуснейших проституток, когда-либо выходивших на улицы Парижа.

— Дафна — рот? Почему они прозвали ее так? О! — Огонек догадки мелькнул в глазах Кэт.

Гнев немного поутих, и Мартин, сам того не желая, усмехнулся ей в ответ.

— По вашему волчьему взгляду я полагаю, прозвище досталось этой распутнице не из пристрастия к передаче сплетен.

— Нет, Дафна отличалась невероятной молчаливостью, особенно когда она... уф-ф... — Мартин хрюкнул, когда Кэт резко ткнула его в ребра.

— Я догадлива, поэтому обойдемся без вашего старания нарисовать мне живые и яркие картины.

Мартин умолк, пряча улыбку. По крайней мере, его неблагопристойные воспоминания произвели должное действие, заставив Кэт вернуться на его половину кровати. Он приобнял ее.

— Мне приходилось очищать множество всяких разных карманов, чтобы позволить себе воспользоваться услугами Дафны. Может, она и не была красавицей-куртизанкой, но она не отдавалась задешево.

— И она стоила ваших стараний?

— Oui[23]. Она была очень хороша. Она провела столь головокружительное знакомство с обрядами Венеры, что всецело покорила меня. На следующий день я нагрянул в бордель с увядшим букетиком цветов и стал клясться сделать ее своей госпожой и спасти от ее трагической участи, даже если ради этого мне придется украсть кошелек у самого короля.

— И как мадемуазель Ла Буш отвечала на это великодушное предложение?

— Когда она прекратила смеяться надо мной, она надрала мне уши, вышвырнула меня вон и стала готовиться развлекать своего следующего клиента.

Кэт расхохоталась, но ее голос был не без симпатии, когда она погладила его грудь.

— Бедный укрощенный волчонок, — сочувственно проговорила она, погладив его. — Но каким же замечательным парнишкой вы, видимо, были тогда.

— Замечательным? — Мартин фыркнул.

— Да, меня поражает, как вам удалось сохранить такую жажду жизни, такое романтичное представление о мире, если подумать, как складывалась ваша судьба. Брошенный матерью, без семьи, без дома, и надеяться можно только на себя самого. Ведь должны же были и у вас случаться моменты, когда вам бывало холодно, голодно и вы погружались в отчаяние.

— Наверное, да. — Мартин пожал плечами. Ему всегда удавалось преодолевать мрачные стороны своей жизни. Он обнял Кэт обеими руками и поцеловал ее в макушку.

— Порой единственная возможность не замечать грязь под ногами — это научиться витать в облаках. Да и не был я настолько одинок. Жила тогда одна старушенция, цветочница, которая была добра ко мне. Она была чем-то вроде святой покровительницы для всех нас, уличных пострелов, хотя особой святостью никогда и не отличалась. Тетушка Полин ругалась и пила, как любой из ломовых извозчиков, провозивших фургоны через Париж, а то и похлеще их.

— Тетушка Полин?

— Так ее все называли. Я никогда не знал ее настоящего имени. — Мартин улыбнулся при воспоминании о худой старухе и ее редкозубой улыбке. — Она много раз спасала меня от пустого желудка, делясь со мной хлебом и сыром. Она продавала цветы, но еще тетушка Полин утверждала, что была немного цыганкой, способной читать по ладони. Она даже научила меня, как делать обереги, чтобы ведьмы близко не приближались.

Надо отдать ей должное, Кэт попыталась сохранить серьезное выражение на лице, но ее губы дрожали от подступившего смеха, когда она уточнила:

— Какого рода обереги?

— Мешочки, в которых лежала невероятно пахучая смесь трав и чеснока.

Кэт громко расхохоталась. Впрочем, он этого и ожидал.

— Ладно, ладно, пусть то была чисто суеверная чушь. Все-то я теперь знаю. И в детстве и юности я проявлял смелость, граничащую с безрассудством, и мне ничего не стоило рисковать попасть шеей в петлю палача, но я буквально цепенел от всего, что хоть как-то относилось к колдовству. Ничего я так не боялся на свете, как ведьм.

