"В омут с головой" - читать интересную книгу автора (Март Михаил)

ГЛАВА III

Известие об аресте Лели настолько парализовало его волю, что он не смог задать майору ни одного вопроса. Только на следующее утро, когда он очнулся от ночной пьянки, в его памяти неожиданно всплыли слова Прошкина, сказанные перед уходом:

— Я понимаю твое состояние, Антон. Ты отличный парень, тебя уважает весь город, и теперь эта стерва испачкала честный дом и твое доброе имя. Все, что я могу для тебя сделать, -это дать возможность твоему адвокату в течение недели предъявить нам веские аргументы в пользу ее невиновности.

Странное предложение поступило от майора. В городе нет людей с профессией адвокат. Но разве можно сомневаться в информированности Прошкина! Он никогда не говорит того, чего не знает, и уж тем более не дает пустых советов. Это могло означать только одно: майор имел в виду Зимина. Другого «своего адвоката» в природе не существовало. И если бы Зимин уехал, Прошкин первым узнал об этом.

Скрыть такую новость, как убийство, в городе невозможно. Прошкин правильно сказал: «Эта стерва испачкала твое имя». Каждый теперь будет указывать на него пальцем, и очень немногие — сочувствовать. Если происходят противоправные действия, здесь страдают все. Тут же вводится запрет на продажу алкоголя, выезд за территорию города, закрываются увеселительные заведения, прекращается вещание центральных телеканалов на город. Так длится до тех пор, пока не закончится следствие. И народ звереет, горожане начинают ненавидеть преступника. Этого мэр и его приспешники, собственно, и добиваются. Вот почему самые страшные приговоры публика встречает аплодисментами. Если преступника оправдают, местное население устроит ему самосуд, порвет на куски. Только вот историй с оправданием никто не помнил за время существования Тихих Омутов. Был случай попытки побега из-под следствия шестерых грабителей, укравших иконы из единственного храма. Залетные дуралеи не поняли, куда попали. Город поднялся на ноги: с фонарями, факелами, охотничьими ружьями, собаками все бросились в погоню. И догнали. Майор даже не вмешивался, а лишь наблюдал, как волкодавы рвали безбожников.

На следующий день на площади состоялся митинг, где мэр поблагодарил население за бдительность и организованность. О самосуде никто не проронил ни слова. В стае появилась паршивая овца, ее свои же загрызали — это приветствовалось. На что способно население, тихое и улыбчивое с виду, Антон знал. Народу хватало хлеба, но имелся дефицит зрелищ, и коли власти ослабляли вожжи, то происходило то, о чем запоминали на долгие годы.

Все это Антон понимал и мог предвидеть. Даже если кто-то докажет невиновность Лели, как после этого вывезти ее из города целой и невредимой? Человек, знающий о здешних законах и традициях не понаслышке, не может уйти из зоны обиженным. Только рьяным сторонникам режима позволяется раз в год ездить в Сочи, да и то в определенные санатории, где за ними приглядывают.

Но Бартеньев знал главное — его жена не убивала Лугового, и чтобы защитить ее, придется идти на все. В конце концов, ему ничего не останется, как самому признаться в убийстве. Какая бы Лелька ни была, она невиновна, и страдать ей не за что.

Антон подошел к телефону, долго думал, потом снял трубку и набрал номер коммутатора: если ты не знаешь, как тебе позвонить в то или иное место в городе, тебя свяжут телефонистки. Милый девичий голосок что-то невнятное пропел на другом конце провода.

— Милочка, не могла бы ты соединить меня с администратором гостиницы «Кедр»?

— Минуточку.

Прошло немного времени, он услышал мужской ленивый голос и спросил:

— Скажите, у вас остановился Кирилл Зимин?

— У нас.

— Я могу с ним связаться? Это из автомастерской звонят.

— Он уехал на пляж. Раньше вечера мы его не ждем. Что-то передать?

— Спасибо. Я подгоню его машину к гостинице. Часов в семь вечера.

Еще одна убийственная новость! Зимин в городе. Может, он и не уезжал никуда? Ну конечно. На чем он мог уехать? Никита сказал, что поймал шантажиста и тот с испуга раскололся. Но он говорил об одном человеке, а не о двоих. И почему он поверил своему собственному бреду об аферистах-гастролерах? Сам придумал и тут же возвел это в ранг истины. А если они порядочные люди? Ведь он именно так думал поначалу. И всегда верно оценивал человека, стоило глянуть тому в глаза и услышать несколько слов. Так мало того, что он их превратил в собственном воображении в аферистов, он и в своей интуиции засомневался. Глупо. Да и Агеева понять можно. Он раскололся не из-за слабости. Если Никита взял его в тиски, как вчера ночью Антона, то выбор стоял между жизнью и смертью. Значит, обвинять Агеева в предательстве глупо. А в чем он может обвинить Зимина? Если бы Кирилл захотел присвоить деньги, то давно уже грелся бы на солнышке Багамских островов, а не на берегах сибирской реки. Агеев на следующий день после ограбления был очень приветлив, они обо всем договорились. Значит, деньги Зимин передал. Просто Агеев сумел их переправить отдельно и этим спас себя от смерти. Найди Никита деньги в машине, вопрос решился бы сам по себе и выдавать никого не пришлось бы.

Не имело смысла дальше ломать себе голову, вечером все прояснится.

Зимин вернулся в гостиницу в шесть вечера. За эти дни он успел неплохо загореть, проводя все время под палящим солнцем. Настал период обострения событий, и он это прекрасно понимал. Конечно, он не догадывался, чем вся возня может закончиться, но решил, что следует на время отойти в сторону и не мозолить глаза местным властям.

Он не ошибся в своих прогнозах. Любое сотрясание воздуха в таком тихом малонаселенном городке не может не родить ответного движения. Раз колокол ударил, то жди пожара или урагана. Слишком большая наэлектризованность витает в воздухе. Без молнии тут не обойтись. Стать свидетелем — значит участником, а такой оборот его не устраивал. Он решил пустить дело на самотек и отстраниться.

Результат оказался непредсказуемый, но какой уж есть, тут он ни при чем. Взрывная волна откатилась не в ту сторону. Ветер сменился. На пляже, ближе к обеду, он заметил некоторое волнение, словно слабый ветерок поднял рябь в застоялой воде. Прислушивался к шепоту соседей и узнал об аресте Елены Бар-теньевой и о гибели Никиты Лугового. Неожиданный поворот событий. Что он мог ему сулить? Пока ничего. Одно приятно, первый удар Антону нанесен. Это уже хорошо. Чем больше. судьба будет хлестать тихоню с кровавыми руками, тем лучше. Скоро дело дойдет до того, что Антон пожалеет о своем побеге из колонии. Ему и на том свете не будет покоя. Но для начала надо дать ему возможность ощутить ад на земле. Он это заслужил.

Портье сообщил, что приходили из автомастерской и машину подгонят к гостинице в семь вечера.

Отлично. Значит, Бартеньев засуетился, мечется, ищет выход. Он одинок и беспомощен, растерян и подавлен. Самое время подлить масла в огонь. Пусть его душа вспыхнет ярким пламенем. Пора парня окончательно сломать.

Кирилл поднялся к себе в номер, надел хороший костюм и, уходя, сказал администратору:

— Сам понимаешь, старик, как тяжело без хорошей компании. Пойду прогуляюсь на Седьмую улицу, в «Красный фонарь».

Портье расплылся в улыбке:

— Понравилось?

— Ну, я же еще не в том возрасте, чтобы забыть, как выглядят женщины без одежды.

— А как же машина?

— Пусть парень, который ее пригонит, подъедет прямо туда. Его ко мне проводят. Там я с ним и расплачусь. А за услуги получит на чай.

— Хорошо, я передам.

Зимин знал пунктуальность Антона и мог с точностью до минуты рассчитать его появление в «Красном фонаре».

Элегантная мадам из заведения встретила его улыбкой:

— Очень рада вновь видеть вас. Хотите хорошо провести время?

— Могу я заполучить в прокат ту же куколку? Она произвела на меня большое впечатление.

— Уверены?

— Сегодня никто ни в чем не уверен. Давно уже не слышал ни от кого слова: «Я уверен». Коротко и понятно. Нет, сегодня все вокруг, особенно политики, «глубоко убеждены». Боюсь, каждый из них и дома фиглярничает, говоря жене перед сном, что глубоко убежден, будто хочет спать. Я же спать не хочу. Уверен в этом.

— Поднимайтесь в девятую комнату, девушка сейчас придет.

— Шампанское, бокалы и фрукты.

— Разумеется.

Зимин сделал три шага к лестнице и оглянулся:

— Кстати. Тут меня может спросить один тип. Пусть пройдет.

— Две женщины и мужчина — без проблем. Двое мужчин и одна женщина у нас не практикуется.

— Нет, он не участник. Я должен отдать ему деньги, а он подгонит мою машину ко входу.

— Тогда другое дело.

В семь часов в дверь постучали. Зимин крикнул: «Войдите». Антон вошел.

На кровати лежали двое обнаженных. Барте-ньеву показалось, что кто-то выстрелил ему в затылок. Он едва устоял на месте — мужчину обнимала Маша. Кто был этот мужчина, не имело значения, но Антон знал, кем для него была Маша, чем она сейчас занималась и в каком месте находилась данная комната.

Увидев Бартеньева, девушка вскрикнула. Антон выскочил из номера.

Он бежал без оглядки, не зная куда и зачем, ветер дул в лицо, прохожие шарахались в стороны.

Сколько прошло времени, он не знал. Над головой светила луна, волны реки бились о камни. Антон не умел плакать, но теперь это получилось как-то само собой, в его глазах стояли слезы. Было очень тяжело, даже больно, но, что удивительно, он ни о чем не думал — мысли отсутствовали, мозг будто отключился.

Ближе к утру Антон вдруг почувствовал облегчение. Странное облегчение, похожее на избавление от тяжелой ноши, которую он тащил в гору, а вершина горы пряталась за облаками. Он поднялся с земли и побрел домой.

Только дойдя до ворот дома, он понял, что ношей, потерянной в пути, были его мечты.

Адвокат приехал в гараж рано утром, чтобы расплатиться за ремонт и поблагодарить мастера за отремонтированный автомобиль.

Бартеньев выслушал благодарность молча, потом сказал:

— Я сделал все, что умею и могу. Надеюсь, нареканий не будет. Если вы не очень торопитесь, то хотел бы воспользоваться вашим профессионализмом и навыками.

— Вам нужен адвокат? — Зимин сделал удивленное лицо. — Здесь? В этом городе?

— Майор Прошкин дал неделю для сбора информации, способной оправдать мою жену. Ее обвиняют в убийстве. Она не виновата. Ночью, когда произошла трагедия, Леля мирно спала в своей комнате.

Зимин почесал затылок, хмыкнул и предложил продолжить разговор в закусочной напротив. Бартеньев согласился.

Валерий Палыч подал им кофе и вернулся к телевизору, где вещал только местный канал.

— Что вы хотите, Антон?

— Защитить невинного человека.

— Ваши показания они не учтут. Вы муж и вам ничего не остается, как убеждать правосудие, которого здесь нет по определению, в том, что жена мирно спала дома всю ночь.

— Да, майор мне об этом говорил.

— Кто убит?

— Никита Луговой.

