"Роковые шпильки" - читать интересную книгу автора (Андерсон Шерил)

Глава 15

Ненавижу дежа вю. Может быть, потому, что в своей колонке я верчусь, как уж на сковороде, лишь бы не повторяться, меня тяготит странное ощущение глюка, когда тебе кажется, что с тобой это уже когда–то происходило.

Но именно это чувство преследовало меня в пятницу утром, когда я стояла перед сотрудниками журнала и произносила: безвременная кончина, ужасная трагедия, о времени и месте похорон будет объявлено дополнительно. Каким–то образом я умудрилась найти подходящие слова, чтобы изложить то, в чем совершенно не было смысла, в том числе и для меня самой. Как так случилось, что Ивонн погибла? Почему это произошло?

Трисия, Кэссиди и я помчались в госпиталь сразу после звонка Гретхен. Мне не хотелось выспрашивать у нее подробности по телефону, я должна была встретиться с ней лицом к лицу.

Каковое лицо оказалось изрядно пострадавшим. Гретхен, с чудовищным синяком на правой щеке, с рассеченной губой и опухшими от слез глазами сидела на каталке в приемном покое больницы Святого Винсента, прижимая к затылку мешок со льдом. Завидев нас, Гретхен начала хватать ртом воздух и задыхаться, а мы тем временем попытались за счет численного превосходства преодолеть кордон в лице медсестры, настаивавшей, чтобы мы подождали снаружи. Кончилось тем, что Кэссиди пришлось заявить, что она – адвокат, а мы – ее помощницы, и только тогда медсестра сдалась и пропустила нас внутрь.

– Что, черт возьми, произошло? – выкрикнула я. Всю дорогу сюда я ломала голову, тщетно пытаясь выстроить более или менее связную картину. Если Ивонн убила Тедди, то кто же тогда убил Ивонн? Что же это могли быть за причины, если они спровоцировали два убийства? Как будто какие–то причины могут оправдать два убийства.

– Ивонн нужен был новый костюм для похорон Тедди, – всхлипывая, сообщила Гретхен.

– Вы что, вместе ходили по магазинам? – у меня глаза полезли на лоб от удивления. Правда, вчера я сама сдалась под напором Гретхен, но уж Ивонн–то, упокой Господь ее душу, была куда более крепким орешком, чем я. Никакие слезы и мольбы не заставили бы ее разжалобиться.

Губы Гретхен скривились – то ли в презрительной усмешке, то ли от боли.

– Этого я не говорила. Ей нужен был сопровождающий, чтобы таскать ее покупки, держать мобильник, подавать ей напитки и застегивать молнию на спине.

– Фред отказался?

– Он сказал, что и речи не может быть о том, чтобы он оказался рядом с голой Ивонн.

– Его можно понять, – пробормотала Трисия.

– Поэтому она выбрала тебя? – спросила я, надеясь, что это не прозвучит назойливо.

– Я всего лишь жалкая секретарша, помнишь? И никогда не стану ничем, кроме секретарши. Разве можно было найти более удобный случай, чтобы еще раз ткнуть меня мордой об стол? – ноздри Гретхен раздулись от негодования, но в результате из носу опять потекло, и она жалобно зашмыгала. Добросердечная Трисия достала из сумочки несколько салфеток и протянула ей.

– Итак, тебе пришлось пойти с ней, – подсказала Кэссиди.

Гретхен кивнула.

– Она собиралась взять свой «ягуар» и поехать в Челси.

– «Ягуар»? Почему не такси? – удивилась я. Ездить на своей машине по Манхэттену не имеет никакого смысла, но это с точки зрения людей, которые верят во всемирный заговор владельцев парковок против американского народа. Заплатив за место на однодневной стоянке, уже можно разориться, так что тогда говорить о варианте, когда, отдав деньги за место, забираешь машину в середине дня, чтобы потом еще оплачивать краткосрочные парковки по всему городу?

Гретхен пожала плечами. Ее рот дрогнул, как будто она собиралась выдавить улыбку, но попытка не удалась.

– По крайней мере, мне удалось на нем прокатиться, – речь шла о классическом «ягуаре» модели ХКЕ – шедевре автомобильного искусства. Ивонн выбрала его в надежде привлекать внимание мужчин, но тем не менее это была красивая машина.

