"Сестра звезды" - читать интересную книгу автора (Жаринова Елена)

Глава 14. РАЗБОЙНИКИ ДУГОНСКОГО ЛЕСА

Мне снился сон, в котором я снова была сестрой звезды. Мне привиделась небольшая пещера, освещенная по углам масляными светильниками, посередине был большой гладкий черный камень, а вдоль стен стояли женщины в голубых плащах. У некоторых в руках были музыкальные инструменты, на которых нас учили играть, — флейты, бубны и лютни. Музыкантши тихо наигрывали мотив, который показался мне смутно знакомым. Мелодия все убыстрялась, грустные всхлипы флейт сливались с завораживающим ритмом бубнов, и вот из круга женщин вышла юная девушка. В ней я не сразу узнала себя. Босая, в длинной полупрозрачной тунике, с распущенными волосами, я вскочила на камень, и в какой-то момент мне показалось, что воздух поддерживает меня и не спешит опускать вниз. Едва касаясь холодного камня пальцами ног, я подняла руки кверху, и вдруг ослепительный голубой свет хлынул на меня с потолка пещеры — словно своды разверзлись, и сама Келлион снизошла с небес. Сердце мое разрывалось от восторга, тело вспыхнуло голубым огнем, и я закружилась в танце. И камня уже не было под ногами, и не было пещеры, какая-то сила поднимала меня все выше и выше.

Сон прервался неожиданно, словно порывом ветра сорвало одежду. Какие-то темнолицые существа, в которых я не сразу распознала людей, окружали меня, боясь подойти: я сидела на корточках, вспышки голубого огня еще тлели у меня на ладонях, а у ног лежали два бездыханных тела, покрытых многочисленными ожогами. Это удивило меня: звездным огнем нельзя обжечься, он холоден, словно зимнее небо. Живые — их было человек двенадцать — нацелили на меня и на Готто большие черные луки. Рейдана нигде не было видно. Готто заметил мой ищущий взгляд и чуть заметно возвел глаза кверху, я попыталась разглядеть что-нибудь среди древесных ветвей, но в предрассветных сумерках ничего не увидела.

После недолгого замешательства один из темнолицых шагнул ко мне, и я выбросила вперед руку, чтобы остановить его. Тот отшатнулся, зная уже, помня о гибели своих товарищей, но… ничего не произошло. Моя рука была слабой и безвольной, как и все тело. Звездный огонь покинул меня; наверное, во сне я случайно истратила слишком много сил. Но это оказалось так неожиданно, что от страха я расплакалась. Я уже привыкла быть особенной, привыкла, что обитатели этого мира бессильны передо мной и Келлион, а теперь сама оказалась беспомощной, как новорожденный зайчонок. Это лишило меня всякой воли к сопротивлению. Быстро поняв, что я больше не представляю опасности, двое темнолицых схватили меня за плечи и подняли на ноги. Однако они рано успокоились: откуда ни возьмись, совершив стремительный прыжок, Виса бросилась на одного из них, повалила наземь, и ее клыки сомкнулись на его горле. Покончив с одним врагом, керато приготовилась к новому прыжку, но несколько стрел одновременно свистнули в воздухе, вонзившись в ее тело. Жалобно мяукнув, Виса забилась на земле, и я, онемев от ужаса, увидела, как растекается по белоснежной шерсти кровь. Больше я ничего не успела увидеть, потому что на меня ловко накинули мешок, схватили поперек тела и за ноги и поволокли куда-то, переговариваясь между собой на непонятном языке. Вскоре я почувствовала, как меня взвалили на какую-то неудобную подвижную поверхность, и я догадалась, что нападавшие сели на лошадей.

В мешке, привязанная к конскому крупу, я думала, что сойду с ума от духоты и болезненных ударов. Время от времени я пыталась протестовать, но на крики никто не отвечал, а руками и ногами я ни до кого не смогла дотянуться — наверное, мою лошадь вели в поводу. Стремительная скачка продолжалась долго: по крайней мере, я почувствовала, что солнце взошло и поднялось в зенит, а потом я наконец потеряла сознание.

Очнулась я, больно уколовшись обо что-то щекой. Оказалось, что с меня сняли мешок и бросили на охапку соломы в маленьком пустом бревенчатом сарае. Но не успела я прийти в себя, как дверь сарая распахнулась, и на пороге показался человек.

