"Веселый мудрец. Юмористические повести" - читать интересную книгу автора (Привалов Борис Авксентьевич)

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ВАЖНО ЗНАТЬ ПРАВИЛЬНУЮ ДОРОГУ

На околице Слободзеи, возле того придорожного креста, где на вечерней заре состоялся разговор с купцом Грекулом, расположились трое парней. В густой ночной тьме даже в двух шагах их невозможно было отличить от каменного забора крайней хаты.

Когда на дороге послышалось лошадиное фырканье, то парни, как по команде, встали. Лошадь, запряженная в шарабан, остановилась, увидев перед собой три человеческих фигуры.

— Не озоруй, ребята! — испуганно сказал кучер. — Тороплюсь, к рассвету надо в имении быть, а не то заест приказчик.

— Из города едешь?

— Из него, вчера выехал.

— Конвой по дороге не встречал?

— Здесь, недалече, возле старого ветряка на ночлег расположились, в копнах. Видал, как же…

— Двое полицейских и пятеро мужиков?

— Не считал, но похоже.

— Спасибо.

— Вам спасибо, люди добрые! — Возница радостно хлестанул лошадь, и шарабан покатился своей дорогой.

— Как мы и думали — у ветряка, — сказал Костикэ братьям. — Что же теперь делать будем?

Они медленно пошли по улице к хатенке Костикэ.

Вошли в покосившуюся маленькую дверь.

Костикэ зажег огарок.

Чабан лежал на лавке не раздеваясь, счастливо улыбался во сне и время от времени ощупывал свой кожаный пояс, в котором хрустели деньги.

— Нужно дом строить, — сказал Костикэ. — Этот совсем старый стал.

— А потом хозяйку молодую в новый дом! — с завистью произнес Митикэ.

— Можем тебе самую лучшую красавицу сосватать, — предложил Фэникэ. — Укажи только…

— Есть у меня одна на примете, — застенчиво молвил Костикэ, — только силой увозить ее не нужно, меж нами все и так сговорено. Вот в конце лета хату поставлю новую, тогда и сватов зашлю.

Чабан улыбнулся во сне, повернулся на другой бок.

— Сколько человек испытал в эти дни! — вздохнул Фэникэ. — Первый раз, небось, заснул спокойно.

— Его наш разговор не тревожит, — усмехнулся Митикэ, — он сейчас свои разговоры слушает: снится ему дом родной, отец, мать, брат… Давайте о делах подумаем. Как моша Илие спасать?

— Побег ему устроить можно, — задумчиво сказал Костикэ, — дело это нехитрое. И спрятать копача потом тоже легко. Но, я думаю, нужно с одним человеком совет держать. Без его совета ничего не начинать.

— Кто этот человек? — спросил Фэникэ.

— Мош Илие.

Слышно было, как в стойле топчется Негру.

— Старый ветряк… — задумчиво проговорил Митикэ. — Далеко это?

— По дороге — верст шесть, — ответил Костикэ.

— Как же нам моша Илие раздобыть для разговора? — произнес Фэникэ. — Полиция… заметят… Разве что украсть его?

— Копач — не невеста, — усмехнулся Митикэ. — Да и полиция не похожа не несговорчивых родителей. Нужно туда, к ветряку, ехать. Незаметно подберемся, а там видно будет.

— Возьмите моего Негру, — предложил Костика. — Только ты, Митикэ, скачи по дороге до третьего креста, а потом сверни в степь. И подъезжай к мельнице со стороны ручья. На дороге кто-нибудь из полицейских тебя приметит.

— Митикэ, разве ты поскачешь? — удивился Фэникэ.

— Я просто так. — Костика положил руку на плечо Фэникэ. — Пожалуйста, скачи ты…

— Мы с Фэникэ, — голос Митикэ зазвучал торжественно, — одна душа, одно тело, одно сердце. Мы никогда не разлучаемся. Мы — Пэкалэ и Тындалэ. Не только братья, но еще и побратимы. Ведь бывает, что братья становятся врагами, а побратимы — друзья до конца жизни. Негру выдержит двоих?

— Вы забыли Негру! — обиделся Костикэ. — С двумя седоками' ему не взять приза, но полтора десятка верст для моего скакуна — пустяки!