— Тогда как это вас вообще... — Кэт потрясенно наморщила лоб.

— Что вообще? — Мартин погладил ее спину, наслаждаясь ощущениями от прикосновения к ее гладкой теплой коже.

Кэт поколебалась немного, потом все же закончила свой вопрос:

— ...угораздило оказаться в постели с Кассандрой Лассель.

Рука Мартина замерла при упоминании имени этой женщины, словно кто-то резко всадил ему нож под ребра.

— Давайте мы лучше не станем касаться этой темы, — только и ответил он.

Он возобновил свои ласки, но Кэт ускользнула от него. Она приподнялась и окинула его сумрачным взглядом.

— Вы слишком долго не касались этой темы. Я понимаю, вам неудобно говорить о Кассандре...

— Неудобно? — поперхнулся Мартин. — Память о той женщине вызывает у меня тошноту.

— Выходит, она не была вашей любовницей?

— Моей любовницей? Христос с вами, нет. Я только однажды и переспал с ней. Правда, этого оказалось достаточно, чтобы... чтобы...

— Чтобы стать отцом Мег.

— Мег — единственное, что случилось хорошего из той страшной ночи. — Мартин закрыл глаза руками, чтобы остановить кошмарные видения, атаковавшие его память. — Все остальное... отрава.

— Единственный способ избавиться от отравления — это промывание желудка. — Кэт убрала ему волосы со лба. — Расскажите мне, что тогда произошло.

Но Мартин оттолкнул ее руку и сел. Он рывком сбросил одеяло и свесил ноги с кровати.

Кэт пожалела, что вообще затронула эту тему. Но Кассандра Лассель была тенью, нависшей над Мартином и его дочерью. И эта тень так и не прекратит отравлять им жизнь, пока Мартин не смирится и не признает наличие этой мрачной тени.

Кэт прикусила губу. Время, которое судьба отвела ей для Мартина и Мег, было слишком скоротечно. Ей не дано любить и защищать их до конца своих дней, как ей того бы хотелось. Но если бы она сумела хотя бы изгнать образ Кассандры...

Кэт изучала напряженную линию спины Мартина, протянула руку, чтобы коснуться его, но тут же отдернула руку. Она испугалась, что слишком наседала на него. Она уже и не ждала, что он заговорит, и вздрогнула, когда он начал свой рассказ.

— Мне было всего восемнадцать, когда наши с ведьмой Лассель пути пересеклись, — запинаясь, начал он. — Это случилось в то же самое лето, когда я встретил Мирибель Шени. Мири появилась в моей жизни феей из снов, с ее бледно-золотистыми волосами, пронзительными глазами и невероятной загадочностью, которая ее окружала. Я был ослеплен, я совсем потерял голову, влюбившись в нее.

— Да почему бы и нет? — задумчиво проговорила Кэт.

— В то время я жил в Париже с моим хорошим другом капитаном Николя Реми. Ведь вы очень близки с Арианн, вы должны быть знакомы с ним.

— Я знаю, его называют великим героем, — ответила Кэт. — Защитником гугенотов. Он женат на сестре Арианн, Габриэль. Но я никогда не встречалась с этим человеком.

— Реми — подлинный герой, отважный и опытный на полях сражений, и у него благородное сердце. У меня никогда раньше и никогда больше не было такого настоящего друга. Он был мне как брат. — Мартин замолчал и прерывисто вздохнул, прежде чем сумел продолжить. — В голове Кассандры Лассель, гори она в аду, поселилась сумасшедшая идея, будто ей предопределено родить темную волшебницу, которая свалит с трона мужчин и восстановит власть дочерей земли.

— Истинно мудрые женщины не имеют никакого отношения к могуществу и власти, — перебила его Кэт. — Быть мудрой женщиной — значит хранить мудрость веков, заживлять раны и лечить болезни, жить в гармонии с землей, а не распространять тьму и разрушение.

— Очевидно, никто никогда так и не объяснил этого Кассандре.

— Из того, что я слышала о Кассандре, этой женщине нельзя было ничего объяснить. Ею овладели безумные мечты о славе.

