"Дух демона" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 18 ВРАГИ ЦЕРКВИ

У них было лишь два самоцвета: гранат, улавливающий действие магических камней, и солнечный камень, обладающий противомагическими свойствами. На самом деле никто из них двоих не был особо сведущ в использовании самоцветов. Те немногие годы, что они провели в Санта-Мир-Абель, в основном были посвящены разнообразным телесным упражнениям и особому подавлению умственных способностей. То и другое было необходимо, чтобы они смогли по праву называться Карающими Братьями.

Утром караван покатил дальше на восток, а двое монахов, сменив сутаны на одежду простых крестьян, поспешили на юг, к переправе. На рассвете следующего дня они сели на первый из трех паромов, постоянно курсирующих через Мазур-Делавал, и днем уже были в Палмарисе. Не теряя времени, монахи отправились к северной окраине города, но, не доходя ворот, перелезли через городскую стену. Когда солнце начало клониться к западу, Юсеф и Данделион заприметили свою первую цель — троих поври и гоблина. Менее чем в десяти милях от Палмариса, среди валунов, эти твари устроили свой лагерь. Монахи сразу догадались, что гоблин был рабом, ибо он выполнял большую часть работы. За всякое промедление кто-то из поври тут же награждал гоблина шлепком по затылку, заставляя пошевеливаться. Что еще важнее, гоблин был привязан веревкой за ногу.

Юсеф повернулся к Данделиону и кивнул. Они сумеют этим воспользоваться.

Когда солнце садилось, гоблин вышел из лагеря в сопровождении поври, державшего в руках другой конец веревки. Придя в лес, гоблин принялся собирать хворост для костра. Поври стоял поблизости и следил за ним. Тихо, словно тени, которые становились все длиннее в последних лучах солнца, Юсеф и Данделион подкрались ближе. Проворный Юсеф забрался на дерево, а плотный Данделион, прячась за стволами, стал подбираться к поври.

— Эй, шевелись-ка, дурак поганый! — выругался тот, ударяя башмаком по земле. — Мои дружки сожрут всего кролика, а мне останется только кости глодать!

Измученный гоблин быстро оглянулся и подхватил новую порцию хвороста.

— Господин, пощади, — заскулил он. — У меня и так руки полные и спина болявит.

— Пасть заткни! — зарычал на него поври. — Разве этого хватит на костер? Или ты хочешь, чтобы я всю ночь таскался с тобой за дровами? Шевелись, а не то спущу твою красную шкуру, скотина!

Юсеф спрыгнул с дерева и приземлился рядом с изумленным поври, тут же накинув ему на голову плотный мешок. Подоспевший Данделион ударил карлика сзади, потом, сдавив его тело в своих медвежьих объятиях, подбежал к дереву и с размаху ударил свою жертву лицом о ствол.

Коренастый поври пытался сопротивляться и даже ударил локтем Данделиона в глотку. Рослый монах почти не ощутил его удара. Он еще сильнее придавил поври к дереву. Заметив подошедшего Юсефа, он задрал вверх руку поври, обнажив его ребра.

Юсеф метко ударил жертву кинжалом. Лезвие скользнуло между двух ребер и воткнулось упрямому карлику в сердце. Данделион, удерживая бьющегося в конвульсиях поври, ухитрился высвободить одну руку и перевязать рану, чтобы не пролилась кровь.

Кровь им понадобится в другом месте.

Тем временем Юсеф повернулся к гоблину.

— Свободен, — прошептал он, показывая рукой в глубь леса.

Гоблин, готовый вскрикнуть, изумленно взглянул на странного человека, затем на хворост, который все еще держал в руках. Дрожа от волнения, он швырнул охапку на землю, выдернул ногу из веревочной петли и опрометью бросился прочь в сумерки леса.

— Мертв? — спросил Юсеф, видя, как Данделион опускает обмякшее тело поври на землю.

Рослый монах кивнул и покрепче стянул рану. Это было исключительно важно, ибо ни капли крови не должно пролиться, когда они вернутся в Палмарис и в особенности — когда окажутся в стенах Сент-Прешес. Юсеф взял оружие поври — угрожающего вида кривой кинжал, лезвие которого было в зазубринах, а Данделион запихнул мертвеца в плотный мешок с подкладкой. Оглядевшись и удостоверившись, что оставшиеся поври не устроили им засаду, монахи вышли на дорогу и бегом пустились обратно в Палмарис. Крепкий и выносливый Данделион почти не ощущал тяжести мешка.