– Короче, она сворачивает на одну из боковых улочек, говорит, что знает отличное местечко, и тут, откуда ни возьмись, появляются эти парни. – Гретхен помогла себе жестами, показав, что парни возникли прямо перед носом машины, и зарыдала с утроенной силой.

– Я понимаю, как тебе тяжело, дорогая, – участливо подбодрила я, эгоистически желая, чтобы она поскорее добралась до конца.

– Ивонн ударила по тормозам, чтобы на них не наехать. Они начали орать, она тоже что–то закричала в ответ, потом один из них изо всех сил стукнул по капоту, это вообще вывело ее из себя. А потом вдруг другой – здоровый такой громила – р–раз, и распахивает дверцу Ивонн. Я рванулась ей помочь, но тут еще один открыл мою дверь.

– Он дожидался, пока ты отвлечешься, – предположила я, надеясь, что она воспримет это как поддержку, а не упрек.

– Ну, конечно, – язвительно поддакнула Кэссиди, и я заподозрила, что мое замечание прозвучало совсем не так ободряюще, как мне хотелось.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Трисия взглядом приказала нам обеим заткнуться.

– Я тебя слушаю, – сказала она, беря Гретхен за руку. – И что произошло после этого? – На мой взгляд, Трисия использовала те же интонации, с помощью которых она улещивает клиента, разрывающегося между гаспачо и консоме. Но такова сила ее обаяния, что Гретхен стиснула руку Трисии и продолжала, не обращая на нас внимания:

– Я шлепнулась головой об асфальт и притворилась, что потеряла сознание – думала, может, они испугаются и слиняют. Но им никак не удавалось вытащить Ивонн из машины.

– Она сопротивлялась? – не сдержавшись, снова перебила я, потому что вспомнила о статье, которую мы напечатали в позапрошлом номере, – основные правила безопасности для женщин в большом городе. Совет: «Отдайте машину и уходите» занимал одно из первых мест в списке, но, полагаю, правило: «Не думайте, что вы – невидимка» должно было стоять еще выше.

– Она обзывала их всякими словами и ни в какую не желала вылезать. Я как раз приподнялась – хотела крикнуть ей, чтобы она с ними не спорила… – она прижала свободную руку к глазам, отгоняя страшную сцену. – И тут этот громила выстрелил… – закончила она шепотом.

Трисия ласково обняла Гретхен:

– Бедняжка. Я тебе очень сочувствую.

Я потеряла дар речи. Голова не работала. Есть ли тут связь со смертью Тедди? Должна быть. Было бы странно думать, что два таких события могли произойти независимо друг от друга, что свершилась какая–то высшая справедливость, потому что мы, люди, не смогли справиться с этим сами.

Гретхен уже пообщалась с полицией на месте преступления, поэтому нам надо было только дождаться, пока ее отпустят доктора. Главной опасностью было возможное сотрясение мозга, но Гретхен поклялась, что немедленно отправится домой и будет отдыхать, а соседка, с которой они вместе снимают квартиру, за ней присмотрит, так что врач приемного покоя уступил и отпустил ее под расписку.

Трисия порывалась проводить Гретхен до дома, но та настояла, что хочет немного побыть одна. Поэтому мы усадили ее в такси, потом поймали еще одно для себя и в самом мрачном расположении духа отправились пить коктейли.

Ни у одной из нас не было настроения обедать, поэтому мы вскоре распрощались и отправились по домам. Я очень долго размышляла, отмокая в ванне, так что пришлось несколько раз подливать горячую воду, но так и не пришла ни к какому выводу. Обманутые кредиторы? Наркодилеры? Чепуха какая–то. Бессмыслица. Но насильственная смерть всегда бессмысленна, так что, может быть, в этом и есть корень проблемы.

На следующее утро я рано пришла на работу. Мне пришлось сообщить новость Фреду и затем отослать его домой, настолько он был выбит из колеи. Появилась Гретхен со слегка загримированными синяками и ореолом разбитых надежд. Пока все собирались, она успела набросать картину последних событий, тем не менее во время моей краткой речи то и дело раздавались тяжелые вздохи коллег, старающихся осмыслить наши двойные потери.

Потери, объяснявшие появление моих дорогих детективов Эдвардса и Липскомба, прибывших как раз когда я заканчивала свое довольно–таки бессвязное выступление. Гретхен испуганно посмотрела на детективов, но я велела ей не беспокоиться.

