Глава третья НЕКАРАТЕЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ В СВЯЗИ С СОВЕРШЕНИЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В Скандинавии потребление алкоголя порождает ряд серьезных проблем. С точки зрения международ­ных стандартов мы пьем не так уж много, но мы пьем гак и при таких обстоятельствах, что это позволяет пьяницам уклоняться от социального контроля в его обычных формах. Поэтому понятно, что пьянство и контроль за потреблением спиртных напитков находят­ся в центре внимания нашего общества. Это важная и сложная проблема. Важная в связи с многочисленными и очевидными признаками неблагополучия. Сложная, потому что мы хотим отделаться от проблемы, а не от алкоголя. Поэтому мы не можем запретить само веще­ство, как сделали, например, с героином. В отношении большинства наркотических веществ мы официально проводим политику полного воздержания. Мы говорим, что наркотики вредны для каждого, за исключением случаев, относящихся к компетенции медицины. Когда речь идет об алкоголе, такое решение, по-видимому, не­возможно. Мы понимаем, что в данном случае пробле­ма заключается не в самом веществе, то есть в алкого­ле, а в определенных категориях его потребителей. Ко­нечно, в нашем распоряжении имеется большой набор правил и предписаний, регулирующих торговлю спирт­ными напитками, но, помимо частичного контроля за самим веществом, мы пытаемся контролировать неко­торых лиц, которые не знают меры э потреблении спиртного.

В первую очередь мы сделали попытку взять под контроль опустившихся людей. Пьяные на улицах представляли собой досадную и неприглядную помеху общественному порядку. Сторонники трезвости исполь­зовали их в качестве примера в педагогических целях; потребителей спиртного они смущали. Поэтому пьяниц надлежало убрать с глаз долой. Однако трудно было признать поведение таких лиц настолько отвратитель­ным, чтобы подвергать их наказанию, которое устра­нило бы их на длительный срок ради реального оздо­ровления обстановки.

Но что, по справедливости, нельзя было сделать в порядке наказания, то не вызывало возражений, когда применялось под видом некарательного воздействия. Некарательное воздействие также может причинять боль. Но ведь причиняют боль и многие формы лече­ния. И в данном случае боль причиняется ненамерен­но. Предполагается, что она лечит. Боль становится не­избежной, но этически приемлемой. Эта мысль была сформулирована на общем собрании Норвежской ас социации уголовной политики в 1893 г., и уже через несколько лет закон, основанный на этом принципе, был принят парламентом. Закон позволял органам уго­ловной юстиции подвергать человека некарательному воздействию, если его несколько раз задерживали за появление на улице в нетрезвом виде. Вместо того что­бы платить штраф за пьянство, что не производило удерживающего эффекта, такие люди должны были получать длительный срок некарательного воздействия. Первоначально предполагалось, что срок, на который можно избавляться от них, должен быть неопределен­ным. Однако в последнюю минуту было решено уста­новить максимальный срок — четыре года. Это время надо было провести на унылом и мрачном клочке зем­ли, открытом таким ветрам, что, по мнению одного из директоров, кур приходилось привязывать, чтобы их не унесло. Место это оказалось самой суровой тюрьмой в стране. Рецидивисты получали новый четырехлетний срок, а затем еще столько четырехлетних сроков, сколько нужно было, чтобы завершить лечение.

Аналогичные меры были введены в Швеции и Фин­ляндии. В отличие от этого Дания боролась с проблемой алкоголизма другими мерами, более близкими тем, ко­торые проводились в странах Центральной Европы. Меры, о которых идет речь, были особенно успешны в Финляндии, где могли быть заменены высылкой в Си­бирь. И действительно, многие были высланы туда.

Но не все болезни излечимы. Понятие «неизлечи­мость» логически вытекает из самой идеи лечения. Не­которым больным нельзя помочь вернуться к обычной жизни. Они должны содержаться, подобно престаре­лым людям и инвалидам, в специальных учреждениях. Столь же ошибочно было бы полагать, что можно до­биться полного успеха в рамках системы уголовной юстиции. Следовательно, и эта система нуждается в учреждениях для более длительного содержания в труд­ных случаях, особенно поскольку ей приходится стал­киваться с людьми, признанными опасными преступни­ками. И опять-таКи можно представить себе, сколь бо­лезненно пребывание в таких учреждениях. Но таков часто и удел престарелых и инвалидов. К тому же, когда речь идет об опасных преступниках, предотвращаются страдания потенциальных жертв.