— Как я догадываюсь, это тот человек, который достал для вас деньги?

— Я выудил их у него путем шантажа.

— Понятное дело, не в долг же он вам отвалил такую сумму до ближайшей получки. Что они имеют против вашей жены?

— Майор сказал, будто есть неопровержимые улики. Он зря ничего не скажет.

Адвокат несколько минут помолчал, отпил кофе, закурил и продолжил:

— Попробовать, конечно, можно, но в позитивный результат я не верю. Гиря весов переместится не в вашу пользу. В итоге вы окажетесь на ее месте. Хорошо ли это? Теперь, когда вас ждет блестящая карьера в Москве, новые документы, свобода… Пришло время покинуть кошмарное болото, пока оно и вас не засосало в тягучую трясину. Уезжайте, пока еще не поздно. Время работает против вас. Через пару-тройку дней вы окажетесь в столице и почувствуете себя свободным. А через месяц где-нибудь на берегу Мексиканского залива или в Акапулько, нежась на желтом песочке, будете вспоминать эту дыру как кошмарный сон. Думаю, что даю вам самый лучший совет с точки зрения профессионала.

— Моя жена не убивала Лугового, и она не должна страдать за чужие грехи. Это не справедливо. Так нельзя. Ее казнят, а я буду греться на солнышке.

«Ишь, какой праведник нашелся, — подумал Зимин. — Тоже мне, рьяный сторонник справедливости. Почему же сам не хотел искупить свою вину в тюряге за убийство малолетки! Сбежал и спрятался от возмездия. Теперь праведником решил стать».

— Если вы останетесь, это будет равносильно приговору самому себе. Властям нужен виновник преступления, и если они освободят нишу убийцы, выпустив одного, то тут же заменят ее другим. Свято место пусто не бывает.

— Вы не хотите мне помочь?

— Не вам, Антон, а вашей жене, которую вы терпеть не могли. Вам я этим могу навредить.

— Как получится. Речь идет не обо мне.

— Хорошо. Я сегодня же поговорю с майором и выясню, какими материалами он обладает. Если улики неопровержимы, я не стану мешать местному правосудию. Если у них есть бреши, провальные моменты в деле, я возьмусь ей помочь.

— Спасибо. Я очень рассчитываю на вас. — Антон встал и вышел из закусочной.

Поведение Бартеньева Зимину казалось слишком странным. Чего-то он не понимал. Где-то просчитался. Он направлялся в гараж с уверенностью, что Антон уедет из города вместе с ним. Его уже ничто не могло держать здесь, и оставаться было глупо. Потаскуха жена угодила за решетку, охотник за шантажистом сдох. Туда ему и дорога. Даже та девчонка, которую он постоянно поджидал у школы, при виде которой краснел, как влюбленный пятиклассник, и та оказалась стандартной проституткой из публичного дома. Ну что, скажите на милость, может держать человека в таком разгульном шабаше, сатанинском вертепе? Не ровен час, самого упекут в застенок, но ведь жену при этом все равно не освободят! Неужели он настолько наивен и глуп, чтобы не понимать элементарных вещей…

Зимин, с его практичностью, расчетливостью и четким представлением о человеческой психологии, отказывался понимать необъяснимое поведение Бартеньева.

«Захар Прошкин хоть и считался суперсыщиком, но все же деревенским», — думал Зимин, но скоро понял, что этот тип стоит еще дороже, чем его оценивают. Не похож он на Захара Силыча Прошкина. Человека с таким именем представляешь в своем воображении не более чем сибирским валенком с природным талантом. Однако увидел перед собой человека с жесткими чертами лица и выправкой столичного генерала, но никак не майора из глубинки. Похоже, он был таким же Прошкиным, как и большинство самозванцев, взявших себе старые сибирские имена и поселившихся в этом отстойнике.

Кабинет небольшой, скромный, но порядок в нем поддерживался безукоризненный. На столе пять телефонов, компьютер и блокнот с ручкой. Все остальное — в массивном сейфе за спиной, в скважине которого никогда не торчали ключи. Седовласому хозяину кабинета на вид чуть больше шестидесяти. Порода. Тут ничего не скажешь. Короче говоря, Зимин увидел совсем не то, что ожидал, а значит, и разговор надо было выстраивать соответственно, не так, как задумывал.

— Присаживайтесь, Кирилл Юрьевич. — Голос у майора был низким, бархатистым, успокаивающим.

Зимин не стал разыгрывать удивление, когда его назвали по имени-отчеству. Он сделал три шага и оказался у стола начальника городской милиции, где стоял обычный стул. Зимин сел, стул скрипнул. Папку, с которой он пришел, адвокат положил на колени.

— Механик, делавший мою машину, обратился ко мне за помощью. Он знает, что я адвокат, и решил, будто могу восстановить справедливость. По его утверждению арестованная вами жена механика подозревается в убийстве господина Лугового. Антон Бартеньев не согласен с выдвинутым против жены обвинением.

— Антон честный порядочный парень и вполне естественно, что он не может представить себе свою жену в роли убийцы. Но он заблуждается. К сожалению, это так. Доказательств и улик хватает. Мне трудно даже предположить, что вам удастся в течение недели опровергнуть имеющиеся факты.

— Вы сумеете закончить следствие за такие короткие сроки?

— Такие рамки установлены мэрией.

— Я слышал о строгостях ваших внутренних законов. Они отличаются от кодекса Российской Федерации.

— Каждый регион имеет свою специфику. Губернатор утвердил наши законы. Мне казалось, что вы должны об этом знать. Ведь вы, господин Зимин, входите в консультативный совет при нашем губернаторе. Не так ли?

— Именно так. По некоторым вопросам я лично консультировал губернатора. Но о вашем городе я узнал совсем недавно.

— В процессе какого-то расследования? Ведь так? Случайный заезд в Тихие Омуты из-за поломки автомобиля — это же не что иное, как повод, прикрытие.

— Возможно. Раз уж вы заговорили на тему, затрагивающую мои интересы, то хочу добавить и в первую очередь предупредить, что некоторые высокопоставленные лица знают, где я нахожусь, и если со мной что-то случится здесь или я пропаду без вести, то губернатор потребует от вашего мэра отчет. А для успокоения добавлю, что я не разглашаю чужие тайны. Если бы я выплеснул наружу все, о чем знаю, в стране началась бы революция. По меньшей мере, бунт в границах определенного региона. А потому я имею допуск ко многим секретным материалам и документам. Мне доверяют.

— Хотите подстраховаться? Вам ничего не грозит. Можете копать, если хотите. Вы же не прокурорский посланник из Москвы. Я от вас ничего скрывать не собираюсь. Если бы вы не были надежным человеком, губернатор не взял бы вас в свою команду. Он человек разборчивый.

— Отлично. Мы друг друга поняли. А теперь я хочу знать, что грозит жене Бартеньева?

— Мы придерживаемся моратория на смертную казнь. За убийство, если оно доказано, мера наказания — пожизненное заключение. Пока такого приговора никому не назначали, этот будет первым. Конечно, в тех условиях, в которых содержатся наши заключенные, слово «пожизненное» звучит слишком громко. Только очень волевая личность, человек с сильным организмом сможет прожить лет пять-шесть.

— Могу себе представить эти условия.

— А что вы хотели? Преступник должен отвечать за свои деяния. Особенно убийца. Никто не давал право отнимать у другого человека жизнь. Так пусть остаток жизни он будет сам себя казнить за содеянное.

— Здесь я с вами полностью согласен.

— И тем не менее вы собираетесь защищать убийцу?

— Для начала давайте разберемся в материалах. Следствие тоже допускает ошибки.

— У меня работают опытные сыщики и следователи с огромным послужным списком. Каждый на вес золота. Их мало, но дело не в количестве, а в качестве. Мы не допускаем ошибок.

— Я же не спорю.

Майор вынул из сейфа папку. Заперев стальной ящик, убрал ключи.

Нет, этот мужик не майор и воспитан не на периферии у черта на куличках. Учитывая тот. факт, что майор «акает», скорее всего, он большую часть жизни провел в Москве.

— Давайте, Захар Силыч,.начнем с хронологии событий. Когда и как произошло это трагическое событие?

— Убийство совершено в офисе административного здания деревообрабатывающего комбината, в кабинете директора в районе трех часов ночи. Директор убит зверски. Ударом острия ножниц в голову. Это длинные, двадцатисантиметровые узкие и очень острые ножницы. Он ими вырезал эскизы мебели из альбомов и склеивал макеты интерьеров. Вот почему ножницы всегда лежали на столе.

— Извините, два вопроса. Первый. На орудии убийства обнаружены отпечатки пальцев?

— Нет. Ножницы были вымыты в аквариуме и туда же брошены.

— Вопрос второй. Когда обнаружили труп?

— В девять утра его обнаружила секретарша. Он лежал на полу в центре комнаты, между своим столом и камином. Возможно, что прохаживался взад и вперед, и удар нанесли внезапно, в тот момент, когда он оглянулся.

— Вы уверены, что женская рука способна прошибить череп и убить одним ударом?

— Острие попало в глаз и пронзило мозг чуть ли не до затылочной части. Можно сказать, что лезвие вошло, как в масло. Черепная коробка и лобная кость не повреждены. Не думаю, что можно говорить о расчете, скорее, такое точное попадание — счастливая случайность для убийцы.

— Конечно. Если бы убийца промахнулся и лишь поранил жертву, все могло кончиться смертью нападавшего.

— Несомненно. Луговой был очень сильным человеком в физическом плане.

— Хорошо. Теперь взглянем на ситуацию с точки зрения убийцы. Если убийство планировалось заранее, то стоило ли рассчитывать на случайные предметы, наподобие ножниц со стола. Нож тоже не подходит. Лучше пистолет. Из него можно стрелять с расстояния, не приближаясь к жертве.

— Я не думаю, что убийство планировалось. И вряд ли оно могло быть самозащитой. Это экспромт. Причем выяснилось, что оба находились в состоянии опьянения.

Зимин почесал подбородок и прищурил глаза.

— Картина нарисовалась достаточно четкой и вполне реальной. Возник неожиданный скандал, и произошла трагедия. Но нужен мотив. Мотив для скандала, мотив для убийства и, наконец, мотив для встречи директора и главбуха в офисе в три часа ночи. У них другого времени не нашлось для выяснения отношений? Они же работают вместе?

— Конечно. Арест Елены Бартеньевой не моя блажь. Многое объясняет заявление Екатерины Ольшанской. Комбинат является ее личной собственностью, Луговой, ее муж, работал на комбинате директором, своей доли в предприятии не имел. Наемное лицо. В тот вечер отмечали день рождения Екатерины Ольшанской. Утром ей позвонил заместитель директора нашего банка. Не его дело лезть в дела частного предприятия, но он как финансист с опытом и очень дотошный человек все же решил позвонить хозяйке одного из крупнейших производств города и навести справки. Он заподозрил ошибку, допущенную Ольшанской. За два дня до этого банк перечислил шестьсот тысяч долларов заводу, поставщику станков. Цена, уплаченная за них, выходила за рамки разумного. Ольшанская по-; ехала в банк и просмотрела все документы. Все было правильно: бумаги подписаны ею лично, ее мужем и главбухом. Все оформлено, подписи подлинные, но сумма платежа фантастическая. Она решила не портить свой день рождения, а заняться этим вопросом вплотную на следующий день. Вечером собрались друзья, все выпили и к полуночи разошлись. Перед тем как лечь спать, Ольшанская, обозленная на мужа, сказала ему:

— Завтра я лично подниму все финансовые документы, и тогда вы мне с Лелькой ответите, какие покупаете станки на полмиллиона долларов. Держитесь у меня, недолго вам осталось гулять на свободе.