— Может, надо было взять гоблина? Сгодился бы для Коннора Билдебороха, — сказал Данделион, когда впереди показалась северная стена Палмариса и они замедлили шаг.

Юсеф изо всех сил постарался не рассмеяться: прошло более часа, как они отпустили гоблина в лес, а этот дурковатый медведь только сейчас вспомнил про него!

— Нам хватит и одного, — убедил его Юсеф.

Отец-настоятель с предельной ясностью рассказал Юсефу, что от них требуется. Что бы ни случилось с Добринионом, это должно выглядеть либо как обыкновенный несчастный случай, либо как нечто, никак не связанное с Марквортом. Если выявится хоть какая-то причастность Санта-Мир-Абель к этому делу, последствия для отца-настоятеля могут быть самыми трагическими. Поэтому любые подозрения нужно отвести как можно дальше от него.

Что касается Коннора Билдебороха, с ним будет меньше возни и осложнений. Даже если его дядя и заподозрит церковь в убийстве племянника, он, не зная о вражде монастырей, скорее всего, обвинит Сент-Прешес. А уж если он вздумает обвинить в этом Санта-Мир-Абель, рукам барона не дотянуться до залива Всех Святых.

Монахам-убийцам не составило труда вновь перебраться через городскую стену и пройти мимо изнывавшей от скуки городской стражи. Линия фронта была теперь далеко, и хотя вокруг города рыскали отдельные шайки, вроде той, что повстречалась Юсефу и Данделиону, они не представляли особой угрозы для палмарисского гарнизона, усиленного недавно полком королевских пехотинцев из Урсала.

Оказавшись в городе, Карающие Братья вновь облачились в монашеское одеяние и, смиренно склонив головы, неспешно побрели по улицам. Никто не обратил на них внимания, за исключением какого-то уличного попрошайки. Тот увязался за ними следом, клянча серебряную монету. Нищий настолько обнаглел, что даже стал им угрожать. Тогда брат Данделион спокойно схватил его и ударил о стену.

В Сент-Прешес давно прошло время вечерней молитвы, и обитель была темна и тиха. Но монахи знали: это только внешне, ибо люди их ордена были намного бдительнее горластых стражников. Правда, и здесь отец-настоятель все предусмотрел.

Южная сторона главного монастырского здания являлась как бы продолжением общей стены вокруг Сент-Прешес, а потому не имела ни окон, ни дверей. На первый взгляд так оно и было. И все же здесь существовала одна потайная дверь, через которую монастырские повара выносили помои и объедки, остававшиеся после трапез. Брат Юсеф воспользовался гранатом и нашел эту дверь, которая была не только магическим образом спрятана от глаз, но и магическим образом закрыта от проникновения извне.

Дверь запиралась также и на обычный засов. По крайней мере, должна была бы запираться. Однако перед отъездом из Сент-Прешес брат Юсеф навестил кухню под предлогом взять провиант, а на самом деле — чтобы сломать замок. Теперь этот Карающий Брат мог лишь поражаться предусмотрительности отца-настоятеля: оказывается, Маркворт еще тогда знал, что им понадобится незаметно проникнуть в монастырь.

С помощью солнечного камня Юсеф снял слабенькую магическую защиту и осторожно распахнул дверь. В монастырской кухне находилась лишь молодая женщина, которая, напевая, терла кастрюлю, склонившись над лоханью с горячей водой.

Юсеф мгновенно оказался за спиной кухарки. Он подождал, слушая беззаботное пение и наслаждаясь злой ситуацией момента.

Внезапно женщина умолкла, почувствовав, что в кухне кто-то есть.

Ее испуг доставил Юсефу истинное удовольствие, однако время торопило. Поэтому он схватил кухарку за волосы и запихнул ее голову в лохань. Женщина отбивалась, только где ей было справиться с обученным убийцей! Когда ее тело безжизненно соскользнуло на пол, Юсеф улыбнулся. В монастыре из него готовили бесчувственного убийцу, послушное орудие для выполнения воли отца-настоятеля. Но Юсеф обнаружил, что ему нравится убивать. Он наслаждался страхом жертвы и своей абсолютной властью. Глядя на мертвую кухарку, он жалел, что у них времени в обрез; а то бы он мог вдоволь наиграться в удивительную игру, когда объятая ужасом жертва стала бы умолять о смерти.

