"Жена русского пирата" - читать интересную книгу автора (Шкатула Лариса)

ГЛАВА 21

Наталья Романова второй день не находила себе места: её муж Александр, не успев отдохнуть от командировки в Астрахань, теперь собирался в поездку на Кубань. Дурные предчувствия мучили молодую женщину, хотя она и держала слово, данное когда-то мужу — не пытаться впредь заглядывать в будущее и вообще использовать как бы то ни было свои удивительные способности. Мол, кому что на роду написано… Вот так, её ругал, а сам верил в судьбу, как будто её нельзя обмануть. Можно, если знать, чего стоит опасаться!

Надобность в поездке Александра возникла после его случайной неофициальной встречи в компании офицеров штаба Реввоенсовета с самим Троцким. Хороший рассказчик Романов завладел вниманием офицеров, живописуя путешествие с будущей женой вначале в лодке по морю — тут в Александре проснулся Флинт, который и дал волю воображению. Он рассказал, как подобрал её в море, где она плавала после того, как поблизости затонуло английское судно. Она держалась за обломок мачты — факт, достойный хорошего "пиратского" романа! — вторые сутки без еды и питья, так что была почти без сил, но он (скромный рыбак!) выловил её и еле оторвал пальцы девушки от этого обломка… Потом следовал эпизод с обменом лодки на карету — здесь почти все было правдой… И как они заблудились в лесу и наткнулись на расстрелянную матросами небольшую группу белых офицеров… Откуда он знает, что именно матросами? Если его не будут перебивать, Романов объяснит, что один из беляков оказался только раненым и в обмен на то, что его довезут до ближайшего госпиталя, рассказал о закопанных на одном из кубанских подворий каких-то драгоценностях и золоте…

Внимательно слушавший Лев Давидович попенял морскому офицеру на ординарность мышления. Молодая советская республика задыхается без средств к существованию — ведь только золото заставит промышленников Запада согласиться на поставки России промышленного оборудования, автомобилей и паровозов. И в это время где-то на юге лежит клад, который может существенно облегчить россиянам выход на европейский рынок!

— А если эти драгоценности — сплошная фикция? — пожал плечами Романов. — Я об этом Ямщикове-то вспомнил больше для антуража. Он, якобы, ради этого богатства даже хозяйку дома, которая была его любовницей, убил. Только потому, что она увидела его с лопатой в руках…

Но мысль о закопанных драгоценностях уже запала в душу Троцкому так, что на следующий день он вызвал капитана второго ранга Романова к себе.

— Направляю вас, товарищ Романов, на Кубань. Можете взять с собой кого хотите. Человека три-четыре. Вряд ли следует привлекать внимание к своей миссии более многочисленным отрядом. Вы получите письмо к властям Краснодара — они надежные, проверенные люди и всегда помогут, если будет в том необходимость. Руководить операцией лучше человеку более опытному, знакомому со спецификой края. У нас есть на примете такой: партия поручала ему самые трудные, самые деликатные дела — он не провалил ни одного! Надеюсь, вам будет легко с ним работать.

Александр Романов был беззаветно предан молодой советской республике: она дала ему все, о чем он только мог мечтать! Большевики учли, что его отец пострадал за правое дело ещё в 1905 году, и оказывали сыну большое доверие. Ему, сироте! И вот теперь представилась возможность отплатить государству за заботу о нем. Неужели он мог бы отказаться? Слабые протесты жены: "Не езди, я тебя умоляю!" — вначале смешили его, а потом стали раздражать. Дурные предчувствия? Его посылает на ответственное дело сам Троцкий — революционер и народный герой, а ему, что же, отказываться по причине её предчувствий?!

Романов предложил поехать с ним Василию Альтфатеру и Андрею Гойде. Приятели с радостью согласились. Что ни говори, а поменять каждодневные, хоть и насыщенные работой будни на приключение, пусть и не сулящее особо захватывающих впечатлений — кто ж от такого откажется?! Особенно, если результатом его может оказаться найденный клад!

Четвертый член команды кладоискателей был неизвестен остальным товарищам вплоть до последнего дня. Даже на вокзале он не объявился, а на вопрос Александра, где же их руководитель, Троцкий беспечно ответил:

— Он сам вас найдет!

Поскольку задачи небольшого коллектива широко не афишировались, провожающих на вокзале было немного: только самые близкие и родные. Жены офицеров, отъезжавших на Кубань, пришли на вокзал с детьми, которые теперь весело гомонили и задирали друг друга. Непривычно тихой выглядела лишь Оля Романова. Она вяло помахала отцу, сияющему радостной улыбкой, и не отзывалась ни на какие попытки её растормошить.

