"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

весть из другого мира и другого времени. Это пугало, ведь мир детства, в
который я вновь погрузился, был вечностью, и я, оторвавшись от него, ощутил
время - длящееся, уходящее, утекающее все дальше. Притяжение того мира было
настолько сильным, что я вынужден был резким усилием оторвать себя от этого
места для того, чтобы не забыть о будущем.
Никогда не забуду это мгновение - будто короткая вспышка необыкновенно
ярко высветила особое свойство времени, некую "вечность", возможную лишь в
детстве. Что это значило, я узнал позже. Мне было десять лет, когда мой
внутренний разлад и неуверенность в мире вообще привели к поступку,
совершенно непостижимому. У меня был тогда желтый лакированный пенал, такой,
какой обычно бывает у школьников, с маленьким замком и измерительной
линейкой. На конце линейки я вырезал человечка, в шесть сантиметров длиною,
в рясе, цилиндре и блестящих черных ботинках. Я выкрасил его черными
чернилами, спилил с линейки и уложил в пенал, где устроил ему маленькую
постель. Я даже смастерил для него пальто из куска шерсти. Еще я положил в
пенал овальной формы гладкий черноватый камень из Рейна, покрасил его
водяными красками так, что он казался как бы разделенным на верхнюю и нижнюю
половины, и долго носил камень в кармане брюк. Это был его камень, моего
человечка. Все вместе это составляло мою тайну, смысл которой я не вполне
понимал. Я тайно отнес пенал на чердак (запретный, потому что доски пола там
были изъедены червями и сгнили) и спрятал его на одной из балок под крышей.
Теперь я был доволен - его никто не увидит! Ни одна душа не найдет его там.
Никто не откроет моего секрета и не сможет отнять его у меня. Я почувствовал
себя в безопасности, и мучительное ощущение внутренней борьбы ушло. Когда
мне бывало трудно, когда я делал что-нибудь дурное или мои чувства были
задеты, когда раздражительность отца или болезненность матери угнетали меня,
я думал об этом моем человечке, заботливо уложенном и завернутом, о его
гладком, замечательно раскрашенном камне. Время от времени, когда я был
уверен, что никто меня не увидит, я тайком пробирался на чердак. Взобравшись
на балку, я открывал пенал и смотрел на моего человечка и его камень. Каждый
раз я клал в пенал маленький свиток бумаги, где перед этим что-нибудь писал
на тайном, мной изобретенном языке. Новый свиток я прятал так, будто
совершал некий торжественный ритуал. Не могу, к сожалению, вспомнить, что же
я хотел сообщить человечку. Знаю лишь одно, что мои "письма" были своего
рода библиотекой для него. Мне кажется, хотя я не очень уверен в этом, что
они состояли из моих любимых сентенций.
Объяснить себе смысл этих поступков я никогда не пытался. Я испытывал
чувство вновь обретенной безопасности и был доволен, владея тем, о чем никто
не знал и до чего никто не мог добраться. То была тайна, которую нельзя было
открывать никому, ведь от этого зависела безопасность моей жизни. Почему это
было так, я себя не спрашивал. Просто было и все.
Владение тайной оказало мощное влияние на мой характер. Я считаю это
самым значительным опытом моего детства. Точно так же я никогда никому не
рассказывал о моем сне: иезуит тоже принадлежал к таинственной сфере, про
которую - я это знал - нельзя говорить никому. Деревянный человечек с камнем
был первой попыткой, бессознательной и детской, придать тайнам внешнюю
форму. Я был поглощен всем этим и чувствовал, что должен попытаться это
понять, но не знал, что на самом деле хотел выразить. Я всегда надеялся, что
смогу найти нечто такое (возможно, в природе), что даст мне ключ от моей
тайны, прояснит наконец, в чем она заключается, т.е. ее истинную суть. Тогда