— К несчастью, ее навязчивая идея затронула и Реми. — Мартин вздохнул. — Она возжелала, чтобы он стал отцом ее ребенка. Она угрожала уничтожить капитана своей черной магией, если она не заполучит его в постель. Как бы невероятно это ни звучало, она на самом деле выплавила проклятый медальон, чтобы приобрести власть над моим капитаном. В ту ночь, когда она решила заполучить Николя, я отправился к ней вместо него. Как бы я ни трусил перед ведьмами, я решил для себя, что гораздо лучше справлюсь с Кассандрой, чем Реми, мой благородный друг. Тогда я был полон сил и уверенности в себе даже больше, чем теперь. — Мартин безрадостно рассмеялся. — Той ночью на город надвинулась дикая гроза, гораздо хуже, чем сейчас. Небо заволокли черные тучи, оно сотрясалось от чудовищных раскатов грома и молний, как если бы мир тогда стоял на краю гибели. — Он замолчал и обхватил себя руками. — Я пробрался в комнату гостиницы, где Кассандра ждала Реми. Я знал, что ведьма страдала пристрастием к сильным горячительным напиткам. Мой план и строился на этом. Я решил напоить ее настолько, что она забудет о Реми и отдаст смертоносный амулет, которым она угрожала уничтожить его. Но я просчитался, я не учел колдовские чары самой Кассандры. — Его передернуло. — Эта женщина была потрясающе красива, собственной, леденящей красотой. Длинные черные волосы, мертвенно-бледная кожа и незрячие черные глаза. Я сумел напоить ее, но она нанесла удар и по моими чувствам тоже. Она пользовалась какими-то странными соблазняющими духами. Их пары, казалось, заполнили мою голову, лишили разума, отняли все мои собственные желания и чувства. Когда ведьма поняла, что Реми не придет, она решила... она решила воспользоваться мной вместо него. Прежде чем я сообразил, что происходит, я уже упал в кровать с нею, забыв про свою любовь к Мири, цель, из-за которой я оказался там, забыл все, кроме вожделения, которое пробудила во мне Кассандра. — Мартин свесил голову и хрипло закончил: — Помню, когда я вышел из гостиницы той ночью, я плюхнулся на колени и меня неудержимо рвало. Я чувствовал себя... я был насквозь пропитан заразой. Прошло очень много времени с той ночи, прежде чем я решился даже в глаза смотреть Мири, уже не говоря о том, чтобы прикоснуться к ней.

Оскорбительное признание для любого мужчины. Мартин ни с кем, никогда не говорил о событиях той ночи, даже с Мири. Он не мог взять в толк, как Кэт заставила его открыть ей душу.

Он ждал от Катрионы одного только презрения к его слабости, но женщина обхватила его руками со спины и заговорила:

— Мартин, я знавала очень многих дочерей земли, которые готовили любовное зелье или духи, способные совратить любого мужчину. — Голос ее звучал так же нежно, как и ее прикосновение. — Если честно, я вовсе не осуждала их за это. Я испытывала одно только ожесточение против мужчин, после того как Рори О'Мира предал мою веру в него. И обычно говорила: «Так им и надо! Пускай мужчины сами позаботятся о себе». Но подчинять себе мужчину, пользуясь своим преимуществом над ним, ничуть не лучше насилия над женщиной.

Кэт оказалась права, хотя ему и неприятно было признаваться себе в этом.

Ему стало легче. Он выплеснул из себя часть ядовитых воспоминаний, пускай даже он и не сумел полностью открыться Кэт. По-прежнему с ним оставался страх, связанный с Кассандрой и их дочерью, который все равно останется с ним и будет часто посещать его, страх такой невероятной силы, что он редко признавался в нем даже самому себе.

Он притянул Кэт в свои объятия и опрокинул ее на спину. Их губы встретились в поцелуе, наполненном жаром и страстью, но тут до Мартина внезапно дошел смысл слов, произнесенных ею, которые неожиданно сами собой всплыли в его голове.

— Кто это, дьявол его разбери, этот Рори — Рори О'Мира? — требовательно спросил Мартин, отодвигаясь и нависая над ней.