По сравнению с предсмертными муками сама смерть была слишком легким и даже мягким действом.

В монастыре царила полная тишина, словно обитель отдыхала после всего, что учинил в ней отец-настоятель и его подручные. Юсеф и Данделион — Карающие Братья — неслышно крались по коридорам. Дюжий Данделион тащил на плече мешок с мертвым поври. На всем пути к покоям настоятеля Добриниона они увидели лишь одного монаха, но тот их не заметил.

Возле двери Юсеф припал на колено и достал небольшой ножик. Он мог бы легко выбить простенький замок, однако монах изрезал и исцарапал дерево вокруг замка, а сам замок выломал. Теперь все выглядело так, словно в дверь ломились.

Они вошли в переднюю и через другую дверь, обыкновенную и даже незапертую, попали в спальню Добриниона.

Настоятель мгновенно проснулся. Он закричал и вдруг умолк, увидев вошедших и щербатое лезвие кинжала, подрагивающее в нескольких дюймах от его лица. Металл блестел в мягком лунном свете, лившемся из единственного окна спальни.

— Ты ведь знал, что мы явимся за тобой, — издевательски произнес Юсеф.

Добринион покачал головой.

— Я могу поговорить с отцом-настоятелем. Здесь какое-то недоразумение, — умоляющим тоном сказал он.

Юсеф, злорадно улыбаясь, поднес к губам палец, но настоятель не унимался.

— Семейство Чиличанк — преступники, это очевидно, — запинаясь, лепетал Добринион.

Он ненавидел слова, которые произносил, и ненавидел себя за трусость. Сейчас в нем происходила ожесточенная битва между совестью и инстинктом самосохранения.

Карающие Братья созерцали его мучения, и Юсефу это зрелище явно нравилось.

Потом Добринион затих и в упор взглянул на Юсефа. С лица настоятеля вдруг исчез страх.

— Ваш Маркворт — злодей, — сказал Добринион. — Он никогда не был истинным отцом-настоятелем Абеликанского ордена. И сейчас я призываю вас во имя торжественного обета нашего ордена, во имя благочестия, достоинства — свернуть с пути злодеяний, чтобы вновь обрести свет…

Последние слова потонули в булькающих звуках. Юсеф, из которого давным-давно выбили способность выслушивать подобные взывания к совести, полоснул кривым кинжалом по горлу настоятеля.

Теперь настал через заняться поври. Данделион развязал мешок. В это время Юсеф осматривал спальню. Наконец ему на глаза попался ножичек, которым Добринион срезал печати с писем. Лезвие было узким, зато идеально входило в смертельную рану поври.

— Стащи его с кровати, — велел Юсеф Данделиону.

Тот поволок тело Добриниона к столу. Юсеф пошел рядом, нанося мертвому настоятелю несколько ран поменьше. Создавалось впечатление, что настоятель отчаянно боролся за свою жизнь.

Дело было сделано. Две тени выплыли из спящего Сент-Прешес и растворились во мраке ночи.

Утром весть об убийстве настоятеля Добриниона разлетелась по городу. Укрепленные стены сотрясались от отчаянных криков. Солдаты с заплаканными глазами винили себя за то, что позволили поври пробраться в город. Палмарис наполнился зловещими слухами. Они расползались по улицам и перекресткам, проникали в таверны и трактиры. Их многократно повторяли, и каждый прибавлял что-то от себя.

Коннор Билдеборох провел эту ночь в Бэтлброу — палмарисском борделе, пользующемся дурной славой. Когда слухи достигли его ушей, речь уже шла о целой армии поври, подступивших к окраинам Палмариса и готовых ворваться в город, чтобы убивать всех без разбора.

Коннор полуодетым выскочил на улицу, остановил первую попавшуюся на глаза повозку и велел везти его прямо в Чейзвинд Мэнор.

Ворота были закрыты. Более десятка солдат с оружием наготове окружили повозку. Лошадь остановилась как вкопанная, и Коннор вместе с перепуганным кучером повалились на землю.

Узнав Коннора, стражники успокоились и помогли молодому аристократу встать, а кучеру недвусмысленно велели побыстрее убираться отсюда.

— Как мой дядя? — встревоженно спросил Коннор, входя в ворота.

