"Островитянин" - читать интересную книгу автора (Азаров Алексей Сергеевич)

9

Завтра истекает срок.

Завтра кто-то, кого я не знаю, войдет в условленное время в модный магазин на улице Царя Калояна и, не найдя там человека в макинтоше из серой английской шерсти и с «Зорой», торчащей из левого кармана, постоит у прилавка в глубине, купит галстук или коробку носовых платков и удалится, чтобы никогда больше не прийти сюда, ибо мое отсутствие в переводе с языка символов на болгарский скажет кому надо, что человек в макинтоше провалился.

Голова... У меня ужасно болит голова. И губы — не мои губы. Они вспухли, стали огромными; я пытаюсь облизнуть их, но не могу. Марко и тот второй — его зовут Цыпленок — на славу отделали меня в подвале. Им помогал неуклюжий детина со сплющенными ушами боксера. Для начала они завели мне руки назад, стянув их колодкой, а затем без долгих разговоров пустили в ход дубинки. Я корчился на бетонном полу, и вонь — одуряющая вонь свежевычищенных ботинок — душила меня. Дубинки врезались в спину, почки, полосовали шею и крестец. Все трое били размеренно, сменяя друг друга, а когда Марко — старший — сказал: «Хватит», — сели возле стены на корточки и закурили. Покурив, Цыпленок встал и нехотя, без особой силы, раза три тюкнул, меня лицом об пол.

— Эй, — негромко сказал Марко. — Нашел забаву.

Я с трудом повернул голову и увидел лицо детины с примятыми ушами. Он упирался подбородком в колени и смотрел на меня как на вещь. Или как на покойника.

Сейчас я вспоминаю все это и радуюсь, что жив. Я лежу на спине, прихлестнутый двумя парами наручников к железной кровати. Ноги привязаны к спинке. Матрас и подушка убраны, и круглые пружины впиваются в ребра.

Я лежу и жду. Чего?

Судя по шагам и шорохам, доносящимся сверху, Петков и его люди собрались в угловой гостиной первого этажа. Я недаром потратил полтора часа на осмотр дома и помню наизусть каждый закоулок. Признаться, я немало этим горжусь, ибо архитектор, строивший виллу, по-моему, задался целью доказать, что смысл и искусство несовместимы. Ход в ванную он устроил из оранжереи, а на втором этаже — между кухней и залом с антресолями — разместил две треугольные комнаты без окон. Любопытно, зачем он все-таки соорудил этот хаос? Впрочем, бог с ним, с домом! Гораздо больше меня волнует другое: чем занят Петков и не готовит ли он очередной — третий по счету — сюрприз?

Говоря по совести, я сыт первыми двумя.

Даже более чем сыт...

...Петков — вопреки обещанию быть через час — приехал на виллу с опозданием. И не один, а в сопровождении короткопалого субъекта с фонендоскопом в кармане пиджака и саквояжем в руке.

— Заждались? — спросил Петков и подтолкнул меня к окну. — Раздевайтесь... Осмотри его, Фотий.

Я разделся, и эскулап выстукал мою грудную клетку, пощупал пульс. Пальцы у него были холодные и толстые, как каротель. «Дыши!» — буркнул врач и, игнорируя фонендоскоп, припал ухом к моей груди. «Не дыши!» Пока я послушно выполнял команды, Петков скучал в кресле и курил, стряхивая пепел куда попало. «Садись!» — сказал врач и достал коробку с прибором, похожим на градусник. Давление, слава богу, мне измеряли и раньше, но сейчас — не знаю почему — мне стало не по себе... «Сто двадцать на семьдесят...» Врач сложил фонендоскоп, захлопнул крышку коробки. Затолкал их в саквояж.

— Одевайся! Он здоров, здоровее не бывает.

— Минутку, — сказал Петков. — Ты помнишь, Фотий, о чем я говорил? Обморок, высокая температура.

— У него? Позавчера?

— Не у меня же! — сказал Петков с подавленным раздражением.

— Он ничем не болел, даже насморком.

— Ладно, Фотий. Я понял... Спасибо за консультацию.

Петков оттянул ворот своего роскошного свитера, словно расслабляя петлю. Проводил глазами врача. Подождал, пока за тем захлопнулась дверь, и только тогда обратился ко мне с вопросом, бывшим, пожалуй, лишним при этих обстоятельствах:

— Слышали?

— Да, — сказал я, понимая, что здесь к чему.

— Диагноз верен?

Я пожал плечами.

— Врачи ошибаются. Даже профессора.

— Наш Фотий — нет. Правда, ему больше везет на переломы и вывихи, чем на ангины, зато практика у него обширная, и распознать симуляцию ему ничего не стоит.

Петков вынырнул из кресла и встал передо мной.