– Мисс Форрестер, – произнес детектив Эдвардс с какой–то странной интонацией – то ли приветственной, то ли предостерегающей.

– Детективы, – отозвалась я, – не могу сказать, что рада так скоро снова увидеть вас.

– Мы понимаем, что всем вам здесь сейчас нелегко, но у нас возникли некоторые вопросы, – тщательно выбирая слова, начал детектив Липскомб.

– Могу себе представить. Сейчас я проверю, открыт ли конференц–зал.

– Это неважно, – сказал детектив Эдвардс. – Мы бы предпочли побеседовать у нас в офисе.

– Я не уверена, что Гретхен сейчас в состоянии…

– Нам не нужна Гретхен. Она вчера уже дала показания.

Гретхен поняла это как разрешение удалиться и быстро ретировалась за свой стол. А вот я, хоть и варилась в этом котле уже четвертый день, как выяснилось, все еще недостаточно хорошо была знакома с полицейской кухней – мне потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, о чем говорит Эдвардс. Но даже когда до меня начало доходить, я все еще не могла поверить.

– Вы шутите? – спросила я, стараясь говорить спокойно и жизнерадостно.

– Обычно это – только напрасная потеря времени, – ответил Эдвардс.

– Вы не хотите поговорить со всеми сотрудниками? – я постаралась дать им возможность отступить, сохранив лицо.

– Не на данном этапе.

Он не просто был серьезен, он еще и хотел, чтобы я сама это произнесла. Я постаралась испепелить его взглядом. Мне бы еще этот глаз Циклопа из «Людей–Х».

– Вы хотите поговорить со мной в участке?

– Если вы не возражаете, – детектив Липскомб старался сохранить вежливость.

– А если возражаю? – переспросила я немного резче, чем следовало, ну, так на то были веские причины.

– Мы будем вынуждены настаивать, – сказал детектив Эдвардс. Он явно с трудом выдерживал мой взгляд. Некоторое утешение.

– Что за идиотизм! – я схватила сумку и жакет.

На этот раз все было не так, как в понедельник, когда мы ехали к Хелен. Я сидела одна на заднем сиденье и сегодня мне совсем не хотелось, чтобы кто–нибудь меня видел. Детективы молчали, предоставив мне вариться в собственном соку, поэтому я могла приступить к разгадыванию следующей части головоломки.

Тедди был мертв, и мой усиленный интерес к этому делу показался подозрительным. Теперь умерла Ивонн, и единственной связью между этими двумя смертями, до которой они смогли додуматься, оказалась я? Как это говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным? Но я ведь не имею к этому делу никакого отношения. Все закручено вокруг Тедди и Ивонн, пропавших денег, романов, измен и бог знает чего еще. Как же мне убедить в этом полицию?

Детективы провели меня через унылую, казенного вида дежурную часть, где почему–то не было всех этих колоритных проституток, которые в фильмах всегда сидят, навалившись грудью на столы. Попетляв между потертыми металлическими столами и жесткими стульями, мы вошли в комнату для допросов. Детектив Эдвардс закрыл за собой дверь, и я могла поклясться, что услышала шипение герметического запора.

В нашем новом увлекательном мире следовало играть на опережение. Усевшись за уродливый металлический стол, я заявила:

– Ничего не могу вам сообщить.

– Не могу или не хочу? – уточнил детектив Липскомб.

– Не могу. Мне неизвестно ничего, чего вы бы уже не знали. Так что я не понимаю, ради кого или ради чего вы разыгрываете весь этот ритуал.

– Расскажите, в каких отношениях вы были с Ивонн Гамильтон, – негромко предложил детектив Эдвардс, усаживаясь за стол напротив меня. Он подвинул стул, и тот отозвался отвратительным металлическим скрежетом. Могу спорить, они специально практикуются.

– Простите, но, по–моему, вы надо мной смеетесь. Мало того, что вы подозревали меня в связи с Тедди. Это я почти готова простить – как–никак, я обнаружила тело и потом, вероятно, чересчур энергично старалась помочь. Теперь я это понимаю. Поверьте, последняя неделя оказалась нелегкой для всех сотрудников журнала, а для меня, поскольку я склонна принимать все близко к сердцу, так и вовсе ужасной.