Это направление приобрело особую популярность в Швеции после второй мировой войны. Комитет по во­просам уголовного законодательства предложил полно­стью отказаться от старого уголовного права п от по­нятия наказания. Швеция должна была получить зако­нодательство о «мерах» социальной защиты, а не о наказаниях. Однако это предложение не прошло.

Минувшее столетие было веком открытий. Ливингстон исследовал Африку для белого человека, социологи изучали положение низших слоев населения в городах Европы. Машины становились более совершенными и более мощными. Они требовали больше крепких рабо­чих рук в городах и меньше — в сельской местности. Контролировать городское население становилось все труднее. Те, кто обслуживал машины, становились бли­же друг к другу, но в то же самое время отдалялись друг от друга. А. Стриндберг (1878), оставивший нам описание Стокгольма прошлого столетия, рассказывает, что чиновник, бюргер, рабочий д проститутка жили в одном доме, хотя и в разных квартирах. Однако посте­пенно пути их расходились. Вален-Сенстад (1953) от­мечал, что ни один полицейский, будучи в здравом уме, не отваживался один пойти в Ватерланд. Это был рай­он, напоминающий нынешний Гарлем, вражеская тер­ритория, и уж во всяком случае — чужая.

В это время в Италии работал в качестве военного врача молодой. Ч. Ломброзо. Он сам рассказывает о том, как однажды в 60-х годах прошлого столетия сде­лал открытие: «Хмурым декабрьским утром я внезапно обнаружил на черепе бандита целый ряд атавистиче­ских аномалий... аналогичных тем, которые были най­дены у низших позвоночных... Как будто пылающий небосвод осветил широкую равнину — я понял, что проблема природы и генерирования преступников для меня решена» (Радзинович, 1966, с. 29).

Недавно возникли вопросы о природе этих «банди­тов». Были ли они обычными разбойниками? Или бун­тующими крестьянами? Не был ли вопрос о природе и причинах преступности решен на основе изучения чере­па политического врага? Во всяком случае, место, где находятся причины преступности, было твердо установ­лено — в самом организме человека. Преступники отли­чаются от большинства людей. И это было обнаружено с помощью научных методов. Воздействовать на них следовало посредством либо интернирования, либо лече­ния, согласно особенностям каждого из них.

Ломброзо оказался флагманом. В кильватере за ним шли Э. Ферри в Италии, Ф. фон Лист в Германии, Б. Гетц в Скандинавии. А вскоре появились на свет специальные меры и предписания, учитывающие осо­бенности правонарушителей. Мы получили предвари­тельное задержание, взятие под стражу, неопределен­ные приговоры и экспертов, определяющих наступле­ние момента освобождения от наказания, учреждения для психопатов и специальные учреждения для алко­голиков. Либеральное государство было совсем не либе­ральным, когда дело шло о создании условий для сво­бодного развития частного предпринимательства. Шос­се, железные дороги и контроль за бедняками приобрели большое значение. Появилась армия специалистов. Важным условием промышленного развития стало установление контроля за девиантным поведением. Интеллектуальные основы такого развития событий были заложены в XIX веке. Т. С. Дзл описывает это в работах «Государственная власть и социальный конт­роль» (1977) и «Благосостояние детей и социальная защита» (1978). К тем же выводам приходит М. Игна­тьев: «Укрепление дисциплины труда шло рука об ру­ку с расширением свободы рыночных отношений в трудовой сфере...»

В последние десятилетия ко всем этим мерам почти полностью перестали обращаться [4].

В Норвегии начиная с 1970 г. опустившимся людям позволили оставаться на улицах. Специальные меры в отношении психопатов быстро выходят из моды. Дания и Финляндия совершенно отказались от такой системы, Норвегия и Швеция готовы последовать за ними. По­всеместно, кроме Швеции, ликвидированы учреждения борстальского типа и специальные тюрьмы для моло­дых преступников. Серьезным исключением является положение так называемых «опасных преступников». В Дании в 1978 г. было 20 человек, признанных тако­выми; в Финляндии — 9. Норвегия после отмены спе­циальных мер в отношении психопатов, по всей веро­ятности, примет решение, аналогичное тому, к которому пришла Финляндия. Недавно шведский комитет пред­ложил ликвидировать такую юридическую категорию, как «лица, приравниваемые к невменяемым». Вообще говоря, мы возвращаемся к системе определенных при­говоров, постановляемых судами.

