"Жена русского пирата" - читать интересную книгу автора (Шкатула Лариса)ГЛАВА 20Ян Поплавский вышел на улицу и некоторое время жадно вдыхал свежий осенний воздух. Уже пахло зимой, и его легкое пальтишко, купленное на отложенные в результате жесткой экономии деньги, продувалось всеми ветрами, но юноша, разгоряченный впечатлениями, не замечал холода. Он был одновременно и зол, и растерян, и расстроен: он больше не принадлежал самому себе! Земля вправду была круглой. Он вернулся на то же место, только на этот раз бежать было некуда. Все пять прошедших голодных, но веселых студенческих лет Ян старался быть осторожным и избегать каких бы то ни было приключений или необдуманных поступков. Ему вовсе не нравилось, как он начал когда-то знакомство с миром, что лежал вне привычного с детства хутора. Средневековые замки, скрывающиеся под маской слуг графы, коварные паны, красивые девушки со странными характерами, контрабандисты, мечтающие о сокровищах каких-то сектантов, — все это было не для него! Он и в комсомол вступил в надежде, что эта молодежная атеистическая организация отведет от него подобную напасть. Юноша хотел быть обычным врачом, лечить простых людей, но судьба словно смеялась над ним: благодаря то ли его учителю профессору Подорожанскому, то ли зловредной фортуне в последнее время его все чаще приглашали в Кремль к высокопоставленным большевикам или их домочадцам. Ян и не подозревал, что хитроумный профессор, в трудных случаях побаиваясь за свою жизнь, рекомендовал им услуги талантливого студента. Не то что он подставлял его голову под топор сознательно, он наивно надеялся, что с ученика и спрос малый… Поначалу Ян робел перед именами и повелительными замашками высоких пациентов, но потом научился успокаивать самых заносчивых одним взглядом, о чем, впрочем, они потом не помнили. Ян лечил их от бессонницы, избавлял от ночных кошмаров и тяжести в желудке. Это было делом терапевта, а не хирурга, но то, что перепадало ему за труды, помогало выжить и прилично питаться всей их восьмерке. Эти его подработки потихоньку формировали у Яна убеждение, что большинство человеческих болезней имеют нервное, как он говорил, происхождение. Способности Яна к гипнозу профессор Подорожанский называл магнетизмом и сетовал порой, что рядом с Яном чувствует себя мясником. В эти способности он поверил сразу, после того как Поплавский присутствовал как-то на его операции и на глазах профессора усыпил больного, для которого доза анестезии оказалась недостаточной. И вот, будто черт из табакерки, в его жизни возник Черный Паша… В состоянии безнадежности и покорности судьбе Ян дошагал до общежития медицинского института. Он уже взялся за ручку входной двери, как его окликнул дрожащий женский голос. Он обернулся и увидел выходящую из-за высокого, давно не стриженного самшитового куста знакомую хрупкую фигуру. — Зоя? Девушка несмело приблизилась. От долгого ожидания её насквозь пробрало холодом и слова из её замерзшего рта вылетали толчками. — Из-звините, Ян, ноя нем… могла неп… прийти… — Господи, да вы же вконец замерзли! Почему вы не стали ждать в вестибюле? — Н… не… удобно… эт… то же… муж… жское… — Какие мелочи! Никто бы вас не осудил. К нам в гости часто приходят девушки, — успокаивал он, пропуская девушку в открытую дверь. — Час… сто? — подняла к нему Зоя бледное лицо с замерзшими синими губами. — Может, не очень часто, но случается. Некоторые студенты уже вернулись с занятий, и в их комнате у стола за чаем сидели Поэт и Знахарь. — Я не свожу сияющего взора, узрев ваш лик, прекрасная синьора! — не мог не отреагировать Поэт. Любовь к поэзии занимала у него много свободного времени, но любовь к медицине перевешивала и, как Знахарь и Ян, то бишь Монах, он был