Высказавшись, Ольшанская легла спать. Для Никиты прозвенел звоночек. Вот почему он вызвал в офис Бартеньеву в три ночи. Афера с деньгами провалилась. Им нужно было срочно искать выход из положения. Документ мы отправили на экспертизу. Его составляла Елена Бартеньева вместе с Луговым, Луговой подсунул его жене, и та, не читая, подписала. Сговор на лицо, тут говорить не о чем. Не исключено, что они решили бежать, им понадобились наличные, и любовники пошли ва-банк.

— Любовники? — приподнял брови Зимин.

— У меня имелись такие данные и раньше, но я не лезу в личные дела семейных пар. Сами разберутся. Партийные собрания по таким вопросам остались в далеком прошлом. Но раз эти отношения перешли в уголовную плоскость, их уже нельзя скрывать от общественности. Одним словом, дежурные администраторы гостиницы «Кедр» написали заявления, где подтверждается факт пребывания в номере гостиницы Бартеньевой и Лугового с периодичностью три раза в неделю. Кстати, вы могли встретить там эту пару, и не раз. Не очень осторожно с их стороны, но они себя возомнили непонятно кем и попросту наглели. Сейчас мои люди уехали на станкостроительный завод с проверкой. С пустыми руками они никогда не возвращаются. Вот вам и мотив. Деньги. Вечный мотив большинства преступлений.

— Но не доказывающий еще причастности Бартеньевой к убийству. Ведь она приехала на следующий день на работу, а не бежала с деньгами из города.

— Значит, не знала, где лежат деньги. Их надо еще найти. Причин для задержки может быть много. А потом, она так же, как вы, рассуждала. Кто докажет, что она убила? Приехала и уехала ночью, ее никто не видел. Город спит. Какие тут могут быть свидетели?

Зимин ухмыльнулся:

— Вижу по вашему лицу, что вы их все же нашли?

— Мы с полной ответственностью ведем дела. Напротив административного здания комбината, через площадь, расположены жилые дома. Мы опросили тех жильцов, чьи окна выходят на площадь. В одной из квартир живет вдова лет сорока пяти, и у нее есть дружок. Они в эту ночь не спали. Окна были открыты. Погода ветреная, оконная рама стукнулась о косяк, посыпались стекла. Они вскочили с кровати, выглянули на улицу. Никого. Но в здании напротив окно второго этажа светилось. А возле офиса стояли две машины: Лугового и Бартеньевой. Свидетели показали именно на то окно, где произошло убийство, так почему же они могли ошибиться в марках машин и их цвете?

— Ночью определили цвет?

— Двор офиса хорошо освещен. Но чтобы у вас не возникало лишних вопросов, добавлю: мы провели осмотр «Лексуса» Бартеньевой и на кожаной обшивке водительского сиденья обнаружили пятна крови. Экспертиза подтвердила, что кровь принадлежит убитому. И еще. Ключи от подъезда здания имели только три человека. Луговой, Бартеньева и секретарша директора. Они не могли приехать одновременно из разных точек города, а значит, каждый открывал входные двери своим ключом. Какие еще вам нужны доказательства?

Зимин задумался.

— Конечно, такие факты трудно опровергнуть. Серьезное обвинение. И все же ее никто в лицо не видел, и отпечатков пальцев вы не нашли. Прямых улик нет.

— Есть мотив. Хотите еще один тяжелый довесок на чашу весов? Так вот, Елена Бартеньева левша. А удар пришелся убитому в правую глазницу. Если жертва стоит лицом к убийце-левше, то удар приходится в правую сторону, как и произошло в данном случае. Ее одежду забрызгало кровью. В панике она этого не заметила, но пятна остались на обшивке сиденья ее машины. В дальнейшем она избавилась от кровавой одежды, в доме мы ее не нашли, но обнаружили финансовые документы, подтверждающие получение денег станкостроительным заводом. Ольшанская сообщила, что Луговой собирался ехать на завод принимать станки. Арифметика простая, все сходится. Эту бабу надо бы вздернуть на рее, а ее бедный муж пытается ее защитить. Наивный малый, он все еще во что-то верит…

— Его можно понять. Но я хочу предложить вам другой вариант событий.

— Валяйте. Даже интересно.

Зимин неторопливо развязал тесемки картонной папки и достал несколько листков.

— Поговорим о Никите Луговом, он же Владимир Крысин. Звучит хуже, но сути не меняет. Свою «афганскую кампанию» он проводил в психиатрической лечебнице строгого режима за убийство двух собутыльников. Это первый его срок. Через семь лет его выпустили. Диагноз -маниакально-депрессивный психоз. Люди с таким диагнозом непредсказуемы и очень опасны. Когда впадают в ярость, способны совершить любое преступление. Что касается его жизни на свободе, то она длилась недолго. Жена его бросила и вышла замуж за другого. Простить измену он не мог. Крысин-Луговой ждал удобного момента для мщения. И дождался. Жену он убил, когда та открывала дверь собственной квартиры. Он притаился на лестничной клетке этажом выше. Крысин бросился на нее, как коршун, впихнул в квартиру, изнасиловал, а потом вонзил ей ножницы в лицо. Попал в глаз. Правда, в правый. Его взяли у квартиры на выходе. Соседи вызвали милицию, услышав крики. И опять психушка.

Сбежал он по пути в Москву, когда его везли на экспертизу в институт Сербского. Я всегда считал, что преступников надо этапировать самолетом, там бежать некуда. А когда едешь пять суток в купейном вагоне с тремя сопровождающими и знаешь, что тебя ждет в ближайшие десять лет, решишься на любой риск. И времени хватает, и бдительность конвоя ослабевает, а твоя жажда воли лишь растет. Все понятно. Двух конвоиров он задушил, третьему проломил голову, кстати, настоящему афганцу, с него и два ордена снял, в которых здесь нередко красовался. Ну а потом выбил окно, спрыгнул с поезда и в тайгу. Произошло это ночью, трупы нашли утром, точного места побега не установили, да и кого искать? Одна надежда — волки загрызут. Правда, псих — не значит дурак. Пистолетик он с собой прихватил, да и харчей взял, спички, курево, а не так просто — шмыг в окно и пропадай.

Вся эта история не имеет значения ни для меня, ни для вас. О покойнике либо хорошо, либо ничего. Вряд ли вы верите в судьбу. Да и я не очень. Но в мстительных родственников я верю. Поразительное совпадение. А если муж убитой разыскал беглеца и отомстил ему тем же способом? Такая версия мне больше нравится. А главное, и подобных фактов очень много, поверьте.

Майор Прошкин слушал, курил «Беломор» и улыбался. Правда, его выцветшие голубые глаза в улыбке участия не принимали.

— Родственник-мститель? Ишь, как повернули. Неплохо. Даже хорошо. Пожалуй, я соглашусь с вашей версией, Кирилл Юрьевич, и мне придется вас арестовать.

— И у вас есть на то основания?

— Давайте поищем вместе. Вы правы, мстительных родственников очень много. Особенно если у человека убивают единственного и самого любимого сына, дочь, мать, жену, сестру. Но сами-то родственники вряд ли способны осуществить месть собственными руками, да и найти убийцу не каждому профессионалу по силам. Вот родственник и начинает искать охотников за головами. Сыщиков-киллеров, которые могут не только найти, но и казнить убийцу. И хорошо бы тем же способом, как был убит единственный и любимый брат, сват, теща. Вы вполне сгодитесь на роль охотника. Умны, находчивы, осторожны, имеете огромный опыт. Не зря вас ценит сам губернатор. И что же? А то, что вы появляетесь в этом городе с подробным досье Крысина-Лугового в руках. Не могли же вы, узнав о его гибели, быстренько навести справки и собрать такое впечатляющее досье. По крайней мере, вам потребовалось бы на это время да поездка в областной центр. Но вы никуда не уезжали. А значит, досье у вас уже имелось, когда вы приехали в город. Машину вам вчера лишь отдали в семь вечера. Удивительно то, что такой мастер, как Бартеньев, возился с «Жигулями» девять дней. Вам нужен был подходящий момент, и он наступил. Ночь, пьяный психопат мечется по своему офису в поисках выхода из создавшегося положения, вызывает к себе сообщницу, та приезжает, они ломают голову вместе, а вы тем временем, чтобы привлечь внимание, берете камень и выбиваете окно в доме напротив. Если вспомнить, то ночь-то на самом деле была тихая и душная, а вовсе не ветреная. Отлично. Свидетели есть. Не решив проблем, любовница уезжает домой, а Луговой никак не может успокоиться. Вот вы и идете его успокоить тем же методом, каким он убил свою первую жену. Тут можно еще добавить. Вряд ли Леля Бартеньева в панике вспомнила бы об отпечатках и сообразила, что надо бросить ножницы в аквариум, где отпечатки смоет водой. Намочив в крови носовой платок, вы идете в дом Бартеньевых и пачкаете кровью сиденье ее машины.

— А как же я вошел и вышел из офиса?

— Секретарша сказала, что центральные двери подъезда были не заперты. Могу предъявить ее показания.

— Нет, не нужно.

— Ну что, Кирилл Юрьевич, будем освобождать Бартеньеву и сажать вас? Хотите пойти на обмен?

— Не очень.

— Вот и я так думаю. Досье на Крысина вы оставьте мне. Я их, знаете ли, тоже коллекционирую, а вы ступайте. Можете еще несколько дней здесь отдохнуть, сейчас жарко ехать в такую даль. Лучше будет, если каждый из нас получит то, что хочет. Мы запустим в местной газете серию статей о ходе расследования. Свобода слова и демократия нам отнюдь не чужды.

— Хотите привлечь общественность на свою сторону?

— Упомянуть об известном адвокате, вступившемся за несчастную женщину и сумевшем внести серьезные коррективы в ход следствия. Что касается общественности, то она сама решит, чью сторону ей принимать.

— Идея хорошая. Я не ударю в грязь лицом перед клиентом. Но вы же ее все равно посадите.

— Мы сделаем так: не вашим и не нашим, но все останутся довольны.

— Так не бывает.

— Всякое на свете случается, Кирилл Юрьевич. Вернетесь на большую землю, передавайте, привет губернатору, а я с вами прощаюсь. Вряд ли мы еще встретимся.

Зимин оставил папку на столе и вышел из кабинета. Табличка с надписью «Майор Прошкин» вызвала у него иронический смешок.

Небо было полно звезд, огромная белая луна, освещающая холодным светом сад, делала его темно-синей массой, колышущейся при слабом дуновении ветерка. Бартеньев сидел на открытой веранде. Закинув ноги на перила и подперев кулаком подбородок, тупо смотрел на гравиевую дорожку, ведущую к калитке. Он не знал, который час и сколько времени просидел в неподвижном состоянии. Судя по печальному выражению лица, ни о чем хорошем он не думал. Редко когда удавалось видеть Антона веселым, а если такое и случалось, то печаль во взгляде все равно читалась.