— Багрянов! Я предупреждал: простота и откровенность! — Он оттянул и отпустил ворот свитера. — Так вот, вы многое выиграете, если скажете, зачем вам понадобилось терять сознание на улице Царя Калояна, а перед тем подсовывать нам в номерах градусник с несбитой ртутью. А заодно — поняли, за-од-но! — объясните, и без вранья, где и на чем вы засекли моих наружников? Не того, что ездил с вами в Добрич, а других, пораньше.

— Велик секрет!

— Не велик? Так где? Где вы их срисовали? Возле гостиницы?

— Рассказать сейчас?

— Лучше напишите. Можете не сейчас, к вечеру. Кстати, какой препарат вы проглотили, когда шли в аптеку? Фармацевт клянется, что пульс у вас был бешеный.

Я вспомнил печального пройдоху, выманившего у меня пятнадцать левов, и подумал, что люди Петкова наверняка выудили из него все.

— Ваш Фотий неуч, — сказал я с тупым упрямством. — Я действительно был болен. Слышите: бо-лен! Или вам нужна ложь? Целая гора лжи?

Петков посмотрел на меня в упор.

— Не так пылко, Багрянов! Отрицая, вы даете лишнее доказательство, что обморок не был случайностью. Так сказать, импульсивной реакцией на нечто конкретное. Соображаете?

— Признаться, с трудом.

— А между тем все просто. Вы установили, что вас ведут, и все-таки поперлись на явку. Почему? Надеялись стряхнуть наружников и выйти на рандеву? Пожалуй... При этом, однако, вы допустили варианты. В частности, такой: наружники опытны, и оторваться не удастся. На этот случай вы заготовили свой «обморок». Сознаюсь: удачная находка, и забазировано все было по высшему классу. Термометр, визит в аптеку, неровная походка. Вы правильно рассчитали, что любые мелочи, касающиеся вас и, в частности, вашего драгоценного для ДС здоровья немедленно будут доведены до сведения тех, кто принимает решения, и после этого им придется поломать голову над вопросом: как поступить? Начни вы без зазрения совести мотать наружников по городу, обходя явку, мы б разобрались в ситуации и вынуждены были бы вас взять. Какой смысл давать вам бегать по воле, если наблюдение расшифровано? Но вот как быть, ежели чистая случайность, этот вот самый обморок, вдруг останавливает вас и лишает возможности дойти до цели? Вы следите за моей мыслью? Так вот, что должны предпринять в ДС при подобном раскладе? Очевидно, оставить вам свободу и ждать, пока вы снова выйдете на рандеву. Не так ли?

Идея была изложена длинновато и не совсем точно, но суть, к сожалению, совпадала с моими собственными соображениями на этот счет, и я сделал печальное открытие, что Слави и Петков мыслят одинаково.

— И вам, конечно, известна явка? — спросил я, изо всех сил стараясь быть ироничным.

— Пожалуй. Модный магазин?

— Почему он?

— Два визита за двое суток, и мелкие, ненужные вам покупки. Перечислить? Расческа, перочинный нож, портмоне.

— Ну и что? Их вы нашли у меня при обыске. Выходит, они были мне нужны. В обиходе.

Петков раздвинул губы в вежливой улыбке.

— Нашли. Но вам, если хотите, покажут урны, куда вы спровадили другие ножик и расческу — те, которыми пользовались раньше.

Что ж, приходится признать, что наблюдение велось прилично. Я действительно дважды заглядывал в модный магазин, разведывая обстановку, но наряду с ним заходил и в другие. От ножика же и расчески я избавился в разных концах города и, как мне казалось, с достаточными предосторожностями.

— Это все? — сказал я довольно спокойно. — Не вижу связи.

Петков предупреждающе поднял руки.

— Я устал повторять: не спешите! Мне не нужны ваши экспромты. Вечером и письменно! И в такой последовательности: все о причинах обморока, все о модном магазине и все о том, как засекли наружников. Кроме того, я хочу получить еще один отчет о задании.

Обстоятельность, с которой Петков добирался до цели, внушала уважение. Он не пренебрегал мелочами и не лез напролом, и это в какой-то степени соответствовало моим собственным желаниям. На сбор мелочей уходило время — часы и часы, складывающиеся в сутки. В положении же Слави Багрянова лишние сутки были резервом, ценность которого ничто не могло приуменьшить.

— Я ждал сюрприза, — сказал я и сел. — Доктор и светлое озарение, посетившее вас по поводу явки, — это все или у вас есть еще что-нибудь про запас?

Петков нехотя улыбнулся. Сделал несколько шагов к двери, приоткрыл ее и поманил кого-то пальцем. Я сидел и ждал, что увижу Искру, и готовился сказать ей: «Привет!» Почему-то мне казалось, что Петков даст нам очную ставку и попытается выяснить, с чего я вздумал назвать ей давно проваленный пароль. Однако вместо Искры в комнате появился молодец в макинтоше и шляпе, точь-в-точь таких, как мои собственные.