– Принимать близко к сердцу? Это означает, что вы злопамятны? – уточнил детектив Липскомб.

– Bay, вот это здорово. Я не ожидала, что вы так повернете. Очко в пользу детектива Липскомба, – я фальшиво улыбнулась, но тут же согнала улыбку с лица. – Нет, это не значит, что я злопамятна. Это значит, что я эмоционально неспособна переварить смерть двух коллег в течение одной недели.

– И как, по вашим предположениям, такое могло случиться? – спросил детектив Эдвардс. Здесь он уже не так боялся смотреть мне в глаза. Дома и стены помогают.

Обида от несправедливого обвинения заставила меня превратиться в болтливого подростка.

– Конечно, если бы в свое время я не зевала на уроках математики, то сейчас могла бы привести формулу, объясняющую, почему два случайных события могли произойти при обстоятельствах, заставляющих их выглядеть совсем не случайными. Но, увы, когда это проходили, я разрисовывала свои джинсы.

– Вы считаете, что эти две смерти между собой не связаны?

Нет, я так не считаю, но я не хочу предлагать теорию, которая может вовлечь меня в еще более крупные неприятности, пока я не смогу ее чем–то подкрепить. Чем–то более убедительным, чем все то, что я уже раскопала. Мое молчание заставило детективов обменяться взглядами, и я вынуждена была ответить:

– Они могут быть связаны, потому что Тедди и Ивонн работали в одном журнале и были любовниками. Но тогда мы говорим о наемных убийцах, не так ли?

Может быть, они заставляют меня говорить все это для того, кто стоит по другую сторону зеркального стекла? Иначе какой смысл повторять то, что они уже знают? Мне стало грустно – для Хелен все опять плохо поворачивается. Минуточку, но разве это Хелен сидит сейчас в комнате для допросов? Нет, большое спасибо.

– А мы уже о них говорим? – это – все, что мог предложить детектив Эдвардс.

Как раз над этим вопросом я ломала голову большую часть ночи. Если Ивонн убила Тедди, то кто же тогда убил Ивонн? Могла ли Хелен, обуреваемая ревностью и жаждой мести, кого–нибудь нанять? Или это несуществующее рекламное агентство – верхушка какого–то гигантского финансового айсберга, хозяева которого приказали Ивонн убить Тедди, а потом убили ее, чтобы замести следы? Я смогу узнать гораздо больше, если успею на встречу с Уиллом в 2:30. Не будут же они до тех пор держать меня здесь?

– А как вы относились к их связи?

– Я понятия ни о чем не имела, пока Тедди не умер. Они вели себя так, чтобы это не затрагивало работу. Если только их денежные шалости не подорвали финансовое благополучие журнала. О господи, надеюсь, что нет.

– Ивонн намекнула нам, что вы не очень–то хорошо к ней относились, – продолжал детектив Эдвардс. Детектив Липскомб прислонился к стене, предоставив Эдвардсу главную партию.

– К ней трудно было хорошо относиться. Хотя о мертвых плохо не говорят.

– Вы ей завидовали?

Я сама удивилась тому, что рассмеялась.

– Это она вам так сказала? – я подозревала, что он пытается мною манипулировать, нажимая по очереди на разные рычаги. Но я была твердо настроена этому воспрепятствовать.

– То, как вы разговаривали вчера утром, было типично для вашей манеры общения?

– Вы хоть что–нибудь знаете о женщинах? – спросила я, не заботясь о том, слышит нас кто–нибудь еще или нет. – Если вы думаете, что наша маленькая стычка имела какое–то значение, похоже, все ваши женщины сидят на сильных антидепрессантах. Может быть, не без причины.

– Совершенно ни к чему переходить на личности, – предостерег Эдвардс.

Ага, кажется, сейчас уже я нажимаю на рычаги.

– Почему бы и нет? Все это с самого начала было очень личным. Мой коллега погибает, я хочу помочь, умирает второй коллега, я даже не успеваю попробовать помочь, как вы усматриваете в моих поступках все порочные и скрытые мотивы, какие только можно придумать. Я что, выгляжу так, будто вожусь с наемными убийцами? Конечно, на вашей работе трудно не стать циником, но у полицейских, мне кажется, должно вырабатываться еще и умение разбираться в людях, а у вас оно, похоже, напрочь отсутствует, если вы хоть на одну проклятую минуту могли подумать, будто я способна кого–то убить!

