"Хроники Сен-Жермена" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Кровоточащими руками Джеймс потянул на себя створку узорчатых чугунных ворот и, спотыкаясь, ступил на длинную подъездную аллею, ведущую к замку. В голове мутилось, но все же ночной скиталец сначала аккуратно свел на нет щель, в которую проскользнул, и лишь затем отправился дальше. Он шагал, шатаясь и вглядываясь во тьму в ожидании, что очертания старинного здания вот-вот выступят из нее. Он отчаянно нуждался в убежище и знал, что обрести его ему дано только здесь.

Когда наконец во мраке и впрямь обрисовалась каменная громада, Джеймс с удивлением услышал звучание скрипки. Играли профессионально, но как-то обрывисто, словно бы для себя. Он остановился, прислушался, и впервые за трое суток глаза его потеплели. До этого момента в ушах путника стояло одно: рев и уханье пушек. Мутные мысли несколько прояснились, рука сама поднялась, чтобы отвести спутанные пряди со лба. Он мельком спросил себя, кто это может играть и почему Монталье выглядит странно покинутым. Лужайки заросли сорной травой, а свет горит лишь в двух окнах. Вот неожиданность, сказал себе Джеймс и, волоча ноги, автоматически направился к служебным пристройкам, объятый внезапной дрожью, вызванной отнюдь не холодом ночи.

От конюшни несло больше моторным маслом, чем лошадьми, но Джеймс узнал ее очертания и, приободрившись, захромал к боковой дверце. Два освещенных окна, думал он, означают лишь, что большинство слуг отправились спать или что нехватка топлива и других припасов ввели хозяйство в режим экономии. Ему понадобилось все мужество, чтобы попробовать приоткрыть дверь. В конце концов, не похоже, что в замке полно немцев. Джеймс дождался нового всплеска мелодии и протянул руку к дверной ручке, уповая на то, что музыка заглушит скрип петель.

Сен-Жермен услышал тихий скрип открываемой двери и придержал смычок. Он напряг слух, потом сел поудобнее и продолжил каприччио, позволяя его чарующим звукам служить маяком для одинокого визитера. Через несколько минут в дверях малой гостиной возник оборванный человек, сжимавший в руке кухонный нож. Ночной гость не очень уверенно шагнул в световое пятно, отбрасываемое камином и единственной керосиновой лампой. Музыкант опустил скрипку и оценивающе посмотрел на вошедшего. Глаза его на миг сузились, а брови чуть надломились.

— Нож вам не понадобится, мистер Три.

Гость, судя по всему, ожидал увидеть кого угодно, только не того, кто сидел перед ним. Он в растерянности тряхнул головой.

— Я… — Грязная, покрытая ссадинами рука коснулась лица. Джеймс неуверенно попробовал улыбнуться, потом кашлянул, чтобы прочистить горло. — Когда я услышал музыку, мне подумалось, что… Нет, не знаю. — Говоря это, он подался вперед, чтобы опереться на спинку стула, и вздрогнул. В помещении было холодно, несмотря на горящий камин. — Извините. Я не совсем, в себе.

— Да, я вижу, — сказал Сен-Жермен мягко, лучше, чем гость, понимая, что происходит. Он поднялся, чтобы уложить скрипку в футляр, потом, ослабив волос, вставил смычок в специальный кармашек и закрыл крышку. Позаботившись таким образом об инструменте, музыкант повернулся к ночному пришельцу.

— Садитесь же, мистер Три. — Это была команда, и гость с готовностью подчинился, опустившись на стул, спинка которого служила ему опорой. Нож со стуком упал, что не обеспокоило никого.

— Времени прошло много, — отстранение заметил Джеймс, разглядывая картину, висевшую над камином. Потом пустой взгляд упал на выступавшего в роли хозяина человека и столь же бездумно принялся его изучать.

Граф был одет по-домашнему. Ему очень шли просторная черная блуза и черный свитер. Стройные ноги его облегали узкие черные брюки, чуть напущенные на высокие ботинки для верховой езды — с необычно толстыми подошвами и каблуками.

— С тех пор как вы в последний раз были здесь? Думаю, более десяти лет.

— Да. — Гость покачался на стуле, движения выдавали усталость. — Это место… Не знаю, зачем…

Только сейчас, достигнув своей цели, Джеймс вдруг задумался, чего же он тут ищет. Неясные образы мелькали в его в голове. Большинство из них не имели смысла, один-два вызвали страх.

— По поручению Мадлен я рад приветствовать вас. Вы можете здесь пробыть любое угодное вам время.

— Благодарю. Не знаю, что и… благодарю вас.

Неяркое освещение и потеки грязи и крови не придавали благообразия облику гостя, и все же угадывалось, что прошедшие годы если и повлияли на его внешность, то в лучшую сторону. Каштановые волосы подернулись серебром, не утратив при том густоты, когда-то округлые черты лица углубились и отвердели. Будучи в тридцать лет всего лишь привлекательным малым, к своим пятидесяти Джеймс Эммерсон Три просто расцвел и при других обстоятельствах мог бы считаться чуть ли не эталоном мужской красоты.

— Я думал… Мадлен могла быть… — Он смолк и подергал воротник. Там, где давила застежка.

— Здесь? — предположил Сен-Жермен, непринужденно опускаясь на стул, стоявший подле камина. — Вынужден вас огорчить, мистер Три. Мадлен сейчас в Южной Америке.

— Опять в экспедиции? — спросил Джеймс. Ему вдруг сделалось уж совсем неуютно.

— Конечно. По нашим непростым временам куда разумнее находиться за океаном, чем в Греции или в Африке, — вы не находите, а? — Заметив, что слова его плохо воспринимаются, граф перешел с французского на английский. — Пусть она далеко, зато в безопасности, мистер Три. Улавливаете, о чем я?

Джеймс кивнул с отсутствующим видом, потом, кажется, понял, что ему сказано, ибо резко поднял голову и проронил:

— Боже! Да! О да, Господи!

— Не так давно я получил от нее письмо, — сказал Сен-Жермен после паузы. — Может быть, вы захотите прочесть его чуть позднее? — Конечно, ему совсем не хотелось делиться содержанием письма с кем бы то ни было, оно было очень личным, любовным, предназначенным лишь для его глаз, однако он знал, что человек этот любит Мадлен, и потому шел на жертву.

— Нет, — после недолгого колебания откликнулся Джеймс. — Главное, с ней все в порядке. Если с ней что-то случится, я, кажется, кинусь под вражеский танк. — Уголки его рта приподнялись, задрожали и вновь опустились, заняв привычное для последнего месяца положение. Он глянул на свой рваный пиджак и подергал край разлохматившейся прорехи.

Сен-Жермен внимательно на него посмотрел и спросил:

— Что, бой был тяжелым?

— Что значит — тяжелым? Иногда мы убиваем больше, чем они, иногда — они. Все это отвратительно.

Джеймс повернулся к огню и некоторое время молчал. Сен-Жермен тоже сидел молча. Наконец Джеймс вздохнул.

— В замке есть еще кто-нибудь?

— Мой слуга Роджер, а более никого. — Сен-Жермен выждал с минуту, потом спросил: — Вам что-нибудь нужно, мистер Три? Предлагаю начать с ванны и отдыха.

Впервые в тусклых глазах гостя блеснуло нечто живое.

— Смешно, но я совершенно не знаю, чего хочу, — смущенно признался он. — Я помню, что стремился сюда, и это осуществилось. А теперь я, видимо, слишком устал, чтобы думать еще о чем-то. — Его взгляд ушел в сторону. — Во всем этом мало смысла.

— Смысл есть. — Сен-Жермен покачал головой.

— Наверное. И, возможно, я голоден, но… не знаю. — Джеймс откинулся на спинку стула и какое-то время смотрел, как его собеседник подкладывает поленья в огонь, а потом заговорил вновь, сбивчиво и торопливо: — Я уехал домой в тридцать первом. Мадлен, наверное, говорила о том.

— Да, — кивнул Сен-Жермен, шевеля кочергой сосновые плашки. Живица, потрескивая, брызгала на сухую кору.

— Сначала редакция намеревалась отозвать меня раньше, но после финансового обвала пресса Сент-Луиса перестала нуждаться в еще одном голодающем репортере. Так что Кранделл — мой бывший босс — продлил мне командировку, а Сондерсон, заменивший его после смерти, накинул еще полтора годка. Странно было вернуться в Штаты после тринадцатилетнего пребывания в Старом Свете. Ты готовишься к разным сентиментальным переживаниям, но их нет и в помине. Тебе кажется, что ты вот-вот окунешься во что-то домашнее и уютное, но этого опять-таки нет. Скажу вам, я чувствовал себя белой вороной. Особенно меня поразили мои земляки. Конечно, депрессия многое застопорила, но дело не только в ней. Вокруг произносились все те же банальности, что были в ходу и в начале века. Я не верил ушам. Произошло столько всего, а они так и не поняли, что мир изменился. И судачили лишь о том, как вернуть прежние добрые времена. Закрывая глаза на реальность, не понимая, что этого никогда уже не случится…

— Люди везде таковы, — отважился возразить Сен-Жермен.

— Да? — Джеймс примолк. — Возможно, вы правы. — Он вяло махнул рукой и посмотрел на огонь. — Я чертовски продрог.

— Со временем вы отогреетесь, мистер Три, — сказал Сен-Жермен и встал, чтобы взять со стола серебряный колокольчик. — А теперь не желаете ли прилечь? Вам надо бы отдохнуть. — Голос его звучал мягко, но непреклонно.

— Да, — кивнул Джеймс. — Да. Почему бы и нет?

— Прекрасно, мистер Три. — Граф тряхнул колокольчиком, и через пару минут в гостиной появился еще один человек. Среднего возраста, среднего роста, с волосами песочного цвета и глубоко посаженными голубыми глазами.

— Роджер, это близкий друг мадам де Монталье мистер Джеймс Эммерсон Три. Ему сейчас нелегко. — Сен-Жермен поднял бровь, и слуга его понял.

— Бывает, — сказал он дипломатично. — Мистер Три, позвольте, я вам помогу.

Тот покачал головой.

— Я справлюсь.

Сен-Жермен чуть нахмурился.

— Тем не менее, помощь вам все же нужна. Отдохните, придите в себя, а потом мы уточним остальное.

— Остальное? — переспросил Джеймс, поднимаясь со стула и принимая протянутую ему руку.

— Да, мистер Три, остальное. — Граф ободряюще улыбнулся, но выражение лица его оставалось серьезным.

— Хорошо, — вяло ответил Джеймс и позволил себя увести.

Ванна была такой, какой он ее помнил: большая, старинная, на крокодильих позолоченных лапах, и, пока ему помогали избавиться от рваной одежды, Джеймс с любовью смотрел на нее.

— Мне всегда нравилась эта… купальня.

— Она и впрямь представляет музейную ценность, — прозвучало в ответ, и Джеймс смущенно замолк.

Когда в кранах забулькало и повалил пар, в Джеймса внезапно вселилось смутное беспокойство. С одной стороны, он был грязен и очень продрог, с другой — в нем нарастало что-то вроде головокружения, которое, правда, усилием воли удалось подавить. Осторожно опускаясь в горячую воду, Джеймс попытался объяснить свои колебания Роджеру:

— Я потерял много сил, вот в чем загвоздка.

— Очень похоже, — нейтрально откликнулся тот и ушел.

Джеймс вытянулся в воде, однако ожидаемое блаженство не приходило. Напряженные мышцы немного расслабились, но не настолько, чтобы он мог задремать. Пришлось решить, что все дело в ссадинах и ушибах. Джеймс, морщась, принялся смывать с себя грязь. Что же с ним сталось, когда его выбросило из джипа? По внутренней стороне одного из предплечий шел глубокий рубец.

— Боже! — пробормотал Джеймс, рассматривая ранение. — Сколько же крови я потерял? — Еще одна глубокая рана пересекала бедро и была ярко-красной, но явно затягивалась. Да и в более мелких порезах не обнаруживалось нагноений. — Что очень удачно, — заметил Джеймс потолку, сознавая, что в ином случае он просто не смог бы одолеть столь долгую дорогу. Коллегам его повезло меньше: одного прямым попаданием разорвало в клочки, другой был раздавлен перевернувшимся автомобилем.

Вспомнив об этом, Джеймс содрогнулся. Он впрыгнул в машину уже на ходу и занял единственное свободное место. Случись ему оказаться на сборном пункте пораньше, все бы могло обернуться гораздо хуже. Счастливчик со стоном вылез из ванны и замер, полязгивая зубами, в ожидании, когда с него стечет неприятно холодящая кожу вода.

Вскоре после заката он очнулся от беспокойного сна. Окинул пустым взглядом комнату, которую мною лет назад Мадлен назначила для него, и несколько минут не мог сообразить, где он. Медленно, словно проявляясь на фотобумаге, в его сознании проступали события тех прошлых дней. В ногах на постели лежал банный халат. Прикосновение к густому мягкому ворсу оказалось живительным.

Джеймс рывком сел, охваченный вихрем воспоминаний. Мадлен! Сколько сладостных, полных страсти ночей они здесь провели, не размыкая объятий. Теперь ее нет с ним, и сердце кольнуло. Тут ему вспомнился Сен-Жермен, и Джеймс застонал. Нет, он, конечно, не ревновал, и все-таки… все же… Как разобраться, что значит в жизни возлюбленной этот таинственный человек?

