"Пираты Короля-Солнца" - читать интересную книгу автора (Алексеева Марина Никандровна)

15. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ

— Читайте, читайте! — напутствовал Гримо и уткнулся в "Дон Кихота".

— Выходит, аббатиса при активном участии Дианы де Роган отправила на тот свет господина де Варда-старшего? Я что-то слышал об этой истории, но не знал, что и тетушка Диана в ней была замешана.

— Они обе лишились своих любимых из-за Ришелье. Не нам их судить. Устранив де Варда, аббатиса убила двух зайцев — свела счеты со своим заклятым врагом и избавила вашу матушку от самого яростного ее преследователя.

— А она-то тут при чем?

— Самая крупная фигура в партии королевы? Лучшая подруга Анны Австрийской? Вы не понимаете, наверно, что борьба между партией королевы и партией Ришелье шла не на жизнь, а на смерть. Кардиналу надо было любой ценой добыть компромат на Анну Австрийскую. Сам он, может быть, и гнушался бы прибегнуть к подобным средствам, но за него действовал его 'серый кардинал' , Жозеф дю Трамбле и кровожадный де Вард — у этого малого руки были по локоть в крови. Но все же, сдается мне, она была права, рассчитавшись с нашими врагами за монастырь в

Бетюне. Ведь там, за несколько лет до вашего рождения трагически погибла госпожа Бонасье, прелестнейшая женщина, первая и самая большая любовь господина Д'Артаньяна.

— Но она, эта черная аббатиса, чтобы заманить де Варда в ловушку, вынудила свою подругу — мою мать — отдать меня чужим людям!

— Эти чужие люди, Всадники с Белыми Перьями, как их в Бретани называли, защищали вас с оружием в руках и готовы были отдать за вас жизнь. Лучше, что ли, было бы, если бы вы попали в лапы преследователей?

— Что же тогда было бы?

— Вот уж не знаю. Мы полагали, Малыш Шевретты будет разменной монетой в игре Ришелье, чтобы скомпрометировать Анну Австрийскую.

— А, понимаю. Вроде заложника. И тогда кардинал получил бы от матушки так ему необходимый компромат на королеву?

— Мы считали так. Хотя, возможно, это был блеф. И кардинал не такой Ирод.

— Но и я не Царь Иудейский. Я хочу сказать, что сам по себе я ценности не представлял, самый обычный ребенок. На меня охотились из-за того, что я был Малышом Шевретты.

— А представьте на минуту, что кровавому убийце де Варду на мгновение стала доступна вся та информация, которой нынче владеете вы, мой господин? Впечатляет, не правда ли?

— А конкретнее? — спросил Рауль.

— Например, настоящее имя таинственного 'господина аббата' . Например, вся история с миледи, на которой де Вард намеревался жениться в свое время, и миледи собиралась подцепить третьего мужа. Не будем осуждать 'черную аббатису' и Диану де Роган. Мы смешали карты наших врагов.

— И все-таки я не могу преодолеть предубеждение к этим иезуитам. Лучше бы матушка держалась от них подальше. Вы, что ли, не могли нас защитить, черт возьми!

— Мы все тогда блуждали в потемках, ничего толком не зная друг о друге. А разве лучше было бы, если бы мы помчались по следам беглянки-герцогини и бросили вас на произвол судьбы? Лучше было бы, если бы вас нашел не ваш собственный отец, а люди кардинала Ришелье?

— Что ж, они убили бы меня?

— Не думаю, господин Рауль. Я уже говорил, Ришелье не такой изверг. Но, возможно, вы именовались бы тогда 'маркизом де Шеврезом' . Вам это понравилось бы? Ришелье мог это устроить.

— Вот дьявольщина! Нет, ты прав, это я глупости говорю. А иезуиты не охотились за Малышом Шевретты? "Ребенок принадлежит нашему Ордену к вящей славе Бога' . И был бы я нынче каким-нибудь аббатом. Нет уж! Ни маркизом, ни аббатом я не могу себя представить.

— Насчет иезуитов не знаю. Мы опасались Ришелье в первую очередь. Но мы всех опередили!

— А вы случайно монетку не подбрасывали, кого искать — ребенка или женщину? Орел — ищите ребенка, решка — ищите женщину?

— Вам не стыдно?

— Я только шутил… Черт возьми, потрясающая фраза! И как вовремя мама ее ввернула этому некоронованному королю! Он ей: 'Я предлагаю вам то-то, то-то и то-то… если вы согласитесь…", а она ему: "Хи-хи-хи, господин кардинал, я только шутила…"

Гримо вздохнул.