…Последнюю версту братья вели Негру по очереди под уздцы: топот скачущего коня мог насторожить полицейских. Мельница встала перед братьями неожиданно — словно выросла из земли. Три крыла мельницы были обломаны: два — совсем, одно — на две трети. Четвертое крыло сохранилось целиком. Из-за этого мельница походила на нищего с протянутой рукой.

Фэникэ остался с Негру, стреножил его, пустил пастись.

Митикэ перепрыгнул через тощий ручеек и пополз к темнеющим на фоне звездного неба копнам сена: оттуда доносился мощный храп Бэрдыхана.

Митикэ остановился, замер. Кажется, ничего опасного. Поднял голову. Вот небольшой холмик. Ого, он колышется! Да это живот Бэрдыхана! Рядом спит полицейский.

Митикэ пополз дальше. Вот второй полицейский. Тоже спит. Вот арестованные — один… другой… третий… Моша Илие среди них нет!

Это было настолько удивительно, что Митикэ забыл об осторожности, сел.

— Эх, человече, — послышался тихий голос моша Илие, — нетерпеливый ты… Ну, а кабы не я, а другой кто тебя увидел?

Мош Илие сидел, прислонясь спиной к копне.

— Не бойся, тут никого до утра не разбудишь, хоть бочки разбивай, — продолжал копач, — меня вот караулить оставили. Спать все равно не хочется, а наш старшой, Цопа, говорит: «Вы никого никогда не обманывали и меня не обманете. Смотрите в оба. Чтоб никаких побегов!».

И старик засмеялся, поглаживая усы.

— А я… за вами… — растерялся Митикэ. — Зачем в тюрьму идти? Мы вас увезем, так спрячем — полиция с ног собьется, сто лет искать будет.

— Да не боюсь я тюрьмы, — сказал мош Илие. — Меня попугать хотят, вот как я мыслю. Попугают и выпустят. Вот, человече, и выходит — не к чему мне убегать.

Затем притянул к себе голову Митикэ и прошептал ему прямо в ухо:

— А вот одному из сотоварищей моих скрыться потребуется. Ох, как потребуется! Если его городской полиции сдадут — худо будет. Признают его там…

— Ну, пусть сам и спасается, — равнодушно молвил Митикэ. — Из-за вас, мош Илие, мы хоть на луну заберемся. Нужда будет — костьми ляжем. А его мы и не знаем вовсе.

— Уходи, — грустно сказал мош Илие. — Без вас управимся… Эх, Чорбэ! Человек этот за то и страдает, чтобы всем весело было на земле. Его по всей степи… Да что говорить! Иди!

— Так я ж не знал… Дедусь! Если вы говорите… Хоть сейчас бежать можно! — жарко зашептал Митикэ. — Конь за мельницей! Кого будить?

— Кого! Все вы, Чорбэ, как порох… Сразу — пф-ф! «Кого»… Чудаки! Придет время — узнаешь. Хороший, значит, человек, если плохим поперек дороги стал!

— Что ж делать?

— Всем конвоем нужно нам назад, в Слободзею, вернуться.

— Ого!..

— И там на день остаться!.. — Да как же это сделать?..

— Тш-ш! — Сухонькая ладонь моша Илие легла на губы Митикэ.

Бэрдыхан зашевелился, перестал храпеть.

Мош Илие подтолкнул Митикэ — ползи, мол, за копну.

Митикэ ужом скользнул прочь.

Бэрдыхан приподнял голову, сел. Протер глаза.

— Мэй, мош Илие?

— Спи, спи. До зари еще долго, — ответил копач.

— И буду спать, — сонно пробормотал староста. — А вы чего сидите, в ночь глядите?

— Сторожу, чтобы твои сны не унес кто-нибудь, — усмехнулся мош Илие. — Вон гляди, какой сон полицейскому видится… С улыбкой!

— Перину он видит и бочонок вина, — вновь укладываясь, сказал Бэрдыхан.

— Нет, видит он, что довел нас до участка благополучно. А теперь вдруг перестал улыбаться. Это он о тебе, староста, докладывает приставу: «Привели, говорит, важную птицу — бужорского старосту». Видишь, снова улыбнулся… Благодарит его, значит, кто-то за то, что тебя доставил в целости….

— Верно! — повертываясь на бок и зевая, пробормотал Бэрдыхан. — У меня в городской полиции кум служит..

