"Нефритовые глаза" - читать интересную книгу автора (Гилл Уильям)

Глава Четвертая

После получасового полета над мутной водой реки Ла-Плата Мелани наконец увидела островок земли, в центре которого, тесня друг друга, величественно стояли небоскребы. Это был Буэнос-Айрес. Подобно прибрежному песку, уносимому во время прибоя быстрой морской волной, город, на многие мили растянувшийся вдоль побережья, постепенно, как будто просачиваясь сквозь землю, исчезал в никуда. Вскоре показались здание аэропорта и серая бегущая лента взлетной полосы, утопающая в зеленом ковре.

Самолет коснулся земли, и салон наполнили восторженные аплодисменты пассажиров. Благодаря Диего Мелани летела первым классом, и здесь никто не обращал внимания на волнение, царившее в салоне. Все оставалось как прежде: мужчины были поглощены чтением своих газет, а женщины листали яркие журналы или смотрели в окна иллюминаторов на вырастающий под облаками город. Любопытство, охватившее Мелани при виде этой картины, удовлетворила стюардесса. „Аргентинцы бывают излишне растроганы после долгой разлуки с родиной и иногда даже встречают ее национальным гимном", — объяснила она. Мелани улыбнулась. Она с трудом могла представить мистера Сантоса, подобным образом проявляющего свои чувства. Очевидно, одни аргентинцы были более импульсивны, чем другие.

Обычное объявление по поводу курения и багажа было сделано, и через некоторое время самолет плавно приземлился. Мелани хотелось как можно скорее покинуть салон. Ее снедало нетерпение с тех самых пор, как Диего семь недель назад пригласил ее в Буэнос-Айрес, но ей пришлось выполнить требование босса и взять отпуск в этом году в то время, какое будет удобно ему.

Сначала ее тяготило такое решение, но в конечном итоге она поняла, что так даже лучше: с момента их разговора с матерью Диего и появлением Мелани как гостьи в доме семьи Сантосов пройдет некоторое время. И, хотя она понимала, что срок в два месяца не рассеет подозрений миссис Сантос об истинных намерениях самозванки в ее желании выйти замуж за молодого отпрыска семьи Сантосов, она надеялась, что время несколько успокоит пыл матери Диего.

Пройдя мимо улыбающихся членов экипажа самолета, стоявших при выходе, Мелани оказалась под лучами яркого зимнего солнца. Вместе с другими пассажирами она направлялась к ожидавшему их автобусу, когда неожиданно почувствовала руку на своем плече. Мелани повернулась. Это был Диего.

Их долгий поцелуй сопровождался удивленными взглядами толпы, которая вынуждена была менять свой путь, подобно тому, как водный поток огибает встречающуюся на его пути преграду. Наконец Диего выпустил Мелани из объятий и повел к ожидавшему их неподалеку черному „мерседесу".

Доехав до главного здания аэропорта, Диего взял у Мелани паспорт и карточки багажа, затем вышел из машины и, недолго поговорив с мужчиной в форме, протянул ему документы Мелани. Она не могла сказать, был ли это полицейский или представитель служб аэропорта.

Диего вернулся.

— Все в порядке, — сказал он. — Они привезут твой багаж и паспорт домой чуть позже. Сейчас мы не можем ждать.

Мелани стало интересно, кого Диего называет „они". Но он отвлек ее, и она не успела выяснить этот вопрос.

— Как ты долетела? — спросил он.

— Прекрасно.

Конечно, это путешествие было самым роскошным в ее жизни, но она не призналась в этом. После стольких месяцев знакомства с Диего Мелани поняла, что роскошь — неотъемлемая часть жизни его общества, которую не старались скрыть, но и не выставляли напоказ, ее просто принимали как должное. Научиться вести себя, как Диего, было первым шагом на пути становления „одной из них", и пока это у нее неплохо получалось, конечно, до тех пор, пока она не столкнулась с миссис Сантос.

— Я рад, что ты наконец здесь, — признался Диего.