— Ничего, развеселится — она просто устала от поездки, — объяснил по-своему её состояние Александр.

— Оленька, ты не заболела? — оторвалась наконец от собственных тревожных мыслей Наташа и затеребила дочь. — Ты почему такая грустная? Папа едет ненадолго, он скоро вернется — ты и соскучиться не успеешь!

— Папа не вернется, — тихо сказала девочка.

— Что ты такое говоришь?! — закричала Наташа, в глубине души с ужасом понимая, что дочь права.

Господи, останови его! Чего это он так радостно улыбается? Неужели сам ничего не чувствует?!

Но уже покатились по рельсам колеса паровоза, замелькали вагоны с махавшими руками пассажирами, последний раз свистнул гудок, и поезд втянулся в горизонт.

Посланники Троцкого ехали втроем в отдельном купе. Впрочем, недолго. Они даже не успели устроиться как следует, а просто сидели и смотрели в окно, как дверь купе открылась и в её проеме возник бравый рослый полковник в новеньком, с иголочки, мундире, чисто выбритый и пахнущий одеколоном. Полковник выглядел так, как будто его только что сделали. Даже небольшой кожаный чемоданчик, который он держал в руках, был абсолютно новым. Офицеры поспешно вскочили и вытянулись в струнку.

— Сидите, сидите, товарищи, к чему такие церемонии? — белозубо улыбаясь, запротестовал он и представился: — Рагозин Савелий Николаевич. Так сказать, ваш четвертый.

"Слишком все новое, чтобы быть настоящим!" — подумал вдруг Александр. Рагозин перехватил его оценивающий взгляд.

— И вы правы, товарищ… Романов? Не правда ли? Разве можно доверять на слово первому встречному? Вот мои документы, предписание, письмо с моими полномочиями, подписанное Троцким… Видимо, вас смущает, что я весь такой… новый? Судите сами, товарищи! Только вчера я приехал с фронта. Можно сказать, весь завшивленный, грязный, а тут мне говорят: срочно собирайся! Спасибо, друзья выручили, а то у меня, как у латыша: только хрен да душа.

Андрей Гойда поморщился его казарменной шутке. Полковник мог бы и не играть в демократию. Альтфатер примолк, и казалось, что он мучительно пытается что-то вспомнить. Рагозин почувствовал повисшее в воздухе напряжение и тотчас постарался разрядить его.

— Ехать нам, друзья мои, двое суток, так что сейчас я переоденусь в штатское — что и вам предлагаю — и мы сразу перестанем чувствовать смущение. Честно признаюсь, я и сам не всегда люблю свое начальство, а уж чужое и подавно.

Попутчики с удовольствием стали переодеваться, а увидев Савелия Николаевича в легких спортивных брюках и тенниске, поняли, что разница в возрасте между ними не так уж велика: отсутствие знаков отличия стирало и их разницу в званиях… Чтобы товарищи почувствовали его своим, оставалось устранить последнее препятствие. И когда Рагозин достал из чемодана бутылку хорошего коньяка, эта проблема решилась сама собой.

Их новый товарищ оказался на редкость неутомимым рассказчиком. Как выяснилось, его жизнь прямо-таки изобиловала всевозможными приключениями. Правда, в какой-то момент всем троим поочередно пришла в голову мысль, что эти истории они когда-то уже слышали от других людей и в другой интерпретации, но сила обаяния Рагозина была неизмеримо больше их неясных подозрений. Молодые офицеры даже не заметили, что из всего обилия сообщенных им о себе сведений они при желании не смогли бы выделить ничего конкретного…

Все же при подъезде к Краснодару они считали Рагозина своим другом и даже уговорились называть друг друга по имени-отчеству или званию только в присутствии посторонних. Между собой же — только по имени. В конце концов, они же не какие-нибудь там белогвардейцы!

Станица, в которой когда-то жил белый офицер Ямщиков, где он убил свою любовницу и якобы закопал клад, была совсем маленькой. Даже не станица, а хутор. Хутор Копанской. И располагался он всего в нескольких верстах от Краснодара.

Подворье Матрены Гречко они нашли тоже довольно быстро. В другое время более опытных кладоискателей насторожила бы легкость, с которой богатство буквально плыло им в руки. Офицеры же, охваченные эйфорией, напоминающей золотую лихорадку Аляски, не успевали анализировать ситуацию. Они думали лишь о том, какой триумф их будет ждать в Москве.