Это был высокий черноволосый мужчина с тонкой полоской усов над верхней губой. Он был одет в черные облегающие штаны и красную рубашку с широкими рукавами и небрежно накинутый длинный кожаный жилет. Жесткие темные вьющиеся волосы незнакомца, очень коротко остриженные, обнажали уши чуть заостренной формы и длинную шею. Несмотря на темную, как земля после дождя, кожу, человек этот с орлиным носом, тонкими бровями и большими глазами был бы красив, если бы не выражение равнодушной жестокости, застывшее на его лице. Он обратился ко мне на непонятном языке, но я в ответ лишь покачала головой, показывая, что не понимаю его. Сердце мое сжалось в комок от страха. Вошедший повторил свои слова на каком-то другом наречии, а потом произнес на языке Лесовии:

— Ты понимаешь меня?

Я судорожно кивнула.

— Ты — законная добыча охотников из Дугонского леса, — заявил он. — Вы посягнули на наши владения, и нам нужно было решить: убить мужчину или забрать в плен женщину. Дугонским разбойникам не надо лишнего! Так что радуйся: ты спасла от смерти твоего спутника.

— Что вы со мной сделаете? — спросила я, не очень-то желая услышать ответ. Но разбойник ответил, равнодушно пожав плечами:

— Скоро сюда прибудет невольничий караван, идущий в Цесиль. Мои люди будут сопровождать его через лес. Если старший купец сочтет тебя достойным товаром, мы получим за тебя деньги. Если ты ему не понравишься, мы тебя убьем, потому что ты ведьма, и из-за тебя погибли наши товарищи.

Сказав это, разбойник повернулся и вышел, и я услышала, как лязгнул замок, запирающий дверь.

Оставшись одна, я какое-то время сидела неподвижно, боясь, что за мной наблюдают, а потом вскочила на ноги и внимательно осмотрела темницу. Бревна были пригнаны очень плотно, но под потолком виднелось маленькое окошко, из которого не лился свет: наверное, уже успело стемнеть. Хватаясь руками за жесткую паклю между бревнами, я вскарабкалась наверх и выглянула наружу.

Даже если бы оконце было шире, убежать бы мне не удалось. Стена сарая выходила не на улицу, а в помещение, где было полно разбойников. Все они были высокие, темнокожие и одетые так же, как тот, кто заходил ко мне, только цвета рубашек у всех были разные — наверное, в этом был какой-нибудь смысл. Одни сидели прямо на полу и жадно уплетали дымящееся варево из глиняных плошек, другие раскуривали трубки, третьи поправляли тетиву на своих страшных луках. Мне оставалось только надеяться, что Рейдан и Готто не бросят меня в беде. В том, что они в любом случае попробуют мне помочь, я не сомневалась: именно затем они постарались уцелеть во время нападения разбойников. Но вот удастся ли им меня вызволить?

Тем временем в комнату зашел уже знакомый мне разбойник в красной рубашке, а следом за ним — низенький толстый человек в долгополом кафтане неопределенного цвета и длинной козлиной бородой. Они явно направлялись к сараю, поэтому я быстро спрыгнула вниз и снова уселась на солому.

— Итака, старший купец, — сказал мне разбойник, пропуская козлобородого толстяка вперед. — Ты должна делать, что он скажет. Если будешь сопротивляться, он не станет тебя покупать, и тогда я застрелю тебя. У тебя красивые волосы, а такой товар ценится в Цесиле.

Купец проговорил что-то визгливым голосом.

— Тебе нужно раздеться, — равнодушно перевел разбойник.

Я забилась в самый угол, не веря своим ушам. Толстяк резво подскочил ко мне и, продолжая верещать, потянул меня за голуну; с ткани с треском полетели крючки. В бешенстве я оттолкнула мерзавца так, что он чуть не упал. Однако эта ярость происходила от сознания собственной беспомощности: силы Келлион не возвращались ко мне, и я готова была рыдать злыми слезами. Тем временем Итака, погрозив мне кулаком, подбежал обратно к разбойнику и начал что-то быстро говорить ему, показывая на меня немытым пальцем. Тот с высоты своего роста обронил несколько тихих слов и снова обратился ко мне, поднимая лук.

— У тебя полминуты, девушка, чтобы решить, чего ты хочешь — жить или умереть.