— Пожалуйста, держи руки на руле и смотри на дорогу, — остановила его Мелани. Она заметила на обочине дороги черный „форд", двух полицейских с оружием возле него и троих внутри. — Что это? — спросила Мелани.

— Ничего. Всего лишь предосторожность, — ответил Диего. — А теперь по поводу твоего пребывания здесь. Первую неделю мы проведем в Буэнос-Айресе, а потом уедем за город. Ты умеешь ездить верхом?

— Нет, не умею.

— Тогда я научу тебя. Пако и Долорес Лоррегью пригласили нас на уик-энд к себе в estancia.[9] Это недалеко от нас. Пако и я вместе играем в поло… тебе обязательно понравится Долорес… — Диего продолжал перечислять огромное количество мероприятий, которые они, как предполагалось, должны были посетить, сопровождая этот внушительный список не менее внушительным перечнем имен (ровным счетом ничего не значивших для Мелани), который усложнялся еще объяснением родственных отношений незнакомых ей лиц. Этот нудный разговор очень быстро надоел Мелани, но потом она была даже рада ему — он очень многое объяснял. Вчера утром в ее дверь неожиданно позвонили — доставили великое множество одежды от Сен-Лорана, включая несколько вечерних платьев, назначения которых Мелани никак не могла понять… до этого момента.

— Благодарю тебя за подарок, — сказала она. — Я люблю хорошо одеваться, но ты не должен был этого делать.

— Я знал, что ты откажешься, если я скажу тебе об этом заранее, поэтому я просто позвонил Паулине и попросил ее выбрать несколько вещей для тебя. Внешний вид имеет здесь огромное значение, Мелани. Для меня ты все равно останешься лучшей на земле, если даже будешь в бумажном платье, но теперь ты знаешь, что нравится моим родителям, особенно матери…

Мелани не нужно было слушать дальше. Она могла представить характер разговора с мистером Сантосом, когда тот отдавал приказания сыну, какую одежду нужно купить для нее в Нью-Йорке. Мелани сочувствовала Диего: на всем свете, наверное, не было мужчины его возраста, который бы так трепетал перед своими родителями.

И, несмотря на то что многие мужчины его возраста были готовы преподнести ей билет первого класса и целый сундук одежды от Сен-Лорана как случайный подарок, Мелани нужен был только Диего. Она любила бы его так же сильно, даже если бы он не был богат, но абсолютно невозможно оставаться равнодушной к тому факту, что он так богат.

— Твои родители поедут с нами за город? — спросила Мелани.

— Нет. И я благодарю Бога за это. Мы будем абсолютно одни.

Но Мелани хотела знать больше.

— Потому что им не нравлюсь я или потому что не нравится за городом?

— Потому что я не хочу, чтобы они были там, — зло огрызнулся Диего, но тут же снова взял себя в руки. — В любом случае, моя мать не любит загородный дом зимой. Она говорит, что это напоминает ей о ее детстве, — спокойно ответил он, а потом так же спокойно продолжал объяснять, что они проезжают мимо парка Палермо, разбитого в прошлом веке по образцу Булонского леса. — Задумка была: создать здесь маленький островок Парижа… Когда-то все дома на этой авеню были такими же, как этот. Сейчас там живет американский посол, — сказал он, указывая на огромный каменный дом во французском стиле за золоченой оградой.

По соседству с широкой авеню находились высокие башенки, элегантные старые особняки и величественные здания посольств, над входом в которые развевались национальные флаги. Проехав пару миль, они оказались на небольшой площади, в центре которой на кирпичном постаменте возвышалась статуя воина, величественно восседавшего на могучем коне; верхушки пальм зеленым фейерверком раскинулись вокруг статуи. Диего свернул на проходящую через парк дорогу, круто взбиравшуюся вверх. Еще поворот, и они оказались на другой столь же элегантной авеню. Все здесь говорило о богатстве. Они миновали еще несколько столь же внушительных домов за не менее внушительными золочеными оградами.