— Никаких монет мы не подбрасывали. Мы сразу решили разыскивать ребенка. Но если вы скажете что-нибудь против нашей госпожи, я с вами разговаривать не буду!

— Ты и так со мной не разговариваешь.

— Я? Да я никогда так много не говорил!

— Правда, черт возьми! Я и не заметил. Ты сегодня выболтал свою годовую норму.

— Даже язык болит с непривычки, — пожаловался Гримо.

— Но послушай, дальше мама пишет о том, что существует закон, по которому женщина, подбросившая своего ребенка, будет осуждена на смерть. Разве ее подруга-иезуитка не знала об этом законе, так ее подставляя? И я мог стать причиной ее смерти, а не спасения!

— Это еще надо было доказать, — вздохнул Гримо.

— Что я — Малыш Шевретты?

— Вас привез в дом священника в Рош-Лабейле барон де Невиль. Герцогиня благополучно сбежала за границу. Искали женщину с ребенком, кардинал, наверно, не предполагал, что Шевретта отважится расстаться со своим Малышом. Но она это сделала ради вас. И еще — она не боялась доверить вас 'господину аббату' . А во Франции она уже была почти осуждена. Как заговорщица и по закону, о котором вы сейчас говорили. И вообще — не мешайте мне читать "Дон Кихота' !

— Читай, читай. Я только спросил. Но Гримо тупо смотрел в книгу, по десять раз перечитывая одну и ту же строку. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский даже не успел начать свой первый поход.

— Господин виконт! — на этот раз позвал Гримо.

— Ну, что тебе? — отозвался Рауль, увлеченный чтением "Записок".

— Отвлекитесь на минутку, — попросил Гримо.

Рауль неохотно отложил рукопись.

— Вот это да! — сказал он восхищенно, — Теперь я понимаю, почему прежнее поколение так иронически относится к нам, "современным молодым людям". Черт возьми, Гримо, обидно признать, что мы с нашими романами, дуэльками, интрижками в подметки не годимся нашим родителям. Вот время было!

— Не прибедняйтесь, господин виконт. Надеюсь, вы все-таки превосходите своих ровесников во многом.

— В глупейшей навивной доверчивости, бесспорно, — проворчал Рауль.

— Да перестаньте! Вы знаете о своем превосходстве, и все они чувствуют это ваше превосходство. И ваши новые друзья это чувствуют. Вы, может, и не замечаете, но мне-то со стороны виднее.

— О-ля-ля, Гримальди! Ты, правда, так думаешь, или взялся утешать Малыша Шевретты?

— Вот-те крест! — перекрестился Гримо.

— Но я же сын Атоса! Разве я могу вести себя так, как бедняжка де Сент-Эньян!

— Вы сказали 'бедняжка' ? — усмехнулся Гримо.

— Ну да, бедняжка и есть. Нагнали мы с Портосом страху на этого певца пастушек и фонтанов. Вот кто — мальчик из Фонтенбло, а не мы, правда? А то у меня впечатление, что капитан…

Гримо махнул рукой.

— Не берите в голову. Вы еще себя покажете.

— А согласись, во времена Людовика XIII дуэль состоялась бы.

— Еще бы! Покойный король сам науськивал своих мушкетеров. А они были в юности весьма безбашенными ребятами.

— Тогда мне положено быть безбашенным вдвойне, — сказал Рауль, перелистывая рукопись, — Матушка, чьи записки я сейчас дочитываю, дама настолько же прелестная, настолько же и безбашенная.

— При Людовике Тринадцатом это называли сумасбродством. Но Людовик Четырнадцатый — убежденный противник дуэлей, разве вы этого не понимали?

— Понимал, конечно. Потому и вызвал фаворита. А сейчас бы я знаешь, что сказал бы им — королю и Сент-Эньяну: 'Я ТОЛЬКО ШУТИЛ' .

— Серьезно? — спросил Гримо с сомнением.

— Вот-те крест! — перекрестился Рауль.

И они расхохотались.

— Кстати, господин де Сент-Эньян тоже сделал для себя кое-какие выводы. Раньше он считал себя неуязвимым. А после вашего вызова он чаще брался за шпагу, чем за перо и подолгу тренировался с лучшим учителем фехтования. Это пошло ему на пользу: физиономия несколько осунулась, сбросил лишний жирок, изнеженный пастушок Аминтас стал более… спортивным, что ли.

— Как ты его назвал?

— Пастушок Аминтас. Только это он сам так себя назвал. Знаете эту байку?