На тропинке появилась тень. Бартеньев моргнул и вгляделся. Фигура в черном медленно приближалась к дому. Что-то очень похожее на привидение, правда, призраки обычно одеваются в белые одежды. Черное платье, белое лицо, длинные ноги. Женщина подошла к ступеням веранды, и он узнал в ней Екатерину.

— Ты не спишь, Антон?

— Как видишь.

— И я спать не могу. Ты не против, если я зайду?

— Конечно, заходи.

«Странно она себя ведет, — мелькнуло в голове Бартеньева. — Кроткая мышка». Эта женщина никогда ни у кого ни на что разрешений не спрашивала. Она делала то, что считала нужным. Любое ее желание превращалось в приказ, как только она его высказывала. Значит, и такую строптивую непреклонную персону, волевую, с жестким характером можно надломить. У каждого человека есть своя ахиллесова пята. Тонкая струна, способная оборваться в определенных обстоятельствах. Неужели смерть мужа на нее так подействовала? Вряд ли. Она терпеть не могла Никиту. И не его одного. Трудно себе представить человека, к которому Катя могла бы испытывать чувства, схожие с душевной добротой. О любви и речи быть не могло.

Она поднялась на веранду и села в плетеное кресло.

— Я долго думала, с кем мне поговорить, и поняла наконец, что ты для меня самый близкий человек. Странно. Никогда не задумывалась о таких вещах. Когда мне показали труп Никиты, я испытала страшное потрясение. Вид покойника в крови вызвал шок. То, что передо мной лежит мой муж, не играло никакой роли. Возможно, горе, связанное с потерей близкого, меня постигло, окажись на его месте ты. Извини за такие слова. Смерть Никиты никакого горя не принесла. Один лишь шок, который парализовал волю и отнял силы. А спустя сутки мне приснился странный и страшный сон. Проснулась я другим человеком. Я обрела свое прошлое, оценила настоящее, но не увидела будущего. Шесть лет я жила как во сне, балансируя над пропастью, ни о чем не задумывалась. Работала, богатела, меня интересовали лишь деньги. Мне сумели внушить, что деньги — это власть, а власть дает все, что человек может пожелать, плюс абсолютная безнаказанность за все, будь то даже преступление. — Она посмотрела на Антона.

Он умел слушать, поэтому многие любили с ним откровенничать. Мысли, высказанные вслух и брошенные в копилку, из которой они никуда не денутся. Такую надежность люди умели ценить.

— Тебе не интересна моя болтовня? — спросила Катерина, не отрывая от него глаз. — Тогда скажи, я уйду.

— Говори, я слушаю. Может, тебе выпить чего-нибудь?

— Немного выпью. С тобой вместе. Водки, конечно, другого твоя жена в доме не держит.

Антон принес водку и закуску. Они выпили по рюмке. Катя улыбнулась. Улыбка ее была доброй, будто она благодарила Антона за внимание. А он, в свою очередь, смотрел на нее с удивлением и непониманием. Это была совсем другая женщина. Ее агрессивная красота, казавшаяся всегда яркой и навязчивой, граничащая с грубостью и вызовом, теперь превратилась в нежную, женственную и даже трепетную. Возможно ли такое превращение?

— Ты никогда ни о чем меня не спрашивал, Антон. А мне и рассказывать не о чем. Я родилась взрослой, мне было уже тридцать четыре года. Сейчас сорок. А что человек может о себе рассказать, если ему от роду шесть лет… И эти шесть лет прошли как один день. Из года в год одно и то же. Ни год, ни неделя, ни час не отличались от предыдущих и не сулили перемен. Случилось так, что шесть лет назад я очнулась в глухом лесу. Как я туда попала, не помню. Кто я и как меня зовут, не знаю. Никаких вещей при мне не было. Я испытывала голод и жажду. На руках и ногах было много ссадин. Одетая в легкое платье и туфельки без каблуков, я побрела, куда глаза глядят. Долго шла. Мне везло, на пути не встречались ни змеи, ни хищники. Только лоси, олени, лисицы, зайцы… Я знала, какое животное как называется, какое представляет опасность, но кто я и почему животные от меня убегают, мне было не понятно. По законам природы меня ожидал плачевный конец. Рано или поздно, но волки меня сожрали бы. Воду я пила из ручьев, питалась ягодами, спала на деревьях. Причем сама бы я не догадалась залезть на дерево. Я увидела, как белка собирала шишки на земле, ее попыталась сцапать лисица, но она тут же взлетела на сосну, и рыжая осталась ни с чем, покрутилась вокруг и ушла. Спас меня капкан, как ни странно. Я провалилась в прикрытую ельником яму глубиной в три метра. Выбраться из нее я не смогла. Оставалось ждать голодной смерти или соседа, для которого вырыли яму: получилось так, что я превратилась в приманку. Но что удивительно, я не испытывала страха. Словно такого чувства вовсе не существовало. Вытащили меня из капкана на следующее утро. В тайге много охотников. Они селятся на возвышенностях близ рек и занимаются промыслом. Кто-то приходит бить дичь, чтобы продавать меха, а кто-то привык так жить из поколения в поколение. Охотники проверяли капканы и вместо медведя нашли меня. В деревеньке из пяти крепких изб с высокими крылечками жили пять семей якутов, хорошо говорящих по-русски. Они промышляли пушниной, сами выделывали шкуры, зимой и летом ходили в меховой одежде. Что-то вроде футболки без рукавов, мехом внутрь, их надевают на голое тело. Летом не жарко, зимой не холодно. Дома утепляли медвежьими шкурами. Соболь, чернобурая лисица идут на продажу, этим они и живут. Весной и осенью приезжали купцы из городов, привозили соль, спички, сахар, чай, муку, крупы и немного денег. Дороже всего ценилось оружие и боеприпасы. Эти добрые люди меня приютили, дали мне имя, научили стрелять, охотиться, готовить пищу, гнать самогонку из кедровых орехов. Ориентироваться в тайге по солнцу, звездам и деревьям. Я была способной ученицей и вскоре умела различать следы животных, понимать лес, ловить рыбу и курить трубку, набитую самосадом.

Двое стариков оказались грамотными и имели книги. Очень много их нашли на старой базе геологов, где когда-то погибла экспедиция. Так что я изучала по ним археологию, геологию, ботанику, зоологию, и мне все это было очень интересно. Из художественной литературы был лишь трехтомник Джека Лондона, я его зачитала до дыр. Но я не была лесным человеком, и они это понимали. Когда над тайгой пролетали самолеты, я могла определить, грузовой он или пассажирский. А когда приехали купцы, я попросила у них зеркало и шампунь. Хозяйственное мыло, что они привозили, меня не устраивало. До этого я прожила у якутов четыре месяца. Была весна, когда я впервые увидела купцов. Они гостили не более двух дней, а потом укладывали тюки на лошадей и уходили. Осенью они приехали с каким-то мужчиной, отличавшимся от других неординарной внешностью — высокий, красивый, черноглазый. Он меня как магнитом притягивал. Тогда я впервые почувствовала себя женщиной, и сердце у меня забилось по-другому. Мужчину того звали Иван Борисович Нагорный.

— Наш мэр? — удивился Антон.

— Совершенно верно. Овладел он мной в первую же ночь и дал мне новое имя — Екатерина. А на следующий день предложил ехать с ним. Я даже не раздумывала, тут же согласилась. Провожали меня со слезами. Охотники привыкли ко мне, я стала членом их большой семьи. Но против природы не пойдешь, и я уехала по зову сердца.

Добирались мы до железной дороги на лошадях более десяти часов. Заезжали еще в несколько таких деревушек. Потом был поезд, долгая дорога и, наконец, город. Не помню какой. Там мы с Иваном остались на сутки. Остальные поехали дальше. Я не знаю, какие дела у него были в том городе, но целый день я просидела в гостиничном номере. Он вернулся поздно, и мы пошли гулять. Просто шлялись по улицам без всякой цели. На следующее утро поехали на вокзал. Ночью вышли на какой-то станции, где нас встретила машина. Опять гостиница. Этот город был крупнее. Улицы широкие, много народу, большой поток транспорта. Утром Иван отвез меня в больницу, там на окнах стояли решетки, а железные двери запирались.

Иван сказал мне:

— Ты останешься здесь на пару дней, потом я тебя заберу. Ни о чем не беспокойся. Я хочу, чтобы врачи как следует изучили тебя. Это поможет нам восстановить твое прошлое.

Надо сказать, что в тот момент меня не интересовало прошлое, я радовалась настоящему и делала все, что он говорил. У якутов был старейшина, если он выносил какое-то решение, то с ним никто не спорил, все молча выполняли. Мне казалось такое положение обычным.

Сейчас трудно вспомнить, какое количество вопросов мне задавали врачи. Мне даже показывали фотографии и какие-то вещи, но я так ничего и не вспомнила. Иван сдержал слово. Через три дня он меня забрал. Диагноз от меня не скрывали, болезнь называется «автобиографическая амнезия», что очень редко встречается у женщин. Причина болезни необъяснима. Черепных травм у меня не нашли. Срок давности заболевания не установлен. С точностью определили лишь мой возраст и болезни, перенесенные ранее, а также установили, что я уже рожала детей. В целом организм здоров, отклонений нет. Лечить амнезию у нас не умеют, да и негде. Загадочная штука. Человек однажды приходит в себя и начинает жизнь с чистого листа. Полная потеря привязанностей и прошлого. Причины могут быть разными. Психический стресс, наркотики и многое другое, и даже старая черепная травма может вызвать амнезию через несколько лет. Человек в таких случаях ничего не осознает, и если он потеряется, то его очень трудно найти, тем более если он без документов. Он делает то же, что и другие. Оказавшись на вокзале, последует за толпой, если все сядут в поезд, он за ними. Гадай потом, куда занесут его ветры судьбы. Осмысление к нему вернется неожиданно, но не память. Он очнется, но ничего не поймет. Так и я. Не помню, как я очутилась в лесу. Кто меня завел туда — этого я никогда не узнаю.

После больницы мы с Иваном две недели провели в каком-то санатории или пансионате на берегу озера. Мне было хорошо, я могла бы остаться там навсегда, но ему надо было возвращаться к нормальной жизни, и он предложил мне приехать сюда. У него семья, и он поставил условие: мы будем встречаться скрытно. Он поможет мне встать на ноги и жить, как живут люди, не знающие нужды. Я не могла от него ничего требовать, он мне ничем не обязан, ничего не обещал, я сама за ним пошла, как собачка. И куда мне деваться, если не идти за ним дальше?

Вот так шесть лет назад я появилась в Тихих Омутах. Это Иван поставил меня во главе строительства комбината, сделал меня его хозяйкой, помог наладить производство и сбыт, сделал меня тем, кем я стала. Даже фамилию и отчество он мне нашел сам. Отвел меня не местное кладбище, где есть могила Андрея Ольшанского.

— Это, — сказал он, — один из основателей города. Первооткрыватель. Он погиб. Хороший был человек. Почему бы тебе не стать Екатериной Андреевной Ольшанской. Ты с гордостью можешь носить это имя.

Так родилась Екатерина Андреевна Ольшанская.

Встречи с Иваном продолжались, но не часто. Это он построил дачу в лесу, куда ты приезжаешь со Мной на вечерок. Первое время я переживала, а потом свыклась, увлеклась работой, почувствовала вкус к деньгам и оледенела.