одним из лучших студентов на курсе. Кроме того, Поэт из них был самым галантным кавалером. Он тут же подскочил к Зое, чтобы помочь ей раздеться. А вот Знахарь был самым наблюдательным. — Где же ты, Поплавский, держал эту девушку, что заморозил её почти до бесчувствия? Он тут же усадил Зою на стул и вручил кружку с чаем. — Как чуял, что замороженные появятся, травку заварил, — приговаривал Знахарь, набрасывая на плечи девушки овчинный тулуп. Ян, посмеиваясь про себя их суете, меж тем разделся и причесывался у зеркала. — Тебе записка на подушке, — сообщил Поэт. Рукой Скальпеля на листке бумаги было написано: "Тебя разыскивает профессор Подорожанский". И время — 15 часов. Час назад. Алексей Алексеевич зря искать его не станет. — Зоя, вы не торопитесь? — с долей сожаления спросил Ян, сворачивая в шарик записку. — Часа два у меня в запасе есть. — Вот и хорошо. Меня профессор срочно вызывает, а вы пока с ребятами посидите, отогрейтесь, они вас не обидят. — Уходите? Какая жалость! Добро, хоть девушка осталась! — патетически воскликнул Поэт, смотавшийся за очередною порцией кипятка. Ян нарочито поморщился: — Слабовато! Впрочем, если вы так расстроены, я могу остаться, — он сделал вид, что расстегивает пуговицу пальто. — Иди-иди, раз долг тебя зовет! А наш удел — оплакать твой уход. Ян обернулся на пороге и поймал обращенный на Зою взгляд Знахаря. Ну вот, ещё один влюбился. Поэт не в счет, он — балаболка, до высоких чувств пока не дорос… Кстати, а что хотела сказать ему Зоя? Профессора Ян застал на пороге его квартиры: тот собирался уходить куда-то с неизменным кожаным чемоданчиком. — Что же ты, дружок, на полдня исчезаешь, — укоризненно заметил Подорожанский. — Никто не знает, где ты, что с тобой. Скажи Ян учителю, где он был, тот наверняка шарахнулся бы от него, как от чумного. Профессор панически боялся советской "машины подавления". Пять лет назад в связи с убийством Урицкого попали под революционный топор все его родственники, знакомые, все, кто имел несчастье работать с Моисеем Соломоновичем, знать его или просто знать тех, кто знал его. К счастью, Алексей Алексеевич был слишком крупным авторитетом в хирургии, а большевики болели, как и самые простые смертные… Его ученик Поплавский был единственным, перед кем Подорожанский ещё рисковал оставаться самим собой. Когда Алексей Алексеевич узнал, что у Яна, как и у него самого, отец — поляк, он посмеялся, что, скорее всего, их влекут друг к другу общие корни. Окружающие видели в профессоре добродушного чудака, совершенно не разбиравшегося в политике и далекого от реальной жизни. Между тем именно он посоветовал ему вступить в комсомол, мотивируя свой совет обывательским: — Все вступают! И добавлял, словно по-латыни его мысль звучала понятнее: — Тэмпора мутантур эт нос мутамур ин иллис. [41] — Что же вы сами не вступаете в партию? — спрашивал его Ян, хотя и предполагал услышать в ответ: — Стар я, друг мой, а в моем возрасте, как говорится, "фастина лэнтэ"! [42] Насчет старости профессор преувеличивал: он выглядел значительно моложе своих пятидесяти, но привычка жаловаться на жизнь, жалеть себя постепенно становилась его второй натурой, свойственной многим старым холостякам. — Смотри на меня, Янек, и делай выводы, — приговаривал он в такие минуты, — мужчина должен жениться на женщине, а не на науке, и производить на свет не диссертации, а крепких, здоровых детей — ей-богу, больше пользы! В одной квартире с профессором жила его кормилица — шустрая своенравная старушка семидесяти с лишним лет. Она считала и берегла профессорскую копейку и потому недолюбливала вечно голодных студентов, которые подъедали у хлебосольного Подорожанского "все до последней крошки"! За глаза Поэт звал кормилицу Виринею