Он встал с постели и заходил из угла в угол, чувствуя сильный голод и вместе с тем странное отвращение к еде.

— Это все армейский паек, — как бы шутя пояснил он стенам. — Волей-неволей начинаешь воротить от него нос.

Решив, что странное ощущение — следствие начинающейся простуды, Джеймс отбросил халат, отыскал в шкафу одну их своих старых рубашек и облачился в теперь уже старомодный костюм, оставленный им здесь перед отъездом в Америку. Брюки стали несколько великоваты, пришлось их подтянуть. Он не нашел ни ремня, ни подтяжек и с досадой подумал, что придется одалживаться. Потом оглядел пиджак. Тот болтался на нем, как на вешалке, что, впрочем, не было удивительным после четырех месяцев гонки. Где же галстук? Когда-то к этому непременному атрибуту мужской европейской одежды Джеймс относился с пренебрежением, но теперь ощущал себя голым. Он вздохнул и опять полез в шкаф.

Галстук не обнаружился, но нашлись свитер с высоким воротом и пуловер. Тонкой коричневой шерсти, очень приятный, однако с парой дырочек на локте. Постояв с минуту в раздумье, Джеймс решил все оставить как есть и отправился на поиски графа. Скорее всего, тот ждет его где-то внизу.

Он легко ориентировался в путанице коридоров и переходов. Хотя вокруг царила кромешная тьма, она почему-то ему не мешала. Сбежав по лестнице, Джеймс самодовольно улыбнулся. Еще бы! Столько ночей он провел в этих лабиринтах, разыскивая посмеивающуюся над своим пылким преследователем Мадлен.

— Что вас позабавило, мистер Три? — раздалось за спиной. Голос графа звучал несколько отстраненно. — Рад, что отдохнули. Теперь, должно быть… вас мучит голод.

— Да, я голоден, — ответил Джеймс, оборачиваясь. — Но дело в том… — Он осекся, не зная, как выразить свои ощущения.

— Поверьте, я искренне вам сочувствую, мистер Три, — медленно произнес граф, оглядывая долговязого американца. — Чтобы привыкнуть к перерождению, потребуется какое-то время.

— К перерождению? — повторил Джеймс озадаченно. — О чем это вы? Я не понимаю вас, граф.

— Не понимаете? — Сен-Жермен сузил глаза. — Мистер Три, вы отдаете себе отчет в том, что с вами произошло? — осторожно спросил он.

Джеймс невесело рассмеялся.

— Кажется, я был ранен. Да, ранен, это именно так. У меня шрамы на руках и на ногах, некоторые очень глубокие. — Он нервно кашлянул. — Мы ехали в джипе. Что-то взорвалось, — то ли мина, то ли снаряд. Всем было плевать на то, что мы — журналисты, но я никого не виню. Даже не знаю, какая сторона в нас стреляла. — Плечи его передернулись. — Кому-то вдруг захотелось дать работу могильной команде.

— Вы проницательны, мистер Три, — заметил сочувственно Сен-Жермен.

— Я ничего больше не помню. Странно, да? Но тем не менее это так.

— Но что-то вы все-таки помните. — Граф двинулся по коридору к дверям, ведущим в гостиную, где состоялась их встреча. — Начните все сызнова, — предложил он.

Джеймс не был медлителен, но все же ему приходилось поторапливаться, чтобы не отставать от своего невысокого собеседника, и это обескураживало.

— У меня все путается в голове. Я помню взрыв и как меня выбросило из машины, но все остальное… мешается. Я, наверное, потерял сознание и очнулся лишь ночью. Не могу сказать, почему меня потянуло сюда. Думаю, раненым или контуженым даже в шоковом состоянии свойственно подыскивать для себя безопасное место, а я здесь бывал раньше, так что… — Он вошел в гостиную и замер на месте, пугливо прислушиваясь, как за ним закрывается дверь.

— Звучит в высшей степени разумно, мистер Три. — Сен-Жермен жестом предложил Джеймсу сесть.

— Это радует, — настороженно ответил Джеймс, усаживаясь на облюбованный им еще до полуночи стул.

Сен-Жермен также опустился на стул; отсвет каминного пламени неровно лег на его лицо, выхватывая из полумрака лишь тонкий, почти классический нос и губы, изогнутые в печальной усмешке.

— Мистер Три, как вы считаете, насколько серьезно вас ранило?

Джеймс ощутил сильнейшее беспокойство и, прежде чем ответить, одернул рукава пиджака.

— Наверное, достаточно тяжело. Но я все же добрался до Монталье, пройдя миль сорок, а то и все пятьдесят от места, где это стряслось. — Он провел ладонью по волосам. — Эти шрамы… Боже! Я был словно сам не свой. Такое случается, мне медики говорили, от сильных кровотечений. Но я встал…

— Да, — сказал Сен-Жермен. — Вы встали.

— И пошел сюда. — Неожиданно вздрогнув, Джеймс отвернулся.

Сен-Жермен выждал с минуту, потом снова заговорил:

— Мистер Три, то, что вы испытали, ввергло вас в шок, проходящий не сразу. Понадобится терпение, мое и ваше, чтобы в ходе нашей беседы вы смогли уяснить реальное положение дел.

— Это звучит зловеще, — с усилием произнес Джеймс.

— Не зловеще, — мягко поправил его собеседник. — Несколько интригующе и тревожаще, может быть, но не зловеще. — Он сел поудобнее, вытянув ноги. — Мистер Три, Мадлен дала мне понять, что она вам рассказывала о своей сущности. Это правда? — Вопрос был излишним, ибо Мадлен извещала его обо всех сложностях своих отношений с американцем. Журналисту многое говорилось, но тот упрямо отказывался вникать в вещи подобного рода.

— Правда лишь то, что она сообщила мне кое-какие подробности своей биографии, например дату рождения, а я взял это на заметку и…

Сен-Жермен сдвинул брови.

— А вы не преминули проверить ее слова?

— Да, — вздыхая, признался Джеймс. — Она сама на том настояла. Да и мне было любопытно ознакомиться с историей аристократической французской семьи. — Он зябко потер ладони, впадая в прежнее нервозное состояние.

— И что же вы обнаружили? — вежливо, почти равнодушно спросил Сен-Жермен, но что-то в его темных глазах, заставило Джеймса поторопиться с ответом.

— Ну, что действительно существовала некая Мадлен де Монталье, родившаяся в восемнадцатом веке, и что она умерла в Париже в тысяча семьсот сорок четвертом году, едва достигнув двадцатилетнего возраста. Мемуары гласят, что эта девушка была просто красавицей. — Журналист помолчал. — Так же как и Мадлен.

— Это вас удивило? — спросил Сен-Жермен.

— Ну, в одной семье… — вяло заговорил Джеймс и сбился. — Старинный портрет очень схож с ней, что давало повод Мадлен утверждать, будто он написан с нее. — Последние слова американец проговорил очень быстро, словно боясь вдуматься в них, и затих.

— Но вы в том сомневались, — подсказал Сен-Жермен. — Почему?

— Слышали бы вы ее бредни! — взорвался Джеймс, вскакивая со стула. — Она заявляла… — Он вновь осекся и устало вздохнул. — Послушайте, я знаю, что вы когда-то были ее любовником. Вам должны быть известны ее фантазии на свой счет.

Журналист умолк, глядя в огонь и прислушиваясь к собственным ощущениям. Главными из них были странное беспокойство и голод, который с каждой минутой грыз все сильней. Если бы ему дали поесть, возможно, нервозность ушла бы. Перед его внутренним взором зароились бесформенные видения, потом из них вырисовалась столовая с высокими окнами. Он ужинает. Мадлен сидит напротив, в углу. Она ведь и впрямь никогда с ним не ела. Джеймс передернулся, потом попытался припомнить вкус соуса к рыбе, и его чуть не стошнило.

— Я знаю о них, — донеслось до него как сквозь ватную пелену. — И знаю, что вам говорилось. Еще лет двадцать лет назад Мадлен безуспешно пыталась вам втолковать, что она не совсем человек, ибо однажды волей судеб ей пришлось стать вампиром. Вы этому не поверили, мистер Три. Как не поверили и тому, что вам после смерти уготовано то же. Однако все это чистая правда. Примите ее, мистер Три.

Джеймс обернулся так резко, что едва устоял на ногах.

— Ну да! Клыки, черные плащи, кладбища и подобная всячина. Мадлен никак не может быть с этим связана.

— С этим, конечно, нет.

— Еще она говорила, — продолжил Джеймс, задыхаясь, — что повинны в ее перемене именно вы! — Американец выпалил это как явную глупость, совершенно не ожидая, что реакцией на его заявление будет мрачный кивок. — Она утверждала, будто сама… — упавшим голосом сказал он.

— Все верно. Она добровольно пошла на это, хотя у нее был выбор. — Граф подобрался и сел прямо. Джеймс замер. — История повторяется, мистер Три. Я вызвал изменения в ней, она их вызвала в вас.

— Перестаньте! — громким от раздражения голосом прервал собеседника Джеймс. — Вам вовсе незачем себя оговаривать.

— Ну, в некотором смысле я и впрямь предпочел бы оставить эту часть моей жизни сокрытой, — вежливо кивнул Сен-Жермен. — Однако мне в ваших же интересах приходится быть откровенным.

Джеймсу хотелось взвыть, чтобы не слышать этого человека, спокойным, будничным тоном несущего невозможную околесицу.

— Не надо шутить, — прорычал он, стискивая зубы.

— Мистер Три, — уронил Сен-Жермен, и что-то в его тоне заставило Джеймса примолкнуть. — Мистер Три, мы не можем позволить себе такую роскошь, как самообман. Я сознавал, что вы плохо подготовлены к настоящей коллизии, но все же надеялся, что вы сами начнете задавать мне вопросы. Поскольку этого не происходит, мне волей-неволей следует вам кое-что объяснить. Нет, — повелительно взмахнул он рукой, — пожалуйста, помолчите. Наберитесь терпения и выслушайте меня. Потом можете поступить как вам заблагорассудится, но пока будьте благоразумны и не поддавайтесь естественному желанию отрицать все и вся.

Обескураженный Джеймс сцепил за спиной руки и отошел от камина в надежде нейтрализовать в себе безотчетные страхи.

— Хорошо, продолжайте.

Граф сухо кивнул и, улыбнувшись одними губами, заговорил:

— Насколько я помню, вы стали любовником Мадлен где-то в тысяча девятьсот двадцатом году, а в двадцать пятом она попыталась растолковать вам, что с вами станется после смерти. — Он видел, как морщится собеседник, но не стал смягчать свои слова. — Связь с ней сделала вас существом, способным при определенных условиях пережить собственную кончину. Это возможно — в тех случаях, когда предсмертным обстоятельствам не сопутствует разрушение центральной нервной системы.

— Вы такой же, как и Мадлен, — пробормотал Джеймс, покосившись на дверь. Кто бы ни сидел перед ним, сумасшедший, шутник или шарлатан, ровность тона придавала всем его бредням жутковатую убедительность.

— Нет, я ведь много старше ее, — нахмурился Сен-Жермен и продолжил: — Процесс, проходящий в вас, сделался необратимым уже в тысяча девятьсот двадцать втором году, но Мадлен набиралась мужества еще года два, прежде чем сообщить вам об этом. Мысль о том, что вы от нее отшатнетесь, была ей невыносима. Однако она не могла долее оставлять вас игрушкой в море случайностей и нашла в себе силы во всем признаться.

— Это безумие, — выдохнул Джеймс, обращаясь к стенам и потолку. — Безумие, и ничего больше.

— Вы сознаете всю силу ее любви? — резко спросил Сен-Жермен, игнорируя восклицание. — Вы понимаете, на что она шла, заботясь о вашей драгоценной персоне? Постарайтесь уразуметь: Мадлен, рискуя бесповоротно вас потерять, выложила все карты на стол, чтобы возможная трансформация не причинила вам боли. — Он выпрямился, скрестив на груди руки. — А вы превращаете ее дар в мусор, отказываясь признать, что изменение совершилось.

Джеймс шумно вздохнул и потряс головой.

— Это бессмыслица. А точнее — полная чушь. Вы говорите как сумасшедший. — Он слышал, как срывается его голос, и усилием воли заставил себя успокоиться. — Я ей не поверил, вы правы. Мне и сейчас неловко обсуждать этот вздор. А вы продолжаете утверждать, что со мной что-то случилось. Ну, кое-что и вправду случилось. Из-под меня выбили джип. Я потерял много крови и более трех дней брел практически по бездорожью без сна и еды. Не удивительно, что мне теперь как-то не по себе. Но это пройдет после отдыха, я полагаю…

Сен-Жермен медленно встал со стула. Взгляд его темных глаз сделался жестким.

— Мистер Три, перестаньте себя обманывать. Когда ваш джип перевернуло, вы получили смертельные раны. Вы без сознания упали на землю и вскоре умерли от сильного кровотечения. Но смерть — это нечто вроде болезни, к которой у существ, нам подобных, имеется частичный иммунитет. Когда солнце зашло, вы очнулись, чтобы зажить новой жизнью. Если угодно, жизнью Мадлен. — Он помолчал, потом сказал, несколько пренебрежительным тоном: — Хотите верьте, мистер Три, хотите нет, но вы отныне — вампир.