— Никто. Парень, которого я когда-то знала.

Она попыталась отвлечь его мысли новым поцелуем, но Мартин не поддавался.

— Это совсем несправедливо. Я поделился с тобой всеми моими самыми темными тайнами.

— Жизнь вообще несправедлива, — с вызовом ответила Катриона, запустив пальцы в волосы на его груди. — Разве никто до сих пор не научил тебя этому?

— Я учен достаточно, чтобы получать то, что я хочу. Праведным или неправедным путем.

Прижав Кэт к матрацу, он стал водить пальцами по ее ребрам, подвергая ее беспощадной щекотке. Кэт корчилась, била его по рукам, задыхаясь от судорожного смеха.

— Ладно, ладно, будет тебе, ты, французский изверг, — она глотнула воздуха. — Я все расскажу, только прекрати.

Когда он остановился, она метнула в него свирепый взгляд исподлобья. Игнорируя ее свирепость, он поцеловал ее в переносицу.

— Рори — племянник моего отчима, — неохотно пояснила Катриона. — Тэнист клана О'Мира.

— Тэнист?

— Это своеобразный титул, который носит наследник, мужчина, которому предстоит стать следующим предводителем, ну что-то вроде принца в своем клане, и Рори казался мне принцем во всем, до кончиков ногтей. Он был потрясающе красив. Высокий, широкоплечий, с блестящими огненными волосами и синими глазами. Все девчонки были без ума от него.

Я никогда и не надеялась, что Рори вообще удостоит меня взгляда, когда столько девушек стайками ходили за ним, намного более женственных и изящных. И высоких. ...И все же весной, когда мне стукнуло пятнадцать, он обратил на меня внимание. Мне... мне показалось чудом, когда он в первый раз улыбнулся мне. Как если бы весь остальной мир куда-то исчез, просто растаял вместе со всеми моими невзгодами, пренебрежением и презрением, которым меня травили, придирками от слуг и домочадцев, которые я терпела в доме своего отчима.

Мартин еще больше нахмурился, его неприязнь к этому принцу из воспоминаний Кэт выросла до настоящей ненависти. Он явно не желал и слышать ничего больше об этом Рори О'Мира.

Но стоило Кэт замолчать, как он попросил:

— Продолжай.

— Он сразил меня окончательно. И он вел себя так, что заставил меня поверить в свою любовь ко мне. Я отдала ему свою девственность теплой весенней ночью на вересковом поле. — Ее синие глаза затуманились, и она уткнула голову в матрац, пытаясь спрятать лицо. — После того, как Рори получил все, что хотел от меня, он даже не оглянулся. Вовсе не новая повесть, все та же душераздирающая история, случающаяся со столькими глупыми девчонками. — Ее губы сжались от презрения к самой себе. — Я думала, что я-то уж точно окажусь гораздо умнее. Через неделю после того, как он взял меня, Рори обручился с дочерью предводителя соседнего клана, премилым, довольно пухленьким созданием по сравнению с таким костлявым подростком, как я, да еще богатой и значимой в обществе.

Мартин поднес руку Катрионы к своим губам и стал целовать кончики ее пальцев.

— Выходит, этот мерзавец разбил ваше сердце. Я хотел бы завтра же поплыть в Ирландию и там размозжить ему голову.

— Вот уж чего делать не нужно вовсе. Последнее, что я слышала о Рори, что он возглавил клан после смерти моего отчима. Как и большинство ирландцев, О'Мира дико мстят всякому, кто угрожает их предводителю. — Она гордо вскинула голову, выдвинув вперед подбородок. — Да и не нуждаюсь я ни в ком, чтобы проломить ему голову. Какая в этом была бы для меня радость? Я предпочла бы сделать это сама. — Губы Кэт сложились в хитрющую и злобную улыбку. — По правде говоря, я уже все сделала.

— Ох, та petite chatte, — хмыкнул Мартин. — Как же я раньше не догадался!