Бэрдыхан повозился, подтыкая под себя расползшееся сено, затих. Через мгновение мощный храп вновь начал сотрясать воздух.

Мош Илие прилег у копны. С другой стороны так же прилег Митикэ. Головы их оказались рядом.

— Бэрдыхан — ваше дело? — шепотом спросил мош Илие.

— У нас с ним старые счеты…

— Знаю… Когда я музыку в Бужоре услышал, сразу понял — вы…

— Как же теперь быть, мош Илие? Зачем назад-то в Слободзею всем идти?

— Потом скажу, в селе.

— Там же с вас глаз не будут спускать.

— А вы так сделайте, чтоб никто за нами не приглядывал.

— Посоветуйте, все исполним.

— А ты помнишь, как Пэкалэ и Тындалэ над жадным мельником посмеялись?

— Помню.

— Полицейские наши нездешние, кругом степь, как стол, лежит. Вот и смекай… Да торопись… И смотри, чтобы из худых людей никто ничего не учуял…

Митикэ слился с землей, исчез в темноте. Только трава сухая зашелестела, словно ветер по ней прогулялся.

— С кем это вы, мош Илие? — вдруг спросил Бэрдыхан сонным голосом.

— Сам себе сказки сказываю. — Мош Илие снова сел, прислонился спиной к копке.

— Слушай лучше — может, моя каруца по дороге заскрипит, — попросил Бэрдыхан, — разбуди тогда!

— Спи… Пока на дороге тихо.

Бэрдыхан повернулся на другой бок, прикрылся свиткой.

….Костикэ ждал братьев у околицы.

— Ну как? — поглаживая бурно вздымающийся бок коня, спросил он.

— Пока все в порядке, — не слезая с Негру, ответил Митикэ. — Но нам нужно еще за каруцей съездить. Там батрак бэрдыханов спит — это возле кургана, по бужорской дороге.

— Четыре версты, — вздохнул Костикэ.

— Тебе тоже дела хватит, — продолжал Митикэ. — Завтра нужно все село поднять — тебе дом новый строить.

— Дом? — удивился Костикэ. — Не ко времени вроде. Это лучше ближе к осени…

— Скажи всем — мош Илие просил.

— Значит, нужно, — озабоченно произнес Костикэ и снова погладил Негру. — Что ж, скачите за каруцей! Это полегче, чем до мельницы добраться!

— Добраться-то может, и просто, — сказал Фэникэ, обхватывая сидящего впереди Митикэ, — да не так просто того батрака будет уговорить, чтобы он с хозяином своим встретился.

— Держись! — пуская коня вскачь, крикнул Митикэ…На заре мош Илие разбудил Бэрдыхана:

— Каруца твоя едет!

— А? Что? Где? — протирая очи, вскочил на ноги примарь. И, завидев на дороге своих волов, зашагал навстречу им.

— Стой! — крикнул мош Илие.

Староста удивленно обернулся.

— Мне старшой наказал никого никуда не отпускать, — сказал копач. — Так что разбуди-ка сперва его.

Цопа проснулся сразу, не зевая и не потягиваясь. Он сдвинул фуражку на затылок и крикнул:

— Что тут происходит?

— Ваше благородие, — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, забубнил Бэрдыхан, — волы мои… Каруца вон идет из села. Жена прислала кое-какого припасу. Дорога-то дальняя. Так что, ваше благородие, разрешите мне каруцу остановить. Мой батрак, опять же, на ней…

— Там не один батрак, а трое, — сказал Цопа, подозрительно вглядываясь в приближавшуюся каруцу.

— То ж музыканты, — узнал седоков староста. — Братья Чорбэ! В город едут!

Проснулся второй полицейский, за ним — калачник Тимофтэ и вихрастый мужичок — бедолага. Последним открыл глаза длинноногий бондарь Штефан, увидел рядом с собой бочонок, который Бэрдыхан уже притащил с каруцы, и сказал:

— Разве это бочонок? Склепан тяп-ляп, года не протянет, решетом станет.

— Бочонок — деревяшка, — ответил Бэрдыхан. — А зато какое в нем винцо!

Он вытащил затычку и молниеносно, с ловкостью, неожиданной для такого толстяка, подставил рот под струю вина.