— Проходи, — сказал Петков парню. — Стань-ка поближе к свету. Вот так. Ну как он, на ваш взгляд?

— Довольно похож.

— Пройдись-ка, дружок! Вы что, недовольны, Багрянов?

— Да нет, ничего, — сказал я без энтузиазма.

Если Петков рассчитывал меня поразить, то мог бы приготовить что-нибудь поэффектней. Подобрать среди агентов того, кто фигурой и манерой держаться походил бы на Слави Багрянова, не составляло труда. Банальный трюк с подменой, старый как мир. И это все? Выходит, я переоценил Петкова?

— Ничего, — повторил я, стараясь не выдать разочарования. — Газету пусть положит в левый карман, так, чтобы заголовок был хорошо виден.

— Еще что-нибудь?

— Да нет, вроде бы все..

— Иди, — сказал Петков парню. — Посиди внизу. Чего вы морщитесь, Багрянов?

— Что же мне — «браво» кричать?

Петков позволил себе улыбнуться.

— Верно. На вашем месте я бы тоже не ликовал, зная, что вместо меня на явку пойдет подменный. Думали, я повезу вас на улицу Царя Калояна? И дам шанс бежать?

— А был бы шанс?

— Вряд ли, — сказал Петков уже без улыбки. — Ладно, до вечера!

Мы расстались, и до самых сумерек я трудился не покладая рук. Отчет получился чистеньким, без помарок, и Петков, приехавший вечером, мог быть доволен Слави Багряновым — все было подробно, последовательно и удобочитаемо. Но он и не глянул на творение рук моих. Сел, отодвинул бумаги в сторону, молча закачал ногой.

— Что-нибудь стряслось? — спросил я, предвидя ответ: вид у Петкова был такой, что вопрос был чистой воды риторикой.

— Для вас — да! — сказал Петков и оттянул ворот свитера. — Багрянов, когда вы познакомились с Искрой? Быстро!

— Вы же знаете, позавчера.

— Кто дал вам записку?

— Понятия не имею. Я и сам был бы не прочь узнать, кто!

Я сказал правду, и Петков, очевидно, понял это. Тон его стал спокойнее, и палец перестал терзать ворот.

— Вот что, постарайтесь не напутать. Вспомните: была ли Искра на улице Царя Калояна до того, как вы соорудили свой обморок? Видели вы ее?

— Нет, — сказал я, подумав. — По-моему, нет.

— Вы сами набились на знакомство или она проявила инициативу?

— Все вышло спонтанно, само собой.

— Спонтанно? Багрянов! Слушайте и будьте предельно внимательны. Напрягите ум и призовите на помощь логику. Не сложилось ли у вас впечатление, что Искра подсунула вам записку?

— Бред! — сказал я быстро.

Петков стиснул зубы, скулы его напряглись.

— Без эмоций, Багрянов. Да или нет?

— Но она же ваш работник!

— Не совсем... Ваша подружка — человек Гешева.

— Тем более.

Петков с силой потер висок ладонью. Сказал, словно размышляя вслух и адресуясь скорее к себе, чем ко мне:

— Гешев не поручал ей быть на улице Царя Калояна и вступать с вами в контакт. Совпадение или умысел?.. А записка?

Он замолчал, давая время по достоинству оценить откровенность. Минуты, отпущенной им, хватило на то, чтобы прикинуть разные разности и вспомнить, что мысль о причастности Искры к записке мелькала у меня самого.

— Ну уж нет! — сказал я сердито. — Послушайте, Петков, когда речь идет обо мне и задании, я готов идти до конца. Но в ваши с Гешевым семейные делишки меня не путайте! Понимаю, у вас появилась возможность подставить ему ножку, припутав Искру к записке и делу Багрянова. Однако, согласитесь, участвовать в вашей склоке мне не с руки. Гешева вы не свалите, а с меня Гармидол или кто-нибудь другой спустит шкуру... Нет, нет. Я пасую.

Странное выражение лица Петкова остановило меня, и последнее слово я выговорил уже по инерции. Петков встал. Помедлил.

— Марко! Цыпленок! Божидар!

Трое шагнули через порог и остановились у меня за спиной.

— Багрянов, — сказал Петков тихо. — Мне очень жаль, но я не вижу другого выхода. Мне нужна правда, Багрянов...

Он говорил еще что-то, но здесь в памяти Слави Багрянова зияет пустота. Я лежу и пытаюсь вспомнить. Тщетно.

Воздух в комнате уплотнился до такой степени, что его легче откусить, чем вдохнуть. Придет кто-нибудь наконец или я задохнусь? Я закрываю глаза, и мир плывет, плывет...