"Кошки в мае (Кошки в Доме #2" - читать интересную книгу автора (Дорин Тови)

сразу его подобрали. Нос-кнопочка был весь в крови, а еще он растянул заднюю
лапу и несколько дней хромал, но после нескольких минут отчаянного визга он
успокоился, выпил чайную ложку коньяка с водой, делая вид, что терпеть не
может эту дрянь, но знает, что она полезная, - и решил остаться в живых.
Его следующая эскапада была по-настоящему эффектной. Привычка ложиться
за едой в размазню привела к тому, что шерсть у него на голове слиплась от
сахара в твердую шапочку, которая так блестела, что казалось, он спрыгнул с
рекламы брильянтина. Мы несколько раз пытались смыть эту нашлепку, но она не
поддавалась. Блонден часами старался расчесать шерсть коготками, и с таким
упорством (хотя и тщетно атаковал колтун), что, пожаловался Чарльз, он и сам
то и дело машинально запускает пятерню в свою шевелюру. В конце концов
терпение Блондена иссякло, и в наше отсутствие он выдрал колтун с корнями.
Когда мы вернулись домой, он вылез из корзинки поздороваться с нами
чрезвычайно гордый собой и совершенно лысый.
Это было еще до дней Юла Бриннера, и мы страшно его стыдились. Гости
постоянно справлялись о нем, и было крайне неприятно показывать им белку,
словно траченную молью. Прошло несколько недель, прежде чем шерсть отросла и
сморщенная розовая тонзура, смущавшая всех, кроме самого Блондена, наконец
исчезла и он вновь стал похож на нормальную белку. Тем временем период
мягкой пищи был пройден и он наконец мог приобщиться к орехам. Сначала их
приходилось для него колоть, а ему и на мысль не взбредало запасать их на
черный день. И все-таки с самого начала ел он их, соблюдая инстинктивный
ритуал. Как бы ни был он голоден, он сперва тщательно очищал ядро на три
четверти, быстро вращая его в передних лапках, и только потом принимался за
еду.
Он всегда держал ядро за неочищенную часть и никогда, ни в коем случае
не съедал часть, за которую держал ядро. Когда он настолько повзрослел, что
стал сам колоть орехи, то никогда не сбрасывал всю скорлупу целиком, а
оставлял кусок, чтобы держать ядро, не прикасаясь к нему. Ломтики хлеба и
яблок он ел точно так же и всегда бросал часть, которую сжимал в лапках.
Любимым его лакомством были помидоры, - возможно, потому, что первый он сам
стащил из миски на кухонном столе. Их он тоже тщательно очищал, прежде чем
приступить к еде. Но больше всего Блонден обожал чай. К этому выводу он
пришел внезапно, как-то утром за завтраком, сидя на плече у Чарльза. И, не
теряя ни секунды, оттолкнулся от шеи Чарльза и нырнул головой вперед в
чашку, которую тот как раз подносил ко рту.
Чай (к счастью, почти остывший) разлетелся брызгами во все стороны - на
Чарльза, на скатерть, а Блонден выбрался из чашки как из ванны, вытер
мордочку о халат Чарльза, радостно уселся на спинку стула и принялся
вылизываться досуха. С того момента при виде заварочного чайника он бросал
любое свое занятие, и покой за столом можно было обеспечить, только налив
ему полное блюдечко, а уж потом наши чашки. Один раз я забыла, а когда
вернулась, наш миленький лесной сиротка, как упорно называла его бабушка,
стоял на столе на задних лапках перед чайником и оптимистически всовывал
язычок в носик.
К этому времени Блонден превратился во внушительную белку и вполне мог
постоять за себя сам. И лишь одно обстоятельство угрожало его жизни на
воле, - к несчастью, он оказался не редкой красной белкой, на что намекала
его рыжая шерстка, когда мы его нашли, а вырос в великолепную серую и,
значит, стал бы мишенью для первого встречного охотника.