— Э, нет… — возразил Джеймс, неловко пятясь и всплескивая руками.

— И вам теперь надо учиться бороться за выживание.

— Нет! — Журналист задрожал.

— Мистер Три…

— Это невероятно! — С тихим невнятным воплем американец кинулся к двери, но принужден был остановиться, ибо граф с внезапным проворством заступил ему путь.

— Сядьте, мистер Три.

— Нет, — выдохнул Джеймс, занося кулак для удара. Сил у него почти что не оставалось, но противник был ниже его.

— Не советую, мистер Три, — прозвучало короткое и слегка ироничное предупреждение. — Сядьте же, вам говорят.

Решимость мгновенно оставила Джеймса. Почти ничего не соображая, он рухнул на стул и беспомощно съежился, пугливо поглядывая на графа.

— Вы ведь не…

— Успокойтесь, я вас не трону, — вздохнул Сен-Жермен. Чтобы дать возможность американцу прийти в себя, он отошел в дальний угол гостиной и две невыносимо долгих минуты молчал.

— Мадлен любит вас, мистер Три, и только поэтому я предлагаю вам свою помощь.

— Вас она тоже, видимо, любит, — сварливо откликнулся Джеймс.

— Смею надеяться, да. Но наши любовные отношения в прошлом, а теперь… теперь пришел ваш черед.

— И вы не ревнуете? — с вызовом спросил Джеймс, от которого ускользнула горькая подоплека последнего замечания.

— Со временем мы смиряемся с неизбежным. Моя любовь к Мадлен не уменьшилась, мистер Три, но для людей нашей природы подобные связи… так скажем, непродуктивны, — сардоническим тоном произнес граф, однако лицо его потемнело. — Нет, я не ревную.

Джеймс скептически хмыкнул:

— Вы полагаете, я вам поверю?

— Хотелось бы, — прозвучало в ответ. — Скоро вы сами во всем убедитесь.

— Как новоиспеченный вампир, не так ли? — Джеймс попытался саркастически усмехнуться, но это плохо ему удалось.

— Так.

— Господи! — воскликнул Джеймс, возводя глаза к потолку, и через миг торжествующе засмеялся. — Видите? Я помянул имя Господне, и со мной ничего не стряслось. Будучи и вправду вампиром, как бы я мог это сделать? А вы — меня выслушать? Нечисть должна корчиться в муках, заслышав святые слова. — Не удержавшись, он весело подмигнул графу. Мир вновь становился нормальным.

— Вы вскоре поймете, что множество из поверий о нас не более чем выдумки и предрассудки. Мы вовсе не дьявольские порождения — это расхожий миф. Дайте мне распятие — и я его поцелую, дайте катехизис — и я прочту вам молитвы. Я могу процитировать изречения из Корана, Вед и других фолиантов, исповедующих различные формы религии. В молельной есть Библия. Может, ее принести? — Сен-Жермен ощутил, что задет за живое, и разрядил внутреннее волнение коротким смешком.

— Это ни с чем уж не сообразно, — неуверенно произнес Джеймс.

— Мистер Три, когда Мадлен стала вашей любовницей, вы ведь понимали, что она не походит на женщин, какие встречались вам до нее. Мне кажется, именно эта ее необычность и подогревала ваш пыл. Не надо, не надо вскидываться. Я вовсе не хочу вас задеть. И не считаю, что это наносило какой-то ущерб подлинности и глубине вашего чувства, иначе Мадлен никогда бы не вверилась вам. — Сен-Жермен умолк и в раздумье потеребил лацкан своего пиджака. — Мне несколько неловко все это обсуждать…

— Мне тоже, — быстро сказал Джеймс.

— Мне неловко, потому что я доподлинно знаю, насколько сильна ваша любовь, ибо и сам люблю ее больше всего на свете.

— И возмечтали вернуть ее, да? — с вызовом спросил Джеймс, поднимаясь со стула.

— Нет. В конце концов, Мадлен на раскопках, и хорошо, что она сделала такой выбор, если тут вообще можно нечто подобное усмотреть. — Граф вернулся к своему креслу, положил одну руку на его спинку, но садиться не стал. — Просто ради эксперимента, мистер Три, вообразите хоть на момент, что вы были убиты и стали вампиром.

Джеймс усмехнулся.

— Хорошо, я вампир. Так же как и вы, так же как и Мадлен.

— Нам, вампирам, — продолжал Сен-Жермен, не обращая внимания на иронический взгляд собеседника, — любовные связи необходимы как воздух. Немного подумав, вы сами сообразите, почему это так. Но, как только наши возлюбленные становятся нам подобными существами, возможность физической близости с ними делается нереальной. Мы постоянно нуждаемся в подключении к чужой энергетике, мистер Три, чего предложить друг другу не можем, а следовательно…

— Дерьмо, — не вытерпел Джеймс. — Я устал это слушать.

В голосе графа звякнула сталь:

— Вы выслушаете все до конца, мистер Три, или вас ждет весьма горькая участь. — Он смерил жестким взглядом строптивца, и тот, оробев, покорно опустился на стул. — Как я уже говорил, вам придется бороться за выживание, то есть искать тех, кто сможет удовлетворить ваши потребности в обмен на некоторые услуги любовного толка.

— Жизнь через секс? — вяло спросил Джеймс. — Фрейду бы это понравилось.

Брови строгого ментора сдвинулись, обозначая легкое раздражение, но он согласно кивнул.

— Да, если вы хотите наметить маршрут. Однако стремиться вам должно не к сексу, а к истинной страсти. Ведь секс зачастую главенствует там, где хотят избежать близости, то есть чешут, где чешется, вот и все. Но по-настоящему нас окрыляют лишь подлинные интимные отношения, именно стремление к ним вам и следует в себе культивировать, мистер Три. — Сен-Жермен склонил голову набок. — Вспомните, что вам давала близость с Мадлен.

Джеймс вспыхнул.

— Это словами не выразишь! Но если вы хотя бы еще раз…

— Довольно, — прервал его Сен-Жермен. — Я вовсе не хочу вас задеть. Я просто хочу указать вам на верные ориентиры.

Одно из поленьев в камине затрещало и пыхнуло жаром, наполнив комнату тяжелым запахом разогретой сосновой смолы. На пол посыпался каскад искр; мелкие красные звездочки гасли, соприкасаясь с холодным камнем.

Джеймс, сглотнув слюну, отвернулся, тщетно пытаясь найти веское рациональное возражение, способное опрокинуть вздорные доводы этого человека.

— Я не верю, — прошептал он.

Сен-Жермену не раз приходилось сталкиваться с подобными шоковыми реакциями. Он подошел к охваченному ужасными подозрениями американцу и тихо сказал:

— Вам придется принять это, мистер Три, или умереть истинной смертью, что, несомненно, больно ранит Мадлен.

— Умереть истинной смертью… — Джеймс прикусил нижнюю губу. — Как?

— Для нас, как я уже говорил, гибельно все, что вредит нервной системе. Сожжение, отсечение головы, удар, разрушающий позвоночник. Если вы решите покончить с собой, найдется немало способов, уверяю. — Граф говорил о самоубийстве спокойно, как о чем-то, не имеющем большого значения, но в глубине его темных глаз таилась печаль.

— А вода? Разве она не опасна? — быстро спросил Джеймс, изумляясь себе. Он ведь не верит в эту белиберду, а ведет себя так, словно в ней и вправду содержится зерно истины.

— Наполнив подошвы и каблуки обуви землей вашей родины, вы сможете путешествовать по воде, появляться на солнце да и вообще вести нормальную жизнь. Мы — земные создания, мистер Три. Нас ослабляет все, что разрывает контакт с ней. Хуже всего, конечно, вода, но и летать тоже… малоприятно. Мадлен говорит, что привыкла к авиарейсам, а я человек старомодный и новизны не люблю. Хотя перелеты лучше, чем морские круизы, они экономят время.

— У вас все звучит так обыденно, — сказал Джеймс после паузы.

— Вся жизнь обыденна, даже наша. — Впервые в течение этого нелегкого разговора Сен-Жермен улыбнулся. Вполне искренне и с неожиданной теплотой. — Мы подчиняемся обстоятельствам, чтобы не быть… скажем так, отщепенцами. Некоторые из нас пытаются выйти за рамки, но результаты обычно… плачевны.

— То есть если не крах, так налоги? — невесело усмехнувшись, спросил Джеймс.

Сен-Жермен покачал головой.

— Если хотите, — сказал он через секунду-другую. — Жизнь ставит условия, надо к ним привыкать.

— Странно все это, — проворчал Джеймс, пытаясь из самозащиты сыскать в ситуации нечто забавное и таким образом в случае проигрыша не потерять лица.

— Вы трое суток добирались сюда, — продолжал Сен-Жермен, принимаясь расширять брешь, обнаруженную в обороне упрямца. — Ответьте мне, как?

— Что? — Джеймс резко взмахнул рукой, словно отгоняя от себя нечто чуждое. — Ну… разумеется, не общественным транспортом, сейчас ведь война. Я шел пешком.

— В дневное время или ночами?

— А какая, собственно, разница? — Журналист побледнел. — Я… я решил, что ночью идти безопаснее. Меньше патрулей и…

— Когда вы это решили? Сразу после того, как очнулись, или когда прошли часть пути? — Вопрос звучал требовательно, не оставляя времени на раздумья.

— Я шел по ночам, — вызывающе повторил Джеймс. — Так было благоразумней. Днем солнце слишком палит, а ночью прохладно. И все хорошо видно — при полной луне.

— Мистер Три, луна в первой четверти. До полнолуния еще далеко, — сказал Сен-Жермен и пояснил, вглядевшись в ошеломленное лицо собеседника. — Но темнота нашему зрению не помеха. Признайтесь, вы ведь боялись совсем не жары, так ведь? Просто солнечный свет резал вам глаза. А потом призадумайтесь, откуда взялась ваша необычайная жизнестойкость? Может ли рядовой человек пройти пятьдесят миль с такими ранами, как у вас?

— Я… я просто шел, вот и все, — прошептал Джеймс. — Это казалось… естественным.

— Это и впрямь естественно, но только для тех…

— Кто переродился, вы хотите сказать? — взорвался американец, вновь вскакивая со стула. — Если вы будете продолжать в том же духе, я свихнусь и поверю чему угодно. — Он прошелся по комнате, потом резко повернулся на каблуках. — Вы мягко стелете, Сен-Жермен. Это ведь ваше имя, не так ли?

— Конечно. Мы как-то виделись с вами. На одном из банкетов в Париже. Я полагал, вы узнали меня.

— Я и узнал. Но прошло двадцать лет, вы должны бы выглядеть…

— Старше? — невозмутимо спросил Сен-Жермен. — Не хитрите, вы ведь знаете, что время на нас почти не влияет. Когда Мадлен после шестилетней разлуки навестила вас в Денвере, вы заметили в ней перемены?

— Нет, — признал Джеймс.

— Вот уже два века она выглядит так же, как в тысяча семьсот сорок четвертом году. Вам повезло, что возраст на вас не сказался. Перерождение меняет многое, но не облик. — Граф усмехнулся, потом скорым шагом пересек комнату и распахнул дверь. — Надеюсь, ближе к вечеру вы не откажетесь еще раз со мной повидаться. Должен вернуться Роджер и…

— Он отправился за… провизией? — быстро, но с некоторой запинкой спросил Джеймс. В нем вновь шевельнулся голод.

— Примерно, — ответил граф, уходя.

«Бугатти», еле слышно урча, подкатил к воротам конюшни. Роджер выключил зажигание, погасил противотуманные фары и ободряюще кивнул пассажирке.

— Приехали. Я донесу вашу сумку, мадам.

— Благодарю, — отстраненно кивнула женщина. Ее французский был правильным, но в нем ощущался акцент. Бесформенное, хотя и приличное одеяние, худая шея и темные круги под глазами свидетельствовали, что военное время ударило и по ней. Она машинально потерла виски, словно пытаясь себя успокоить.

— С вами все в порядке, мадам? — спросил Роджер, открывая дверцу машины. Левую руку его оттягивал большой кожаный саквояж.

— Сейчас-сейчас, — ответила пассажирка, пытаясь вежливо улыбнуться.

Роджер помялся.

— Не тревожьтесь, мадам. Если вы вдруг сочтете, что вам что-либо не по нраву, то… — Он с облегчением выдохнул воздух, заслышав шаги за спиной.

— Ты вернулся раньше, чем я ожидал, — сказал Сен-Жермен, вопросительно поднимая брови.

— Появилась возможность решить вопрос по-иному, — прозвучало в ответ. — И это к лучшему, ибо отряды Сопротивления перекрыли дороги в горах.

— Ясно, — уронил Сен-Жермен.

— Их патрульные хотели задержать мадам Кунст, услышав ее выговор, и… — Роджер выразительно смолк.

— Я из Австрии, — заявила взволнованно женщина. — Да. Я убежала. — Она вдруг заплакала, безнадежно и тихо, как покинутый всеми ребенок. — Они расстреляли мать и отца, — послышалось сквозь рыдания. — А потом убили и дядю с детьми. Я была в магазине. Меня предупредила соседка. Смерть Гюнтера не насытила их. Они ненасытны.