— Сильно расстроился, господин Коннор, — ответил один из стражников. — Подумать только: поври сумел миновать все наши посты и убить настоятеля Добриниона! И все это — когда в монастыре еще не успели очухаться от недавних напастей! Ну и мрачные времена выпали на нашу долю!

Коннор не ответил, а лишь внимательно вслушивался в слова солдата, ощущая за ними невысказанные и даже неосознанные пока последствия. Он быстро прошел комнаты и залы, полные охраны, и очутился в дядином кабинете.

Возле письменного стола барона Рошфора Билдебороха стоял тот самый бравый солдат, что явился за Коннором в монастырь. Плотная повязка закрывала его лицо и в особенности — нос, сильно покалеченный ударом магической энергии, нанесенным не кем иным, как самим отцом-настоятелем Далебертом Марквортом.

— Дядя знает о моем появлении? — спросил Коннор.

— Он сейчас придет, — ответил стражник.

Голос его звучал глухо и невнятно, ибо рот солдата также пострадал от удара магнетита.

Не успел солдат договорить, как в кабинет из боковой двери вошел дядя Коннора. При виде племянника его лицо просветлело.

— Слава богу, ты цел и невредим, — радостно произнес барон.

Коннор всегда был его любимым племянником, и поскольку своих детей у барона не было, в Палмарисе считали, что баронский титул по наследству перейдет к Коннору.

— А что мне сделается? — как всегда небрежно, спросил племянник.

— Ты же знаешь, убили настоятеля Добриниона, ответил Рошфор, усаживаясь напротив Коннора.

От молодого Билдебороха не ускользнуло, с каким трудом его дядя садился в кресло. Рошфор был грузен и страдал от сильных болей в суставах. Вплоть до прошлогоднего лета он при любой погоде ежедневно садился на коня и ездил верхом. В этом году он покидал дворец всего пару раз. Глаза Рошфора также говорили о том, что барон быстро стареет. Их серый цвет потускнел и подернулся пеленой.

Коннор мечтал о баронском титуле с тех пор, как подрос и начал понимать славу и величие, которые он давал. Но сейчас, чувствуя, как приближается это время, молодой Билдеборох вдруг понял, что готов ждать еще многие годы. Коннор был счастлив оставаться в своем нынешнем положении, только бы его любимый дядя, заменивший ему родного отца, был жив и здоров.

— Подумай, с какой стати этим тварям за мной охотиться? — спокойно ответил Коннор. — Настоятель, понятное дело, был заметной целью для врагов. Но я-то?

— Помимо настоятеля, барон — тоже заметная цель, — напомнил Рошфор.

— Я очень рад, что ты принял все меры предосторожности, — тут же сказал Коннор. — Ты еще можешь являться целью для врагов, но вовсе не я. В их понимании я не более чем обыкновенный трактирный гуляка.

Рошфор кивнул, судя по всему успокоенный словами племянника. Однако он как заботливый отец боялся не столько за себя, сколько за Коннора.

Самому же Коннору его рассуждения отнюдь не казались убедительными. Поври, сумевший пробраться в монастырь в столь напряженное время, причем буквально сразу после отъезда этого жуткого Маркворта и его своры — такое для Коннора было слишком простым объяснением. Глядя на покалеченное лицо главного дядиного защитника, молодой аристократ ощущал все большее беспокойство.

— Я хочу, чтобы ты оставался в Чейзвинд Мэнор, — сказал Рошфор.

Коннор покачал головой.

— Не могу, дядя. У меня дела в городе. К тому же я провел немало месяцев в сражениях с поври. Не бойся за меня.

С этими словами он дотронулся до ножен, в которых находился его верный Защитник.

Рошфор пристально и долго глядел на молодого Билдебороха. Уверенность и храбрость — эти качества он больше всего ценил в своем племяннике. В молодости он сам был очень похож на Коннора: сиживал в тавернах, захаживал в бордели и сполна наслаждался каждым мгновением жизни, не исключая опасных ее сторон. Какая ирония судьбы, думал он, что теперь, постарев и утратив былой интерес к радостям жизни, он вынужден больше заботиться о собственной безопасности. А его племянник, которому есть что терять, почти не думает о возможной угрозе, считая себя неуязвимым и бессмертным.

Барон засмеялся и отказался от мысли удержать Коннора при себе; ведь в таком случае Коннор лишился бы тех качеств, которые он так ценил в племяннике.

— Возьми хотя бы одного из моих солдат, — предложил он в качестве компромисса.