Разбойник не кричал на меня, он даже не был рассержен, но я чувствовала, что жизнь моя висит на волоске. Я точно знала, что он без всяких сомнений и сожалений исполнит свою угрозу и сделает это ровно через полминуты. А умирать мне не хотелось. Может быть, мне удастся убежать от этих отвратительных купцов по дороге, может быть, представится такой случай в Цесиле, может быть, мои друзья отыщут меня и спасут, но все эти «может быть» осуществимы лишь для живых. Поэтому я сжала зубы и начала снимать с себя одежду.

Я надеюсь, что эти минуты унижения когда-нибудь изгладятся из моей памяти. Грязные руки с короткими жирными пальцами деловито шарили по моему телу. Купец смотрел мне зубы, как лошади, приподнимал, словно взвешивая, груди, перебирал волосы, но я стояла неподвижно, и даже когда он полез проверять мою девственность, лишь поморщилась. Я казалась окаменевшей, и кто бы знал, как мне на самом деле хотелось превратиться в камень!

Наконец Итака отошел от меня к разбойнику, который, выслушав его, сказал мне:

— Купец считает, что ты слишком хороша, чтобы тебя убивать. Он согласен взять тебя, несмотря на твой дурной нрав. Но до Цесиля ты поедешь связанной, пока не попадешь в руки опытных надсмотрщиков. Одевайся и выходи — караван сейчас отправляется.

Они вышли из сарая, и на этот раз разбойник не стал запирать дверь. Я быстро оделась и вышла в комнату. Она тем временем опустела, только один темнолицый в коричневой рубашке сидел на лавке у стола, на котором лежал большой ломоть белого хлеба и стояла кружка с водой. Разбойник, который показался мне совсем молодым, равнодушно взглянул на меня и жестом указал на еду. Я поняла, что это предназначается мне, послушно отломила небольшой кусок хлеба и жадно запила его водой — ведь со вчерашнего дня у меня во рту не было ни крошки.

Когда разбойник вывел меня из комнаты, я сразу оказалась на широком дворе, истоптанном лошадиными копытами и окруженном высоким бревенчатым забором высотой в полтора человеческих роста. В темноте наступившей ночи горели яркие факелы, воткнутые в землю возле дома. Я разглядела три телеги, запряженные незнакомыми мне животными, кажущимися помесью лошади и вола. Странные твари переминались с ноги на ногу и мотали головами — рогатыми и гривастыми одновременно. Две телеги были заботливо укрыты полотнищами ткани, — вспомнив рассказы Готто о Цесиле, я вздрогнула и даже не стала представлять себе, какого рода товар мог перевозиться там. В третьей я смутно различила тихо сидящих женщин.

Купцов было пятеро: все, как один, низенькие, толстые и бородатые; Итаку я узнала среди них только по тому, как он давал распоряжения своим спутникам, которые занимали место на козлах и в телегах. Телеги окружали трое конных разбойников. Я быстро огляделась в поисках возможности для побега, но не увидела даже ворот в заборе. Тем временем молодой разбойник, который привел меня на двор, жестами велел мне залезать в телегу с невольницами, помог мне забраться туда и запрыгнул сам, ловко замотал мне сзади руки веревкой и прикрепил ее к железному кольцу, приделанному к бортику телеги нарочно для таких целей. Сразу после этого ворота бесшумно распахнулись, и ближайшая повозка не спеша выдвинулась вперед, а за ней потянулись остальные. Вслед за купцами за ворота выехали разбойники; один во главе каравана, двое других — замыкающими.

Связанные руки не болели, но как я ни пыталась освободиться, у меня ничего не вышло. Я хотела рассмотреть своих подруг по несчастью, но все девушки не то спали, не то пребывали в забытьи. Их лица, едва различимые во мраке, были прикрыты капюшонами или накидками. Скоро я и сама почувствовала, как мерное покачивание телеги вгоняет меня в сон, и, вместо того чтобы измышлять путь к свободе, я крепко уснула в том углу, где была привязана.

Однако сон не принес облегчения, потому что мне приснился кошмар.

