"Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов" - читать интересную книгу автора (Фроянов Игорь Яковлевич)

вечем. Сын Мономаха прошел также через избрание, о чем можно судить по
словам новгородского летописца: "Преставися Володимирь великыи Кыеве, сын
Всеволожь; а сына его Мьстислава посадиша на столе отци". А через два
десятилетия князья садятся в Киеве уже "на всей воли" киевлян 51).
Случалось, конечно, князья захватывали киевский стол с помощью силы. Но
"кияне" с ними плохо уживались, ожидая удобного момента, чтобы выдворить из
города неугодных правителей. Ко времени призвания в Киев Владимира Мономаха
в общественном сознании киевлян созрела идея о вечевом избрании князей как
естественном и законном способе их замещения. Она вошла в противоречие с
принципом, выработанным князьями в 1097 г. на Любечском съезде: "Кождо да
держить отчину свою" 52). Договоренность князей осталась пустым звуком.
Возобладало народное призвание, борьба за утверждение которого велась не
только на вечевых площадях, но и на страницах летописей. Чтобы оправдать
новьш порядок, надо было освятить его стариной. Легенда о призвании варягов
хорошо подходила для этого. По Рыбакову, "было не так уж важно", что "место
действия переносилось из древнего Киева в окраинный Новый город" 53).
Наоборот, для киевских идеологов очень важно было то, что события начинались
в Новгороде, куда прибыли "призванные" князья и откуда потом они перебрались
в Киев. Только таким образом удалось бы показать пришлость князей, стороннее
происхождение княжеской власти в Киеве. Для этого также потребовалось
затушевать местную княжескую династию, ведущую родословие от Кия, что и было
сделано в сцене появления Аскольда и Дира в Киеве: "И поидоста по Днепру, и
идуче мимо и узреста на горе градок. И упрощаста и реста: "Чий се градок?"
Они же реша: "Была суть 3 братья, Кий, Щек, Хорив, иже сделаша градоко сь, и
изгибоша, и мы седим род их платяче дань козаром". Аскольд же и Дир остаста
в граде семь, и многи варяги съвокуписта, и начаста владети польскою землею"
54). Рассказ построен так, что Киев выглядит городом без князя, почему
Аскольд и Дир просто остаются в нем, не совершая переворота и захвата
власти. Отсутствие княжеской власти в городе подчеркивается здесь
лексически: Киев, собственно, не "город", а "градок", то есть неполноценный
город.
Под пером летописца княжеская власть в Киеве оказывается не только
пришлой, но и запятнанной кровью: Олег, приплывший из Новгорода, коварно
убивает Аскольда и Дира, садясь на княжение. По этике древнерусского
общества времен составления Повести временных лет такое средство вокняжения
являлось безнравственным, противоречащим христианским заповедям и морали.
Итак, для того, чтобы провозгласить право вечевого приглашения и
избрания князей, киевскому летописцу пришлось отказаться от идеи исконности
и непрерывности княжеской власти в Киеве с незапамятной поры 55), а также
бросить тень на ее "учредителей". Конечно, эту идеологическую акцию нельзя
назвать прокняжеской. Она была предпринята в соответствии с потребностями
киевской общины, что вполне естественно, ибо доминантой социальной жизни
являлась община, а не князь или элитарная верхушка. Взгляд на летописцев как
на проводников феодальной идеологии, интересов князей, бояр и высших
иерархов церкви, широко распространенный в современной исследовательской
литературе, представляется однобоким, отчасти даже поверхностным. Выдающийся
знаток истории русского летописания М. Д. Приселков говорил: "Самые первые
летописные своды Киева XI в. дают нам возможность глубже заглянуть чрез них
в социальную жизнь, поскольку эти летописные своды отражали точку зрения
управляемых, а не правителей" 56). Полагаем, "точка зрения управляемых"