— Я хорошим резким ударом сломала Рори нос. В день его свадьбы, в качестве свадебного подарка. Мать упала в обморок, а отчим основательно выпорол меня. Мне было все равно. Дело того стоило. К тому времени, как болячки на моей заднице зажили, я уже больше не думала о Рори.

— Правда? — скептически поинтересовался Мартин.

— Сердца не разбиваются, Мартин. — Она посмотрела на него с грустной улыбкой. — На них только остаются вмятины. Я научилась осторожности.

— Настолько, что с тех пор отгородила себя от всех мужчин.

— У меня бывали другие любовники.

— Но вы никогда больше не позволяли себе рисковать, потакать любви, которая возносит над землей, захватывает все твое существо.

— Хотите сказать, такая любовь была у вас к Мири Шени? — насмешливо фыркнула Кэт.

— После случившегося с Кассандрой я чувствовал себя не вправе касаться даже ботинка Мири. Но да, я потратил годы, стремясь стать достойным Мири.

— И вы хотите сказать, что в течение всего того времени соблюдали обет безбрачия?

— Ну, ...нет. Моя служба на короля Наварры часто забрасывала меня далеко от Мири. Порой мне приходилось потворствовать чувственным инстинктам своего организма, но это не имело никакого отношения к моему обожанию Мири.

Внезапный выпад застал его врасплох, и Катриона опрокинула его на спину и нависла над ним, укоризненно разглядывая.

— Знаете, в чем ваша беда, Мартин Ле Луп?

— Нет, — вздохнул Мартин. — Но я уверен, мне сейчас все расскажут.

— Вы чересчур возвеличиваете свои чувства, вы поклоняетесь симпатичной вам женщине, ну, скажем иначе, предмету вашей любви, как какой-то далекой звезде. — Кэт с досады пробила кулаком воздух. — А вам нужна женщина, которая знает, как жить на этой земле, по уши в мерзостях нашей жизни, и будет трудиться, и сражаться рядом с вами, и страдать и радоваться вместе с вами, и вы оба станете заботиться друг о друге, любить друг друга и... и оберегать.

— И, как я предполагаю, в этом вашем романтичном видении есть два горячих тела, сцепленные вместе ко взаимному удовольствию? — саркастически уточнил Мартин, поднимая одну бровь.

— Да, конечно же, это же часть любви.

— А как насчет союза двух сердец и душ? La grande passion[24]? Вы не верите в это? — настаивал он.

— Верю, и это случается, но случается не чаще, чем та комета, что проносится сейчас по небу. — Кэт откатилась от Мартина. — Я только одно хочу сказать вам: в следующий раз, когда вы встретитесь с леди Дэнвер, вместо того чтобы обрушивать на нее свои изысканные речи, вы... вы схватите ее в охапку и целуйте так, как будто завтра никогда не наступит. Или вы вполне сможете провести все следующие десять лет, ухаживая за нею.

Мартин резко сел, весь кипя от негодования, сгорая от желания сказать Кэт, чтобы она убиралась ко всем чертям со своими советами. Существовала только одна женщина на свете, которую он хотел целовать, и это была упрямая, приводящая его в бешенство рыжеволосая фея, натягивающая на себя его же бричесы.

Потому что он любил ее.

Mon Dieu. У Мартина перехватило дыхание, и весь его гнев улетучился от потрясшего его открытия.

Он... он любит Кэт. Какой же он идиот! Ну почему он не сообразил этого раньше?! Она не принадлежала к тому типу женщин, которые могли рассчитывать завоевать его сердце. Сильная, жесткая, дьявольски независимая и невероятно гордая.

Но стоило Кэт показать трепетную и нежную, чуткую сторону своей натуры, как она заставила мужчину почувствовать, что вверяет ему настоящий драгоценнейший дар.

Никогда раньше не знал Мартин женщины, способной приводить его в бешенство, но уже в следующий миг возбуждать в нем страсть. Ему было достаточно только посмотреть, как она одевается, как гибкие обводы ее тела купаются в красных бликах догорающего огня, чтобы заново напрячься от желания.

Он любил Катриону О'Хэнлон, и первым побуждением Мартина было вскочить, сжать Кэт в объятиях и рассказать ей о своем чувстве. Но одна мысль остановила его.