— Стой! Отставить! — засуетился Цопа. — Кому говорю!

Но остановить старосту оказалось невозможно, пока он не утолил жажды.

— Ой, хорошо! — наконец выдохнул Бэрдыхан и пальцем заткнул бочонок.

— Дай сюда! — приказал Цопа. — Пусти палец!

— Так прольется же! — испугался толстяк.

— Отпусти, говорю! — закричал Цопа.

Снова хлынула струя вина, но Цопа так ловко поймал ее ртом, что ни одна капля не упала на траву.

Мош Илие, улыбаясь, смотрел на пустеющий бочонок, но выпить отказался:

— Что-то не хочется!

После Цопы подошел промочить горло второй полицейский, затем дали несколько глотков вихрастому мужичку и калачнику Тимофтэ. Штефан пить не стал:

— Из такой лоханки только свиньям лакать! Бочонок называется — тьфу!

— Нам больше останется! — радостно сказал Бэрдыхан.

Староста еще два раза сбегал к каруце, на которой сидели батрак и братья Чорбэ.

— Старшой не велел никому посторонним к нам подходить, — предупредил Бэрдыхан. — Так что вы уж тут сидите, а мы — там.

Конвой и арестованные быстро справились с едой, потом еще раз все, кроме моша Илие и бондаря, приложились к бочонку..

— Разрешите, ваше благородие, я с батраком вместе… гм… на каруце, — робко попросил Бэрдыхан.

— Ха, — удивленно сказал Митикэ. — Его благородие пешком, а арестованный — на каруце! Потеха!

— Молчи! — прикрикнул Цопа. — Сам знаю. Непорядок… Дал глотнуть вина и хочет меня купить! Цопа взяток не берет! Пойдешь, староста, как положено!

Цопа взгромоздился на каруцу. Второй полицейский — следом за ним.

Фэникэ пришлось подвинуться, чтобы все поместились.

— Высади сейчас же этих голодранцев Чорбэ! — крикнул староста вознице. — А не то я вернусь — худо тебе будет!

— Ваше благородие, — обратился Митикэ к Цопе. — Мне кажется, что здесь командуете вы, а не этот босяк. Почему же он приказывает?

— Эй, староста, молчи, а то ты у меня по-другому заговоришь! — захохотал Цопа.

Каруца тронулась с места.

— Стой, чурбан! — закричал Бэрдыхан. — Ты ж не в ту сторону едешь! Нам в город нужно!

— Он какой-то сумасшедший, — испуганно произнес Митикэ. — Ваше благородие, он уже заговаривается!

— Слушай, староста, довольно я тебя слушал! — хохотнул Цопа. — Ты что, себя умнее всех считаешь? Я все вижу! Куда мельница крылом показывала вчера, а? В направление города. Туда мы и едем.

— А где солнце заходило? — не сдавался Бэрдыхан. — За нашей спиной. И сейчас оно всходит за нашей спиной. Значит, мы едем обратно.

— Он что, умнее всех, ваше благородие? — спросил Митикэ.

— Вся рота шагает в ногу, один поручик не в ногу! — сказал Цопа. — Откуда едет каруца? Ну, ты, отвечай! — И старшой пальцем ткнул в спину возницы.

— Из Слободзеи, откуда же, — не оборачиваясь, отозвался возница.

— Из села едем в город, — пояснил Митикэ. — Возница нас в попутчики взял.

— Вот видишь, староста! — засмеялся Цопа. — Твои же волы из села пришли с той стороны, а?

— Да, — почесал живот Бэрдыхан. — Чудеса!

— Значит, поворачивать не будем? — спросил возница.

— Ха! — крикнул Цопа. — Ты ехал из Слободзеи в город? Так и поезжай, как ехал!

Каруца заскрипела; арестованные, чтобы не глотать пыль, которую поднимали волы и колеса, пошли сбоку.

— Старичка-то подсадить надо, ваше благородие, — сказал Митикэ Цопе. — Мош Илие — человек известный, знаменитый. И вдруг — свалится на дороге. Большие неприятности могут быть…

— Ну? Ты так думаешь? — обернулся к Митикэ Цопа. — И впрямь, старикашка слабоват… Вина нынче с нами не пил.

— Старик, видать, хворый. Еще нахлобучку из-за него заработаешь… А ну-ка, мош, лезь сюда!