— Вот это принадлежит Арианне де ла Форсе, — пояснил Диего, указывая на одну из этих величественных глыб. — Она самая богатая женщина Аргентины, но большую часть времени живет за границей. Она замужем за двоюродным дядей моей матери… — Диего еще раз уточнил детали родственных связей его семьи, но Мелани не слушала. Она бы с большим удовольствием послушала о прекрасном отношении мистера Сантоса к другой женщине — к ней.

Они выехали на площадь, по трем сторонам которой размещался огромный элегантный особняк, соседствующий с несколькими жилыми домиками. Они пересекли площадь, в центре ее на гладком диске зеленой травы стоял разукрашенный причудливыми узорами из белого мрамора бронзовый монумент.

— Это Жокей-клуб… Это посольство Франции… А это бразильское посольство… — объяснял Диего, в то время как они проезжали мимо красивых фасадов зданий.

Машина свернула на подъездную аллею и остановилась перед массивными дубовыми воротами, такими высокими, что, находясь в машине, было невозможно увидеть, где они заканчивались. Сбоку Мелани заметила непрерывный ряд высоких, выполненных в готическом стиле, окон. Но она не успела как следует оглядеться вокруг — ворота распахнулись, и они въехали внутрь. Сводчатое фойе дома, английский парк, границы которого были четко обозначены стальной оградой…

Диего вышел из машины, подал Мелани руку и, открыв парадные стеклянные двери, торжественно произнес:

— Добро пожаловать!

Мелани вошла. Каменные стены и сводчатый каменный потолок образовывали огромное пространство для взмывающей вверх парадной лестницы белого мрамора, покрытой толстым мягким ковром, в котором ноги утопали, как во мху. Наверху ступеньки грациозно разбегались в две стороны. Мягкий свет, проходя через цветную стеклянную крышу, скапливался на старом длинном, как театральный занавес, бархате, висевшем вдоль стен. Звук шагов, эхом отражающийся на паркетном полу, смешивался с глухим отдаленным шумом, обычно царящим в домах, где хозяева составляют изнеженное меньшинство среди прислуги.

— Мама должна быть здесь, — сказал Диего, открывая одну из дверей.

Мелани увидела огромные окна с богатыми занавесками, стены, украшенные резьбой по дереву с изящными золотыми линиями на белом фоне, в центре комнаты, на полу, персидский ковер с причудливым геометрическим узором и блеск меди на сделанной из дорогого дерева антикварной мебели. Это было лишь первое впечатление от мимолетного взгляда, а потом Мелани заметила в дальнем углу комнаты возле камина Марию Сантос.

Миссис Сантос была, как всегда, в дорогом наряде от Шанель: костюм из тяжелой голубой шерсти, шелковая блузка, только на этот раз бледно-розового цвета, жемчуг, ее обычная прическа и все та же холодная улыбка, которой она награждала Мелани в Нью-Йорке. Миссис Сантос величественно сидела в кресле эпохи Людовика XIV, ее рука лежала на коленях элегантно сложенных ног. Огонь камина красным светом отражался в массивной золотой цепи, охватывающей ее запястье.

— Я так рада видеть вас снова, Мелани, — проговорила она сладким голосом, завладев рукой гостьи.

Если бы Мелани была больше посвящена во все существующие в мире Диего мудрости общения, ей должен был бы польстить этот ласковый жест и простой светский поцелуй. Мелани предполагала, что их взаимные приветствия ограничатся легким рукопожатием и что поцелуи свидетельствуют об определенном уровне близости. Но эти утонченные светские игры были не знакомы ей до сих пор, и поэтому Мелани никак не могла понять, что ей делать с протянутой к ней рукой миссис Сантос, которая еще некоторое время находилась в этом неловком подвешенном состоянии, а затем медленно возвратилась на прежнее место.

— Вы хорошо долетели? — спросила она.

— Да, полет был прекрасный. Благодарю вас.