Катриона никогда ему не поверит. Почему должна она верить ему, после того как все это время наблюдала его ухаживания за Джейн Дэнвер, после того как выслушивала его разглагольствования о том, как он обожал Мири? Она сочла бы его романтичным идиотом, который, чуть что, твердит о любви, не особо раздумывая над смыслом этого слова. И она будет права.

Как ему убедить Кэт, что его чувства к ней реальнее, чем все, что он когда-либо знал в своей жизни? Никак. Он не имел права даже пытаться.

Ему по-прежнему следовало считаться с интересами дочери. Кэт хотела одного: вернуться на остров Фэр, это место, которое у него связано только со странностями и мистицизмом, а это он поклялся изгнать из жизни Мег. Если Мартин и испытывал сомнения, воспоминания о Кассандре послужили ему жестоким напоминанием.

Кэт зашнуровывала рубашку, но прервала свое занятие и нетерпеливо посмотрела на Мартина.

— Дождь прекратился. Нам надо идти.

Мартин кивнул и встал с кровати. После кошмарной ночи с Кассандрой он возненавидел грозы. Но сейчас ему было неимоверно грустно, что буря за окном закончилась.

* * *

Церемониймейстер позволил Уолсингему пройти во внутренние покои королевы, привилегия, которой удостаивались немногие, особенно в столь поздний час.

Как и Уолсингем, королева была известна тем, что работала над докладами и другими государственными делами до поздней ночи, единственный человек в королевстве, чья работоспособность могла сравниться с его собственной.

Но в этот вечер королева не сидела за столом над бумагами. В покоях горело только несколько свечей, фрейлины сгрудились вместе и о чем-то переговаривались возбужденными приглушенными голосами.

Уолсингем прекрасно представлял себе, в каком расположении духа пребывала королева с тех пор, как она прочитала расшифровку гнусного письма Марии Стюарт.

Но ему было трудно оценить сиюминутное настроение ее величества. Она сидела около окна, спиной к нему, и ее высокую стройную фигуру поглотили тени. Уолсингем почти ничего не различал, кроме ее рыжих волос и заостренного профиля, поскольку она смотрела куда-то за окно, изучая ночное небо.

Гроза прошла; тучи рассеялись настолько, что стало видно бледную щепку луны и зловещую полосу кометы.

Хотя придворные неоднократно просили ее величество не искушать судьбу, разглядывая это необыкновенное явление в небесной сфере, но Елизавета склонна была полностью пренебрегать опасностью и проявлять отвагу, поэтому она упорно продолжала бесстрашно изучать комету.

По напряженно расправленным плечам Уолсингем догадался, что она знает об его присутствии, но не желает показывать этого.

— Ваше величество, — пробормотал он, с трудом преклоняя колени перед ней.

Но снова она не поприветствовала его, и Уолсингем прекрасно понимал почему. Елизавета не знала себе равных в искусстве затягивания принятия решения и переноса его со дня на день. Эта тактика не раз сослужила ей хорошую службу во многих вопросах, но ее нельзя было допускать в деле королевы шотландской.

Ради самой Елизаветы, ради блага государства ему придется заставить ее понять, осознать это и открыто принять на себя решение безнадежной задачи, вставшей перед ней.

Наконец до него донесся тихий голос королевы:

— Вы слышали самые последние новости из Рима?

Сэр Фрэнсис неуклюже переминался на своих больных коленях.

— Нет, ваше величество.

— Римский папа думает об издании очередной буллы об отлучении от церкви.

— Кого же, на сей раз?

— Не кого. Чего. Его святейшество собрался отлучить от церкви комету. Вы не находите это удивительным и забавным?

— Ничто в суеверном безумии папистов не может удивить меня.

— Может, это и хорошо. Если мои враги сосредоточат свое внимание на поисках способа уничтожить комету, им явно придётся на некоторое время забыть обо мне.

Она бросила беспокойный взгляд на министра, прежде чем снова посмотреть в окно.

— Встаньте же, иначе вы сотрете свои колени, старый мавр.

