"Неслучайные случайности (Рассказы о великих открытиях и выдающихся учёных)" - читать интересную книгу автора (Азерников Валентин)

Вольта получал электричество без участия живых организмов, только с помощью
металлов, Гальвани получал электричество без участия металлов, только с
помощью различных органов животных. И, следовательно, один из ученых был,
казалось, неправ и должен был, как человек разумный и честный, уступить и
признать правоту другого. Оба этого делать не желали, и оба были, как мы
теперь знаем, неправы. То есть каждый был прав в своих наблюдениях, но
неправ в истолковании опытов противника. Гальвани даже был неправ дважды:
он и в своих-то экспериментах не мог до конца разобраться. Ему
действительно удалось обнаружить в животном наличие электричества; и когда
мы приходим в поликлинику и делаем электрокардиограмму, то перо чертит на
бумаге линии, рожденные слабыми токами нашего сердца. Но Гальвани,
одержимый идеей опровергнуть Вольту во что бы то ни стало, не понял, что
держал в руках. Странно все это: пытаясь отстоять одно открытие, ученые
упорно не замечают другого. Вольта в пылу дискуссии вообще отрицает
существование в организме животных какого бы то ни было электричества. Но
он отрицает чужое открытие. А Гальвани? Обнаружить одно из важнейших
свойств живых организмов и не суметь его верно истолковать, пытаться
обязательно противопоставить одно наблюдение другому, свести их в жестокой
схватке, чтобы одно из них, восторжествовав, похоронило другое,- как это
непростительно такому большому ученому! Ведь если бы и Гальвани и Вольта
смогли отойти от своего спора и не ставить вопрос так узко - или-или, то
электрофизиология родилась бы значительно раньше.
Правда, Гальвани поплатился за свою слепоту. Прежде всего тем, что
другим ученым пришлось дооткрывать его открытие. И если бы не благородство
Вольты, еще при жизни Гальвани настоявшего на том, чтобы электричество,
рождающееся при соприкосновении металлов, называлось именем ученого, его
впервые наблюдавшего, если бы это электричество не стало отныне и навеки
называться гальваническим, то еще неизвестно, осталось ли бы имя болонского
врача написано в физике столь крупными буквами.
Несмотря на умеренность своего характера, Луиджи оказался чрезвычайно
страстным в отстаивании убеждений. Уверен он, что Вольта неправ,- и стоит
на своем, хоть уж и соратников-то под конец не осталось, и все физики
против него. Правда, это скорее упрямство, чем принципиальность, но в 1797
году Гальвани доказал и свою принципиальность. В том году Наполеон, тогда
еще называвшийся генералом Бонапартом, только что завоевавший Северную
Италию, пожелал основать Цизальпинскую республику. В нее входила и Болонья,
город, где Гальвани родился, вырос и работал. Было образовано новое
правительство, и профессуре университета предложили принести ему присягу на
верность. И тут случилось неожиданное: тихий шестидесятилетний профессор,
далекий от политики, вдруг отказался приносить присягу.
Не знаю, что лежало в основе этого акта патриотизма - отчаяние, оттого
что все не ладится под конец жизни, или это обдуманная решимость, но акция
столь известного ученого произвела большое впечатление и нашла
последователей.
Произвела она впечатление, конечно, и на правительство: и профессор
был отстранен от кафедры, которой руководил тридцать семь лет.
Вероятно, Гальвани понимал, чем чревато его непослушание, но или удар
оказался сильнее, чем он рассчитывал, или уж просто не было сил, но бывший
профессор медицины, как пишут историки, "впал в меланхолию". Конечно, если
бы не такое стечение обстоятельств, когда и без работы остался, и к