— Это великолепно — быть молодой, вы изумительно выглядите после ночи, проведенной в самолете, — продолжала светскую беседу миссис Сантос. Настало время для лести, и Мелани поняла, что теперь ее черед делать комплименты миссис Сантос; эта задача усложнялась еще и тем, что надо было сказать несколько восторженных слов по поводу дома, в котором она оказалась. Мелани окончательно растерялась и, остановив свой рассеянный взгляд на огромной картине, сказала:

— Это по-настоящему прекрасная работа.

С большого холста в позолоченной раме на Мелани смотрела изображенная в полный рост девушка примерно двадцати лет в изысканном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее.

— О, это тетя Мими. Флеминг нарисовал ее портрет в Париже. Она построила этот дом, — небрежно бросила миссис Сантос.

В холле послышались голоса.

— Это, должно быть, мой муж. Он любит приходить на ленч домой, когда позволяет работа, — объяснила миссис Сантос, вежливо подавляя всякую возможность думать, что такой чести могла быть удостоена гостья, подобная Мелани.

Дверь открылась, и на пороге появился Амилькар Сантос.

Он вошел в комнату, как человек, ожидающий полного внимания к своей персоне; и непонятно было, откуда такая уверенность и присутствие духа, ибо отнюдь не внешние данные являлись тому причиной: он был невысок ростом и совершенно не красив. И, хотя он был смугл и черноволос, это нисколько не украшало его, а даже наоборот — создавало вокруг него мрачную ауру гнетущей враждебности, вселяющей ужас, и, казалось, недоброжелательность, крайняя озлобленность — единственные чувства, присущие ему. Трудно было представить этого человека улыбающимся, но если все-таки допустить такую возможность, то его улыбка должна была быть не более чем заученным движением губ. И казалось, ничто не может озарить эти глаза, непроницаемые, как темное матовое стекло. У него был цвет лица богатого мужчины с нежной кожей, которую бреют по утрам другие и успокаивают после этого теплым полотенцем, и, конечно же, одежда соответствовала его положению в обществе. Но, несмотря на все это, Мелани показалось, что мистер Сантос не очень вписывается в окружающую обстановку, что, скорее, миссис Сантос можно было считать полноправным членом этого высшего света, скорее, миссис Сантос принадлежала к элите общества, а мистер Сантос был лишь ее отражением.

Амилькар устремил на Мелани свой пристальный взгляд.

— Вы хорошо долетели? — Его английский не был столь хорош, как у жены или сына, но не это поразило Мелани в приветственных словах хозяина дома, а голос — хриплый, гнусавый, который становился еще неприятнее, оттого что был слишком низким. Никогда в жизни не слышала Мелани ничего подобного.

— Да, спасибо. Я так взволнована, оказавшись здесь. У вас великолепный дом… — начала Мелани, но вдруг резко замолчала, поняв, что ее слова отлетают от мистера Сантоса, как от стенки горох.

Амилькар повернулся к Марии.

— Ленч готов? — спросил он.

— Ты думаешь, она заставит нас поволноваться?

Мария Сантос на мгновение застыла, перестав втирать в лицо ночной крем, и наградила своего мужа насмешливым взглядом.

— Она уже начала нас волновать с того самого момента, как Диего бросил из-за нее Веронику, — ответила Мария.

— Ты должна предложить ей деньги, — не унимался Амилькар.

— Это твой способ все улаживать, — вздохнула Мария. — У меня есть ощущение, что деньги здесь не помогут, и именно поэтому она опасна. Но мы можем выиграть время.

— Ты ошибаешься. Чем дольше это тянется, тем сложнее нам будет разрушить их связь.

Мария закрыла баночку с кремом и стала промокать салфеткой избыток крема на лице.

— Это не дело, Амилькар. Мы не должны слишком сильно давить на Диего. Она может выкинуть что-нибудь, что заставит его жениться на ней.

Амилькар мерил шагами комнату.

— Мы должны избавиться от нее. И я собираюсь сделать это завтра, — вынес он свое решение после недолгого раздумья.