Такой исход в значительной степени был предопре­делен. Во-первых, стало быстро обнаруживаться лице­мерие системы. Исследования одно за другим показы­вали, что центры по некарательному воздействию на преступников, по существу, не были лечебницами. Они очень напоминали обыкновенные тюрьмы, штат этих учреждений — тюремную охрану, а предполагаемые пациенты — прежних тюремных сидельцев, но с еще более негативным отношением к тому, что с ними слу­чилось, чем у обычных заключенных. Некарательное воздействие без заранее ограниченных сроков явно переживалось значительно более болезненно, чем ста­ромодное намеренное причинение боли.

Во-вторых, обнаружилось, что система некаратель­ного воздействия неэффективна. Теория некарательного воздействия основывалась на идеях утилитаристского и научного мышления. Сторонники некарательного воз­действия претендовали на то, что их цель — приносить пользу пациентам и что их теория поддается проверке. Но, как убедительно показано в литературе, посвящен­ной вопросу эффективности некарательного воздейст­вия, обещание быть полезными так и не материализо­валось. За исключением смертной казни, пожизненного тюремного заключения и, быть может, кастрации, не оказалось каких-либо мер воздействия, в отношении которых удалось доказать, что они эффективнее других в предупреждении рецидива. Даже в тех немногих случаях, когда за терминологией некарательного воз­действия стоят реальные вещи, не установлено сниже­ние показателей рецидива. Единодушие в этом вопросе как раз сейчас настолько велико, что необходимо ска­зать несколько слов предостережения. То, что до сих пор делалось в этом направлении, делалось в границах наличных ресурсов. Массированные меры экономиче­ского и социального характера никогда не предприни­мались. Бедняки не стали богатыми, рабочие не полу­чили ту работу, которую выполняют представители среднего класса, неприкаянная молодежь не нашла поддержки в осуществлении своих заветных мечтаний, одинокие люди фактически не обрели новые устойчи­вые социальные связи. Всего этого, несомненно, не случилось. Это требует социальных преобразований, далеко выходящих за рамки возможностей, которыми располагают исследователи-криминологи.

В-третьих, подверглось тщательному анализу само понятие опасности, как оно используется в сфере уго­ловного права. Как показал фон Хирш в своей прекрас­ной статье (1972), многочисленными исследованиями доказано, что нет необходимой ясности, в каких слу­чаях его следует применять, что оно обладает незначи­тельными прогностическими возможностями, когда речь идет о выделении опасных преступников, и что обычно некарательное воздействие не приносит успеха. С этим полностью согласуются результаты скандинав­ских исследований, мнения Кристиансена и его соавто­ров (1972), Далгарда (1966) и Стенга (1966). Бесконеч­ные скандалы, разгорающиеся вокруг немногих остав­шихся специальных учреждений, предназначенных для этого контингента людей, показывают, что их существо­вание органически связано с недопустимыми моральны­ми компромиссами.

Наука дает аргументы. Но одних лишь аргументов недостаточно, чтобы изменить социальную действитель­ность. Это приводит нас к четвертому пункту объяс­нения того, почему теория некарательного воздействия терпит поражение. В 60-х годах нашего века лейбори­сты получили некоторую власть или по крайней мере обрели респектабельность. Представители рабочего класса — не все они, конечно, вышли из этого класса или принадлежат ему, речь в данном случае идет об идеологии — были встревожены открывшимися фактами неравенства и злоупотреблений, которые совершались под видом некарательного воздействия. Совсем не улуч­шало положения и то обстоятельство, что большинство тех, к кому они прпмепяются, вышли именно из тех классов, которым, как предполагается, должна принад­лежать политическая власть. В дополнение к этому следует указать на то, что альтернативные меры кон­троля, по-видимому, уже находились в поле зрения. Появилась концепция государства всеобщего благоден­ствия. С бедностью и убожеством следовало бороться не посредством тюрем, а посредством пенсий и социаль­ной помощи.