"Вакх Сидоров Чайкин, или Рассказ его о собственном свое" - читать интересную книгу автора (Даль Владимир)

арестантами, как услышал, что один из них отвечал: "Из Комлева". Из
Комлева, с родины моей! Я подумал с минуту и стал сам его расспрашивать, и
сколько помню, один только этот раз во всю службу свою погрешил я заведомо
против присяги своей - каюсь, но не раскаиваюсь. Я спросил: знавал ли он в
Комлеве мещанина Сидора Чайкина или жену его Марью? "Как не знать, -
отвечал он, - годов тому будет с двадцать, я у них сына крестил". - "Какого
сына?" - "Такого сына, как бывают они: Вакха. Сидор в те поры уехал по
торгам, а мне и наказал быть крестным отцом, коли родится у него сын; оно
так и сталось". И комлевский бродяга оказался крестным отцом моим; он
сказал мне, что я родился 1 марта, а отец мой был отдан в солдаты того же
году, во время самой Лебедянской ярмарки - следовательно, около троицы или
покрова, то есть, во всяком случае, позже, летом или осенью. Обстоятельство
это, по-видимому пустое, было для меня довольно важно: если показание
крестного отца моего справедливо, то я не кантонист, не солдат, а свободный
человек.
Проводивши крестного отца своего в кандалах куда следовало и давши ему
целковый на дорогу, я, как воротился, пошел к полковнику и объяснил все.
Там слушали меня с большим участием, полковник сказал, рассмеявшись: "Видно
тебе, брат, чудеса такие на роду написаны, а между тем надобно списаться".
Полтора года после этого случая, всего после четырех лет службы моей и
на двадцать втором в исходе от роду, получил я чистую отставку, как
неправильно записанный на службу. Рад ли я был отставке? - спросите вы. Да
что же мне было делать? Тянуть лямку до прапорщика оставалось мне еще
десять лет; склонность моя влекла меня к наукам, а здесь - конечно, также
наука, да не та. Ходить в замке, во взводе, я выучился, да это меня не
тешило. Итак, в отставку: ружье и ранец в сдачу каптенармусу, а фрак -
подарок доброй полковницы - на плеча. А верите ли, когда пришел я в
амуничник сдавать казенное добро, так ружье свое повертел в руках и
призадумался над ним; кажется, если бы я с ним сходил в славный поход, не
на шутку тяжело было бы с ним расстаться. Преглупым платьем показался мне
теперь наш фрак, даже после солдатской шинели: венгерка, куцая куртка моего
покойного благодетеля, право, гораздо толковее.

Глава VII. От преглупого покроя платья до попутчика

Куда мне деваться теперь и что мне начать, я еще не знал; небольшие
деньжонки у меня были; житье у полковника мне было веселое, ничего не
стоило, и я сначала никуда не торопился. Я тешился вольной волей своей, и
тут мне было хорошо. Полковник и милые хозяйки строили иногда со мною планы
о будущности моей - все это казалось еще далеко впереди. Нет, далеко от нас
только прошлое.
Ученица моя, о которой я упомянул выше, была меньшая свояченица
полковника, Груша. Видно, необыкновенные похождения мои, нынешнее звание,
конечно несогласное со степенью данного мне образования, и другие
обстоятельства и случайности возбудили в ней живое ко мне участие. Как
девица военная, она привыкла и ко всему быту этого сословия, к
подчиненности солдат ее полка, к услужливости их - но такой солдат, как я,
ей, конечно, еще не попадался; немножко живое воображение ее расписало ей
взаимное положение наше красками романическими; я был молодец вовсе
неопытный по этой части и, коротко сказать, ничего не думал и ни о чем не