Мужа мне тоже Иван подбирал. Никита появился через год. Сказали, что парень — ветеран войны, имеет деловые качества, почему бы не взять его в мужья и не сделать директором, зачем самой из кожи лезть. Я согласилась, не видев в глаза своего жениха. Да и он меня не видел. Но я поставила условие — как только он мне надоест, я вышвырну его вон. Иван зааплодировал:

— Вот теперь в тебе чувствуется характер. Тебе это идет! Люблю властных женщин. Ну а по поводу мужа не беспокойся. Делай с ним что хочешь. Тут добра такого хватает. Не этот, другого найдем, а Никиту снимем. Но ты должна быть дамой солидной и замужней. Настоящей баронессой тайги.

Не знаю, кем я стала, но свет белый возненавидела. Ты, Антон, единственный, кто был для меня отдушиной. Заметил небось, что в последний год мы стали встречаться чаще. А все потому, что мне становилось все хуже и хуже, и ты становился все нужнее и нужнее. Ты не такой, не из их кровожадной породы. Да и я больше напускала на себя гонора, чем имела. Сколько раз петлю на шею накидывала, да духу не хватало покончить с собой. Трусиха. Колени дрожат при виде удавки. Вот если бы кто в затылок стрельнул… Ан нет. Никите вместо меня досталось. Черт с ним. Он того стоит. Спасибо тому, кто это сделал. Избавил мир от лишнего мерзавца. — Катя взглянула на Антона: — Удивляешься? А я не удивляюсь. Неужто ты думаешь, я верю в то, что его Лелька убила? Нет, конечно. Тут рука Ивана чувствуется. Сжалился он надо мной и избавил от паразита. Ясное дело, не своими руками. И Лельку мне не жалко, ты уж извини. Стервозина, каких свет не видел. Ладно, судьба ими распорядилась, как сочла нужным. А главное, что мне глаза открыла. Слепой я была, теперь стала зрячей. — Немного помолчав, Катя продолжала: -Ты знаешь, о чем я подумала? — Антон понимал, что в его ответе не нуждались. — А почему бы нам, Антон, не свалить из этой дыры к чертовой матери. Мы ведь теперь люди свободные, не связанные узами брака. Человека лучше тебя я не найду. И искать не хочу. Ты единственный мужчина, который мне снится по ночам и о котором я думаю наяву. Что касается тебя, то я знаю, как ты ко мне относишься. Просто тихо презираешь меня и правильно делаешь. Я тоже себя презираю. Обычная дрянь. Но я постараюсь стать другой. У меня получится.

— Ты уже изменилась, — тихо сказал Антон.

— Потому что прозрела. И потому, что в моей жизни появился враг. Настоящий враг. А ты мне стал еще ближе. Даже не знаю почему. Тут много непонятного.

— Куда же ты бежать задумала?

— Не важно. Страна у нас большая. Повторю аферу своего покойного мужа. Перечислю в какую-нибудь контору пару миллионов долларов, мне их обналичат, поеду туда и получу кучу денег, но обратно не вернусь. И тебя с собой возьму. Конечно, я не собираюсь тебя заманивать деньгами, ты не из тех, кто клюнет на эту удочку. Ты поедешь за мной из жалости. Что ж, согласна и на такое унижение, но я заставлю тебя поверить, что во мне хорошего больше, чем плохого. До тебя мне далеко, разумеется, но и мной ты сможешь гордиться со временем. Я докажу, что умею делать добро и мстить за зло.

— Мстить врагу? Где же ты нажила себе врагов?

— Одного я точно знаю. Вот для чего мне нужно много денег, а не для кутежей в столицах. Мой главный враг — наш мэр Иван Нагорный. Тот самый благодетель, что вызволил меня из тайги,.привез сюда и пользовался моей постелью.

— Тот, кто дал тебе эти миллионы?

— Деньги я заработала своим хребтом. Я тебе рассказала вторую часть своей истории. Но есть у нее и первая часть, остававшаяся для меня за черным занавесом все эти годы. Теперь занавес рухнул. Произошло это после того, как я испытала шок, увидев труп с проткнутым глазом. Ночью я проснулась в холодном поту от привидевшегося мне сновидения. Я вспомнила, что произошло в тот момент, когда я потеряла память. Это случилось на кладбище после похорон моего мужа и дочери. Я потеряла двоих сразу. С кладбища я ушла одна. Шла по шоссе, и все. На этом кончилась моя первая жизнь. Сколько длился промежуток между жизнями, не знаю, но очнулась я в тайге. Возможно, меня сбила машина на шоссе, а может быть, память стерлась от пережитого стресса.

Мой муж и дочь попали в автокатастрофу. Впоследствии выяснилось, что его машину испортили намеренно, и она потеряла управление. Они возвращались с дачи по скоростной дороге, и тот, кто выводил машину из строя, знал, чем кончится поездка, если автомобиль потеряет управление. Виновных не нашли. И я не смогла помочь следствию. Сначала я испытала шок, когда меня привезли на опознание в морг, потом я исчезла сама. Я так и не знаю моего настоящего имени, имен мужа и дочери и в каком городе мы жили. Я не помню имен и названий. Но я была в этом городе уже после того, как потеряла память. Помнишь, я тебе рассказывала, как Иван меня забрал у охотников и мы вышли из поезда на одной из станций. Он проверял меня. Смогу ли я вспомнить свой дом. День я просидела в номере, а ночью мы гуляли. Почему ночью? Потому что меня могли узнать соседи на улице, где мы жили. Вот причина, по которой меня нельзя было выпускать днем, когда кругом полно людей. Сейчас я отчетливо помню все. Даже наш обшарпанный подъезд и как я таскалась на пятый этаж с коляской, когда дочь была маленькой. Но когда мы гуляли там с Иваном, я не реагировала ни на что, не узнавала окружающего. Такое сыграть очень трудно. Для полной убедительности он отправил меня в больницу, там диагноз подтвердили, и только после этого он успокоился, поняв, что я уже не опасна. Я должна была погибнуть вместе с мужем и дочерью. В воскресенье вечером мы собирались возвращаться с дачи в город все вместе. В понедельник всем на работу. Пришла соседка и сказала, что завтра утром привезут баллонный газ и если не обменять баллон, то придется ждать осени. Я решила остаться, попросив мужа позвонить мне на работу и предупредить о моем опоздании. Судьба уберегла меня от неминуемой гибели. Мое исчезновение было на руку бандитам. Следствие зашло в тупик. Я в этом уверена. К охотникам приехал за пушниной один из сообщников Ивана. Он меня узнал, а я его нет. Охотники рассказали, как нашли в медвежьей яме потеряшку без памяти. Иван сам решил меня навестить. И его я не узнала. Мало того, я даже влюбилась в убийцу своих близких. Тогда Иван решил держать меня при себе. Можно было, конечно, меня убить в тайге, но я ему приглянулась. Почему бы не попользоваться, если случай дает такую возможность. Пощадил меня на свою голову. Дорого теперь ему это обойдется.

— Иван Нагорный — личность сильная и хорошо защищенная со всех сторон, — спокойно, заметил Антон. — До него тяжело добраться, но тебе проще. У вас общая постель, в которую не зовут третьего.

— Не получится. Во-первых, мы уже больше года не поддерживаем любовной связи. У него теперь есть более молодая куколка для развлечений, да и потребности уже не те. На всех не хватает. Но главное в другом. Если Иван меня увидит, он сразу поймет, что я все вспомнила, и тогда наша дуэль кончится, не начинаясь. Я буду уничтожена мгновенно.

— Пожалуй, ты права. Даже я заметил перемены, которые с тобой произошли.

— Я тут же себя сама выдам. Страшно боюсь завтрашнего дня. Иван наверняка придет на похороны. Наша встреча неизбежна.

— Накинь черную вуаль на лицо.

Катя с удивлением посмотрела на Антона.

— Какая находчивость. А мне и в голову не пришло.

— Я очень часто попадал в экстремальные ситуации, и мне всегда приходила в голову спасательная мысль. Будто кто-то соломинку протягивал.

— Учту.

— Уезжать тебе надо, Катя. Здесь ты пропадешь.

— Поедешь со мной?

— Нет, Катя. Я тебе не попутчик. Если понадобится помощь, я приеду. Можешь на меня рассчитывать. А сейчас в моей помощи нуждается Леля.

— Ты сумасшедший? Она же тебя предала! Она же тебя и за человека не считала… Кто ты для нее?

— Она не виновата. Я хочу добиться справедливости. Ведь ты же думаешь о возмездии? Надо думать и о спасении невинных. Какие бы они ни были — плохие или хорошие. Если человек срывается в пропасть, ему надо бросить веревку, а не рассуждать о качествах его характера.

— Ты ничем не сможешь ей помочь. Здесь не ты выносишь решения.

— Я знаю. Но это ничего не меняет. Повернуться и уйти — значит сдаться. А я не умею сдаваться добровольно. Сделаю все, что смогу.

— Глупец! Ты хоть понимаешь, с кем решил тягаться?

— Но ты же собираешься меряться силами с теми, кто тебе не по зубам?

— У меня причин для этого больше.

— О причинах ты мне ничего не рассказывала. Ты обозначила убийцу.

— Ты прав. Я тебе расскажу, из-за чего погиб мой муж, дочь и друзья моего мужа. Все они были обречены с того момента, когда повстречали нашего великого губернатора. Но тогда он еще не был губернатором, а руководил главным управлением по природным ресурсам края. Мой муж работал координатором геолого-разведывательной экспедиции. Экспедиция состояла из восьми человек. Они находили в Сибири ценные породы и определяли объемы залежей полезных ископаемых. Десять лет назад мой муж показал мне золотой самородок размером с кулак. Сенсация заключалась в том, что ничего похожего до сих пор там не встречали. Находка говорила о нали. чии золотой жилы, а это не то, что речное золото. Конечно, члены экспедиции тут же дали подписку о неразглашении. Залежи драгметаллов и место их расположения считается государственной тайной. Заместитель управления взял проект по разработке на себя. Его звали Иваном Нагорным. Единственное имя, которое я знаю. И еще имя губернатора. Это не потому, что я их вспомнила. Я помню лица всех участников, но не помню их имен. Губернатора и мэра я тоже помню только в лицо, их имена мне стали известны уже после моего воскрешения, когда я появилась здесь. Пожалуй, я единственный, оставшийся в живых, свидетель, кто знает тайну золотой жилы и тех, кто ее разрабатывал.

Дома мой муж не соблюдал подписку о секретности. Он любил рассказывать мне о работе, а я любила слушать. Мы с ним редко виделись: две недели он дома, месяц-два в экспедициях.

Губернатора и мэра, которые в те времена занимались полезными ископаемыми в тайге, я встречала на вечеринках в управлении, где устраивались пиршества каждый праздник. Все приходили со своими женами. Я пользовалась определенным успехом, во время танцев выстраивалась очередь из кавалеров, желающих со мной потанцевать. Губернатор и мэр не были исключением. Я уже тогда нравилась Ивану и помню его настойчивость. Он начинал мне названивать по телефону, как только муж с экспедицией уходил в тайгу. Но всегда получал отпор. Я не искала приключений на стороне и не имела склонности к предательству. К тому же мы оба были семейными людьми, правда, он никогда не приводил свою жену на вечеринки.