Сен-Жермен знаком велел Роджеру отойти и протянул плачущей руку.

— Выходите же, мадам Кунст. Здесь вам предложат и кров, и еду.

Женщина посидела, судорожно моргая, потом послушно оперлась на предложенную ей руку.

— Данке, майн герр.

— Мерси, а не данке, — вежливо поправил ее Сен-Жермен. — Силы Сопротивления в этих местах скоры на расправу.

— Да, я веду себя глупо, — кивнула женщина, выбираясь из автомобиля. — По дороге сюда ваш человек сделал мне предложение.

Слуга и хозяин обменялись быстрыми взглядами, потом Сен-Жермен, поколебавшись, сказал:

— Поймите, ваше появление здесь неожиданно и ставит меня в щекотливое положение. Не знаю, все ли вам правильно объяснили, но поверьте, что здесь вас не станут ни к чему принуждать.

Мадам Кунст пожала плечами.

— Мне все равно. Или нет — не все равно, но разницы в том никакой.

— Что вы хотите этим сказать? — Сен-Жермену не раз доводилось иметь дело с партнершами, охваченными подобной апатией, и приятного в том было мало. Американцу все это вряд ли понравится, подумал он озабоченно. Его… гм… провизия явно нуждается в отдыхе и покое.

— Что? — Австриячка вздохнула и, когда перед ней распахнули дверь замка, заговорила опять: — Никто из мужчин не касался меня после гибели мужа. Я укрылась в доме родителей, и мне казалось, что все плохое уже далеко. Когда партизаны хотели взять меня силой, я кричала, но сейчас причин для этого нет.

— Поверьте, здесь, в Монталье, вас никто не обидит, — мягко сказал Сен-Жермен.

Гостья кивнула и позволила отвести себя в небольшую столовую возле кухни. Камин едва тлел, полосатые обои повыцвели, но в целом там было довольно уютно. Женщина послушно села на предложенный стул и замерла, бросив руки на сомкнутые колени, в чисто девической позе, хотя ей было, наверное, около тридцати.

— Гюнтер погиб полгода назад. Я не сразу об этом узнала. Когда такое случается, все молчат. Приходят люди СС, уводят кого-то, и никто не осмеливается спросить, зачем и куда, ибо люди СС могут вернуться. Судья, выпив лишнего, мне обо всем рассказал.

Роджер, коротко поклонившись, испросил разрешения удалиться на кухню и, получив его, тут же ушел.

— Мадам, когда вы покинули Австрию? — спросил Сен-Жермен, подкладывая поленья в огонь.

— Не так давно. Дней восемь-девять назад. Может быть, десять. — Женщина вдруг зевнула. — Простите.

— Вам незачем извиняться, — ответили ей. — Пища тут не роскошная, но вполне сносная. Через полчаса подадут суп, сыр, колбасу. Может быть, вам стоит пока что прилечь?

Гостья, немного подумав, покачала головой.

— Я усну как убитая. Благодарю. И так вокруг слишком много мертвых. — Она бездумно скомкала ткань своей юбки и, еще раз зевнув, сообщила: — Я ела вчера.

«К счастью, я тоже, — усмехнулся внутренне Сен-Жермен. — Вопрос питания, — подумал он, — становится смехотворно сложным».

— Это безумие! — вскричал Джеймс негодующе. — Господи, что вы творите?

— Я проследил, чтобы наша гостья поела и заняла отведенную ей комнату. Мне жаль, что так получилось. Если бы Роджер привез Мирель, проблемы бы не возникло. — Сен-Жермен помолчал. — Что, собственно, так вас возмущает?

— Как это — что? Вместо обещанной сговорчивой вдовушки, ваш лакей доставляет сюда изможденную австрийскую беженку, трясущуюся от страха и едва сознающую, чего от нее хотят. Вы полагаете, я должен благодарить вас за эту замену? Вы полагаете, я накинусь на перепуганную бедняжку как последний, отринувший все представления о порядочности негодяй? Или вам кажется, что ваша манера завозить сюда женщин, как яйца к обеду, должна импонировать мне? — Джеймс вновь возвысил голос до крика, чтобы отчасти заглушить в себе чувство вины, ибо в мыслях его против воли зароились соблазнительные видения.

— Мистер Три, если бы не война, все вышло бы по-другому. Вас, может быть, удивит, но я не имею привычки завозить сюда кого бы то ни было, и лишь ваше критическое положение заставило меня прибегнуть к столь неординарной попытке разрядить ситуацию.

— Не очень-то она вам удалась, — проворчал журналист, испытывая тайное удовольствие от того, что в голосе графа, всегда бравшего над ним верх, звучат виноватые нотки.

— Увы. — Граф сунул руки в карманы и направился к двери.

Джеймс не удержался от колкости.

— А та, другая, которую не удалось привезти, она что — ваш запасной бутерброд?

Сен-Жермен, брезгливо поморщившись, обернулся.

— За кого вы меня принимаете, мистер Три? Мирель знает, кто я, и это нравится ей. Она оценила бы и разнообразие, в вашем лице. А мадам Кунст, напротив, ни во что не посвящена. Она думает, что ей предложена встреча с мужчиной, страдающим от невроза, и готова пойти на уступки. Опасно и неразумно открывать карты тем, у кого это может вызвать лишь отвращение. Если хотите выжить, учитесь быть осмотрительным. — Взявшись за бронзовую дверную ручку, он прибавил: — Роджер нашел землю из Денвера, что принесет вам облегчение, но, боюсь, в малодостаточной дозе.

— Землю из Денвера? — повторил озадаченно Джеймс.

— Конечно. Мадлен завезла сюда два ящика этой земли в расчете, что она вам пригодится. Ящики были надежно припрятаны, и потому Роджер не сразу их обнаружил.

— Земля из Денвера. Надо же. Не могу поверить. — Джеймс деланно хохотнул.

— Тут нет ничего смешного. Мадлен вы небезразличны, мистер Три, и переправлялся столь неуклюжий багаж через океан вовсе не из причуды. — Граф сухо кивнул и вышел.

Роджер находился в кухне. Заслышав шаги, он поднял голову.

— Она приняла ванну и отправилась спать.

— Хорошо. Еще что-нибудь? — В тоне графа звучало легкое недовольство.

— Ничего особенного. Ей двадцать девять, она родом из Зальцбурга. Работала в школе, а ее муж…

— Гюнтер?

— Да. Он был адвокатом. — Роджер взялся за кочергу, чтобы поворошить угли в печи.

— Этому можно верить? — тихо спросил Сен-Жермен.

— Тому, что она была учительницей, а ее муж — адвокатом, да. Насчет остального не знаю. — Роджер закрыл топку и вытер руки тряпицей.

— И я не знаю, — поморщился Сен-Жермен. — Может быть, это просто мнительность, но…

Роджер задул одну из керосиновых ламп.

— Она походит на беженку.

— Несомненно походит. Но если у нее есть дети, люди СС могли их захватить, чтобы заставить мать служить своим целям. Почему беглянка, спасаясь от ужасов войны, не задержалась в Швейцарии? Это нейтральная и вполне респектабельная страна.

— Может быть, там она не чувствовала себя в безопасности? — предположил Роджер.

— А во Франции чувствует? — с сомнением произнес Сен-Жермен. — Тут и силы Сопротивления, и те же немцы. Чего она ищет здесь?

— Вы думаете, ей дали задание? — спросил Роджер, взяв в руки другую лампу и направляясь за хозяином к двери.

— Это следует выяснить. Но… с большой осторожностью. Сопротивленцы в поисках немецких шпионов переворачивают округу. Дай им малейший повод — и они вломятся в Монталье.

Слуга с хозяином уже шли по узкому коридору, ведущему в старую часть замка.

— Боюсь, я опять вывел из себя мистера Три, — заметил Сен-Жермен. Сапоги его глухо постукивали во мраке. — Он обвинил меня в сводничестве.

Роджер хмыкнул.

— Надо же. Он прямо так и сказал?

— Не совсем. Он все еще хорохорится. Жаль, что ты не сумел добраться до деревушки. Мирель положила бы конец всем его страхам. Бедняга сильно напуган и не желает признавать очевидное. Мирель бы нашла, чем его убедить. Обидно, что перспектива разделить нашу участь, ее не прельщает. У нее для того есть все задатки.

Они подошли к древней, кое-как сложенной из каменных плит лестнице, взбегавшей к верхним помещениям башни, и Сен-Жермен посторонился, чтобы свет лампы упал на ступени. Ему лично освещение не было нужно, однако слуга его в темноте становился слепцом.

— Зато она хорошо знает, чего хочет, — проворчал Роджер, внимательно глядя под ноги.

— Верно, — пробормотал Сен-Жермен. — В какой комнате ящики?

— Во второй, там, где прочая кладь. Я случайно на них наткнулся. — Роджер примолк, приближаясь к особенно скособоченной и потому ненадежной ступеньке.

— Чтобы спрятать ящик, поставь его среди других ящиков, — пошутил Сен-Жермен, перефразируя известную поговорку. — Мадлен, как всегда, осмотрительна, и это восхищает меня.

Слуга, миновав опасное место, облегченно вздохнул.

— Оба ящика без каких-либо ярлыков, но на каждом изображена дубовая ветвь, что, собственно, и навело меня на догадку.

— Это в ее стиле, — усмехнулся Сен-Жермен, поднимаясь на небольшую площадку. — С землей ему будет полегче.

— Может быть, да, а может, и нет, — пожав плечами, ответил Роджер и указал на дверь: — Здесь. В северном углу, за коробками.

Войдя в кладовую, Сен-Жермен недовольно покачал головой.

— Жаль, что нельзя удалить шрамы. Пластическая хирургия еще не всесильна. У мистера Три на руках и на ногах останутся памятные отметины, которые легко опознать. А это при постоянной смене имен досадное неудобство. — Он огляделся в поисках ящиков. — Так, вот и они. Давай-ка попробуем переправить их в комнату мистера Три. Надеюсь, ты мне поможешь.

Джеймс пробудился, чувствуя себя много лучше, чем перед сном. Он медленно потянулся, несколько удивляясь тому, что движения не вызывают боли. «Я поправляюсь», — мелькнуло в его голове. Журналист не спеша оделся, отметив, что костюм успели отгладить, но туфли, видимо по забывчивости, не удосужились принести. Осмотрев для верности все углы, он пожал плечами и решил надеть тяжелые ботинки, приобретенные им когда-то для горных прогулок с Мадлен. Ногам его тут же сделалось очень комфортно. Завязывая шнурки, Джеймс понадеялся, что чопорный граф простит ему это отступление от стиля.

Отважившись наконец сойти вниз, он обнаружил в гостиной беженку-австриячку. Та допивала свой чай.

— Добрый день.

Женщина резко вскинула голову, потом виновато и несколько неуверенно улыбнулась.

— Добрый, хотя, пожалуй, уже вечер. Вы…

— Американец, страдающий нервным истощением, — сказал Джеймс с подкупающей непосредственностью, наработанной в долгом общении с политиканами и крупными воротилами. — Не беспокойтесь, мадам. Я не совсем невменяем. — Чтобы продемонстрировать это, он аккуратно уселся на стоящий чуть в отдалении стул.

— Я рада, что вы поправляетесь, — с некоторым напряжением произнесла мадам Кунст.

— Да, мне гораздо лучше, благодарю. — Джеймс намеренно не делал лишних движений, боясь ее напугать.

— Вы офицер? — спросила беженка, доливая себе чаю, потом спохватилась: — Если хотите, я попрошу, чтобы принесли чашку для вас.

— Это было бы… — Джеймс запнулся, ощутив отвращение к круто заваренному напитку. — Спасибо, но чай не пойдет мне на пользу, — прибавил он, хмурясь.

— Я сделала что-то не то? — в голосе женщины прозвучала тревога.

— Нет-нет, все в порядке, — поспешил успокоить ее Джеймс и решил продолжить беседу: — Увы, я не офицер и не солдат. Я всего лишь фронтовой журналист, описывающий военную обстановку.

Мадам Кунст вежливо улыбнулась.

— И каковы ваши впечатления? — Она отхлебнула чаю. — Или вы не хотите о том говорить?

— Наверное, вы не хуже меня знаете ситуацию, — осторожно ответил Джеймс, вспоминая о предостережениях графа.

— Только официальные версии, — сказала беженка с некоторой печалью.

— Однако что-то до вас все-таки доходило?

— Конечно, но Зальцбург — обычное захолустье. Живя там, трудно о чем-либо судить. — Беженка допила чай и неохотно отставила чашку. — У них тут настоящее масло и молоко свежее, — вырвалось вдруг у нее.

От упоминания о еде Джеймса вновь замутило, но он нашел в себе силы кивнуть.

— Да. Хотя сейчас всего не хватает. Дома у нас тоже карточки на мясо и другие продукты. Правительство побуждает граждан выращивать овощи.

— Не так это просто — выращивать овощи в городских условиях, — заметила австриячка.

— Верно. Но многие ухитряются. Одна из моих родственниц, например, прислала мне свои заготовки на Рождество. И это, знаете ли, было большим подспорьем. — Американец замялся. Разговор о еде его удручал. Пластинку следовало сменить, и как можно скорее.