— Не спешите, — увещевал разгоряченных товарищей Рагозин. — Дело у нас серьезное, а сорваться может из-за пустяка! Подумайте, вряд ли этот Ямщиков смог бы собрать и удержать в руках эти сокровища без посторонней помощи. Скорее всего, их было двое-трое, и, возможно, этот контрразведчик своих товарищей обманул… Кто может утверждать наверняка, что они погибли или куда-то ушли, а не затаились где-нибудь поблизости?

Из них четверых Савелий Николаевич оказался самым спокойным и предусмотрительным. У руководителей края он запасся документами, что они геологи, посланные на разведку на хуторе месторождений глины, необходимой для будущего кирпичного завода. Пробы грунта геологам разрешалось брать во всех дворах, на которые они укажут, а Копанскому сельсовету предписывалось не чинить геологам препятствий.

Дом Матрены Гречко уже несколько лет стоял заколоченный. Некоторые измученные квартирной теснотой краснодарцы приезжали на хутор и селились в нем, а вот Матрениного подворья сторонились, как черт ладана! Покупатели быстро узнавали историю заколоченного дома. О том, что его хозяйка была зверски убита на собственной кровати какими-то заезжими бандитами. Не приведи господь, ещё начнет по ночам являться!

Дом ветшал, приходил в негодность, и, когда присланные из Краснодара геологи порешили свою глину сначала в Матренином огороде искать, копанчане даже обрадовались. У Матрены начнут, авось, у неё и закончат? Как в воду глядели,

А приезжие мужики остановились у Глашки — солдатской вдовы. Глашка Рубайло — чистюля известная; покойный Семен у неё точно с рубанком родился. Дом для молодой жены и будущих детей отгрохал — не дом, а терем расписной. Погиб Семен, детей не дождался, а дом его по сей день считается лучшим в хуторе, и важных гостей председатель сельсовета всегда старается у Глашки поселить, чтобы добрее от красоты становились. Да и борщи у Глафиры — тут бабы скрепя сердце признавали — лучше, чем у других. Когда председатель вызвал её и предложил взять геологов на постой, хитрая Глашка согласилась, конечно, не без выгоды для себя — да и что ей терять, ни детей ни плетей. Словом, выторговала-таки она у председателя послабление — не сдавать по продналогу свою единственную овцу…

А в глубине души Глашка была рада. Какое-никакое, а развлечение. Мужики, конечно, все женатые, тут ей искать нечего, но в доме как бы хозяйская рука появилась, журавль колодезный починили, на крыльце трухлявую доску заменили, покосившуюся дверь поправили. Покойного хозяина похвалили: с умом материал выбирал, с любовью строил — сто лет дом простоит!

Два дня геологи на Матренином огороде копались, а к вечеру второго дня ввалились в хату веселые и довольные. Мол, что искали, то нашли!

А борщ Глафире в этот день удался как никогда! Начальник их, Савелий Николаевич, даже руку ей поцеловал. Сказал, за высокое кулинарное искусство. Глашка не очень поняла, что это такое, но погордилась; высокое, оно и есть высокое! Вообще-то, мужики эти самогонку не жаловали, а в тот вечер сами попросили — мол, попробуем, что за первач такой? За окончание работы и выпили. Когда спать уходили, попросили хозяйку разбудить их чуть рассветет. Вот как корову в четыре часа доить пойдет, так пусть и разбудит!

Утро выдалось серое, туманное, в двух шагах ничего не видно, а тут один из геологов — Андрей — вдруг больным оказался. Только с постели встал, и на пол упал, так его скрутило. В животе колики начались, "что твои схватки. Лицо позеленело, на лбу пот выступил.

Глашка перепугалась, задрожала: ещё подумают, что это от её борща! Все ж бросала свежее, борщ и полчаса не стоял… Побежала она за бабкой Вивчарихой — та всему хутору животы лечила. Геологи возле Андрея постояли, увидели, что бабы суетятся и им там как бы места нет, говорят:

— Ты потерпи, Андрюха, должно, скоро твои колики пройдут, а мы быстро: одна нога здесь, другая — там!

Андрея на ноги в одночасье поставили. Вивчариха желудок промыла, травой напоила, и он заснул как младенец.