Уолсингем с усилием поднялся на ноги, вздрагивая от щелчков в обоих коленях.

— Нашли ли вы... Нашлось ли у вашего величества время, чтобы внимательно просмотреть письмо шотландской королевы?

— Да, я просмотрела письмо. Как вы должны радоваться. Наконец-то эта глупая женщина сыграла вам на руку.

— Ручаюсь вам, мне не доставляет никакого удовольствия...

— Только не надо этого!

Уолсингем отпрыгнул назад, опасаясь внезапной вспышки ее гнева. Однажды она даже в Уолсингема запустила комнатную туфлю.

Он осторожно наблюдал за рукой Елизаветы, опиравшейся на выступ окна. Но напряженный момент прошел, королева, видимо, сумела справиться с яростью.

— Избавьте меня от ваших заверений, — устало проговорила она. — Как прилежнейший из пауков, вы больше десяти лет все время плели свои паучьи сети, надеясь уничтожить Марию Стюарт.

— Только потому, что я не вижу иного способа обеспечить вашу безопасность, а также безопасность вашего королевства.

— Но эта кровь родственницы останется на моих руках. И мы создадим ужасный прецедент, обезглавив законную королеву.

Уолсингем воздержался от напоминания, что прецедент уже имел место, и начало тому положил ее отец. Никто не рисковал произносить имя Анны Болейн в присутствии королевы. Елизавета и сама никогда не упоминала свою мать.

— Я полагаю, Марию следует подвергнуть суду. — Королева начала массировать виски.

— Ее следует доставить в Тауэр...

— Нет, — резко перебила его Елизавета. — Суда не будет в Лондоне, где я буду обязана... Нет, — она повторила тише, но так же решительно. — Вы подготовите мне перечень других подходящих мест для суда. Я внимательно изучу список и все тщательно продумаю.

Уолсингем поморщился от ее слов, узнавая очередную тактику отсрочки.

— Ваше величество...

— Список, сэр Фрэнсис. Представьте его мне завтра, — повторила королева тоном, не терпящим никаких возражений.

— Хорошо, ваше величество, — вздохнул Уолсингем.

— Теперь, что с другими? Этими шестью джентльменами, — королева презрительно выделила последнее слово. — Вы раскрыли личности этих дерзких смельчаков, которые поклялись лишить меня жизни?

— Именно об этом я и пришел сообщить вам, — заметил Уолсингем. — Один из моих агентов явился ко мне буквально час назад с новым свидетельством. Теперь у меня есть возможность определить имена всех заговорщиков. Я выписал ордера на всех, включая эту ведьму, которая, похоже, тоже вовлечена в дело.

— Эта «Серебряная роза», о которой вы говорили со мной. — Елизавета с явным отвращением дернула головой. — Еще и заговор ведьм. Что же будет дальше? Отлично, Уолсингем. Займитесь арестами и вашим проклятым списком. Только оставьте меня в покое. По крайней мере, на оставшуюся часть этой ночи. — И даже не оглянувшись, королева отпустила его усталым взмахом, руки.

Уолсингем поклонился и отступил, поспешив выполнить ее распоряжения прежде, чем она переменит свое мнение и найдет какую-нибудь причину запретить суд над королевой шотландцев.

Уолсингем знал, что его усердие будет дорого ему стоить. Кого-то придется обвинить во всем, когда топор отделит голову этой женщины из рода Стюартов от ее плеч. Он почти не сомневался, что все королевское недовольство падет на него, и он был готов вынести это.

Что касается ареста «Серебряной розы»... тут Уолсингем испытал укол совести. Мартин Ле Луп сослужил секретарю огромную службу, обнаружив тот портрет и незамедлительно доставив его Уолсингему.

Смерть ведьмы станет скверной оплатой за отважные деяния Мартина. Уолсингем опасался, что Мартин очень тяжело перенесет это, и жалел его.

Но Уолсингем не имел права позволить пристрастию к Мартину поколебать его решимость. Как всегда, сэр Фрэнсис ясно видел свой долг и приготовился выполнить его. Чего бы это ему ни стоило.