"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

Я терпеть не мог ходить в церковь. Исключением было Рождество. Мне
очень нравилась рождественская песенка "Это день, сотворенный Господом". А
вечером, конечно, была рождественская елка. Рождество было единственным
христианским праздником, которому я от души радовался, к остальным же был
равнодушен. Еще как-то привлекал меня сочельник, хотя он явно стоял на
втором месте. Но в адвентах было нечто дисгармоническое, нечто, связанное с
ночью, штормами, ветром и темнотой дома - то, что шепталось, что казалось
сверхъестественным.
Теперь я вернусь к открытию, которое сделал, общаясь с моими
деревенскими школьными друзьями. Я обнаружил, что они отрывали меня от
самого себя, с ними я был не таким, как дома. Я принимал участие в их
проказах и даже сам придумывал их, что дома никогда не пришло бы мне в
голову (так мне казалось, по крайней мере). Тем не менее я прекрасно знал,
на что способен. Я думал, что изменился под влиянием моих друзей. Они
каким-то образом уводили меня в сторону от самого себя или принуждали быть
не таким, каким я был в действительности. Влияние этого более широкого, не
только родительского мира казалось мне сомнительным, едва ли не
подозрительным, и чем-то, пусть не отчетливо, но враждебным. Все более
сознавая яркую красоту наполненного светом дневного мира, где есть
"золотистый солнечный свет" и "зеленая листва", я в то же время чувствовал
власть над собой неясного мира теней, полного неразрешимых вопросов. Моя
вечерняя молитва была своего рода ритуальной границей: она, как положено,
завершала день и предваряла ночь и сон. Но в новом дне таилась новая
опасность. Меня пугало это мое раздвоение, я видел в нем угрозу своей
внутренней безопасности.
Мне впоминается также, что в это время (от семи до девяти лет) я любил
играть с огнем. Наш сад был обнесен каменной стеной, в кладке которой, между
камнями, образовались углубления. В одном из таких углублений я вместе с
другими мальчиками часто разводил маленький костер. Его нужно было
поддерживать, и мы все вместе собирали для него ветки. Однако никто, кроме
меня, не имел права поддерживать этот огонь. Другие могли разводить огонь в
других углублениях, и эти костры были обычными, они меня не волновали.
Только мой огонь был живым и священным. Это на долгое время стало моей
излюбленной игрой.
У стены начинался склон, на котором я обнаружил вросший в землю большой
камень - мой камень. Часто, сидя на нем, я предавался странной
метафизической игре, - выглядело это так: "Я сижу на этом камне, я на нем, а
он подо мною". Камень тоже мог сказать "я" и думать: "Я лежу здесь, на этом
склоне, а он сидит на мне". Дальше возникал вопрос: "Кто я? Тот ли, кто
сидит на камне, или я - камень, на котором он сидит?" Ответа я не знал и
всякий раз, поднимаясь, чувствовал, что не знаю толком, кто же я теперь. Эта
неопределенность сопровождалась ощущением странной и чарующей темноты,
возникающей в сознании. У меня не было сомнений, что этот камень тайным
образом связан со мной. Я мог часами сидеть на нем, завороженный его
загадкой.
Через тридцать лет я вновь побывал на этом склоне. У меня уже была
семья, дети, дом, свое место в мире, голова моя была полна идей и планов. Но
здесь я неожиданно снова превратился в того ребенка, который зажигал полный
таинственного смысла огонь и сидел на камне, не зная, кто был кем: я им или
он мной? Я подумал о своей жизни в Цюрихе, и она показалась мне чуждой, как