А дальше начался один сплошной кошмар. Глашка как раз корову доила, когда из двора напротив — а это был как раз двор покойной Матрены, раздался пронзительный женский визг. Визжала Клавка Панченко — она в школе дворником и истопником работала.

А шла она утром пораньше, потому что директор накануне приказал ей школу протопить: мол, ночи уже холодные, и дети в классах мерзнут…

Так вот эта Клавка и шла через Матренин двор — все равно плетень тут давно завалился, а так она себе всегда на работу путь сокращала.

А увидела Клавка, несмотря на туман, такое, что и в страшном сне не приснится! Она из-за тумана чуть было в яму, геологами выкопанную, не свалилась. Стала её стороной обходить и тут два лежащих на земле трупа увидела.

Те копанчане, что на Клавкин визг прибежали, тоже подумали, будто они оба — мертвые. Тем более что у одного из спины торчал кинжал, а у другого вся голова была разбита и кровищи целая лужа!

Кто-то побежал за врачом, кто-то за председателем сельсовета, и через час, наверное, приехала из Краснодара большая черная машина и забрала всех: того, что кинжалом убили, другого — с разбитой головой, но ещё живого, третьего, мирным сном спящего, и Глашку. Она только Клавдии успела крикнуть, чтобы за её худобой присмотрела, пока не вернется. Не знала, глупая баба, что вернуться в родной хутор ей уже не придется!

Едва краснодарские "гэпэушники" дозвонились в Москву и рассказали о случившемся, как из столицы приказ последовал: немедленно всех сюда! И убитого кинжалом в спину — пусть труп в товарном вагоне доставят. И того, что едва дышит, с разбитой головой — приставить к нему медсестру, чтобы за пульсом следила и не дала умереть раньше времени. И третьего — что жив-здоров и вроде бы ни при чем — тоже под конвоем доставить. И хозяйку дома, у которой они останавливались. И протоколы допросов очевидцев, особенно тех, кто последним видел исчезнувшего Рагозина. С подробными его приметами…

В убитом опознали капитана второго ранга Александра Романова.

К протоколам допросов краснодарцы приложили заключение эксперта: удар был нанесен человеком сильным, профессионалом. Точно в сердце. Романов умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть. Сведения, конечно, не бог весть…

Василия Альтфатера ударили по голове тяжелым тупым предметом. Им оказался обух топора, валявшегося рядом с телом — на нем найдены следы крови и идентичные волоски. Ручка топора была обернута куском материи. Не нашли никаких следов и на рукоятке кинжала, которым был заколот Романов.

В Москве, в ОГПУ дело поручили самому опытному следователю, в прошлом подпольщику и экспроприатору — с помощью краж и налетов на банки и ювелирные магазины он доставал деньги для партийной кассы — Акинфию Семилетову. Из этих денег Акинфий не брал себе ни копейки, отчего у партийцев считался человеком честнейшим и вернейшим. Сам он верил, что среди окружающих его людей честных нет и на его месте ни один бы не удержался и наверняка запустил лапу в эти деньги. Иными словами, он считал жуликами все человечество и оттого смотрел на всех свысока и никому на слово не верил.

Вывести Семилетова из себя было невозможно: и с друзьями, и с арестованными он был одинаково холодно вежлив. С арестованными, впрочем, лишь до тех пор, пока они не начинали ему перечить и "строить из себя невинных ягнят". Друзей как таковых у него вообще-то и не было, потому что дружба подразумевает прежде всего доверительность, а кто бы стал доверяться змее…

Среди коллег Семилетов считался мастером по раскрытию всевозможных заговоров — и где он их столько находил?!

Дело, попавшее сейчас к нему, было сложным ещё и оттого, что в него оказался замешанным один из руководителей государства. Не мог же следователь, пусть даже такой важной организации, как ОГПУ, допрашивать наркома?! Но Акинфий находил выход и из более запутанных ситуаций. Поэтому он послал Льву Давидовичу вежливое письмо с просьбой (не с требованием же!) прояснить некоторое обстоятельства этого сложного дела и даже приложил копии основных документов. В конце концов, уже одно обстоятельство требовало особого к нему отношения — был злодейски убит офицер Реввоенсовета. О своем мнении, что это могло быть обычное сведение счетов между сообщниками, Семилетов, естественно, не сообщил.

Если идти по этому пути дальше, в конце его вырисовывался отличный заговор! Но впервые за годы своей работы в "чрезвычайке" Акинфий заколебался — заговор заговору рознь! Если обвинить в нем офицеров высшего органа страны, такие круги по воде пойдут, самому Акинфию Семилетову может не поздоровиться. Схарчат и глазом не моргнут, потому что слишком много знает!