И вот однажды, вернувшись из экспедиции, муж мне рассказал о гибели их руководителя. Странной гибели. Похоронили его там же, в близлежащей деревне, с почестями, если они возможны в тайге.

Жилу нашли и определили ее объемы. Результаты тянули на мировую сенсацию. Проект по добыче и разработке шел к завершению. Куратор проекта должен был сообщить о результатах правительственной комиссии. Но, как я теперь понимаю, золотая жила осталась тайной для всех, кроме тех, кто решил воспользоваться открытием в личных целях. Кто именно, нетрудно догадаться. Начальник управления стал губернатором, судя по всему, купил этот пост и хозяйничает в области второй срок. Маленький царек, в дела которого не лезет даже президент и счетная палата. А все очень просто. В области нет задолженностей по зарплате и всегда есть горячая вода. Главный критерий успеха. Его зам стал мэром странного города, выросшего на месте рыбачьей деревни и за десять лет превратившегося в отраслевой центр, дающий области уголь, лес, рыбу и пушнину. О том, что где-то у нас под ногами золото, не знает никто, кроме тех рабов, которые его добывают. Вот почему в городе установлен жандармский режим. Тихих Омутов нет ни на одной карте, даже областной. Но если нас и обнаружат как точку, то городу есть чем похвастаться. Развитый капитализм на отдельно взятом участке.

— Что случилось с остальными участниками экспедиции? — спросил Бартеньев, нахмурив брови.

— Погибли. Все погибли. Одна семья сгорела заживо в своей квартире. Муж, жена и двое детей. Одному четыре года, второму два. Я думаю, их усыпили, а потом подожгли.

— Это твои выводы?

— Нет. Выводы сделал мой муж, когда от экспедиции осталось в живых только трое. Он и еще двое геологов. Муж собирался писать письма президенту. Он не верил в глупые совпадения и случайности. А за три дня до гибели требовал, чтобы я с дочерью срочно уехала из города. Я боялась оставлять его одного и тянула время. В результате я потеряла всех и себя в том числе. Теперь ты понимаешь, какой справедливости добиваюсь я, но без денег мне с драконами не сладить.

— Придется быть крайне осторожной. Я уверен, что ты находишься под пристальным наблюдением. Тебе непросто будет уйти незамеченной.

— Я часто выезжаю в областные центры, веду переговоры и всегда возвращаюсь. К этому здесь привыкли. Я бы чувствовала себя увереннее, будь ты со мною рядом.

— В Тихих Омутах справедливость вершится по правилам Ивана Нагорного. Другой правды ты здесь не найдешь.

— Надежда умирает последней. Не так ли? Катя долго молчала, потом выпила рюмку

водки и спросила:

— Ты позволишь мне остаться с тобой? До утра. Мне страшно. Я все еще остаюсь женщиной.

Антон вздохнул и обнял ее. «Жалеет», — подумала она, и на ее глазах навернулись слезы.

Зимин зашел в гараж и предупредил Антона, что ждет его в закусочной у Валерия Павловича. Антон обещал прийти через пятнадцать минут.

Сегодня хозяин забегаловки не смотрел телевизор, а читал местную газету. Зимин еще в городе обратил внимание на других хозяев магазинов и лавчонок, сидящих с газетой в руках, чего раньше за ними не замечал. Местная газетенка не тянула на серьезное издание. Скучные сплетни и восхваления нынешних традиций наводили тоску. Чем же сегодняшний выпуск мог привлечь к себе всеобщее внимание? Ответ он услышал от Валерия Павловича. Хозяин закусочной забыл даже поздороваться.

— Нет, ты только полюбуйся, Кирилл, что творится в нашем городе! Похоже, мы стали подражать столице и областным центрам. — Он швырнул газету на стойку.

Пока Зимин читал, хозяин готовил ему кофе и яичницу. На первой полосе красовалась фотография Елены Бартеньевой. Жирным крупным шрифтом был набран заголовок: «Защита для убийцы!». В статье, где ни словом не обмолвились о прошлом убитого и его настоящем имени, подробно излагалась версия майора по поводу убийства Никиты Лугового. Зимин понял, что досье погибшего никогда не увидит света. Но стоило ли этому придавать особое значение? Далее в статье говорилось: «В наш город приехал очень известный адвокат по уголовным делам. Он быстро разобрался в деле и выдвинул ряд своих версий. Некоторые из них показались следствию убедительными, многие несостоятельными. Когда речь идет о человеке, которому грозит пожизненное заключение, нельзя допустить судебной ошибки. Следственная группа во главе с начальником криминальной милиции города майором Прошкиным решила пересмотреть некоторые свои позиции и провести следственные эксперименты, а также проверить предположения защитника, который убежден в невиновности обвиняемой. В таких серьезных вопросах спешка неуместна. Похоже, следствие затянется не на один день. Прошкина это не смущает. Он хочет найти истину так же, как к ней стремится адвокат Бартеньевой. Не будем загадывать, чьи аргументы перетянут весы на свою сторону, важно другое. Истина должна быть установлена и стать основой для приговора. Надо помнить, что мы живем в правовом государстве».

Зимин улыбнулся. Хитер Прошкин. Лихо закрутил. Но почему он не назвал имени адвоката? Эдакий «инкогнито из Петербурга». Кирилл отложил газету и глянул на хозяина закусочной, готовый ему сообщить, что это он решил восстановить справедливость. Однако, заметив строгий взгляд добродушного старика, осекся.

— Нет, ты это видал? Нашелся защитничек! Выскочка. Эту суку пора давно разорвать, как лягушонка. Не повезло Антону с бабой. Такой парень, а ему змею в постель подбросили.

— Послушай, Валерий Палыч, а может, его жена и впрямь невиновна?

— Чушь собачья! Прошкин ошибок не допускает. — Он воровато поглядел по сторонам и поманил Зимина пальцем, будто в зале могли быть чужие уши. — Ты, Кирюша, человек пришлый. Нынче здесь, завтра там, а потому тебе могу сказать. До приезда сюда Прошкин был полковником в областном центре и руководил управлением по борьбе с организованной преступностью. Я же жил там до приезда сюда, к дочери, и хорошо его помню. В области ходили слухи, что Боровский, такая его настоящая фамилия, был генералом в Москве, но кому-то не угодил, и его заслали, куда Макар телят пасти не ходил, но уже в чине полковника. Кого он не устроил в областном центре, я не знаю, но сюда он приехал уже майором. Не так давно, кстати, после того как здешнего начальника на куски порвали. Кто? Неизвестно. Прошкин не ворошил дел, содеянных до его появления. При нем в городе воцарился порядок. Мужик быстро обуздал буйных и усмирил недовольных.

— Пусть он и генерал. Значит, ошибался, если стал майором. А может, и теперь ошибся?

— Сомневаюсь. Слишком очевидны факты. А адвокат выскочка. Решил заработать. У Лельки-то денег немало. Никто ее счет в банке не арестовывал, пока суд свое решение не вынес. Она только время тянет, а народ от ее предсмертных судорог должен страдать.

— Народ? Каким образом?

— Черт! Я же тебе говорил. Когда в городе совершается преступление, на время следствия закрывают все питейные заведения, прекращают вещание центральных каналов телевидения, не торгуют водкой и даже пивом, закрывают стадионы и выезды из города. Чего говорить о специализированных магазинах, торгующих выпивкой, если даже я терплю убытки, а в мое меню входит только пиво с сосисками и вяленой рыбой. Ну еще вином торгую, а крепкими напитками публику не балую. И что теперь? Людям и без того мало радости. Работа до изнеможения, а потом? Иди спать. Деть себя некуда. И долго такое положение они будут терпеть? Приехал какой-то умник и из-за него должно страдать все население? Ох, попался бы он мне!

Теперь Зимин понял, почему в статье не указали его имени. Прошкин, он же Боровский, оказался отличным психологом. Нет, не так просто из генерала сделать майора. Кем он был, тем и остался, от смены погон человек не меняется. Знания и опыт — не вчерашний листок календаря, их в урну не выбросишь.

В закусочную зашел Бартеньев. Они сели за столик у окна, а Валерий Павлович включил свой телевизор с единственным каналом, где шла детская передача.

— Читал статью? — спросил Зимин.

— Да. Неужели вам удалось в чем-то убедить Прошкина? Это правда?

— Делаю, что могу. Ты же этого хотел?

— Конечно. Надо воспользоваться любым шансом, даже самым безнадежным.

— Для очистки совести?

— Леля невиновна. Она пришла в полночь, пьяная, и легла спать. Я же не спал до утра и знаю точно, что она никуда не отлучалась.

— Твои принципы не действуют в Тихих Омутах. Они. похожи на упрямство барана или осла. Я бы назвал твое поведение синдромом несчастного счастья. Ты мазохист. Тебе нравится страдать?

Антон тоже решил перейти на «ты».

— Ты отказываешься помогать Леле?

— Как видишь, я работаю. На попятный идти поздно. Догадываешься, что я теперь и сам нахожусь в опасности. Горожане меня живьем сожрут, если опознают во мне защитника.

Антон положил ключи на стол.

— Живи у меня. Места хватит. Не буду мозолить тебе глаза. Поживу у одной подруги на даче.

— У Ольшанской?

Бартеньев удивился.

— Я обязан знать больше остальных, если веду дело об убийстве, — сказал Зимин.

— Знаешь так знаешь. Тогда вот что. Вопрос отвлеченный. Так или иначе, но не далек тот час, когда ты вернешься на континент к людям. Постарайся кое-что узнать. Это для нее, не для меня. Лет десять назад наш губернатор возглавлял управление по природным ресурсам края. Как это называется точно, я не знаю. Наш мэр был его заместителем и курировал экспедицию по поиску драгметаллов. В дальнейшем вся экспедиция погибла. И не в тайге, а в городе, по одиночке. Нужно установить название города и имена членов экспедиции. Они погибали вместе с семьями. Свидетелей нет. Сумеешь? Она очень хорошо заплатит.

— Это ее просьба? Она обо мне знает?

— Даже не слышала. Это моя инициатива. Но она в долгу не останется.

— Любопытная просьбочка. А почему ты решил, что я этим займусь?

— Потому, что ты по жизни истинный искатель приключений. Ни один нормальный человек, знающий порядки и ситуацию в этом городе, не взялся бы за защиту убийцы. Тем более что ты, так же как и майор, уверен в ее виновности.

— Ты не прав, Антон, я никогда не защищаю настоящих убийц. Я верю, что твоя жена мирно спала дома в ночь убийства. Другое дело, смогу ли я это доказать.

— Если не сможешь, я пойду к Прошкину и скажу, что Лугового убил я.

— Не сомневаюсь в этом. Такой оборот соответствует твоему синдрому. Но только Прошкин тебе не поверит. Даже если ты сумеешь найти серьезные аргументы и доказательства. Прошкин не из тех, кто признает свои промахи. У тебя в городе есть определенная репутация. Ты не тянешь на роль убийцы. Если признать тебя убийцей, значит, подвергнуть сомнению порядочность любого жителя города. Другое дело, если бы Прошкин арестовал тебя, а не твою жену, он мог бы повернуть дело так, что и святой не отмылся бы от грязи. Но он уже арестовал Лелю и объявил ее убийцей. Значит, другого убийцы Лугового быть не должно и не будет. И не имеет значения, поверит он твоим признаниям или нет.