Егоровну Ведьмея Помидоровна. И за столом поначалу всегда ел так мало, что Егоровна даже пугалась и начинала его усиленно потчевать. — Кушай, Светик, аль невкусно? Сей Сеич баял, каша удалась, а ты нос воротишь! Когда же в конце концов Поэт не выдерживал соблазна и налегал на еду, старушка расцветала от удовольствия и приговаривала, что Светозар "чистый антилигент"!.. Алексей Алексеевич протянул Яну чемоданчик и, повязывая кашне, делился "семейными" проблемами. — Егоровна-то моя вознамерилась грамоте учиться. Газеты хочет сама читать, а то меня "не допросишься". При доме нашем ликбез [43] открыли, так она туда ходить стесняется, а просит, чтобы я для неё учительницу нанял. Мол, она для этого дела даже отложила кое-чего. У тебя случайно нет знакомой учительницы, чтобы с нею позанималась? Я заплачу! — Есть! — Ян кстати вспомнил о Зое и решил, что девушка отказываться не станет. — Ты ей объясни, что Егоровна только с виду зловредная, а так она добрая. Ежели к ней с лаской — в доску расшибется, чтобы угодить! — Объясню, — кивнул Ян; мысли его от Зои перебежали к Светлане: освободят её или старый знакомый обманул? На этот раз импульсы, которые посылал его встревоженный мозг, легко проникли сквозь расстояние — Светлана оказалась неожиданно близко, в своем доме, и как раз в эту минуту радостно тискала брата Ванюшку. Небось муж не знает, какая радость его ждет! Ян улыбнулся. — Да ты и не слушаешь меня вовсе, — вернул его к действительности голос Подорожанского. — Почему не слушаю? Слушаю и слышу, какие вы хорошие слова про кормилицу говорите… Вот только не сказали до сих пор, куда мы идем? — В Кремль идем мы, Янек, в Кремль! — Вы же знаете, как я не люблю там бывать! Давят на меня эти стены! — А кто любит? И на меня они давят. Каждый раз хожу туда, как в последний, понимаешь? Такое чувство, что домой уже не вернусь… Ян пустился чуть ли не бегом и оказался на тротуаре прямо перед профессором. — Алексей Алексеевич, посмотрите на меня! В глаза! Вы никого не боитесь, вы сильнее всех, вы — свободный человек! Никто не властен над вашей жизнью… Профессор облегченно вздохнул, точно охватывающий его голову железный обруч вдруг разлетелся на куски. Он весело взглянул на Яна. — Выучил тебя на свою голову! Станешь теперь моими методами пользоваться, пятерки получать ни за что… — Алексей Алексеевич! — Ладно, спасибо. Чувство страха действительно исчезло. Вот бы научиться твой импульс многократно увеличивать и людей сразу сотнями, тысячами от страха излечивать! — Профессор, мы начали строить новое общество, где каждый будет свободен, чувство страха просто исчезнет за ненадобностью, а для зла не станет места. — Блажен, кто верует, тепло ему на свете! — Вы не верите в коммунистическое общество? — Коммунизм — светлая мечта человечества, идеальное общество… Скажи, есть идеальные люди? — Думаю, нет! — Правильно. Тех, кто приближается к идеалу, возводят в ранг святых. А разве святой станет убивать себе подобных только за идейные убеждения? Люди вовсе не делятся на коммунистов, эсеров и прочая… Люди состоят лишь из мужчин и женщин — так распорядилась природа!.. А вообще, не дело учителя сеять семена недоверия в юные неокрепшие души! — Нет уж, договаривайте! — потребовал Ян. — Сказали "а", говорите и "б"! — Чего тут договаривать? — вздохнул тот. — Не слушай меня, я ведь что твой поп-расстрига: от бога отошел, а к атеистам не прибился… — Да вы не волнуйтесь, профессор, я ведь на веру не каждое слово принимаю. Если всех подряд слушать — голова треснет! Один говорит одно, другой — другое… — Вот спасибо, милок, успокоил! — рассмеялся профессор. — Мол, мели, Емеля, твоя неделя, а я послушаю да подумаю… — Сами же говорили… про неокрепшие души… — смутился Ян. — Я и сам могу