Детектив Эдвардс растерялся, а я наслаждалась моментом. Я ужасно на него злилась – и не только за его слова, но и потому, что до поры верила, что он испытывает ко мне какие–то чувства – чувства, которые должны были бы заставить его откинуть любые сомнения, навеянные злобными наветами Ивонн или чем–нибудь еще. Понятно, он должен выполнять свою работу, но должен же он уважать и меня тоже. Или я самая большая идиотка, обосновавшаяся на Манхэттене с тех пор, как индейцы его продали.

Я открыла рот, собираясь продолжить в том же духе, но тут дверь распахнулась и ворвалась готовая к битве Кэссиди в своем новом костюме от Баленсиага. Мне даже захотелось заглянуть ей под рукава и проверить, не надела ли она браслеты–наручники «Вондер Вуман»[91].

– Надеюсь, ты ничего им не сказала? Неужели я ничему тебя не научила? – налетела она на меня.

– Вы ведь помните Кэссиди Линч? В прошлый раз она присутствовала в качестве моей подруги, а сегодня она – мой адвокат.

Детективы кивнули, признавая этот факт.

– Вы ее в чем–то обвиняете? – спросила Кэссиди.

– Просто беседуем, – попробовал возразить детектив Эдвардс.

Кэссиди бросила на него уничтожающий взгляд, ясно говорящий, что ей известно все, что произошло между мной и детективом Эдвардсом с момента знакомства.

– Как мило, что у вас нашлось время просто побеседовать. А вот у мисс Форрестер и у меня, в отличие от вас, есть обязанности, которые нужно выполнять. Поэтому, с вашего позволения, мы пойдем и займемся ими.

Внезапно сделавшись очень немногословными, детективы Эдвардс и Липскомб не стали препятствовать, и Кэссиди целеустремленно потащила меня к выходу.

– Ничего. Ничего у них нет. Ради бога, у тебя есть алиби.

– Да, но это ты и Трисия.

– Не смей становиться на их сторону. Они пытались взять тебя на испуг, и ты просто идиотка, если позволила так с собой обращаться.

– Большое спасибо.

– «Идиот» – юридический термин для определения клиента, который не может защитить свои права.

– Надо же, чего только вы, юристы, не знаете. А как ты узнала, что я здесь?

– Слава богу, случайно позвонила спросить, не захочешь ли ты сходить со мной на ланч. Ты должна была сразу же мне позвонить.

– Мне не хотелось, чтобы они думали, будто я считаю, что мне уже нужен адвокат.

Кэссиди остановилась в каком–то относительно тихом уголке, и, понизив голос до шепота, очень серьезно произнесла:

– Мне это перестает нравиться, Молли. Мне не нравится, что ты суешь нос в какое–то дерьмо, из–за которого уже убили двух человек и из–за которого полиция смотрит на тебя, как…

– Извини, не поняла?

– Дурочка, я знаю, что ты ни в чем не замешана, но если ты слишком глубоко влезешь в это дело или даже просто будешь с ним ассоциироваться, это может создать тебе серьезные проблемы и на некоторое время здорово изгадить твою жизнь.

Я подумала о Гарретте Вилсоне, его безукоризненном офисе и сногсшибательной секретарше, и кивнула.

– Так что же мне делать?

– Бросить.

– Не могу.

Кэссиди открыла рот, чтобы возразить, но слишком давно и хорошо она меня знает.

– Я понимаю, – вздохнула она и вывела меня на улицу.

В полицейском участке даже воздух какой–то особенный – едкий и кислый; вероятно, холодный пот, тоска и страх, впитавшиеся в стены за много лет, придают ему такие свойства. Каким облегчением было вновь оказаться на улице, среди шума, грязи и вони. Восхищаюсь Гершвином[92] – как он сумел расслышать город в «Рапсодии в блюзовых тонах»! Может быть, в те годы Нью–Йорк был спокойнее и тише, но все равно, какое волшебное отображение. Спускаясь по ступенькам вместе с Кэссиди, я напевала про себя «Рапсодию», чтобы успокоиться, как вдруг прямо перед нами затормозило такси. Из него вышел пассажир, я узнала его, поперхнулась и закашлялась.