— Ты что, рехнулся? Диего не круглый идиот, и к тому же ты забываешь, что он обожает ее. Он может стать очень опасным, если настроить его против нас, — резко возразила Мария.

— Что бы я ни сказал, тебе все не нравится, — зло прошипел Амилькар.

Мария ничего не ответила, а лишь продолжала терпеливо втирать крем в кожу лица.

На протяжении следующих дней Мелани не раз слышала о связях, существующих между старинным креслом и гобеленом, висевшим в одной из комнат дома, с одним или другим родственником многочисленной семьи Сантос. Кровь могущественных Сантосов текла в жилах удивительного множества людей, и не было ничего необычного в том, что для характеристики огромной сети родственных отношений, кажущихся постороннему человеку такими далекими, в разговорах часто использовали слова „дядя" и „тетя". И если еще две недели назад в Нью-Йорке родственный вопрос не казался Мелани столь важным, то сейчас, проведя несколько дней в Буэнос-Айресе, она поняла, что он неизбежен. И еще деньги, эта проблема постоянно преследовала ее: кому они принадлежат, кто сделал их, кто вложил их… В разговорах об этом все отдавали должное какому-то Джо и его команде. Мелани знала, что „двойной цикл" — это процесс, когда деньги вкладывают сроком на несколько дней или недель сначала в одну компанию, а затем перекладывают в другую, с целью получить наибольшую выгоду. Мужчину со странным прозвищем Американец все считали богом экономики, он был современным Мерлином[10] в вопросах бизнеса и стал великим архитектором экономического бума. Благосостояние выставляли напоказ, как рельефную мускулатуру во время пляжного сезона, и, неизменно рассказывая о новом приобретении — особняке, яхте или самолете, — говорили о цене. Только доллары. Эти люди бросались в разговорах фантастическими суммами, измерявшимися в миллионах, часто прибегая к небрежному выражению „зеленая бумажка".

Мелани нравилось ее маленькое путешествие. Она заинтриговала всех. Она была белокурой, зеленоглазой и к тому же американкой, что делало ее втройне экзотичной в этой стране, плюс ко всему благодаря Диего она была красиво и со вкусом одета. Но полностью обезоруживало и делало всех слабыми и ничтожными перед ней то обстоятельство, что она была девушкой Диего Сантоса, или даже более того — его будущей женой. Сама Мелани не могла чувствовать себя частью этого изысканного общества, но еще больше ее беспокоило то, что она не была его частью. Мелани понимала, что, несмотря ни на что, она осталась все той же секретаршей из Нью-Йорка, живущей в однокомнатной квартирке и владеющей всего лишь четырьмя парами обуви и несколькими дешевыми платьями. Диего поощрял ее старания полностью войти в его жизнь, стать частью того общества, к которому сам принадлежал, но Мелани, открывая для себя этот мир, все больше и больше мучительно осознавала, почему их женитьба так нежелательна для его близких.

Постепенно Мелани качала привыкать к семье Сантосов. Она стала понимать их лучше и со временем научилась разбираться в запутанной сети их родственных отношений. Амилькар считался только с мнением Марии, он гордился своей женой так, как будто она была его редкой антикварной мебелью; но гордости за сына он, казалось, не испытывал абсолютно никакой. В лучшем случае он удостаивал Диего снисходительными поучениями, но, как правило, это была лишь его манера общения. Что касается Марии Сантос, то она, как истинная мать, постоянно беспокоилась об аппетите любимого сыночка и о его несуществующей бледности.

Неожиданно для себя Мелани обнаружила, что она не единственная, в кого Амилькар вселял такой панический ужас. Это чувство испытывал каждый, начиная от слуг и заканчивая друзьями, часто бывавшими в доме. Каждый, кто хоть раз в жизни встречался с этим человеком, попадал под власть его гнетущих чар; и Мелани, которую мистер Сантос редко удостаивал словом, не была исключением. Его враждебность по отношению к ней лишала ее последней надежды, но, с другой стороны, она была благодарна судьбе за такое невнимание. Это избавляло ее от необходимости слышать лишний раз скрипучий голос этого человека, от которого пробирала дрожь.

Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца — это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", — часто шутил Диего.

И, сидя сейчас после роскошного обеда в гостиной вместе с другими гостями, Мелани почувствовала, что сразу после того, как Амилькар принес свои извинения и ушел спать, напряжение, царившее в комнате, слало.

Мелани была счастлива — это ее последний вечер в городе и завтра вместе с Диего они уедут в деревню, одни.

— Этот комод великолепен, Мария, — сказал один из гостей, энергичный мужчина лет пятидесяти. — В следующий раз, когда вы будете в Мадриде, я покажу вам пару других. Они принадлежат моему хорошему другу де ла Монтесу. Он может продать их вам.

Мария, перебирая тонкими пальцами жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, мельком взглянула на комод эпохи Людовика XV и сладко улыбнулась.

— Это так мило с твоей стороны, Панчо. Он принадлежал тете Жозефине, — томно ответила она, как если бы данный вопрос действительно интересовал ее. — Я слышала, у вас здесь много работы, — продолжала она голосом, вернувшим свою обычную оживленность.

— О, мелочи, всего лишь маленькие благотворительные акции. Я строю здесь новый детский приют…

— Это удивительно, встретить в наши дни человека, занимающегося таким делом, сохранившего уверенность после этих ужасных времен перонизма,[11] — восторженно заметила Мария. — Многим мы обязаны нашему правительству. Нам нужны были законы и порядок, которые нам дали военные. Мы должны благодарить Бога за такую милость.

— А еще они принесли нам смерть тысяч ни в чем не повинных людей и смерть моей сестры, — резко бросила девушка, сидевшая рядом с Диего.

Холодный ужас обрушился на комнату после ее слов.

— Ты повторяешь чистейшую чушь, Инес, — спокойно проговорила Мария, но в ее голосе чувствовалось настойчивое нежелание продолжать тему. — Никто не был убит. Это все лживая пропаганда. Распространили слух, что людей убивают в тюрьмах, а на самом деле они либо скрываются, либо спокойно живут в другой стране.

Когда Инес говорила, в ее голосе и выражении лица чувствовалась неподдельная злость, но Мелани не смогла понять ни слова из ее речи, так как девушка говорила на испанском. Мелани показалось, что она пару раз слышала в разговоре имя „Марина" и что-то вроде слова „убийцы", и тогда она неожиданно вспомнила маленькую статью в нью-йоркской газете о зверствах, творившихся в Аргентине. Тогда Мелани лишь мельком пробежала глазами это сообщение, а может быть, лишь прочитала заголовок, и сейчас, слушая этот непонятный разговор, жалела о том, что в свое время не обратила большего внимания на статью. Спор продолжался. Мария была абсолютно спокойна, чего нельзя было сказать об Инес. Голос девушки уже почти перешел на крик, ее щеки пылали, а руки были плотно сжаты в кулаки, и в конце концов она внезапно встала и, сказав всем „спокойной ночи", резко вышла из комнаты.

— О, дорогая, посмотри, как поздно, а мне завтра вставать ни свет ни заря, — простонал Панчо, поднимаясь с кресла под дружный гул согласия остальных гостей. Все присутствующие собрались вокруг Марии, чтобы сказать ей „до свидания" и „спасибо за прекрасный вечер". После нескольких минут взаимных комплиментов гости в сопровождении Диего покинули гостиную. Мелани не нравилась перспектива остаться с миссис Сантос наедине после только что разгоревшегося спора, но, последуй она за Диего, это могли воспринять как излишнее усердие в исполнении роли хозяйки дома. И, не желая давать Марии лишний повод для расстройства, Мелани решила остаться на месте.

— Итак, завтра вы уезжаете за город, — сказала Мария, а Мелани продолжала восхищаться самообладанием этой женщины, ни в голосе, ни в лице которой не отразилось никакого беспокойства по поводу сцены, произошедшей минуту назад.