Коннор снова решительно покачал головой.

— Вот тогда меня действительно будет легче выследить, — возразил он. — Пойми, дядя, я хорошо знаю город. Знаю, где добыть сведения и где спрятаться.

— Сдаюсь! Сдаюсь! — со смехом воскликнул барон. — Но знай, на тебе лежит ответственность не только за свою жизнь.

Рошфор Билдеборох поднялся с большей легкостью, нежели садился, и, обойдя вокруг стола, несколько раз сильно потрепал Коннора по плечу. Затем своей могучей рукой он обнял племянника за шею.

— Ты живешь в моем сердце, мальчик, — с чувством произнес барон. — Если тебя постигнет участь Добриниона, знай, что это разобьет его, и я умру.

Коннор верил в искренность каждого дядиного слова. Он крепко обнял барона, потрепал по плечу, затем решительным шагом вышел из кабинета.

— Вскоре он будет вашим бароном, — сказал Рошфор солдату.

Тот вытянулся по стойке смирно и кивнул, явно одобряя выбор.

— Открой крышку.

— Но, господин Коннор, я не вижу причины нарушать покой усопшей, — ответил монах. — Брат Талюмус, старший по званию в нашем монастыре, благословил гроб…

— Открой крышку, — повторил Коннор, сверля молодого монаха неотступным взглядом.

Тот продолжал колебаться.

— Может, привести сюда моего дядю?

Монах закусил губу, но угроза подействовала, и он склонился, чтобы снять деревянную крышку. Еще раз оглянувшись на решительно настроенного Коннора, монах сдвинул крышку. В гробу лежала женщина. Синева покрывала ее мертвое лицо.

К ужасу монаха, Коннор взял покойницу под мышки, поднял и перевернул труп. Он внимательно разглядывал женщину, безразличный к тяжелому запаху.

— Ее ранили? — спросил он.

— Захлебнулась, — объяснил монах. — В лохани, да еще и вода была горячей. Поначалу у нее все лицо было красным, но сейчас лицо стало бескровным и безжизненным.

Коннор осторожно перевернул покойницу на спину и отошел, кивком показав монаху, чтобы закрыл гроб. Потом он поднес руку ко рту и стал водить ногтем большого пальца между зубов, пытаясь разобраться, в чем дело. Монахи Сент-Прешес очень обрадовались, когда он появился у монастырских ворот. Он знал, что они ошеломлены и испуганы убийством их настоятеля и присутствие столь важного представителя барона Билдебороха помогло им хоть как-то прийти в себя.

Осмотр спальни Добриниона почти не дал Коннору никаких подсказок. Оба трупа по-прежнему находились здесь: тело настоятеля монахи тщательно обмыли и уложили на постель, а мертвого поври оставили лежать там, где его обнаружили. Вопреки стараниям отмыть спальню в ней по-прежнему осталось немало следов крови. Превозмогая душевные муки, монахи подробно описали Коннору сцену борьбы, которая, как они представляли, произошла между настоятелем и поври. По их словам, настоятель, скорее всего, был застигнут врасплох во время сна. Вначале поври несколько раз ранил его. Горловая рана оказалась смертельной, но все равно храбрый Добринион сумел добраться до стола и схватить свой ножик.

Как горды были монахи, что их настоятель сумел отомстить убийце!

Однако Коннору, имевшему опыт сражения с поври, показалось странным, как это настоятелю удалось одним ударом хлипкого ножичка уложить эту тварь наповал. Не менее странным было и то, что Добринион с перерезанным горлом каким-то образом сумел подобраться к столу. Понимая, что в предсмертной схватке может быть всякое, Коннор оставил свои мысли при себе. Он просто кивнул и кратко высказал свое восхищение мужеством Добриниона.

Спросив о том, как поври удалось проникнуть в монастырь, Коннор узнал о второй жертве — несчастной кухарке, на которую поври напал в кухне. Для монахов все же оставалось загадкой, каким образом нападавший оказался в кухне. Дверь, через которую он проник, имела магическую защиту от доступа извне и практически сливалась с кирпичной стеной здания. Либо глупая кухарка вошла в сговор с поври, либо, что более вероятно, тот ее одурачил, и она впустила карлика в кухню. Других объяснений у монахов не было.