Питер подскочил ко мне так поспешно, как будто собирался делать искусственное дыхание рот–в–рот. Что ж, рано или поздно мы должны были встретиться. Я кашляла не очень долго – достаточно, чтобы оконфузиться, но недостаточно, чтобы задохнуться.

– Молли, я примчался сразу, как только услышал.

Я хотела спросить: «Зачем?», но вместо этого у меня почему–то вылетело:

– Услышал?

– Один из моих приятелей был здесь, увидел, как тебя привезли детективы, решил, что нужно мне сказать.

Я снова хотела спросить: «Зачем?», но по зрелом размышлении решила не вступать в дискуссию. За последние дни я настолько устала, рассматривая окружающих под несколькими углами – в соответствии с теорией разных граней, казавшейся такой привлекательной и интригующей, когда я впаривала ее Гарретту Вилсону – что в данный момент у меня уже не было ни сил, ни терпения, чтобы присоединять Питера к этому списку.

– Я могу чем–нибудь помочь?

– Питер, это была просто беседа. Никто не собирается увозить ее в арестантской телеге, – вмешалась Кэссиди.

– А ты здесь, как друг или как адвокат?

– А ты здесь, как друг или как журналист? – мгновенно отбрила Кэссиди. О, господи, до чего же я люблю своих подруг. Мне хотелось обнять Кэссиди, но боюсь, Питер мог это неправильно понять.

Питер, игнорируя Кэссиди, решил разыграть обиду:

– Я приехал, потому что беспокоился о тебе, Молли. В последний раз, когда мы виделись, ты срочно понадобилась полицейскому детективу. И сегодня…

– Тот же детектив, другой труп, – объяснила я. – Ты слышал про Ивонн?

– Мне очень жаль, – кивнул он. Я была уверена, что сегодня эта новость муссируется в редакциях всех журналов города. В какое дерьмо они там вляпались? – ну, и так далее. И далеко не один человек, печально покачав головой, тихонько обновляет и готовит к отправке свое резюме. – Что я могу сделать?

– Ничего.

– Может быть, отвезти тебя домой?

– Может быть, наконец смиришься с отказом? – выстрелила Кэссиди. Эх, какое было бы зрелище – Кэссиди рвет Питера на ступеньках полицейского участка. Она бы победила, нет сомнений.

– Не нужно везти меня домой и вообще не надо ничего для меня делать, – я решила выступить миротворцем. – Я вернусь на работу. Меня ждут неотложные дела, невыполненные обязательства и все прочее, – я старалась не смотреть на Кэссиди – она понимала, что имеется в виду моя встреча с Уиллом, которую она по–прежнему не одобряла. Поэтому я смотрела на Питера, стараясь сделать взгляд как можно более искренним.

– Как насчет обеда?

– Не знаю, Питер. – Что означало: «Не знаю, когда я соберусь с духом подарить тебе прощальный поцелуй, но явно не сегодня».

– Я действительно всерьез о тебе беспокоюсь, – Питер тоже предпочел не смотреть на Кэссиди, по–видимому, так же опасаясь ее реакции, как и я.

– Спасибо. Я тебе позвоню.

Гордость не позволяла ему настаивать дальше. Он поднял руки: «Сдаюсь!» и сделал шаг назад.

– Хорошо. Позвоню тебе позже, – Питер торопливо взбежал вверх по ступенькам участка. Значит, он прискакал сюда, чтобы проконтролировать меня, и теперь собирался проверить мой рассказ, или он с самого начала вешал мне лапшу на уши? Меня вдруг замутило.

– Хватит с меня мужчин на сегодня, – сказала я Кэссиди, когда мы ловили такси.

– Учись мириться с их существованием. Однажды я попробовала обходиться без них, но абстинентный синдром оказался невыносим: раздражительность, вибраторы, мягкая обувь… – Она передернулась, и возле нас затормозило такси. Ничего удивительного. Одним движением Кэссиди способна остановить транспортный поток. Высадив меня возле офиса, она поклялась, что вернется к двум часам, поскольку и речи не могло идти о том, чтобы я отправилась к Уиллу в одиночку, особенно теперь. Когда Ивонн умерла.