объяснить, почему народ за большевиками потянулся. Они выдвинули новую идею — строительство самого совершенного в мире общества. — Эх, Янек, во всем могу с тобой согласиться, но в том, что идея большевиков нова… ей никак не меньше четырехсот лет, а если взять дату рождения христианства — все девятнадцать веков набежит! — При чем здесь религия? — даже остановился Ян. — Разве вы не знаете, что большевики, а значит, и комсомольцы — атеисты! Религия — опиум для народа! Карл Маркс писал, что по мере развития социализма религия будет исчезать… — Да-а, говоришь, что душа у тебя крепкая, а ринулся в бой, даже не дослушав как следует! Разве я агитирую тебя за религию? Я только говорю, что коммунистическая партия в качестве основ своей идеологии опирается на догматы христианства… — Не может быть! — воскликнул пораженный студент. — Извини, не знал, что это тебя так потрясет, — профессор даже расстроился. — Веришь ли, постоянно попадаю впросак. Кажется, что говорю общеизвестные вещи, а получается, открываю для других Америку… — Подорожанский развел руками. — Коли хочешь, могу дать почитать тебе Библию. Ну-ну, не хмурься! Разве не большевики призывают: если хочешь победить врага, изучи его слабости и недостатки… — Хотите сказать, что и это какое-то древнее изречение? — Не обращай внимания! Давно известно: новое — это хорошо забытое старое… Ян решил сменить тему. Казалось, ещё немного и они разругаются, а в его глазах никакой спор не стоил того, чтобы ради него жертвовать дружбой с учителем! — Алексей Алексеевич, раз вы взяли меня с собой, значит, случай не только для хирурга? — Вот именно, для хирурга там все — яснее ясного. Но к этой девушке за три месяца меня приглашают второй раз. В первый я лечил сотрясение мозга. Упала, ударилась затылком. Сейчас опять упала — сломала ключицу. — Может, просто совпадение? — А может, родители просто не знают, почему она падает? — Подозреваете эпилепсию? — Девушка раздражительна, несобранна, взгляд отсутствующий, аппетит плохой; словом, полный набор… Согласен, современная медицина эпилепсию не лечит, но я уже привык к чудесам, которые ты проделываешь. — Смог бы я делать эти чудеса, если бы вы не объясняли каждый мой шаг с научной точки зрения мне же самому… Но вы же понимаете, ничего нельзя обещать наверняка. — Хуже ей уже не будет, но, если удастся, в твоем активе прибавится ещё один здоровый человек. А вдруг в мозгу у неё опухоль? Тогда можно будет с чистой совестью браться за нож. Лишь они подошли к воротам, как из будки выглянул вооруженный охранник. — Профессор Подорожанский с ассистентом? — спросил он, заглядывая в какую-то бумажку. — Документик какой-нибудь имеется? Профессор протянул заранее приготовленный паспорт. — Вас сопроводить? — козырнул тот. — Спасибо, мы знаем дорогу. На пороге огромной квартиры с высокими потолками их встретила пожилая рыхлая женщина без следов косметики на лице, отчего оно выглядело ещё более тусклым и невыразительным. — Как чувствует себя больная, а, Саломея Гавриловна? — бодро осведомился профессор, снимая галоши. Ян нерешительно топтался у порога в ботинках — на левом носке у него была дыра, которую он не успел зашить. — Если хотите, молодой человек, можете надеть вот эти шлепанцы, кивнула хозяйка; как бы она ни выглядела, чувство собственной значимости, отразившееся в этом кивке, было явно гипертрофированным. Юноша снял правый ботинок, сунул в тапочек правую ногу и, только бдительное око женщины оторвалось от его ног, быстро надел и левый. — Доктор Левин прописал Надюше днем бром, а на ночь — люминал, рассказывала между тем Саломея Гавриловна. — Теперь она все время дремлет. Хорошо ли это? — Посмотрим, Саломея Гаврииловна, посмотрим. Хотя, согласитесь, домашнему врачу