Бэрдыхан застонал от зависти.

Братья помогли мошу Илие усесться в каруцу. Полицейские посадили копача между собой, чтобы он не разговаривал с посторонними.

Солнце припекало все сильнее. Монотонное покачивание телеги убаюкивало.

— Ты меня каждые сто шагов под бок толкай, — сказал Фэникэ Цопа. — А то кто за вами присматривать будет?

Через сто шагов Фэникэ так толкнул Цопу, что тот едва не выпал на дорогу.

— Черт! Дракул! — заорал Цопа. — Словно конь меля лягнул — едва дух перевел! Лучше ты меня толкай, — попросил он Митикэ. — Как увидишь, что дремлю, толкай.

Цопа сквозь дрему мечтал о привале, о еде.

— Эй, скорей бы село. Какое-нибудь! — сказал второй полицейский.

Дорога выгнулась змеей, огибая курган, и вдали показались хаты.

— Слободзея! — закричал Бэрдыхан, когда каруца проехала еще шагов триста.

— А кто его знает! — зевая, произнес возница.

— Я же говорил, я же говорил! — замахал руками староста.

— Молчать, — пробормотал разомлевший Цопа. Никаких Слободзеи! Едем, там разберемся.

Каруца въехала в Слободзею. Возница остановился возле первых хат.

— Где мы? — спросил Цопа, соскакивая на землю.

— Слободзея! — г сказал старик, сидящий возле придорожного креста.

— Я же говорил, я же говорил! — твердил Бэрдыхан.

— Язык у тебя что сорочий хвост, — сказал калачник Тимофтэ.

— Или как мельничное крыло на ветру, — улыбнулся вихрастый мужичок. — Ни минуты покоя!

— Мельничное крыло, мельничное крыло, — схватился за подбородок Цопа, задумался на мгновение. — Ветер ночью повернул мельничное крыло! — вдруг воскликнул он. — Поэтому мы и ошиблись.

— А как же каруца? — спросил Бэрдыхан. — Моя каруца ведь приехала из села! С той стороны.

— Мы ехали из села, но возле мельницы повернулись, — сказал Митикэ, — нас занесло. Вот этот вол, когда слышит запах вина, становится одержимым.

— Да, вредная животина, — согласился Бэрдыхан. — Сколько я из-за нее горя хлебнул. У-у, черт рогатый!

— Я ж пытал у вас, — угрюмо сказал возница, — заворачиваем или нет.

— Это как у Тындалэ и Пэкалэ случай был, — усмехнулся Митикэ. — Работали они у мельника, мельник жадный… Ничего за работу не заплатил. «Вы, говорит, мне крыло у мельницы сломали». А сам ведь сломал, когда пьяный был. Тогда Тындалэ и Пэкалэ рассердились и еще два крыла обломали. Остался ветряк с одним крылом. Мельник от злости сбесился. А что поделаешь? И решили так: на кого ветряк покажет, тот виноват. Легли спать: мельник с одной стороны мельницы, а Тындалэ и Пэкалэ — с другой. Договорились: в чью сторону к утру крыло станет, тому и чинить. Мельник ночью взял да крыло-то и повернул в сторону Тындалэ и Пэкалэ. Тындалэ это приметил. Как только мельник уснул, побратимы крыло взяли да на него повернули. Утром глаза протерли — ветряк прямо на мельника показывает: вот кто виноват!

— Кто ж виноват, что мы сюда обратно вернулись? — мрачно спросил Цопа.

— Так ветер же, ваше благородие! — невинно сказал Фэникэ.

К каруце подошли Костикэ и несколько крестьян. Самый старый из них поклонился Цопе:

— Милости просим, ваше благородие! Поезжайте к дому старосты, гостем будете! Не ехать же вам назад, в жару. Ведь вон как полыхает.

— А почему в селе… шумно? — тревожно огляделся Цопа и положил руку на саблю. — И народ опять… бродит?

— Клака[12] сегодня в селе, — сказал Костикэ. — Мне дом строят…

— А, клака!… — облегченно вздохнул Цопа. — Тогда другое дело. И спросил второго конвойного: — Ну, как посоветуешь — останемся?

Полицейский отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — сказал Цопа. — Значит, остаемся!