Я никак не могла поверить, что Ивонн больше нет. Хорошо, что мне не пришлось увидеть ее мертвой, потому что вид трупа Тедди будет преследовать меня до конца моих дней, но в то же время это делает смерть Ивонн более абстрактной. С самого начала трудно было поверить, что из–за того, что что–то пошло не так, стоило убивать человека. А теперь их было уже двое. В этом было что–то нереальное. Сюрреалистическое. Неправильное.

Ноги сами собой благополучно привели меня в офис. Я бы не удивилась, если бы увидела в лифте объявление, что одиннадцатый этаж закрыт на карантин в связи с эпидемией убийств, и лифт там больше не останавливается.

Но он остановился, и ноги повели меня дальше – к моему столу, где меня, как выяснилось, ожидало очередное удовольствие. Стоило мне ступить на порог, все разговоры в загончике смолкли. Кэссиди останавливает уличное движение, я останавливаю разговоры. Правда, только потому, что в последний раз меня видели, когда я уходила под эскортом двух детективов, но все равно, приятно наблюдать такой эффект. По крайней мере, первые десять секунд. Потом это начало меня бесить. Кендалл и Гретхен смотрели на меня так, будто им стоило большого труда удерживать друг друга от того, чтобы броситься ко мне с утешениями. Разве это было бы не смешно?

– Всем спасибо за заботу и участие, – сказала я, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Приятно снова здесь оказаться.

Я плюхнулась за стол. Я должна немедленно погрузиться в работу, правда? Разве не этого требует суровая протестантская этика? Упорно трудись, и все будет в порядке. Сколько стрессов и инфарктов это уже вызвало?

Я и погрузилась, включив компьютер, но больше ничего не успела сделать, потому что на меня свалились Кендалл и Гретхен.

– Тебе что–нибудь нужно? – тоном сиделки из хосписа спросила Кендалл.

– Муж, дети, дом в Коннектикуте и работа в «Таймс», – перечислила я. – Об остальном я сама позабочусь.

Видимо, это прозвучало гораздо резче, чем я намеревалась, потому что Кендалл залилась слезами. Если бы это была Гретхен, я бы испытала неловкость, и только – к ее рыданиям я уже привыкла. Но плачущая Кендалл – это уже сигнал тревоги. Я никогда не видела, чтобы она выражала какие бы то ни было эмоции, поэтому ее слезы из–за того, что я неудачно съязвила, заставили меня чувствовать себя виноватой – только этого мне сейчас и не хватало.

– Кендалл, извини меня. Ты права, сейчас не время для шуток, – сказала я, вставая и усаживая ее в свое кресло. Кендалл опустила голову на руки, и я погладила ее по вздрагивающим плечам. Гретхен стояла рядом, уставившись в пространство куда–то позади Кендалл.

– Ну, а ты как? – спросила я, надеясь, что мои слова не заставят и ее сорваться.

Гретхен с трудом пожала плечами.

– Как–то до сих пор не верится.

– Да. Тебе надо бы пойти домой.

– Не могу. Боюсь оставаться одна, – мое сердце дрогнуло от жалости. Мне хватило того, что я видела труп Тедди – эта картина все время стояла у меня перед глазами, но я нашла его уже мертвым. А Гретхен видела, как Ивонн умирает. Невозможно себе представить.

Начальники отделов побывали на совещании с издателем и вернулись с директивами: как и намечалось, мы все пойдем на похороны Тедди в субботу, отдельная церемония будет запланирована для Ивонн, но после того, как издатель встретится с ее родственниками. Я вообще еще не думала о похоронах Ивонн, поэтому тихо порадовалась тому, что никто не просит меня ими заниматься и можно тихо залечь на дно.

Когда Кендалл взяла себя в руки, я еще раз извинилась и уговорила ее вместе с Гретхен отправиться вниз и выпить капучино за мой счет. Я успела прошептать Кендалл на ухо, чтобы она постаралась убедить Гретхен пойти домой. Потом я снова уселась за стол и попыталась заняться новыми письмами читателей, но никак не могла сосредоточиться. Я чертила в блокноте диаграммы – со множеством стрелок между Ивонн и Тедди, и синдикатами по отмыванию денег, или кокаиновыми королями, или злыми гениями, помешанными на мировом господстве. Но как я ни старалась, рисунок все равно оставался всего лишь плохим рисунком, а не решением головоломки. Если повезет, решение появится позже, после встречи с Уиллом.