— И где же выход?

— Я очень долго разговаривал с Прошкиным. Мы сумели друг друга понять. И он обещал найти выход. Я ему верю. С другой стороны, я не верю в сказку, где волки остаются сытыми, а овцы целыми. Нам остается только гадать, что придумал изворотливый ум следователя для компромиссного решения проблемы.

Антон поднялся, положил ключи на стол и, коротко бросив на прощание: «увидимся», ушел.

Зимин уже точно знал — пока вопрос с Еленой Бартеньевой не решится, он Антона из города не выманит никакими коврижками. Каждый прожитый в Тихих Омутах день вел кого-то из них двоих к пропасти. Зимин с его чутьем не ошибался. И все же ни один не собирался сдаваться. Пляски на минном поле продолжались.

У Антона сжалось сердце: Маша подстерегла его возле работы, и как только он сел за руль своей машины, запрыгнула на соседнее сиденье. От неожиданности Бартеньев выронил ключи. Они оба решили их поднять с пола и стукнулись лбами. Маша засмеялась, а Антон оставался сидеть согнувшись, с мертвенно-бледным лицом, будто в его жилах не осталось ни капли крови.

— Извини, Антон. Я все понимаю. Ты разочарован. Но что делать. Мне нужны деньги, и немалые, где же мне их взять? Поездка в Москву не такое дешевое удовольствие, как нам всем здесь кажется… Или ты думаешь, я одна работаю в «Красном фонаре»? Меня туда привели одноклассницы. Там платят еще и наличными, а не только переводят деньги в банк. Я не шлюха. У меня просто выбора нет.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Я ничего не собирался говорить твоему отцу.

— Меня не отпускают в Москву. В милиции все знают. И о намерениях моих уехать — тоже. Вчера меня вызвали туда, капитан сказал, что я должна забыть о Москве и других крупных городах. «Мы, — говорит, — проституток из города не выпускаем. Можешь работать в притоне или уйти, дело твое, но за черту города — ни на шаг. Попробуешь сбежать, мы тебя обвиним в воровстве и посадим, а твой отец узнает обо всем в подробностях и увидит фотографии, как ты обслуживаешь клиентов».

— И что ты решила?

— Мое решение окончательное. Я уезжаю. Чем бы это ни кончилось, здесь я не останусь.

— Бежать бесполезно. Поймают.

Девушка помолчала.

— Я знаю, что ты ко мне не равнодушен. Хочешь, я доставлю тебе немало приятных минут, если ты согласишься мне помочь. — Она взяла его за руку, но Антона словно током дернуло, и Маша с испугом отстранилась. — Что с тобой, Антон? Я же ничего плохого не сказала. Ты поможешь мне, и я отвечу добром на добро.

— Мне ничего от тебя не нужно и ничем я тебе помочь не могу. Выходи из машины. Я тороплюсь!

— Ты все врешь. Тебе некуда торопиться, потому что ты никому не нужен. Ты пустое место! Слюнтяй! Импотент!

Антон открыл дверцу и вытолкнул девчонку. Она шлепнулась на асфальт, а он сорвал машину с места. Все перевернулось в его сознании. Он отказывался что-либо понимать. Либо он сумасшедший, либо мир сошел с ума.

Через сорок минут он приехал в таежный домик Кати и тут же пошел принимать душ. Совсем недавно он убегал из этого дома и отмывался от мнимой грязи в своей душе, чтобы чистым пойти к Кузьме и взглянуть на его дочку. Теперь он сломя голову сбежал от Маши в дом Катерины и смывал с себя совсем другую грязь. «Чистюля», — повторял он про себя с ненавистью. Он уже и себя ненавидел. До чего же человек может докатиться? Если бы Лелька не сидела в тюрьме, он сунул бы шею в петлю. Тошно. Ой, как тошно.

Он сидел у телевизора и пил водку, ожидая Катю. Сегодня хоронили Никиту. Он не решился пойти, но переживал за нее. Теперь и та, которую Антон презирал, оказалась в опасности. Екатерина слишком импульсивна, она может выкинуть любой фортель и погубить себя. Хватит ли у нее сил сдерживать свои эмоции? Какой бы сильной натурой ни обладала женщина, она остается женщиной, и главная ее привилегия — ее слабость.

Катя пришла около полуночи абсолютно трезвая, в длинном черном шелковом платье, лицо скрывала вуаль. Переодевшись, она села рядом с Антоном, положила ему голову на плечо и зарыдала. Так они и просидели до утра, не проронив ни слова. Теплые лучи солнца ласково подкрадывались по полу к их ногам, но оба ничего хорошего не ждали.

И это было самое печальное.

Прошло еще три дня. Ничего не менялось. Только статьи в местной газете о страшном преступлении в офисе домостроительного комбината становились злее, подробнее и более объемными. Сначала Зимин их читал с удовольствием, как хорошо закрученный детектив. Благородный адвокат-одиночка восстал против системы и пытается спасти убийцу от страшного приговора. И в каждой статье ставился вопрос: «Кто прав? Следствие или защита?» Ответа не давалось. Теперь Зимин начинал нервничать. Он жил в одиночестве в доме Бартеньева и старался никуда не выходить. Антон не появлялся, сам он к нему идти не хотел. Что ему сказать? К газетному бреду он не имел никакого отношения, не понимая тактики и стратегии майора Прошкина. Ему оставалось только ждать. Ждать, как ждут раковые больные, которым врачи уже ничем помочь не могут, а они на что-то еще надеются, не зная о метастазах, пожирающих организм изнутри. Болезнь никак себя не проявляла: ни болей, ни внешних признаков. Можно улыбаться, верить и надеяться, не замечая того, что на тебя смотрят уже, как на покойника в морге. Ты есть и тебя нет. Лучшее, что мог сделать Зимин, это сесть в машину и уехать. Но он привык доводить дело до конца. До закономерного финала, после чего можно ставить жирную точку. Три года поисков, титанических трудов, метаний, ошибок, промахов и вот наконец удача. Он добился своего и нашел то, что искал. Осталось поставить ту самую жирную точку, но, как выяснилось, сделать это не так просто. Коса нашла на камень.

Адвокат перестал мерить комнату шагами, подошел к столу и еще раз прочитал окончание статьи. «Следствие пошло на очередные уступки защитнику и согласилось провести следственный эксперимент. Завтра в двадцать один час по местному времени обвиняемую Бартеньеву привезут из тюрьмы в офис погибшего, где проведут ряд следственных действий, чтобы убедиться в правоте адвоката либо признать его версию несостоятельной. Однако существует и третий вариант: следственный эксперимент не даст нужных результатов ни одной из сторон. Как быть в таком случае? Кто и когда сможет поставить точку в затянувшемся процессе? На этот вопрос у редакции ответа нет».

«Ответ должен быть, — думал Зимин, — но где-то рядом, и есть люди, которые его знают». Кирилл собрал кучу газет со статьями и решил все перечитать заново. Все статьи написаны одним человеком в едином стиле. Их писал не периферийный журналист, а опытный психолог, способный будоражить умы читателей и внушать им свою позицию, скрытую под покрывалом ничего не значащих слов, намеков и предположений. На самом деле каждая статья была определенным прессингом, построенным на внушении одной-единственной точки зрения, заставляющей сделать только один-единственный вывод.

Вечером, когда— стемнело, Зимин позвонил Плетневу. Он вспомнил, что даже не поблагодарил его за предоставленный для Агеева буксир, где бизнесмен просидел целую неделю. Виктор, живший здесь под именем Степан, согласился встретиться с адвокатом, но радости в его голосе Зимин не услышал. Они назначили свидание на площади перед церковью. В трактире, где они встречались раньше, уже не посидишь — все питейные заведения города закрыты. Улицы также пустовали, только редкие владельцы собак выгуливали своих питомцев. Работали лишь продуктовые магазинчики, книжные и парфюмерные лавчонки. Даже «Красный фонарь» над известным заведением был погашен. Да и уличные фонари горели через один, а из витрин не падал неоновый свет. На центральной площади освещался только собор, он выглядел зловеще, отбрасывая ломаные тени от своих выступов.

Серый «Москвич-каблучок» стоял на углу, прикрытый раскидистой кроной многолетнего клена. Зимин остановился за машиной своего бывшего подзащитного и пересел к нему.

— Привет, Степан.

— Вечер добрый, Кирилл Юрьевич. Если можно назвать его добрым.

— Газеты читаешь?

— Их весь город читает, больше нечем себя занять. Заварили вы кашу, Кирилл Юрьевич. Оно вам это надо? Загостились вы у нас. Ехали бы восвояси, там другая жизнь, к которой вы привыкли, и люди другие, и взаимоотношения, и законы. А здесь вы лишний. Чацкий из «Горе от ума». А судьи кто? Вам-то что до этого. Ищите правду у себя дома, а здесь зона.

— Знаю, Степан. Сам жалею, что впутался в эту историю. Сейчас уже поздно. На переправе лошадей не меняют.

— Ваше дело. А я зачем понадобился?

— Ты знаешь, где находится тюрьма?

— Конечно. Все знают. На нее без содрогания смотреть невозможно. Стоит как памятник страху и безысходности.

— Я хочу, чтобы ты завтра провез меня от тюрьмы до офиса домостроительного комбината следом за «воронком», в котором повезут обвиняемую.

— Если вам это нужно, мне не трудно.

— Договорились.

— Ждите меня на углу Шестой и Тринадцатой улиц в половине девятого.

Зимин не стал задерживать старого знакомого и вышел, опять забыв поблагодарить его за оказанные услуги.

Сутки ожидания дались ему нелегко. Его томило непонятное предчувствие и беспокойство. На следующее утро после бессонной ночи он отправился за газетой. К его удивлению, новой статьи не появилось, будто о деле забыли или оно уже никого не интересовало. Так талантливо начатый и развитый детективный роман оборвался на середине, на самом интересном месте. Тоже ведь своего рода зрелище, наподобие сериала, требующее продолжения и неожиданной развязки, и вдруг обрыв. Пленка кончилась?

Напряжение возрастало. Зимин с трудом дождался вечера и отправился на встречу.

Машина уже поджидала его в назначенном месте. Плетнев остановился на окраине города, на площади, выложенной серой гранитной плиткой. Огромный пятиметровый каменный забор с колючей проволокой, скрученной в серпантин и тянущейся в обе стороны по хребту каменной преграды, чугунные ворота по центру, а за стеной — мрачное бесформенное здание из красного кирпича с черными разводами, словно оно уже побывало в огне, но лишь закалилось, а не рухнуло. Крошечные черные окошечки, загороженные массивными решетками, вряд ли пропускали в казематы свет и кислород. Степан был прав, от такого чудища веяло холодом и смертью, мурашки бежали по телу. За тюрьмой начинался лес, бесконечная тайга, распластанная на тысячи километров во все стороны. Человек — мошка в этом мире, неспособная к сопротивлению и не имеющая права на жизнь. Вот что приходило в голову, глядя на мрачные стены, за которыми не могло быть ни веры, ни надежды.

Степан молчал. Он видел искаженное гримасой ужаса лицо адвоката и был удовлетворен. Вот, мол, любуйся. Хотел увидеть — смотри. Может наконец до тебя дойдет, что все твои потуги всего лишь блажь, тщеславие и гордыня, выставленные напоказ и ничего не стоящие перед могуществом этих стен и безграничной власти их хозяев.