виднее… Надя в спальне? — В спальне, — вздохнула её мать. Ян вслед за профессором вошел в комнату. На кровати в подушках полусидя-полулежа покоилось юное хрупкое создание — то ли человек, то ли эльф. На бледном худеньком личике застыли отрешенные карие глаза; крошечный носик и тонкие бескровные губы дополняли ощущение того, что жизнь в этой девушке не бьет ключом, как в других её сверстниках, а чуть теплится. Она являла собой такую иллюстрацию беспомощности и покорности судьбе, что у Яна защемило сердце. Подорожанский подошел к кровати и откинул одеяло. — Повязка наложена вполне грамотно, — определил он. — Молодец этот ваш доктор Левин!.. Ну а теперь, голубушка, нам бы хотелось остаться с больной наедине! — Но, профессор… — В чем дело? Вы мне не доверяете? — Доверяю. — Вот и ладненько. Распорядитесь пока насчет чаю, на улице вконец похолодало! Женщина вышла, неслышно прикрыв за собой дверь. — Давай! — кивнул Яну Подорожанский. — Перевязка подождет! Юноша приблизился к лежащей, её взгляд не отразил никакого интереса. Девушка как будто смотрела сквозь него, куда-то за пределы комнаты и вообще разумного мира. Ян простер руки над её головой. Импульсы привычно сбежали с рук и проникли под черепную коробку. Он стал рассказывать профессору, что "видели" его руки. — Опухоли нет, но есть рубец, ещё свежий, недавно образовался. Может, кто-то ударил её по голове или на голову что-то тяжелое упало… — Попробуй разгладить этот рубец. Сосредоточься! Ян закрыл глаза и мысленно, пальцами стал разглаживать уплотнение. Тонкие нервы в мозгу шевелились будто живые. Они уже приросли к шраму и теперь пульсировали, разыскивая свои прерванные концы. На лбу целителя выступил пот. Профессор, будучи наготове, промокнул ему лоб марлевой салфеткой. — Кажется, все, — выдохнул Ян. — Нет у неё больше никакого рубца. Он покачнулся, и профессор поспешно подвинул ему стул. — Посиди. — Надо вам помочь. — Не надо. Отдохни. Я сделаю укол болеутоляющего и сам перебинтую ключицу… Как жаль, что эта девочка так и не узнает, кто подарил ей полноценную жизнь! Саломея Гаврииловна робко поскреблась у двери. — Заканчиваю, голубушка, заканчиваю, — проговорил, как пропел, Подорожанский: радость буквально распирала его. — Что-то она глаза не открывает, — обеспокоился Ян. Профессор привычно приподнял девушке веко. — Не переживай, хлопчик-горобчик, девочка заснула. И проснется почти здоровой: ключица, конечно, ещё поболит! Они вышли в гостиную. — Доктору Левину передайте, — проговорил профессор, — что я запретил давать и бром, и люминал. Надя теперь и без таблеток будет хорошо спать. Если он в чем-то сомневается, пусть на кафедре меня найдет, я ему все объясню… Да, и еще: проснется Надя, попросит есть, давайте ей все без ограничений. Не бойтесь, если покажется, что ест много — значит, организм требует! — Думаете, Надюша выздоровеет? — спросила их хозяйка квартиры, в тревоге за дочь растеряв все свое превосходство. — Непременно! Будет опять подвижной, веселой, привычной Наденькой. — А что же с нею такое было? Алексей Алексеевич добродушно похлопал её по руке. — Пусть это останется моей врачебной тайной. Ян обувался в прихожей и не думал больше о дырявом носке. Подарить человеку жизнь — это вам не носок заштопать! — Зайдем ко мне, — предложил профессор, — Егоровна какую-то необыкновенную кашу сварганила. А заодно и пакет разделим! Пакет, врученный им благодарной Саломеей, был каких-то невероятно больших размеров. — Я бы с удовольствием, — вздохнул Ян, — только меня в общежитии девушка ждет. — Девушка — это хорошо, — мечтательно произнес Подорожанский. — Где мои двадцать два? Я бы не вздыхал, как некоторые глупые юноши… Бери-ка ты весь пакет, покормишь свою девушку! — Вообще-то она не моя. Это — подруга Светки. — Сегодня подруга Светы, завтра — твоя. — Мне, Алексей Алексеевич, нынче не до девушек, я хочу настоящим врачом стать… А пока все же на минутку к вам заглянем, разделим нашу добычу? — Добычу… Чать, не разбойники с большой дороги — так, работники острого ножа. Уйти без пресловутой каши Яну все равно не удалось — Егоровна прямо в дверях путь преградила. — Посмотри на себя в зеркало, Янек: лицо — точно вурдалаки всю кровь выпили! Не позволю Алешиному любимцу голодным по Москве расхаживать! Когда Ян добрался до своей комнаты, Зоя уже стояла у вешалки и с помощью Знахаря надевала пальто. — Куда же вы, Зоя, разве два часа прошло? — Ушел посол и утонул в рассол, коли не удавится — назад явится! — съехидничал Знахарь. — Три часа минули, как вы нас покинули! — это поддакнул Поэт. Ян оглядел комнату, в которой собрались уже все её обитатели. — Вот как вы встречаете человека, вернувшегося с заработков! — возмутился Ян. — Может, мне этот пакет назад отнести? — Не слушай ты их, Янек, — вмешался Скальпель, — не хотят есть, так нам больше достанется! — Одумайтесь, Зоинька, — уговаривал между тем Знахарь молодую учительницу. — У нас сейчас такой пир начнется! — Не могу, — с сожалением отказалась та, — мне столько тетрадей надо проверить, к утру бы успеть! Ян быстро развернул на кровати пакет, выбрал из него банку консервов, кусок колбасы, отрезал хлеб и, завернув все это, вручил Зое. — Зачем, не надо! — покраснела девушка. — Берите! — дружно закричали студенты. — Монах ещё заработает. Ян погрозил им кулаком. — Смотрите, без меня не начинайте! Провожу девушку и вернусь! Он распахнул дверь перед Зоей. Мимо них по коридору промчался Поэт. — Я — за кипятком! — крикнул он на бегу. — Не обижайтесь, они вас любят, — мягко сказала ему Зоя. — Я знаю. И вовсе не обижаюсь. Даже на эту глупую кличку: Монах — так Монах! — А за что они вас так прозвали? — За то, что я с девушками не встречаюсь. Моя любовь на веки вечные медицина! — Вот оно что, — как показалось Яну, разочарованно проговорила девушка и, помолчав, добавила: — Я ведь, Ян, перед вами повиниться пришла. — Передо мной?! — не поверил своим ушам юноша. — А за что? — За тот наш с вами разговор. Я вела себя… подло, как последняя мещанка… Предала подругу… Вчера я хотела высказать все директору школы, но его увезли в больницу. Говорят, надолго… В общем, я решила: завтра же с утра пойду в ОГПУ и заявлю, что Светлана ни в чем не виновата! — Не нужно этого делать, — покачал головой Ян. — Почему? — Потому, что её уже выпустили. Разобрались, что она и вправду не виновата. Зоя горько заплакала. — Я не знала! Поверьте, я не знала! Теперь вы подумаете, что я специально хотела пойти в это заведение, когда отпала надобность! Неужели я похожа на такую двуличную дрянь?! — Значит, вы не рады, что Светлану отпустили? — Я? Не рада? Девушка подняла голову, слезы её моментально высохли. — Ну вот вы и перестали плакать. Это называется "шоковая терапия". Жестковато, но эффект моментальный… А я, между прочим, работу вам нашел! — Зачем? У меня есть работа. — Это — небольшая работа. Два-три раза в неделю. — Вы говорите загадками. — Одну симпатичную старушку надо научить читать. Согласны? Лишний заработок вам не помешает. — Я согласна, но вовсе не собираюсь брать с неё плату! — Думаю, у вас это не получится, — улыбнулся Ян. — Старушка кормилица моего знакомого профессора, живет у него всю жизнь. Так они ссорятся между собой, кто будет платить вам за работу: каждый из них хочет делать это сам! У дверей дома, где Зоя снимала комнату, Ян пожал её руку и сказал: — Я очень рад, что рядом со Светой работает такой хороший человек, как вы! А Зоя вдруг поцеловала его и, пока Ян приходил в себя, скрылась за дверью. |
||
|