Такое тоже было вполне допустимо, хотя и с определенной натяжкой. Однако после того, как Коннор осмотрел покойницу и не обнаружил никаких телесных повреждений, его подозрения значительно усилились. Но и здесь он промолчал; лишившиеся настоятеля монахи мало чем могли ему помочь.

— Несчастная, — только и пробормотал Коннор, поднимаясь вместе с монахом из подвала.

Ниже располагалось то самое подземелье, где держали семью Чиличанк, о чем Коннор постоянно себе напоминал.

— Ваш дядя поможет нам защитить монастырь от угрозы новых вторжений? — спросил монах, ожидавший их в часовне.

Коннор спросил пергамент и перо и быстро написал прошение о помощи.

— Отнесите это в Чейзвинд Мэнор, — велел он монахам. — Можете не сомневаться: семейство Билдеборох сделает все, что в его силах, для обеспечения безопасности Сент-Прешес.

Он простился с монахами и пошел по палмарисским улицам, вслушиваясь в разговоры людей. Возможно, здесь, в средоточии слухов и домыслов, он отыщет истину.

Вопросы, теснившиеся в сознании Коннора, не давали ему покоя весь день. Зачем поври понадобилось нападать на Добриниона, который почти не имел отношения к войне? Правда, горстка монахов Сент-Прешес участвовала в битвах на севере, но они не задавали тон ни в одном из боев. Монахи занимались преимущественно врачеванием раненых, и потому маловероятно, чтобы какие-либо действия Добриниона могли толкнуть поври на столь дерзкое нападение.

Единственным объяснением, которое удалось построить Коннору, было следующее: по слухам, монашеский караван прибыл в Палмарис с севера, где им пришлось сражаться с поври и уничтожить немало этих тварей. Сами того не желая, монахи сделали Добриниона предметом для отмщения.

Однако, пообщавшись с Марквортом, Коннор не верил в подобное развитие событий. Всякий раз, когда он воскрешал в памяти детали увиденного или пытался делать выводы, внутри у него эхом отдавалось: «слишком уж гладко».

Вечером Коннор направился в таверну «У доброго друга». Накануне он убедил Дейнси вновь открыть заведение. Когда хозяева вернутся, объяснил он, им не понравится, что дела пришли в упадок. Правда, сам он не верил, что семья Чиличанк когда-нибудь вернется в Палмарис… Трактир бурлил; только и разговоров было о том, что случилось с настоятелем Добринионом и кухаркой Келли Ли. Коннор хранил молчание, предпочитая слушать. Он пытался выудить в этом море слухов хоть какие-то мало-мальски достоверные и важные сведения, но не мог. Коннор изо всех сил стремился не привлекать к себе внимания, однако завсегдатаи часто его узнавали и приставали с расспросами. Им казалось, будто он, человек благородного происхождения, непременно знает больше, чем они.

На все расспросы Коннор лишь улыбался и качал головой:

— Я знаю ровно столько, сколько услышал, придя сюда.

Бесцельно тянулся вечер. Раздосадованный Коннор прислонился к стене и прикрыл глаза. Дрема его продолжалась до тех пор, пока кто-то из сидящих рядом не произнес слово «новички». Значит, в трактире появились люди, которых прежде здесь не видели.

Коннор встрепенулся и повернул голову. У входа он увидел двоих: одного крепкого и рослого, другого невысокого и тощего. Походка и манеры обоих выдавали в них хорошо обученных воинов. У Коннора округлились глаза. Он узнал этих людей и увидел, насколько нелепо сидит на них крестьянская одежда.

Куда же они дели свои сутаны?

От одного взгляда на Юсефа Коннор ощутил боль в почках. Вспомнив свою недавнюю встречу с этими монахами, племянник барона посчитал благоразумным скрыться в толпе. Но вначале он махнул Дейнси, стоявшей за стойкой, подзывая ее к себе.

— Узнай, что им надобно, — велел он, указывая на переодетых монахов. — И скажи им, что уже целая неделя, как я не показывался в трактире.

Дейнси кивнула и вернулась на свое место, а Коннор стал пробираться к боковой стене. Как он и предполагал, монахи направились к стойке. Коннор хотел услышать, о чем они будут говорить с Дейнси, но их слова тонули в гуле голосов.

И вдруг Дейнси (ну что за прелесть!) повысила голос и почти крикнула:

— Откуда я знаю, он уже целую неделю не показывался здесь!