Мадам Кунст, словно прочтя его мысли, пришла на выручку.

— Как давно вы во Франции, господин..?

— Три, мадам Кунст. Джеймс Эммерсон Три. Я тут около года.

— Год среди опасностей — очень большой срок. — Беженка сочувственно покивала.

— Журналисты кормятся фактами, а война — грандиозный их поставщик, — ответил Джеймс, пожимая плечами. — Я уже работал во Франции, в двадцатых годах, и, естественно, стал первым из кандидатов на эту командировку. — Он виновато потер подбородок. — Извините мой вид, мадам Кунст. Костюм староват, я давно не стригся, не брился.

— В наше время не приходится на это глядеть, — заявила беженка с любезной улыбкой. — Каждый делает то, что может. У меня, например, два платья, и второе выглядит хуже.

В дверь постучали. Вошел Роджер.

— Простите, мадам Кунст, если вы закончили, я тут приберу.

— Да, спасибо. — В голосе мадам Кунст появилась надменность. — Вы можете все убрать.

— Ужин будет несколько позже, — сообщил Роджер почтительным тоном. — Я подам его в маленькую столовую, там потеплей. — Подхватив поднос, он направился к двери. — Мистер Три, граф будет вам благодарен, если вы уделите ему какое-то время.

— Когда? — нахмурился Джеймс.

— Когда вам будет удобно, но лучше — в ближайшие два часа.

— У моей тетушки был такой же дворецкий, — с тоской сказала мадам Кунст, когда Роджер ушел.

— Он очень хорош, — ворчливо откликнулся Джеймс, а про себя прибавил: «Хорош, даже слишком».

— Таких слуг теперь почти нет. — Она разгладила складку на платье. — Какой же вы нашли Францию по приезде?

— Хаос, — ответил коротко Джеймс. — Война нанесла этой стране огромный ущерб.

— Всей Европе, — поправила мадам Кунст.

— Вы правы. Но я нахожусь во Франции, и то, что вижу, ужасно. Говорят, Россия безмерно страдает, тяжело в Италии, в Нидерландах и в Скандинавии, однако Франция, как и всегда, несет основное бремя лишений. Лондон, правда, тоже привел меня в шок, и все же, и все же… — Джеймс чувствовал, что впадает в велеречивость, но уже не мог с собой совладать. — Первая мировая была разрушительной, но эта ее превосходит. И слухи, до нас доходящие, лишь заставляют думать, что реальность намного страшнее всех наших представлений о ней. Нет, конечно, окопной войны, и кавалерию не посылают на танки, но города горят, поля усеяны трупами, и, кажется, этому не будет конца.

— Остается лишь возносить молитвы, чтобы все это кончилось поскорее, — тихо произнесла женщина, обратив к собеседнику кроткий взгляд больших карих глаз. — Как вы думаете, американцы могут тут что-нибудь предпринять? Если бы ваш президент настоял на мирном решении разногласий, война бы остановилась. Без Америки британцы с французами не сумели бы и далее длить это безумие.

— У Америки на этот счет свое мнение, мадам Кунст, — довольно сухо сказал Джеймс, снова насторожившись.

— Но что же делать, если война все идет и идет? Из моей семьи никого, кроме меня, в живых не осталось. Наша соседка, вдова, потеряла четверых сыновей. Все были летчиками, все погибли в боях. Она одна в своем доме — как привидение. И таких, как она, у нас сотни и тысячи.

— А также во Франции, Италии, в Англии и Голландии, мадам Кунст. И в Чикаго, и в Монреале, и в Гонолулу. — Джеймс, глухо кашлянув, встал. — Извините, наверное, мне следует встретиться с графом прямо сейчас, чтобы не заставлять его ждать.

Беженка всполошилась.

— Я вас обидела? Пожалуйста, не считайте меня бессердечной или равнодушной к страданьям других. Просто каждый из нас видит то, что к нему ближе.

— Я понимаю, — ответил Джеймс, на деле не очень-то сознавая, что же его так задело. Огибая стул собеседницы, он на миг замер, почувствовав, как в ее теле пульсирует кровь.

— Она произнесла пацифистскую речь, — сказал нехотя Джеймс, не глядя на графа. — Она хочет остановить войну, чтобы женщины не вдовели, а дети не сиротели. Видит Бог, я сам против продолжения бойни, но есть ли из этого выход?

— Капитуляция? — предположил Сен-Жермен.

— Ну уж нет. Вы же знаете, как ведут себя немцы на каждом клочке оккупированной ими земли. А в Германии, говорят, ситуация еще хуже. Один из голландских репортеров писал, что инакомыслящих там перевозят в вагонах, назначенных для скота. Если они проделывают такое со своими же соотечественниками, то что же станется с нами? — Он раздраженно взмахнул рукой. — Вагоны для скота, может быть, преувеличение, но…

— Я понимаю вас, мистер Три, а вы меня, боюсь, нет. Замок стоит обособленно и на высоком месте. Прямо в нем или, скажем, в радиусе десяти километров, имея передатчик и достаточно благоразумия, можно обеспечивать немцев крайне полезной для них информацией. — Граф смолк и выжидательно глянул на журналиста.

— Какая там информация? — возразил Джеймс упрямо. — Вы же сами сказали, что замок достаточно обособлен, да и вся эта часть Прованса мало населена. Ничего стратегически важного не наблюдается ни в непосредственной близости от Монталье, ни в ваших десяти километрах, если вы, конечно, не полагаете, что они собираются вступить в битву за горные тропы.

— Монталье почти соседствует со Швейцарией. Через Женеву и Цюрих идет золото. Если наладить здесь радиоперехват, можно многое вызнать. — Сен-Жермен дернул плечом. — Возможно, я шарахаюсь от теней, но мне неспокойно.

— Если им нужен радиошпионаж, почему бы не поместить станцию прямо в Швейцарии? — спросил Джеймс.

— Швейцарцы весьма ревностно блюдут свой нейтралитет. Конечно, у немцев есть станции и в Австрии, и в Баварии, но от них далеко до Женевы с Лозанной. Прованс удобен. Силы сопротивления уже отлавливали тут немецких шпионов. В прошлом году сюда заехал натуралист, наблюдавший за редкими видами птиц. Он обосновался в монастыре, откуда предпринимал экскурсы в горы. Все шло хорошо, пока так называемый орнитолог не столкнул ногой со скалы мешавшее ему птичье гнездо, что было замечено горным дозорным. Возможно, мадам Кунст — обычная беженка, но мне нужна абсолютная уверенность в том.

— А вы-то тут при чем? — усмехнулся Джеймс.

— Ни при чем. И хочу ни при чем оставаться в дальнейшем, — последовал быстрый ответ. Сен-Жермен покачал головой. — Вы явно не сознаете шаткости нашего положения. Мы с вами — иностранцы в стране, ведущей войну. Если нас бросят в узилище, что очень может случиться, нам будет трудненько удовлетворять наши… гм… специфические потребности. — Он с отвращением припомнил свои отсидки в тюрьмах разных времен. — Вам в заключении не понравится, мистер Три.

— Мне бы там в любом случае не понравилось, — без раздумий откликнулся Джеймс. — Сейчас с журналистами не очень-то церемонятся. Одного из моих коллег расстреляли испанцы. Только за то, что он попытался переслать в свою редакцию не проверенный их цензурой материал.

Сен-Жермен поднял голову и прислушался.

— Ага. Это, похоже, Мирель. Мистер Три, нам придется прерваться.

— Что? — вскрикнул растерянно Джеймс, разом припомнив все свои страхи. Теперь и он слышал шум подъезжающего авто.

— Вам это необходимо, мистер Три, — мягко, но с некоторым нажимом сказал Сен-Жермен. — Более, чем вы себе представляете.

Джеймс вскочил с дивана и замер как столб.

— Это чудовищно… невозможно… нелепо. Я отчасти согласен вам ввериться, но должны же существовать какие-то рамки!

— Может, вы, прежде чем упрекать меня, испробуете предложенное лекарство? — возразил с суховатым смешком Сен-Жермен. — Мирель настроена хорошо провести этот вечер. Не разочаровывайте ее.

— Перестаньте, — запротестовал журналист.

Сен-Жермен сочувственно улыбнулся.

— Мистер Три, вам нужно как можно скорее понять, что затяжки и проволочки для нас роскошь. Мирель согласна лишить вас… невинности, так не становитесь же в позу. Из нас редко кому так везет… на первых порах. Все происходит гораздо грубее. Вы избавите себя от множества неприятных эмоций, спрятав в карман свой гонор и разделив с ней постель. Поверьте, я знаю.

— Но… — заикнулся Джеймс и умолк. От приступа голода ему чуть было не сделалось дурно. Вне сомнений, именно этот голод и обострил все его чувства, позволив уловить биение пульса в мадам Кунст. — Хорошо, я попробую, раз уж ничего другого не остается, — прибавил он, тщетно пытаясь изобразить веселость. — Постараюсь хотя бы получить какое-то удовольствие.

Сен-Жермен поднял брови.

— Главное, постарайтесь, чтобы удовольствие получила она, иначе вам перепадет очень мало. Таковы… гм… наши свойства. — Он собирался сказать что-то еще, но тут в коридоре раздались чьи-то быстрые энергичные шаги и дверь распахнулась.

Мирель Бек в свои тридцать четыре имела крепкое тело, окруженное почти осязаемой аурой чувственности. Она не вошла, а ворвалась в гостиную с избыточной возбуждающей живостью. Простую одежду и отсутствие какой-либо косметики с лихвой компенсировала ее неприкрытая сексуальность. Волосы гостьи как темное облако окружали полное миловидное личико, на котором играла дразнящая жизнерадостная улыбка.

— Граф! — воскликнула гостья и кинулась к Сен-Жермену. — Вы так давно не показывались, что я должна бы на вас рассердиться, но — увы! — не могу!

Сен-Жермен, улыбнувшись, поцеловал ее в щеку.

— Я тоже скучал, Мирель.

Легко вывернувшись из объятий, она указала на Джеймса:

— Вот этот мальчик? Граф, гадкий, вы не сказали, что он так красив. — К замешательству Джеймса, его весьма внимательно оглядели. — Ну, вид многообещающий, — заявила, подходя к журналисту, Мирель. — И это серебро в волосах. Импозантно, не правда ли? — Джеймс попытался отодвинуться, но его, рассмеявшись, схватили за руку. — Он застенчив? Какая прелесть! — Полуобернувшись к Сен-Жермену, гостья прибавила: — С вашей стороны большая любезность устроить мне эту встречу. Я жду очень многого от нее.

— Но, мадам, мы ведь… — смущенно произнес Джеймс, не зная, куда спрятать глаза.

— Не представлены, вы хотите сказать? Пусть вас это не беспокоит. Я — Мирель, а вы, полагаю, Джеймс. Теперь мы знакомы. Вам остается лишь показать, какая из комнат ваша.

Женщин американец на своем веку повидал, но от этой просто опешил. И все же его потянуло к ней, как магнитом, ибо голод, подоплеку которого он никак не хотел признавать, опять обострился.

— Мадам…

— Нет-нет. Мирель. А вы — Джеймс. Я — Мирель. Так много лучше, правда? — Она потянула его за руку. — По дороге в вашу уютную спаленку вы мне расскажете, как вас сюда занесло.

— Я не уверен, что… — Джеймс с немым призывом воззрился на графа, но тот отвел взгляд.

— А я уверена. Идемте же, Джеймс! — Мирель помахала графу и быстро пошла к двери, таща за собой терзающегося сомнениями американца.

— Прости, — пробормотал он некоторое время спустя. Они уже лежали в постели, успев ее изрядно разворошить. — Дай мне время. Похоже, я еще слаб.

Мирель сочувственно хохотнула.

— Это не слабость, Джеймс. Просто теперь ты таков. — Ее легкие пальчики прошлись по его груди. — Разве тебе об этом не говорили?

— Последние два дня чего мне только не говорили, — вздохнул он.

— Но это совсем другое, — горячо заявила Мирель. — Для мужчины нет вещи важнее, разве не так? — Она шевельнулась и прильнула к нему всем телом. — Но когда человек меняется, меняются и его свойства. В чем-то он даже выигрывает.

— За счет этого? Я никогда не страдал импотенцией, — потерянно сказал Джеймс.

— Это не импотенция, — возразила Мирель. — Ты ведь хочешь меня? А я — тебя. Так что это другое.

— Ты же не знаешь, что… что я чуть было не сделал. — Внезапно он ощутил себя глубоко несчастным. Стук ее сердца тяжелым грохотом отдавался в его ушах.

Мирель рассмеялась.

— Конечно, знаю. Ты такой же, как граф. Ты хочешь прокусить мне кожу на горле и…

— Ради Бога, Мирель! — вскинулся Джеймс, но горячие ручки его удержали.

— Ну-ну, — протянула она успокаивающе, — я ведь и сама именно этого жду. Но только не сразу. А ты ничего не хочешь понять. Ты судишь себя по прежним меркам, а они теперь не годятся.

Джеймс повернулся на бок и положил голову на ее упругое чуть подрагивающее бедро.