— Знаю, конечно. Тупость невероятная!

— Поэтому он и смог какое-то время противостоять вашему приятелю де Монваллану, когда тот спровоцировал поединок. Я верно назвал фамилию Гугенота?

— Верно. Видишь, мы все-таки не совсем ничтожества.

— Особенно вы, Малыш Шевретты.

— Скажи-ка, Гримо, раз уж ты все про всех знаешь, Гугенот нанес фавориту серьезную рану? Шрам на умильной физиономии Аминтаса останется?

— Вас это очень волнует? Вам жаль фаворита?

— Мне жаль Гугенота.

— Анж де Монваллан прошел школу гасконца и прекрасно владеет шпагой. Он отлично контролировал ситуацию и только слегка царапнул румяную щечку Сент-Эньяна. И следа не останется.

— Слава Богу! А ведь Гугенот хотел только выбить оружие.

— Да господин фаворит должен бы поблагодарить и вас и Гугенота. Дамы считают его теперь более интересным.

— Меня Гугенот беспокоит. Будущее его. Эта история сорвала его… личные планы.

— Вы же понимаете — воспитание гасконца. Он не мог поступить иначе. И де Невиль не мог иначе выразить свою солидарность с Гугенотом.

— А у Д'Артаньяна остался только Жюссак. Остальные — молокососы, там всеми делами рулила эта троица.

— Гасконец натаскает молокососов. И непременно уладит дело с Гугенотом. И теперь, когда наконец-то все встало на свои места, тайны больше нет, живите да радуйтесь. И помните, что вас ждет белая яхта 'Виктория' , прекрасный гнедой конь и все наши, а они вас очень любят. А все эти шашни, интрижки — да бросьте вы о них думать! Будьте выше этого.

— Это все вздор. Морок какой-то. Но я… ухитрился ввязаться в другие интриги, посерьезнее, чем дурацкая история, из-за которой я так стремился заколоть бедняжку Сент-Эньяна. Поверь, это дело нешуточное. Вполне в духе прошлого царствования.

— Что вы еще натворили? — с тревогой спросил Гримо.

Рауль махнул рукой.

— О Господи! — простонал Гримо, — Беда мне с вами. Вас, как дитя малое, без присмотра оставлять нельзя. Скажите же, Христом-Богом вас заклинаю, вместе что-нибудь, да и придумаем.

— Читай Сервантеса, — сказал Рауль.

— Предпочитаете скрытничать? — вздохнул Гримо, — Эх, если и здесь замешана какая-нибудь юбка… Я угадал?

Рауль усмехнулся.

— Та, прежняя?

— О нет!

— Новая юбка?

— Не знаю. Нет, скорее всего, нет.

— А что же вы покраснели?

— А что же ты побледнел?

— Господи Боже, все наши беды от проклятого бабьего племени!

— Вот как! А ты только что пел дифирамбы прекрасному полу!

— Я 'пел дифирамбы' , как вы изволили выразиться, нашей госпоже, а это женщина необыкновенная.

— Двойной стандарт, — сказал Рауль.

— Исключение из общего правила, — возразил Гримо, — Ваши приятели уже провозгласили нашу госпожу `'Королевой Страны Нежных Чувств' .

— В самом деле? Хотя королеве далеко до мамы, верно, Гримо? Я не могу судить объективно, но все-таки я высказываю не только свое мнение.

— Комплименты, мой господин, вы умели говорить еще в очень нежном возрасте. Вашей матушке очень польстило сравнение с королевой, которое Шевретта услышала из уст своего вновь обретенного Малыша.

— Но о Стране Нежных Чувств я не говорил, — возразил Малыш Шевретты, — И осталось тайной провинция, подрисованная нами к карте Страны Нежных Чувств.

— Какая такая провинция? — удивился Гримо.

— О, мы там просто издевались над Скюдери и 'нежными чувствами' его напыщенных персонажей! Сейчас и не припомню… Улица Рогатых Мужей… Монастырь Кающихся Распутниц… Кабак Классных Телок и прочие объекты.

— Вот чертенята! — проворчал Гримо.

— Болван, — вдруг сказал Рауль.

— Кто — я? — обиделся Гримо.

— Не ты. Ты, Гримо, ума палата.

— Спасибо на добром слове, господин Рауль, но позвольте-таки полюбопытствовать, кто же болван? Или вы о себе?

— Нет. О де Невиле. Этот болван надеялся 'отсидеться' в Алжире, чтобы все забыли о его проделках. О его похождениях, которые могли весьма плачевно закончиться. Зря надеялся. Отсидеться ему не удастся. Там будет целая Троянская война, верно, старина?