Я снова была ребенком. Я строила дворец из песка, старательно охлопывая его ладошками. Вдруг откуда ни возьмись появлялись трое в голубых плащах с лицами дугонских разбойников. Я с криком бросала свои игрушки и бежала, бежала, бежала к дому. Почему-то я никак не могла добежать, хотя дом все время находился рядом. На крыльце стояли отец и мать, они звали меня и махали рукой, и я точно знала, что там я окажусь в безопасности. Вдруг отец превращался в Рейдана, обнимал мать и отворачивался от меня; дом и дорога, и знакомые горы начинали вертеться волчком, проваливаясь в необозримую пропасть, и я с криком летела вслед за ними, а за мной, обращаясь в огромных хищных птиц, с клекотом стремились преследователи…

Резкий толчок прервал мой кошмар. Один из купцов, лопоча что-то на полузнакомом языке, протягивал мне ломоть хлеба и кружку воды. Вокруг было светло, но солнце уже опускалось к горизонту: значит, я проспала всю ночь и весь день.

Следующие несколько дней слились в моей памяти в одну больную дрему. Наверное, в воде, которую нам давали, было подмешано какое-то снадобье, чтобы невольницы утратили волю и не причиняли беспокойства в пути. К моему удивлению, связанные руки не затекали, хотя развязаться у меня не хватило ни сил, ни умения. Жаркое солнце сменялось ночной прохладой, иногда меня будили, чтобы накормить скудной снедью и напоить очередной кружкой воды, от которой я не могла отказаться, хотя и знала, что она снова нагонит на меня непреодолимую сонливость.

В Цесиль караван прибыл рано утром. Я проснулась и почувствовала себя на удивление бодрой: наверное, нас перестали поить этой отравой; поэтому я с любопытством выглянула из-за полога, под которым нас прятали от солнца, но разбойник, ехавший рядом с телегой, тут же резко прикрикнул на меня. Однако мне удалось оставить маленькую щелочку, сквозь которую я смогла разглядеть грязные немощеные улицы, маленькие домики, беспорядочно лепящиеся друг к другу, и прохожих во всевозможных нарядах, которые, несмотря на ранний час, деловито сновали по улицам и перекрикивались порой на непонятных языках, а порой на языке Леха или Лесовии. Я знала, что Цесиль находится на берегу залива Тонсо, поэтому я не удивилась, когда отчетливо почувствовала резкий запах соленой рыбы.

Когда телега остановилась и с нее откинули полог, я увидела, что мы находимся перед целым неряшливым дворцом, состоящим из множества сарайчиков, галерей, лесенок; вместо дверей всюду висели разноцветные коврики, крышу кое-где заменяли натянутые полотнища ткани. Казалось, что это причудливое строение выросло из земли, словно дворец короля Кольфиара, потому что построить такое смог бы только безумец. И всюду суетились купцы. Они радостно приветствовали караванщиков, одобрительно цокали языком, оглядывая телеги с товаром, причем мы, девушки, вызвали у них меньше восторга, чем другие две повозки, груженные, как оказалось к моему облегчению, большими свертками ковров. Разбойников я не увидела, лишь их вороные кони устало топтались у коновязи.

Я наконец обратила взгляд на своих спутниц. Нас было семь; все это время мы ехали в тесной повозке почти плечом к плечу, но не перемолвились ни одним словом. Сейчас две девушки моего возраста, прижавшись друг к другу, о чем-то шептались, время от времени взглядывая на остальных, как будто боялись, что их подслушают; рядом с ними сидела полная белокурая девушка с заплаканным лицом, затем — две женщины постарше, одна из которых явно была больна: пот катился по ее бледному лицу, и бедняжка тяжело и часто дышала. Рядом со мной, подтянув колени к самому подбородку, сидела очень красивая темноволосая женщина, которой можно было дать и двадцать, и тридцать лет. Словно заметив мой взгляд, она глубже набросила на лицо капюшон черного плаща, так что остались видны лишь губы, таящие горькую усмешку.

Тем временем один из ковриков выпустил наружу огромного бритоголового мужчину, одетого в купеческий кафтан, который был ему короток и узковат в плечах. За ним вылезли еще двое — такие же бритоголовые и могучие, но помоложе, точнее, совсем мальчишки. Старший держал за рукоять длинный кнут, у младших такие же, смотанные, были заткнуты за пояса.