— Послушай, ты очень мила, и я тебе благодарен, но… — Он хотел поскорей развязаться с унизительной ситуацией, сослаться на нервное истощение, пообещать когда-нибудь навестить ее в лучшие для него времена, но никак не мог составить более-менее благопристойную фразу. К тому же ему нравилось поглаживать ее кожу, она была так шелковиста и так прогибалась под пальцами, что… нет, он решительно не мог заставить себя покинуть постель или попросить ее удалиться.

— Джеймс, ты волнуешься понапрасну. Ты еще не привык к себе самому. Успокойся. Давай я покажу тебе, как и что надо делать. Я люблю наставлять. — В ореховых ярких глазах блеснула плутоватая зелень. — Ты должен знать, как со мной обходиться. Это не так уж трудно, дружок. — Женщина заворочалась, устраиваясь поудобней. — Так, теперь, пожалуйста, положи руку сюда. Это будет хорошим началом.

Изумленный Джеймс покорно, словно четырнадцатилетний подросток, выполнил указание. Сначала его мучило чувство вины перед Мадлен, потом, когда вожделение разгорелось, образ возлюбленной потускнел и он всецело обратился к Мирель. Пыл любовников все возрастал, и хотя чувственная игра шла в несколько непривычной Джеймсу манере, ему уже не в чем было себя упрекнуть.

Несмотря на протесты, Роджер невозмутимо сопроводил мадам Кунст в отведенную ей комнату.

— Есть люди, которых мне надо бы повидать. У вас нет права удерживать меня здесь.

— Но идут бои, мадам, и покидать замок опасно.

— Мне сказали, что в Ницце стоит пароход, уходящий в Шотландию. Я должна успеть на него. Поймите, должна.

— Мадам, по вашему поручению хозяин наведет нужные справки. Зачем вам лишний раз рисковать? — За безупречной вежливостью слуги скрывалась неподатливость камня.

— Граф так влиятелен? Он мне поможет? — В голосе беженки звучала мольба, диссонирующая с ее настороженным взглядом.

— Он сам решит это, мадам Кунст. Я передам ему все ваши пожелания. — В холле, там, куда не падал свет фонаря, царила кромешная темнота. — У вас в комнате достаточно свечей?

— Достаточно, да. — Ответ был резким, если не грубым. — Мне надо ехать. В Шотландию. Вы можете это понять?

— Я передам хозяину.

Женщина вскинула к подбородку крепко сжатые кулачки.

— Вы глупый лакей! — вскричала она гневно и осеклась. — Простите. Я так устала, что не владею собой.

— Да, мадам Кунст. — Голос слуги звучал ровно.

— Эта женщина, — спросила беженка, отворяя дверь в свою спальню, — без нее разве нельзя было обойтись?

Роджер только поджал губы, показывая, что никак не намерен обсуждать отношения своего хозяина с Мирель Бек.

— Впрочем, такие вещи время от времени происходят, я полагаю, — пробормотала, сдаваясь, мадам. — Высокородные живут по своим правилам, правда?

— Спокойной ночи, мадам Кунст, — ответил Роджер, закрывая за ней дверь. Убедившись по звукам, что подопечная разбирает постель, слуга повернулся и пошел обратно в гостиную, где, как он знал, его уже должны были ожидать.

Незадолго до рассвета Сен-Жермен обнаружил Джеймса в саду и молча пошел рядом с ним.

— Она кое-чему меня научила, — сказал журналист после длительного блуждания по садовым дорожкам.

Под ногами скрипел неприглаженный гравий. Джеймс, протянув руку, сорвал с заброшенной клумбы увядший цветок.

— Это не то, что я думал. — Сухие, как бумага, лепестки ломались в его пальцах.

— Но терпимо? — спросил как бы походя Сен-Жермен.

— Да, терпимо. — Американец издал смущенный смешок. — Терпимо. Вполне.

Они пошли дальше. Сен-Жермен покосился на небо.

— Через полчаса встанет солнце, — заметил он. — Вы еще не привыкли к нему, мистер Три. И пока не привыкнете, вам лучше сидеть под крышей.

— Угу. — Джеймс повернул к замку и с некоторой натугой сказал: — Мирель обещала через день-другой опять навестить нас. Но она ведь не….

— Она будет здесь ради вас, мистер Три. Я пока не нуждаюсь в ее услугах.

— Почему? — Джеймс облегченно вздохнул. — Вы решили очаровать австриячку?

— Какой вздор! Нет, конечно же нет. — Выразив свое отношение к реплике журналиста, Сен-Жермен счел нужным кое-что пояснить: — Но, если бы мне и впрямь захотелось воспользоваться ее… услугами, я бы дождался, когда наша гостья заснет, и пришел бы к ней, а наутро она ничего бы не помнила, кроме приятного сна. Со временем вы узнаете, как это делается, и поймете, что в таком варианте сближения тоже есть свои преимущества. Но мадам Кунст — темная лошадка. Я не знаю, зачем она здесь. Было бы неразумно входить с ней в интимную связь, чтобы не давать ей повода что-либо заподозрить. Она может проговориться кому угодно, что в любом случае нам навредит. Силы Сопротивления вполне могут прекратить на время отлов немецких прихвостней, чтобы заняться более древним видом охоты. Ибо весь мир в нас видит опасность, и вам не следует о том забывать. Мне бы совсем не хотелось покидать Монталье. — Он помолчал. — Я еще раз призываю вас, Джеймс, будьте предельно благоразумны.

— Вы назвали меня по имени? — удивленно вскинулся журналист. — Почему? Из-за Мирель?

— Не выдумывайте. — Сен-Жермен усмехнулся.

— До этого вы обращались ко мне по фамилии, — упрямо возразил Джеймс и выразительно глянул на графа.

— А вы вообще никак ко мне не обращались, — прозвучало в ответ.

Американец сморгнул.

— Просто… я не знаю, как мне вас называть.

— Разве? — Сен-Жермен кивком указал на боковой вход в замок. — Пройдем через кухню. Так будет короче.

Джеймс собрался открыть узкую дверцу, как вдруг его слуха коснулся отдаленный, но грозный и непрерывный гул. Подняв голову, журналист обшарил глазами небо и наконец заметил несколько самолетов.

— Не разберу, чьи они, — тихо сказал, он.

— Американские или английские бомбардировщики. Возвращаются с ночного рейда.

— Они забираются так далеко?

— Это бывает. Вы просто пока еще обращаете мало внимания на мир вокруг вас.

— Верно, — признал Джеймс, глядя, как граф задвигает щеколду. — К чему такие предосторожности?

— От любопытных. Жизнь аристократов весьма притягательна для местных крестьян. У них ведь мало каких-либо развлечений. Они очень угрюмые, скрытные люди, каждый из них за внебрачную связь забьет до смерти грешную дочь. Однако господа — существа другого полета. Нынешние крестьяне, как и их предки, даже гордятся похождениями своих феодалов и, если потребуется, готовы положить за них жизнь.

Они вошли в кухню. Роджер, потрошивший цыпленка, едва не выронил нож.

— Я и не знал, что вы выходили, — озадаченно сказал он.

— Джеймс прогуливался, а я ходил проверять ворота, — пояснил Сен-Жермен. — Возможно, тебе стоит покупать цыплят у мадам Саэжан. Мирель сказала, что она бедствует.

Роджер кивнул.

— Сегодня я загляну к ней. — Он наклонился и понюхал цыпленка. — Они теперь кормят птицу всяческой дрянью.

— Ты можешь разводить и выращивать цыплят сам.

— Нет, — возразил Роджер. — Лучше приобретать их. Такой поворот не понравится людям, а мы — иностранцы, не стоит о том забывать. — Он принялся ловко разделывать тушку длинным тяжелым ножом.

— А что мадам Кунст?

— Никаких новостей. Я никак не могу осмотреть содержимое ее саквояжа. Он слишком тяжелый, гораздо тяжелее, чем должен бы быть.

— Ладно. — Сен-Жермен повернулся к американцу. — Идемте, Джеймс. Роджер привык есть в одиночестве, не будем ему мешать.

Выйдя в зал, Джеймс осторожно заметил:

— Мне казалось, что Роджер тоже…

— Вампир? — спросил Сен-Жермен и ответил коротко: — Нет.

Явно желая кое-что выяснить для себя, Джеймс храбро продолжил:

— Но у вас такие тесные отношения. Похоже, вы знаете друг друга давно.

Сен-Жермен повернулся к высоким окнам, открывавшим вид на рассветные горы, и негромко сказал:

— Я и не говорил, что Роджер… не претерпел изменений. Просто он не вампир. Садитесь, пожалуйста, не смущайтесь. Роджер умирал, а потом ожил, но это не сделало его похожим на нас. Вы правы, мы дружим давно. Мы встретились в Риме.

— Если он не вампир, то… кто же? — Джеймс вновь было почувствовал себя полным олухом, затесавшимся в компанию сумасшедших, но его вернуло к реальности воспоминание о ночи с Мирель.

— Вурдалак, — прозвучал спокойный ответ.

Джеймс заморгал. Сен-Жермен усмехнулся.

— О нет, он не рвет сейчас остов бедной птички зубами. Это ему ни к чему. Роджер ест весьма аккуратно. Единственное условие, которое должно соблюдаться, это чтобы убоина была еще теплой, сырой.

Джеймс, вздрогнув, отвел взгляд.

— Понятно.

— Я в том не уверен, — пробормотал Сен-Жермен.

Чтобы переменить тему, американец спросил:

— Зачем ему хочется заглянуть в саквояж мадам Кунст?

— Она слишком старательно его караулит. И потом, в его наличии усматривается некая странность. Женщина заявляет, что чудом избежала ареста, выйдя на минуточку за покупками, и при этом везет с собой большой саквояж. Если она ходила с ним в магазин, то что же она покупала? Если взяла его позже, почему не выбрала укладку поменьше? Она говорит, что у нее там платье. Хорошо. Но откуда оно? И потом, одежда весит немного, а саквояж, по словам Роджера, слишком тяжел.

— Возможно, она вернулась домой, схватила первую подвернувшуюся укладку и затолкала в нее одежду и что-нибудь ценное, например серебряные подсвечники, чтобы их позже продать. Ведь за проезд в Шотландию не заплатишь немецкими марками. — Джеймс ощутил знакомое возбуждение, выстраивая цепочку догадок. — Или, допустим, она добралась до Цюриха, там потратилась на одежду и, экономя деньги, приобрела самую дешевую и поместительную суму. В поездах подобная кладь довольно удобна.

— А где она получила разрешение на выезд из Австрии? — спокойно спросил Сен-Жермен. — Чтобы купить билет, нужны соответствующие бумаги. Откуда они у нее?

— Она могла выехать не на поезде, а на машине. — Джеймс призадумался, потом мотнул головой. — Нет. Проверок на границе в любом случае не избежать, а женщина, чью семью репрессировали, должна быть занесена в черные списки.

— Вот-вот. — Сен-Жермен оперся на стул. — Вы журналист, Джеймс, вы умеете подмечать тонкости и сопоставлять факты. Присмотритесь, пожалуйста, к мадам Кунст и сделайте выводы. Я буду вам за них благодарен. Только действуйте деликатно, чтобы не встревожить ее. Если она и впрямь беженка, пробирающаяся по лишь ей известным причинам в Шотландию, что ж, в добрый путь. Если же она не та, за кого себя выдает, глупо оставлять ее без присмотра.

— Вы всегда такой мнительный? — с иронией спросил Джеймс.

— Это не мнительность, иначе ее здесь бы не приютили. Но в жизни столько предательства и коварства… — Граф задумчиво посмотрел на высокого американца. — Вам не мешает иметь это в виду.

Джеймс сдержанно кивнул и прибавил:

— А если подозрения подтвердятся? Как вы тогда намерены поступить?

— Сообщу руководству Сопротивления. Если будет необходимость. Я готов оказать помощь ближнему, но соглядатаи мне не нужны. — Граф, поклонившись, направился к двери. — А сейчас, извините, меня ждут дела.

— Какие?

Сен-Жермен приостановился.

— Работа в лаборатории. Она развлекает меня.

— В лаборатории? — Джеймс не мог скрыть изумление. — Чем же вы там занимаетесь?

— Естественно, делаю золото. — Сен-Жермен пожал плечами и, сопровождаемый недоверчивым смехом, ушел.

Ближе к вечеру Джеймс сумел убедиться, что мадам Кунст хорошо, хотя и несколько нервно, играет в карты. Они начали с криббиджа, потом перешли к висту.

Откладывая колоду, австриячка сказала:

— Надеюсь, после ужина мы продолжим игру. Кажется, у вас есть кое-какие задатки.

Джеймс, считавший себя весьма неплохим игроком, был не на шутку задет.

— Я поддаюсь вам, мадам, но после ужина обещаю забыть о манерах.

Беженка снисходительно улыбнулась.

— Сомневаюсь, что вы меня превзойдете. Ваши ставки откровенно слабы. — Она оглядела комнату. — Темнеет. Жаль, что тут нет электрического освещения.

— Есть, — возразил Джеймс, припомнив Мадлен, всегда старавшуюся шагать в ногу с прогрессом. — Просто нет топлива, чтобы запустить генератор. Горючее берегут для авто.

— Здесь есть генератор? Любопытно. — Мадам Кунст вдруг оживилась. — Вы видели этот замок в огнях?

— Да, — кивнул Джеймс, уже ругая себя за болтливость. Впрочем, генератор установлен в конюшне, почти на виду. Чего тут скрывать?