Подозрения Коннора оправдались: монахи разыскивали его, и нетрудно было догадаться зачем. Теперь он понял, почему на теле Келли Ли не было ранений. Насколько Коннор знал, ни один поври не упустит случая окунуть свою шапку в человеческую кровь, но у этих «поври» не было шапок.

Он решился бросить мимолетный взгляд на Дейнси. В ответ девушка посмотрела на него краешком глаза, а затем «ненароком» задела рукой воротник кофты. Кофта распахнулась, и все, кто был поблизости (включая и монахов), обернулись в сторону Дейнси.

Молодец девчонка, — подумал Коннор и, воспользовавшись замешательством, начал пробираться к выходу. Но одолеть двадцать футов пространства, битком набитого посетителями, было не так-то легко. Прошло не менее минуты, прежде чем ноздри Коннора ощутили солоноватый запах палмарисской ночи, а глаза увидели ясное ночное небо.

Он оглянулся на трактир: судя по возгласам и движениям в толпе, кто-то пробирался к выходу. Коннор и так знал, кто это. Если монахи уловили ответный взгляд Дейнси, они поняли, куда им двигаться дальше. Коннор забежал за угол трактира и оглянулся на дверь.

Так оно и есть: Юсеф и Данделион выбрались из заведения на улицу.

Коннор бросился бежать по переулку. В мозгу лихорадочно крутились мысли. Не теряя времени, он выбрался из канавы, влез на крышу и замер, распластавшись на животе. От удивления он даже замотал головой: монахи уже заворачивали за угол. Тогда он тихо отполз от края крыши.

Отсюда небо казалось совсем близким. Внизу блестели огоньки Палмариса. На какое-то мгновение Коннор словно выпал из времени. Когда-то это место было любимым местом Джилл, где она пряталась от всего мира. Она часто приходила сюда посидеть наедине со своими мыслями и разобраться в событиях, которые были чересчур сложны и тяжелы для ее юного неокрепшего ума.

Лязг металла отвлек его от мыслей о Джилл. Один из монахов, по-видимому Юсеф, полез на крышу.

Коннор метнулся к дальнему концу крыши и перескочил на крышу соседнего дома. Там он полез по скату вверх, перебрался на другую сторону и соскользнул к самому краю. Ухватившись за выступ крыши, Коннор спрыгнул на землю. Теперь он побежал со всех ног, подгоняемый страхом. Он бежал и думал о Джилл и о том безумии, что неожиданно вторглось в его привычный мир.

Настоятель Добринион убит. Убит! И поври здесь ни при чем.

Нет, его убили эти двое — прихвостни Далеберта Маркворта, главы всей Абеликанской церкви. Маркворт приказал убить Добриниона, потому что тот оказал ему сопротивление. Теперь убийцы настоятеля шли по следу Коннора.

Чудовищность происходящего наконец-то со всей силой обрушилась на Коннора, и от рассуждений, неожиданно выстроившихся в одну четкую линию, он едва не споткнулся на бегу. Куда теперь? Под защиту стен дворца?

Коннор отбросил эту мысль, опасаясь навлечь беду на дядю. Если Маркворт сумел разделаться с Добринионом, может ли теперь кто-нибудь, включая барона, чувствовать себя в безопасности? Коннор понимал: монахи — могущественные враги. Даже если бы все полки королевской армии вдруг обратились против него, они и то были бы менее опасны, чем монахи Абеликанской церкви. Да, отец-настоятель во многом обладает большей властью, чем сам король, и не последнюю роль в этом играют таинственные магические способности, о которых Коннор почти не имел представления.

Это немыслимо: Маркворт приказал (приказал!) убить Добриниона. Тяжесть случившегося глубоко задела все чувства молодого Билдебороха, заставляя его лихорадочно искать выход.

Коннор понимал: прятаться в городе бесполезно. Эти двое (а может, их больше?) — профессиональные убийцы. Они все равно найдут и убьют его.

Коннор отчаянно нуждался в ответах, и ему вдруг показалось, что он знает, где сможет их получить. К тому же не только он находился в опасности и являлся живой мишенью для гнева Маркворта.

Коннор повернул к Чейзвинд Мэнор, миновал ворота и оказался во дворе, но во дворец не пошел, а свернул к конюшне. Там он быстро оседлал Грейстоуна — свою любимую пегую охотничью лошадь с длинной белой гривой, сильную и выносливую. Еще до полуночи Коннор покинул Палмарис, выехав из города через северные ворота.