— Верно. Никак и вы собирались 'отсиживаться' за компанию с де Невилем, чтобы Двор забыл о ваших выходках?

— Может быть. Сам не знаю.

— Что ж вы раньше не сказали, что собираетесь «отсиживаться» в Джиджелли? Мы бы так не переживали!

— А я и сам не знаю, чего хочу, понимаешь ты это? Иногда мне хочется забраться в какую-нибудь нору подальше, как раненое животное уходит в дебри зализывать раны.

— У вас, — заметил Гримо, — Была прекрасная возможность отсидеться в вашем имении, кой черт вас понес на эту войну?

— В имении? Не очень-то там отсидишься! В имении жизнь цивилизованная, вы все шныряете с умильными лицами, к обеду появляешься в приличном виде. Здесь будет дикая жизнь и дикие приключения!

— Эх! — пробормотал старик, — Что же вы нам головы морочили? Стоило вам раньше сказать, что желаете приключений! А мы все очень боялись, что вы, как когда-то молодой Д'Артаньян после гибели Констанции Бонасье, решите лезть под пули арабов, как гасконец под пули гугенотов.

— Разве я это говорил? — удивился Рауль.

— Да, — сказал Гримо, — А вы что, не помните?

— Тогда 'болван' относится ко мне! А что, Д'Артаньян… правда?

— Да. И не раз ваш отец спасал ему жизнь.

— О Господи! Чтобы Д'Артаньян… невероятно!

— Так у вас нет этого намерения? — подозрительно спросил Гримо.

— Черт возьми! Кто может быть уверен на все сто процентов, что вернется с войны живым? Даже легендарный Ахилл.

— Скажете тоже, Ахилл! Да никто не может сказать о себе такое.

— Я просто реально смотрю на вещи, старина. Но, раз уж на то пошло, поиграем в Троянскую войну, правда, без Елены.

— Как знать, — захохотал Гримо, — Как знать!

— Дорогой, еще раз повторяю, я избавился от своих юношеских иллюзий. Маленькая Луиза не тянет на роль Елены Прекрасной.

— Я не о м-ль де Лавальер, мой господин. А раз уж вы назвали ее прежней…

— Это ты назвал.

— Виноват, ошибся, вы сказали морок, так?

— Так, морок и есть.

— То с королем вам делить нечего. Король будет только рад, если вы в этой Троянской войне завоюете себе Елену.

— Гм! Аиша или Патимат? Не в моем вкусе. Послушай, Гримальди, ты напрасно стараешься сгладить противоречия. Между Людовиком Четырнадцатым и мною уже не заплаканная мордашка королевской возлюбленной.

— Если не она, то кто?

— Один человек. ВОИСТИНУ НЕСЧАСТНЫЙ. Сам Д'Артаньян признал это. А Д'Артаньян слов на ветер не бросает. Жертва королевской немилости. Деспотизма, лучше сказать.

— Вы о себе? Король вас не тронет.

— О нет! Не о себе. Д'Артаньян когда-то очень едко смеялся над моими бедами и, по-моему, никогда всерьез не считал меня несчастным.

— Вы обиделись на него?

— На Д'Артаньяна обижаться невозможно. Тогда мне его слова казались очень обидными, а теперь смешными. Если я на него обижался какое-то время, значит, у меня с головой не все было в порядке.

— Если вы о графе, его король оставил в покое и сейчас с ним наша госпожа.

— Нет. Не о графе.

— Кого же вы имели в виду, господин Рауль?

— Да не могу я сказать тебе это! Я поклялся! Все!

— А наши господа знают этого вашего несчастного человека?

— Да.

— Черт возьми! — Гримо поскреб лысину, — Вы меня озадачили.

— Больше меня ни о чем не спрашивай.

— Я не любопытен, как все бабье племя, и, можно сказать, ненавижу таинственность, ибо от нее только головной боли нашему брату прибавляется, но ваши таинственные недомолвки, ваши загадки…

— Не чеши лысину, Гримо, все равно не разгадаешь. Тебя Люк сравнил с Дон Кихотом, а не с Эдипом.

— Что еще за новая таинственная история, что еще за интрига?

— Но я же сын своих родителей, — сказал Рауль полушутя-полусерьезно, — Таинственность — один из даров, которым феи и эльфы бретонских лесов наградили Малыша Шевретты при рождении.

На эту шутку Гримо ответил жалобным вздохом. Старик вовсе не считал таинственность волшебным даром фей и эльфов бретонских лесов.