— Должно быть, впечатляющее зрелище, — задумчиво прошептала мадам Кунст. Второе из двух ее платьев — цвета лососины, с фестонами и широкими длинными рукавами — было почти опрятным, хотя оно тоже нуждалось и в чистке, и в утюге. Женщина потеребила вязаный поясок, перебирая пальцами петли на бедрах. Это был скорее машинальный, чем кокетливый жест, но Джеймс вдруг осознал, что его собеседница привлекательна — хотя худощава и несколько угловата в движениях.

— Да, зрелище, — промямлил он, перетасовывая колоду. — Что ж, после ужина, мадам, я вас жду.

— А вы не отужинаете со мной?

— Нет уж, благодарю. — Джеймс помялся, не зная, чем бы завуалировать резкость ответа, но тут на ум ему пришли обычные отговорки Мадлен, пускаемые ею в ход на первых порах их знакомства. — Ограничения, которыми я связан, предписывают мне придерживаться строгой диеты.

— Странные здесь обычаи. Граф столуется в одиночестве, у вас какие-то ограничения. Я пыталась набиться в компаньонки по трапезе к Роджеру, но тот не услышал меня. — Громко хихикнув, мадам Кунст удалилась.

Джеймс перетасовал колоду еще раз, потом убрал карты в шкатулку слоновой кости и вышел в широкий, погруженный во мрак коридор. Через пять минут он уже был в комнате мадам Кунст. Саквояж обнаружился под кроватью. Он походил на большой портфель — со складчатыми боками и металлической планкой там, где крепился замок. К нему явно был нужен специальный ключ, но Джеймс решил, что тут может сгодиться и шпилька.

— Экий вы глупец, — прозвучало вдруг у него за спиной.

Джеймс вскочил, саквояж повалился на бок.

— Вы же сами сказали…

— Я всего лишь намекнул, что вам стоит попробовать разговорить нашу даму. Замки ломать я отнюдь не советовал. — Сен-Жермен укоризненно покачал головой. — С таким же успехом можно было бы написать на всех стенах: мы вас подозреваем! Боже, если бы мне понадобилось вскрыть саквояж, я бы и сам это сделал Джеймс, вы все же хоть иногда думайте что творите.

Явная справедливость упреков лишь подогрела раздражение журналиста.

— А я полагал, что верно вас понял, — с вызовом сказал он.

— Ладно. — Сен-Жермен наклонился и с большой осторожностью задвинул саквояж под кровать. — Кстати, если вас это утешит, я уже изучил этот замок, правда, при менее сомнительных обстоятельствах. Он не такой простенький, каким кажется. А под ним упрятан еще один запирающий механизм, тот много сложнее.

— Насколько? — резко спросил Джеймс.

— Там надобны два ключа. Не знаю почему, но мне пока не хочется его трогать. — Граф двинулся к двери. — Нам пора. Мадам Кунст еще ужинает, но она насыщается быстро и может нас здесь застать. Сомневаюсь, что мы сумеем убедительно оправдать свое вторжение в отведенные ей покои.

Джеймс неохотно позволил графу себя увести, хотя в нем кипели иные идеи. Их он и не преминул высказать, спускаясь по лестнице в холл.

— Почему бы нам просто не влезть в эту сумку, а потом не сказать, что к этому нас побудила необходимость?

— Джеймс, вы ведь умны, а несете такой вздор. Почему я должен действовать столь опрометчиво? Чем может быть обоснована ваша необходимость? И какой выйдет из этого прок? — Сен-Жермен поднял брови и замолчал, давая возможность американцу раскинуть мозгами.

— Ну, — сказал тот наконец, — мы бы узнали, что в этом саквояже.

— Верно. И потеряли бы при этом лицо. — Граф нахмурился, потом, улыбнувшись, сказал: — Джеймс, я понимаю, что вы вполне искренне стремитесь решить эту проблему. Я тоже думаю, с какого боку к ней подобраться.

На мировую журналист не пошел.

— Вы противитесь очевидному, так что…

— Противиться очевидному в общем в моем стиле, — сардоническим тоном откликнулся граф. — Джеймс, прошу вас, не предпринимайте более ничего радикального. Просто поиграйте с мадам в карты, послушайте, о чем она говорит и, главное, о чем спрашивает. Завтра утром я скажу ей, что договорился о доставке ее в Ниццу, к тому пароходу, что уходит в Шотландию. Возможно, она после этого начнет шевелиться и как-нибудь выдаст себя.

— А что, если ей только того и надо? — спросил Джеймс.

— Тогда все пойдет своим чередом Роджер уже получил разрешение на поездку, договорившись с властями. Бюрократия, знаете ли, даже в военное время бывает порой гибка. — Граф положил ладонь на локоть американца. — А до тех пор, пожалуйста, постарайтесь контролировать свои чувства. Если окажется, что мы всего лишь охвачены приступом шпиономании, будем считать, что нам повезло.

Джеймсу, разбитому по всем пунктам, возразить было нечего, а потому он только кивнул и отправился в комнату для карточных игр — дожидаться мадам Кунст.

— Благодарю вас, господин граф, — вяло произнесла мадам Кунст, отодвигая чайную чашку.

— Пустое, мадам. Скоро все ваши треволнения останутся позади. Вы ведь, насколько я понимаю, к этому и стремитесь.

— Да, конечно. — Беженка кашлянула. — Я просто удивлена, как быстро вам удалось все устроить. Это ведь очень непросто, по нынешним временам.

— В таких случаях лучше действовать быстро, — многозначительно произнес Сен-Жермен.

— Как это любезно, — пробормотала она и кашлянула еще раз.

— Что-то не так, мадам Кунст?

— Легкое недомогание, ничего больше. — Беженка неуверенно улыбнулась.

— Мне не хотелось бы думать, что вы нас покинули нездоровой.

— Нет, не думаю, что это серьезно. Горло, знаете ли… реакция на прохладу.

— В горах довольно прохладно, — вежливо покивал Сен-Жермен. — Уверен, у нас есть аспирин, но вряд ли сыщется что-то другое. Хотите, я велю Роджеру вам его принести?

Женщина поднесла руку к горлу, помедлила и уронила ее на колени.

— Сейчас, пожалуй, не стоит. Если через часок-другой неприятные ощущения не пройдут, тогда, конечно, придется принять одну-две таблетки.

— Прекрасно. Пока же советую употребить это время для отдыха. Путь к побережью неблизкий и непростой. — Граф поклонился и покинул гостиную, сопровождаемый сухим кашлем мадам.

— Она заявляет, что плохо себя чувствует, — сообщил Роджер через какое-то время. — Спросила чаю, я подал его и сказал, что с удовольствием отвезу ее в Ниццу. Она разыграла радость, но прибавила, что, кажется, приболела и вряд ли с легкостью сможет перенести превратности дальней поездки.

— Она и при мне покашливала, — заметил буднично Сен-Жермен. — Похоже, ей не очень-то хочется ехать.

— Ах, оставьте, — возразил, передернувшись, Джеймс, осуждающе глядя на хорошо спевшихся хозяина и слугу. — Может, она и впрямь прихворнула. Ей много чего пришлось пережить.

— Все так. Возможно, к ней прицепилась простуда, — согласно кивнул Сен-Жермен. — Но если бы вы, например, так же, как и она, стремились добраться до заветной Шотландии, разве вас удержал бы какой-то недуг?

— Женщины по натуре слабы, — заупрямился Джеймс, явно решив отстоять свою точку зрения. — При общем нервном и физическом истощении справиться с хворью не так-то легко.

В темных глазах оппонента заискрилась усмешка.

— Вы именно это и держали в уме, когда пытались обыскать ее саквояж? Ну-ну, Джеймс. Вскоре наши сомнения разрешатся.

— Каким образом, хотелось бы знать? — Журналист был столь раздражен, что не пытался завуалировать это.

— Проверим, больна ли наша дама на деле. Я сейчас предложу ей сильнодействующее лекарство. Если она примет его, хорошо. Если нет, меня это очень насторожит. — Граф потер подбородок. — Джеймс, я знаю, вы человек своенравный, стремящийся к лидерству, но будет разумнее, если первый ход сделаю я. А потом уже к ней заглянете вы. Только первый ход мой. Согласны?

— Вы словно считаете, что я могу ее предупредить, — резко ответил американец. — Я потерял бы работу, если бы не умел держать язык за зубами.

— Я понимаю, — кивнул Сен-Жермен. — Но вы альтруист по натуре, и человек коварный и хитрый легко может воспользоваться этой вашей слабинкой. Не поддавайтесь чувству ложного сострадания — вот все, о чем я прошу.

Прежде чем Джеймс собрался ответить, Роджер, сделав шаг к двери, спросил:

— Мне готовить «бугатти»?

— Ну разумеется. Машина понадобится. Не мадам Кунст, так кому-то из нас.

— Предвидятся сложности? — против своей воли спросил журналист.

— Трудно сказать. — Сен-Жермен устало вздохнул. — Итак, к делу. Джеймс, поскучайте где-нибудь минут сорок, а потом, если захочется, можете нанести визит нашей больной. Чтобы, например, пожелать ей легкой дороги.

— После вашей изуверской проверочки? — язвительно вскинулся Джеймс.

— Посмотрим, как она отреагирует на нее, — прозвучал холодный ответ.

Джеймс сухо кивнул, потом повернулся на каблуках и отправился в библиотеку, чтобы, обложившись старофранцузскими текстами, попытаться проникнуть в их смысл. Все лучше, чем нервно мерить шагами пустынные коридоры, изнывая от сознания собственной бесполезности в затеянной чокнутым графом игре.

— Как вы себя чувствуете, мадам Кунст?

— Мне лучше, — вяло ответила гостья.

— Надеюсь, ведь разрешение на выезд из округа действует лишь двадцать четыре часа. Новый пропуск выправить будет труднее. — Визитер наклонился к постели. — Я могу договориться, чтобы вас завезли к доктору, однако это будет сопряжено с расспросами и…

Мадам Кунст покраснела.

— Мне не хотелось бы сталкиваться с докучливыми формальностями.

— Мне тоже. Тогда, если вы не против, я позабочусь, чтобы в машине были аспирин, бренди и несколько теплых пледов. Это, конечно, условный комфорт, но полный будет возможен, пожалуй, только в Шотландии. — Граф улыбнулся сочувственной полуулыбкой.

— Да, — ответила мадам Кунст, сдвинув брови. Лицо ее выразило неудовольствие и нетерпение.

Сен-Жермен был сама заботливость.

— Слуга мне напомнил, что у нас есть еще одно снадобье. Народное. Можно сказать… травяной сбор… очень эффективного действия. Я был бы рад предложить его вам. — Лекарством на основе хлебной плесени он возвращал к жизни практически безнадежных больных на протяжении вот уже трех тысячелетий, и его весьма позабавило недавнее открытие пенициллина.

Мадам Кунст, похоже, встревожилась.

— Народное средство? Не знаю… селяне так суеверны и неопрятны. Их снадобья чаще всего не дают ожидаемых результатов.

Сен-Жермен с медоточивой улыбкою возразил:

— На вашем месте, мадам Кунст, я бы воспользовался этим шансом, чтобы попасть на уходящий корабль. Бренди поможет, однако вам, кажется, нужна ясная голова.

Она уронила руки на одеяло.

— Но вдруг это лекарство меня одурманит? Ведь большинство из народных снадобий — просто настойки на чистом спирте с небольшими добавками трав. У вас, скорее всего, под рукой то же самое.

— Уверяю вас, нет, — возразил Сен-Жермен.

— О, не знаю. Мне надо подумать. — Мадам Кунст, спохватившись, закашлялась. — Мне нужно время, чтобы восстановить силы, господин граф. Через час я извещу вас о своем решении. Как мило с вашей стороны, — прибавила она с плохо скрываемой злобой, — предложить мне помощь.

Сен-Жермен поклонился и вышел.

Немногим позднее Джеймс, выскочив из комнаты мадам Кунст, побежал по коридорам замка с призывными криками.

Сен-Жермен откликнулся почти сразу, на ходу скидывая лабораторный халат.

— Что? — крикнул он, подбегая к лестничной клетке.

— У нас нет времени! — возопил Джеймс сверху. — Поспешите!

— Уже тороплюсь, — ответили ему. — Но, если возможно, не стоит оповещать о том весь белый свет.

— Боже! Я идиот! — Журналист на секунду замер, потом ссыпался по лестнице вниз. — Я растерялся, простите.

— Мы это обсудим позже, — сказал Сен-Жермен. — Ну, что там у вас?

— Мадам Кунст! — Американец развел руками. — Ее нет в комнате, и саквояжа тоже.

— Да? — Сен-Жермен поднял брови.

— Я зашел к ней, как вы советовали, но комната оказалась пуста. Кровать, правда, еще теплая, так что она не могла уйти далеко. — Джеймс коротко хохотнул. В нем просыпался азарт. — С такой неудобной кладью ей волей-неволей придется идти по дороге, а это значит, что кто-нибудь обратит на нее внимание — какой-нибудь фермер или пастух.

— Вы полагаете, она покинула замок? — спросил Сен-Жермен. — Я лично в том сомневаюсь.

— Почему? — вскинулся журналист.