Бритоголовый великан подошел к повозке и ткнул пальцем в сторону заплаканной девушки. Та испуганно всхлипнула, непонимающе оглянулась и вжалась в бортик телеги, как будто хотела найти там убежище. Мужчина кивнул одному из своих помощников, тот быстро вскочил в телегу, поднял девушку, как неодушевленный предмет, и передал вниз, на руки старшему. Тот схватил ее огромной ручищей за белокурые волосы, а другой начал срывать с нее одежды. Бедняжка завертелась у него в руках, стыдливо пытаясь сохранить хоть что-то из своих лохмотьев, падающих вниз, но бритоголовый ловко перехватил ее косу так, что она вскрикнула от боли. Некоторые девушки в повозке заплакали. Когда та осталась обнаженной, к ней подошел один из купцов. Он держал длинный металлический прут с дымящимся тупым наконечником. Купец прижал раскаленное железо к розовому плечу девушки, пока бритоголовый удерживал ее неподвижно. От боли та лишь хрипела, и слезы катились по ее побледневшему лицу. От возмущения у меня перехватило дыхание: эти негодяи клеймили нас, как скот!

Тем временем один из молодых парней подхватил так же за волосы почти бесчувственную девушку и увел ее внутрь, а второй, следуя указанию старшего, спустил из повозки следующую несчастную, с трудом оторвав ее от подруги, которую резким ударом ноги он отбросил в сторону. Очень скоро в телеге осталась только я и темноволосая красавица. Все невольницы были заклеймены; эта участь миновала только больную, но, глядя, как ее, упавшую в обморок, волочат по двору куда-то за дом, я похолодела от ужаса: вряд ли можно было ожидать, что эти страшные люди оставят в живых испорченный товар.

Все это время я старалась незаметно оглядываться. Телеги стояли не во дворе, а на улице; мимо шли по своим делам прохожие, в большинстве своем темнокожие, но я увидела много людей и со светлой кожей, в том числе несколько женщин, одетых пестро и откровенно. Все люди шли мимо, не обращая внимания на происходящее перед купеческим домом, как будто это было привычное зрелище. Если бы мне удалось затеряться среди них! Я решила, что когда мне развяжут руки, я притворюсь послушной и спущусь из телеги сама, и может быть, я смогу ускользнуть на улицу, прежде чем бритоголовый мучитель схватит меня за волосы. А там стоит завернуть за поворот, и можно будет спрятаться, пока меня не перестанут искать.

Пока я наивно строила планы, парень спустил из телеги вниз мою соседку. Бритоголовый уже схватил ее за спутанные черные волосы и сорвал пыльный плащ, как вдруг молодая женщина, оставшаяся в длинном темно-красном платье, украшенном изящной серебряной вышивкой по вороту и подолу, сделала неуловимый жест коленом, и могучий великан согнулся от боли пополам, отпустив от неожиданности свою пленницу. Та не долго думая бросилась бежать — именно так, как собиралась я. От досады и зависти я отчаянно дернула руками, но веревки держали крепко. Мне оставалось лишь ждать, чем все закончится.

Ждать не пришлось. За беглянкой вдогонку бросились все трое надсмотрщиков. Старший, извергая проклятия, прихрамывая, бежал позади. Очень скоро молодую женщину за волосы притащили назад. Она тяжело дышала, ее платье было заляпано грязью, но взгляд ее черных глаз, опушенных прекрасными ресницами, казалось, испепелял обидчиков. Бритоголовый подошел к ней, гнусно осклабился и вдруг со всей силы, как мне показалось, ударил ее ногой в живот. Женщина, закусив губу, упала на землю. Не успела она подняться, как старший надсмотрщик нанес ей еще несколько ударов, а потом, оставив ее валяться в пыли, кивнул своим помощникам. Те быстро раздели женщину, в клочья разорвав ее красивый наряд, приложили к плечу ей клеймо и уволокли вслед за другими невольницами. За все это время та не издала ни одного звука, и мне показалось, что она потеряла сознание. Ничто не могло остановить меня, я все равно решила рискнуть. И пусть потом меня забьют насмерть! Но наученные горьким опытом надсмотрщики были так бдительны, что держали меня крепче прежнего. И вот, обнаженную, с дымящейся на плече язвой от клейма меня быстро отвели внутрь помещения, в железную клетку, где уже находились остальные девушки. Измученные пережитыми испытаниями, мы по-прежнему хранили молчание и не подымали глаз друг на друга. Казалось, что все мы вдруг сделались совершенно равнодушными к своей будущей участи.