Троцкий прислал собственноручно написанное письмо, в котором он отвечал на все вопросы следователя и благодарил его за присланную информацию. Он сообщил — будто почувствовал! — что в преданности кавторанга Романова не сомневается, как и в том, что Рагозин Савелий Николаевич не мог отправиться вместе с ними, так как накануне отъезда полковник бесследно исчез из своей квартиры на Тверской.

Посыльный, отправленный с пакетом к поезду, на котором уезжал Романов с товарищами, в штаб не вернулся. И вообще, живым его больше не видели. Впрочем, мертвым тоже.

Лев Давидович любезно сообщил содержание запечатанного в пакете предписания офицеру Романову Александру быть ответственным за проведение операции, так как другого командира в их группе не будет.

Там же вниманию следователя предлагался словесный портрет настоящего полковника Рагозина. При самом беглом ознакомлении с ним становилось ясно, что речь идет о совершенно разных людях. Отдельно была приложена справка об отличительных приметах Рагозина, на случай, если в их ведомстве появится неопознанный труп. Семилетов и сам бы догадался это сделать. Он вызвал приданного ему в помощь молодого лейтенанта и приказал связаться на этот предмет с уголовным розыском. Ответ не заставил себя ждать — у розыскников действительно "висел" труп с аналогичными приметами. Причина смерти — колотая рана в спине…

Семилетов разложил перед собой веером документы дела и принялся думать. О заговоре приходилось забыть, хотя начали же офицеры самостоятельно искать клад, не поставив в известность соответствующие органы — тут, как минимум, преступное легкомыслие, игра на руку врагу! Драгоценности-то тю-тю? Небось на огромные тысячи! Впрочем, об этом можно только гадать.

Получалось, что враг действовал в одиночку. Ну хорошо, этого лже-Рагозина он подаст в розыск. А помощник?

Нельзя ему, следователю Семилетову, не отыскать в этом запутанном клубке хотя бы одной нити!

Но это Акинфий только думал так красиво — про запутанный клубок, на самом деле распутывать нити он не умел. Да и не хотел. Это вам не ювелирный магазин брать! Риск, конечно, но зато каков результат! А здесь возишься со всякой нечистью — нужно ли? Сам его начальник товарищ Петерс говорил, что большевикам некогда суды устраивать!

С лупой пусть угрозыск ползает. У политуправления свои методы, и насчет признания обвиняемых они гораздо эффективнее.

Он, как всегда, оказался прав: жительница кубанского хутора Копанского Глафира Тимофеевна Рубайло на очередном допросе в ОГПУ призналась в преступном сговоре с… — тут получался прочерк, потому что обвиняемая не знала подлинного имени своего сообщника, выдававшего себя за полковника Красной Армии Рагозина Савелия Николаевича. По замыслу лже-полковника Глафира должна была отравить одного из офицеров, выполнявших важное правительственное задание. Что она и сделала, подсыпав в борщ — тут Акинфий чуть было не поставил ещё один прочерк: в самом деле, откуда в глухой деревне яд? — порошок, переданный ей сообщником.

Захлебываясь слезами, бедная крестьянка подписала "признание" и отправилась на двадцать пять лет в далекие морозные места…

Через два дня после отъезда мужа Наталья Романова проснулась на рассвете, вся в слезах и холодном поту. Ее муж Александр во сне стоял рядом с каким-то незнакомцем, держащим в руках кинжал. Поза незнакомца была вовсе не угрожающей — кинжалом они только что открыли средних размеров деревянный сундук, полный золотых монет и всевозможных драгоценных украшений — перстней и колец, крестов на массивных золотых цепях, сверкающих диадем… Окружал стоящих почему-то плотный туман, сквозь который Наталья видела метрах в пяти от них неподвижно лежащую фигуру человека.

— Куда запропастился Василий? — спрашивал в это время Александр. — Да его не за топором, за смертью только посылать! Мы и кинжалом легко открыли… Посмотри, Савелий, подобное колечко носила когда-то моя мама.

Он стал наклоняться над сундуком, и тут же напрягся стоящий рядом с ним человек.

— Саша! — закричала во сне Наталья. — Сашенька, не поворачивайся к нему спиной! Саша!

Она кричала, но слова изо рта вытекали медленно, будто вязкая тягучая масса, и её муж медленно падал вниз лицом с кинжалом в спине…