— Потому что Роджер находится у ворот, а сигнала он нам не подал. Конечно, легче от этого не становится, — сухо прибавил граф. — В замке полно закоулков. Их и обойти-то трудненько, не то что с тщанием обыскать.

— Особенно если не знать, что ищешь, верно? — Американец нервно провел рукой по своим серебряным волосам.

— Да. — Сен-Жермен покосился на потолок. — Но мы ведь знаем, что ищем, и это дает нам какую-то фору. — Он отвернулся от собеседника и поглядел на железную дверь, перекрывавшую вход в старое крыло здания. — Я думаю, наша гостья вооружена, Джеймс. Будьте предельно внимательны. Пулевое ранение в голову или в позвоночник может стать смертельным для вас, чего Мадлен мне никогда не простит. Так что извольте действовать без бравады и героизма.

Джеймс не совсем понимал, как реагировать на эти слова, и потому лишь пожал плечами.

— Если хотите… я буду стараться.

— Очень хорошо, — кивнул Сен-Жермен. — Тогда приступим к осмотру. Сначала заглянем в кухню и в кладовые, потом двинемся дальше. Но… с предосторожностями. — Он подошел к обитой железом двери и задвинул тяжелый засов.

— Почему начинаем с кухни? — спросил Джеймс.

— Оружие, — уронил Сен-Жермен. — Ножи, вилки, топоры, кочерга. Кухня — это маленький арсенал. Убедимся, что там все в порядке.

Пятнадцатиминутный осмотр кладовых, разделочного стола и посудных шкафов показал, что, где бы сейчас ни была мадам Кунст, в кухню она не заглядывала.

— Это мало что значит. Если она паникует, у нас есть шанс с легкостью справиться с ней. Но, если беглянка действует по заранее обдуманной схеме, нас могут ждать любые сюрпризы.

— Вы полагаете, она готова к тому, что ее будут искать?

— Да, полагаю. — Граф уже шел назад — в главный зал, к запертой им двери. — Думаю, сложностей все же не избежать. В старом крыле прорва темных укромных местечек.

— Отлично, — с сарказмом произнес Джеймс.

— Нам, впрочем, на руку темнота. Знать бы, что у нее на уме, и дело пошло бы. — Граф ощупал тяжелый засов.

— Может, — предложил начинавший томиться неизвестностью журналист, — обратимся к властям?

— Мы это уже обсуждали. Вы знаете ответ. Мы должны справиться с ситуацией сами. Хотя бы ради Мадлен, которой придется здесь жить, когда все утрясется. — Сен-Жермен помолчал. — Мы с вами уедем. А тут — ее родина.

— Хорошо-хорошо. — Джеймс указал на дверь. — Говорите, что делать.

— Во-первых, постарайтесь практически не шуметь. Шум может ее напугать, а страх толкает людей на опасные и рискованные поступки. — Граф, отодвинув засов, потянул дверь на себя. — Джеймс, держитесь чуть сзади. Если что-нибудь увидите или услышите, просто похлопайте меня по плечу. Не произносите ни слова.

— Ладно, — кивнул Джеймс, чувствуя себя глупо. Он повидал войну и знал, чем чревата беспечность на фронте. Но красться по залам древнего замка за женщиной с кожаным саквояжем… Прямо сцена из второразрядного фильма какой-нибудь кинокомпании вроде «Юниверсал Пикчерз». Впрочем, когда дверь закрылась, ему сделалось несколько неуютно. В старом крыле здания было очень темно, смутный свет сюда проникал лишь сквозь узкие стрельчатые бойницы. Сен-Жермен тут же направился к помещению, где хранились различные документы, в его сдержанной и пружинистой манере передвигаться угадывалась немалая сила.

У входа в архив граф поднял руку, повелевая спутнику остановиться, а сам проскользнул в приотворенную дверь и через несколько бесконечных мгновений вернулся.

— Никого, но она там была, — шепнул он едва слышно. — Забрала с собой старый план замка.

Два следующих помещения также были пусты, но у американца под ложечкой вдруг заныло. Необходимость вести себя скованно утомляла его, ему захотелось что-нибудь выкинуть, например заорать или пуститься бегом, чтобы унять странное беспокойство.

— Если она и здесь, то где-нибудь наверху, — пробормотал он, страдая от невозможности говорить в полный голос.

— Терпение, Джеймс. У нас больше времени, чем у нее. — Граф заглянул в гостиную с эркером и жестом предложил спутнику двинуться дальше. — Сейчас мы проверим и башню. Только не оступитесь, там кривые ступеньки, а у нас с вами нет фонаря.

Свет на узкую винтовую лестницу ниоткуда не падал, а Джеймс хотя и ориентировался в темноте, но все же не очень уверенно, отставая, и потому граф успел (опять-таки без партнера) оглядеть одно из верхних складских помещений. Выглянув из-за двери, он знаками показал, что хочет устроить ловушку.

— Ничего сложного — несколько предметов, которые упадут, если задеть их. Таким образом, наш с вами тыл окажется защищенным. Услышав шум, мы тут же поймем, что кто-то пытается зайти к нам со спины или, наоборот, убегает.

Сен-Жермен вновь скрылся в каморке, а Джеймс остался стоять на площадке, мучимый сознанием собственной бесполезности и неприятным внутренним беспокойством. Повинуясь неожиданному порыву, американец решил самостоятельно исследовать соседнее помещение и, осторожно в него продвинувшись, опешил, увидев на полу саквояж — среди других чемоданов и ломаных стульев. Он открыл было рот, чтобы окликнуть графа, но ощутил совсем рядом чужое присутствие и в ужасе замер.

— Ни звука, месье Три, — прошептала мадам Кунст, наставляя на него смит-вессон тридцать восьмого калибра. Руки женщины не дрожали, однако того, кого взяли на мушку, пробила холодная дрожь.

Он вспомнил предупреждение: одна пуля в голову или позвоночник покончит с ним навсегда. Глупо умирать, не успев еще толком воскреснуть, а она неминуемо выстрелит, как только появится граф.

— Вас ведь интересует мой саквояж, не так ли? Вы все тут очень уж любопытные, а? — Мадам Кунст больше не выглядела измученной и беспомощной беженкой, теперь перед ним стояла особа предельно собранная и уверенная в себе. — Я обещала привести его в рабочее состояние, и вы не сумеете мне помешать. — Она кивнула на отпертую укладку. — Откройте саквояж, месье Три.

Джеймс медленно повиновался. Он встал на колени и потянул крышку. Под ней обнаружился странного вида прибор.

— Это маяк, месье Три. Вытащите его очень, очень аккуратно и поставьте на медный сундук под окном. Если вы уроните или встряхнете устройство, я вас пристрелю. Вы понимаете? Пристрелю. Рука у меня не дрогнет.

С осторожностью, которой в нем прежде не наблюдалось, Джеймс вытянул из саквояжа маяк и понес его к стрельчатому окну. Он поставил прибор на сундук, молясь, чтобы тот с него не соскользнул.

— Повернитесь, месье Три, — тихо и мстительно произнесла мадам Кунст.

Джеймс снова повиновался, надеясь, что в столь крохотном помещении она не решится стрелять.

— Я не один.

— Господин граф тоже здесь? — прозвучал быстрый вопрос.

— Да.

Наемница немцев шагнула к недвижному пленнику.

— А слуга?

— Не знаю, — солгал Джеймс, надеясь, что голос его звучит убедительно. — Ему было велено приготовить машину. — Он говорил тихо, хотя все в нем кричало.

— Как удачно, — пробормотала мадам и пристально глянула на врага, словно пытаясь принять решение, потом кивнула в сторону двери. — Боюсь, вам придется пойти со мной.

Джеймс скрипнул зубами. Он чуть было не кинулся на австриячку, но его удержало надменно-насмешливое выражение ее глаз.

— Куда мы пойдем?

— Вниз. Там посмотрим. — Выцветшее трикотажное платье шпионки в неярком освещении склада сделалось розово-красным, зловещим. — Теперь идите мимо меня, месье Три. Руки за голову. — Она придвинулась ближе. — Вам прямо в затылок упирается мой пистолет. Если вы дернетесь, я немедленно выстрелю. Вам это ясно?

— Еще бы.

— Тогда медленно и осторожно откройте дверь левой рукой. Откройте пошире и отпустите.

Джеймс сделал что велено, потом осторожно выбрался на площадку. Касание пистолета леденило его.

— Теперь спускайтесь. Останавливаясь на каждой ступеньке. Очень медленно. — Ее тихий шепот металлическим шелестом отражался от каменных стен.

На четвертой ступеньке Джеймс услышал за спиной звук, не являвшийся следствием перемещений шпионки. Она явно его не слышала, так как не выказывала тревоги. Боже, ну и самонадеянность, подумалось вдруг ему. Он вгляделся во мрак, пытаясь припомнить, какая из нижних ступенек самая узкая и кривая.

— Не так быстро, — приказала мадам Кунст. — Здесь очень темно.

Джеймс послушно замедлил движение, вслушиваясь в легчайший шорох над головой. Ненадежная ступенька была уже под ногой, миг — и он благополучно ее миновал, а еще через миг что-то стремительно пронеслось мимо него, увлекая с собой мадам Кунст.

Женщина завизжала, забилась, выстрелила раз, другой. Пули рикошетом отлетели от стен, звеня и выбивая искры из камня. Одна из пуль попала ей же в плечо, и она покатилась по лестнице дальше — сначала с криком, потом с тонким воем, а вскоре оборвался и он.

— Спускайтесь же, Джеймс, — позвал Сен-Жермен. — Наша гостья уже не опасна.

На непослушных, ватных ногах Джеймс осторожно побрел вниз, чувствуя слабость в коленях.

— Спасибо, — сказал он графу.

— Это вам спасибо, мой друг. Вы действовали несколько опрометчиво, но ваша отвага достойна всяческой похвалы. — Сен-Жермен оглядел мадам Кунст. Та глухо постанывала почти лишившись сознания. — Надо перевязать ее и отвезти к доктору, сочинив для него что-нибудь правдоподобное.

У Джеймса даже не было сил рассмеяться.

— Все устроится, — уверенно заявила Мирель, в чисто французском духе передернув плечами. — Беженка заявилась в мой дом. Как я могла ее не принять, ведь она была так несчастна! Я и не знала, что у нее там с собой, и, когда случился переполох, совсем растерялась. — Она лукаво взглянула на Джеймса. — Очень любезно было с вашей стороны вооружить меня, мистер Три. Иначе я не смогла бы прогнать ночного вора. — Женская ручка нежно погладила пистолет австриячки.

— А как вы объясните все остальное? Маяк и ее рану? — спросил Сен-Жермен, почти не пряча улыбки.

Мирель наморщила носик.

— Думаю, я не стану упоминать о каком-то там маяке. Пожалуй, я просто подарю его своим горным друзьям, а те уж посмотрят, какую дичь он приманит. Что касается раны, то грабитель столь крепко вцепился в мадам Кунст, что я не могла разобрать, куда целюсь. — Она поудобнее устроилась в кресле. — Доктор из Сен-Жак-сюр-Крет не станет задавать много вопросов, потому что я ему нравлюсь, а война и немцы не нравятся. А потом — кто знает? Нашу гостью могут забрать немецкие или горные патрули. Какая разница, что с ней будет? — Красавица прижала руки к груди и умиротворенно вздохнула.

— Мирель, — произнес Сен-Жермен с легким упреком. — Она ведь не вещь. Нельзя ее так вот бросить.

— И я это слышу после того, как вас с Джеймсом чуть было не убили? — изумилась красотка. — Вы что, готовы взять ее под защиту?

— Да, — прозвучало в ответ.

Мирель встала с кресла.

— Ну-ну, — сказала она опечаленно, потом усмехнулась. — Может быть, долгожителям и позволительно играть в благородство, но жизнь моя скоротечна. И я, признаюсь, намерена потратить ее на себя.

— Вы сами сделали выбор, — напомнил ей Сен-Жермен, с чувством целуя белую пухлую ручку.

— Сама, — легко согласилась Мирель. В ее ореховых ярких глазах блеснула прежняя плутоватость. — Сейчас пусть все идет, как идет, а дальше посмотрим. — Она повернулась к американцу. — Джеймс, ты останешься на вечерок?

— Спасибо, но не сегодня. — Журналист глянул в окно, на машину.

— Тогда в другой раз. Например, завтра — в замке? — Мирель игриво хихикнула. — Ты ведь не против, правда?

— Конечно, — ответил за спутника Сен-Жермен. — Мы будем вам рады.

— Тогда до свидания, господа, увидимся завтра. У меня есть друзья, к которым стоило бы заглянуть, да и к доктору надо заехать. — Красавица любезно проводила гостей до двери и помахала вслед отъезжающему авто.

Джеймс помахал в ответ, потом покосился на графа.

— Что же будет с мадам Кунст?

— Не знаю, — тихо ответил тот.

— Вас это хотя бы волнует?

— Да. Но я теперь ничего не могу предпринять. — В салоне воцарилось молчание.

— Вот как у вас все просто, — уронил через какое-то время американец.

Сен-Жермен стиснул руль.

— Нет, Джеймс, это не просто, и не сделается простым никогда.

Письмо графа де Сен-Жермена к Роджеру.

Письмо графа де Сен-Жермена к Генри Макмиллану, Колумбийский университет.