Тюрьма и впрямь наводила ужас, и такое видение еще не скоро сотрется в памяти.

Ровно в двадцать один ноль-ноль ворота открылись, и из черной дыры выехал невзрачный уазик с зарешеченными окнами и затененными стеклами. Машина медленно поехала по аллее, ведущей к Тридцать второй улице. Плетнев двинулся следом, соблюдая дистанцию в сотню метров.

— Сколько времени ехать до офиса? — спросил Зимин.

— Минут сорок пять. Через весь город, на другой конец.

— Они придерживаются определенного маршрута?

— Нет, конечно. Но петлять никто не будет, поедут самым коротким путем, через центр.

На тюремной машине не было никаких опознавательных знаков. Обычный облезлый шарабан, висячий замок на задних дверцах болтался из стороны в сторону, будто маятник, отсчитывающий время, отведенное тебе до последнего вздоха.

Они пересекли центр и подъехали к окраине. Взошла луна. Движение на улицах будто вымерло. Город напоминал пустыню, по которой ползут два муравья: скорость «уазика» не превышала тридцати километров. Вдруг Плетнев резко затормозил, от неожиданности Зимин вздрогнул. Плетнев сдал назад, прижался к обочине. Слева и справа из боковых улиц валила толпа: мужчины и женщины. Сколько их, сказать невозможно. Пешая демонстрация без лозунгов. Народ прибывал со всех сторон, будто весь город в одночасье проснулся, восстал и загудел. Кипящая толпа преградила дорогу тюремной машине. Люди кричали, шумели. Десятка два мужчин окружили тюремную машину, открыли дверцы кабины и повыкидывали из нее шофера и охранников. Те покатились по асфальту в разные стороны. Машину начали раскачивать, качали, пока она не перевернулась. Кто-то выкрутил пробку из топливного бака, сунул в него тряпку и крикнул:

— Разойдись!

Несколько сотен зажженных спичек полетели к машине, их кидали и кидали, пока «уазик» не вспыхнул. Огромный язык пламени взвился к небесам.

Зимин схватился за ручку дверцы, но Плетнев удержал его за локоть.

— Сгореть хотите?

Адвокат затих, с ужасом наблюдая за происходящим.

Устроив хоровод вокруг пожарища, толпа ликовала, как на праздничном салюте.

— Они сжигают ее живьем! — прохрипел Зимин.

— А вы чего хотели? Эти люди несут убытки, им жить надо, есть самим и кормить детей. Почему же они должны жалеть убийцу и страдать вместе с ней за несовершенное ими преступление…

— Это же самосуд! Где милиция?

— Полагаю, что наблюдает и ждет, пока эта вакханалия завершится. К утру они успеют убрать головешки, а моечные машины смоют пепел.

— Вот, значит, в чем заключался компромисс майора Прошкина. В газетах умышленно напечатали время эксперимента, оповестив тем самым этих безумцев.

— Газеты тут ни при чем, Кирилл Юрьевич. Без санкции майора никто бы на улицы не вышел. Просто он дал добро на акцию, а его люди все организовали. Толпа без вожака не опасна. Ее вести надо и контролировать до определенного момента, а потом уже можно тихо отойти в сторону. Виноватых здесь нет. Стихия. С наводнением бороться бесполезно, надо ноги уносить, иначе затопит. И вам пора уезжать. Вы свое дело сделали, любуйтесь на результат.

— Ты знал об этом?

— Все знали.

— Почему не сказал?

— Не хотел, чтобы вы попали под поток толпы. Раздавили бы. А это было бы обидно. Вы еще нужны людям, таким, как я. Но не здесь, а в цивилизованном мире.

— В тихом омуте…

— …Не надо мутить воду, — закончил Плетнев.

— Судя по пламени, в машину залили полный бак бензина, а ехать-то всего ничего.

— Куда вас отвезти, Кирилл Юрьевич?

— Спасибо, я пройдусь пешком. Здесь недалеко.

— Как знаете. Прощайте!

К горлу подступила тошнота. Кирилл с трудом добрался до дома, обшарил холодильники, нашел водку и, сидя на ковре возле дивана, выпил из горлышка полторы бутылки. Там же он и заснул, не выпуская посудину из рук. Ночью он кричал, что-то бормотал, размахивал руками, но его никто не слышал.

К утру адвокат успокоился и только изредка вздрагивал во сне.

Газетный роман был закончен через день, и автор сумел поставить в нем жирную точку. Сериал удался. Возмездие свершилось! Народ постановил! Ни следствие, ни защита не сумели перетянуть одеяло на себя. Суд божий в лице горожан нашел компромисс и вынес единственно правильное решение. А юристы могут до хрипоты продолжать свой спор на пустом месте.

Следствие закончено, забудьте!

Кирилл собрал все газеты и сложил в чемодан. Антон сидел на диване и наблюдал за его сборами.

— А ты без всего поедешь? — спросил адвокат.

— Мне ничего не нужно. Будет подозрительно, если я поеду из города с чемоданом. Ну а бумаги, подписанные с Агеевым, лежат в багажнике твоей машины, под резиновым ковриком.

— Остроумно. Меня они обыскивать не будут.

— Я хотел бы проститься с Катей. Она ничего не знает.

— Пришлешь ей Открытку с Канарских островов. Отъезд откладывать больше нельзя. Вот-вот веревочка оборвется, а под ногами бездонная пропасть.

Зимин застегнул чемодан и поставил его на пол.

— Очнись, Антон, пора ехать. Чего ты ждешь?

— Не знаю. Это необъяснимо. Хочу понять, что мы сделали не так.

— Когда приедем в город, я тебе расскажу, что было сделано не так. Это долгая история, а сейчас нам надо торопиться.

Послышался скрип ступеней на веранде. Дверь открылась и на пороге появилась высокая солидная фигура майора Прошкина. В дверном проеме были видны еще двое мужчин, но они остались стоять на крыльце.

— Пришли проститься, майор? — спросил Зимин.

— Мы уже простились с вами, Кирилл Юрьевич. К моему сожалению, я пришел по более печальному поводу. Мне очень не хотелось этого делать, но я вынужден тебя арестовать, Антон.

— В чем вы его обвиняете? ^— удивился Зимин.

— В убийстве московского коммерсанта Агеева Филимона Матвеевича. Вчера днем охотники нашли его труп в его же машине. Агееву размозжили череп на перекресте Верхнего шоссе возле указателя к нашему городу, а потом труп вместе с машиной скатили под откос, где он и оставался незамеченным больше двух недель.

— Но при чем здесь Бартеньев? — не унимался адвокат.

— Сожалею. Но Агеев выдал Антону расписку в получении полумиллиона долларов, в портфеле убитого мы нашли копию, а также другие документы, свидетельствующие о сговоре Агеева и Бартеньева. Однако денег мы в машине не обнаружили. Вывод напрашивается сам собой. Антон использовал Агеева как курьера для вывоза денег за черту города, а сам поджидал его у перекрестка. Когда тот сделал свое дело, Антон его убил и забрал деньги. Но забыл о документах.

— И что он сделал с деньгами?

— Спрятал, зарыл. Какое это имеет значение. Уехать он не решился по простой причине. В тот же день была арестована его жена, и он проходил свидетелем. Его исчезновение вызвало бы подозрение, мы перехватили бы беглеца в пути. До ближайшего населенного пункта — сутки в любую сторону, он не успел бы доехать до города, чтобы там замести следы.

— В вашем обвинении полно дыр, майор. Оно не состоятельно, и я могу его опровергнуть, -твердо заявил Зимин.

— Одно вы уже опровергли. Хотите взять на себя защиту следующего клиента?

Зимин помолчал, потом спросил:

— Что его ждет?

— Пожизненное.

— В вашем страшном каземате?

— У нас только одна тюрьма.

— Могу я поговорить с обвиняемым две-три минуты наедине?

— Не возражаю.

Майор подошел к Антону, грубо вырвал его из кресла, подтащил к стене, надел наручники на запястья, а второй браслет застегнул на каминной решетке.

— Две минуты, — сказал он, вышел и закрыл за собой дверь.

— Неминуемая участь. Закономерный финал истории, — холодно произнес Зимин. — Я собирался сделать то же самое, но Прошкин избавил меня от лишних хлопот. Я знаю, что ты не убивал Агеева. Матвеич нарвался на засаду Никиты. Тот зверь свою добычу не выпускает из рук. Свое наказание ты будешь отбывать за другое преступление. Помнишь, восемь лет назад ты изнасиловал и зарезал девочку на опушке возле шоссе. Тебе дали пятнадцать лет, но через три года ты сбежал. От Прошкина не сбежишь. Гарантировано. Любое зло должно быть наказано. Убийство пятнадцатилетнего ребенка не может быть оправдано ничем. Ты свое получишь сполна.

Антон ничего не ответил. Он сидел на полу, прикованный к решетке, и опустошенным взглядом смотрел на пепел в камине. Зимин взял чемодан и вышел. Трое стояли за дверью.

— Я уезжаю, майор, могу я вам сказать несколько слов на прощание?

Они отошли подальше, чтобы их не могли слышать.

— Ваш город еще молодой, генерал, вот мост построили, через год-два построите первый небоскреб и, как обычно, пригласите на праздник губернатора. Так вот, я сделаю все, уважаемый господин Боровский, чтобы быть в свите губернатора, и непременно напрошусь осмотреть вашу знаменитую тюрьму. Уникальный памятник. И мне бы очень хотелось увидеть там заключенного Бартеньева живым. Он должен умереть своей смертью, а сколько ему суждено прожить, не нам решать. Я не верю в то, что в этой прокопченной коробке кто-то сидит. Она пуста, как гнилой орех. И затеянный на улице спектакль с папуасским обрядом сжигания меня ни в чем не убедил. Женщину вы уничтожили сразу после ареста. Ее останки гниют где-нибудь в старой штольне. Ваши оголтелые психи, жаждущие зрелищ, подожгли пустой фургон. Так вот, я встаю на защиту преступника и требую, чтобы вы выполнили приговор ваших инквизиторов и содержали убийц в тюрьме в соответствии с надлежащими нормами. Не будем прощаться врагами, генерал. Как говорится, не плюй в колодец.

— Вы мне с самого начала понравились, Кирилл Юрьевич. Конечно, я постараюсь выполнить ваши пожелания. Привет губернатору. -Генерал в майорских погонах поднялся на веранду и скрылся в доме.

Зимин уезжал из Тихих Омутов с чувством выполненного долга. Не зря он потратил на поиски столько лет, справедливость восторжествовала. Выехав на главное шоссе, остановился возле указателя. Совсем недавно Кирилл приходил сюда пешком по просьбе Агеева и копал яму под указателем. Жаль мужика. Кто теперь продолжит его турбизнес? Лирик-энтузиаст, переполненный оптимизмом, приехал в ад искать себе друзей и партнеров. Глупец! Здесь можно найти только смерть.

Достав из багажника походную лопатку, Зимин убрал дерн под знаком.

Цветастый пакет, рекламирующий суперлотерею, лежал на том месте, где он его оставил. Полмиллиона долларов никуда не испарились, а мирно покоились в мешке.

Бросив мешок в багажник, Зимин поехал прочь, вспоминая, как он смеялся, увидев надпись на мешке: «Играй и выиграешь!»