— Я нахожусь в предвкушении этого события. Диего говорит, что там замечательно.

Мелани хотелось сказать что-нибудь приятное и, вспомнив слова из разговора с Диего об усадьбе, который они вели в машине по дороге из аэропорта, Мелани произнесла:

— Мне было очень жаль услышать, что вы не можете поехать с нами. Диего сказал, что вы не любите это место, потому что оно напоминает вам о вашем детстве.

На мгновение взгляд миссис Сантос стал свирепым, похожим на взгляд ее мужа, отчего Мелани пришла в тихий ужас, но уже через секунду ее лицо обрело обычное стеклянное, безжизненное спокойствие.

Диего на цыпочках возвращался из комнаты Мелани, как вдруг услышал звук открывающейся двери в другом конце коридора.

— Диего, подойди сюда, — властным громким шепотом позвала его мать.

Послушный сын проследовал в комнату родителей, где у изголовья кровати Амилькара сидела Мария. Она уже была в пеньюаре, но Амилькар оставался все еще при полном параде.

— Мне не очень нравится ждать полночи, пока ты закончишь наслаждаться любовными играми, — резким тоном начал разговор с сыном Амилькар. — Ты знаешь, что нам не нравится эта девочка, но ты притащил ее сюда, несмотря ни на что, и еще имеешь наглость заниматься с ней любовью под крышей дома твоей матери… — Он уже почти кричал.

— Амилькар, пожалуйста, не будь столь грубым, — вмешалась Мария, нервно растирая виски кончиками пальцев. — Неужели мы не можем поговорить спокойно. Я пыталась найти тебя раньше, Диего, но тебя не было в твоей комнате. Я не хотела поверить, что ты можешь быть столь безрассудным, чтобы вести свою подругу в Сан-Матиас. И, конечно, я поделилась этим с твоим отцом.

— Мы едем в Лас-Акесиас, а не в Сан-Матиас. Как ты могла подумать, что я настолько глуп.

— Потому что у нас есть жизненный опыт и он нам подсказывает, что ты можешь быть слишком глуп, если мы с матерью не следим за тобой, — проворчал Амилькар.

— Сегодня вечером она заявила, что вы собираетесь туда, — настаивала на своем Мария.

— Мелани даже не знает, что существует Селта, не говоря уже о Сан-Матиасе, — пытался оправдаться Диего. — Что конкретно она сказала?

— Она говорит, ты рассказал ей о том, что я не люблю деревню, так как она напоминает мне о моем детстве. Но это может быть только Сан-Матиас, Диего.

С минуту он молча размышлял.

— Мелани спросила меня, почему вы не едете с нами. Я знаю, она решила, что вы хотите таким образом досадить ей. Она очень переживала, и поэтому я сказал, что ты не любишь усадьбу, потому что она напоминает тебе о твоем детстве. И это все, что я сказал…

— О Сан-Матиасе, — закончила за него Мария. — Я рада, что это всего лишь маленькое недоразумение и ничего больше. А сейчас уже поздно, и мне кажется, нам пора спать.

— Нет. Я думаю, мы можем обойтись без отдыха, — возразил Амилькар и, обращаясь к сыну, продолжил свою яростную речь: — Ты попросил нас принять здесь эту Мелани, потому что она якобы приехала в Буэнос-Айрес по работе на пару дней. Затем эти дни превратились в неделю, а теперь уже и в две. Ты думаешь, твоя мать и я — наивные дети, Диего?! Вне этого дома ты можешь спать с кем тебе вздумается, но ты никогда не женишься ни на одной, подобной этой! Ей нет места в нашем доме!

— И что ты собираешься сделать, чтобы помешать мне? — едко парировал Диего.

Амилькар смерил сына пристальным взглядом.

— Я не считаю нужным отчитываться перед тобой, — ответил он.

— Не сейчас, пожалуйста, — взмолилась Мария. — Нет смысла обсуждать этот вопрос в два часа ночи. Диего еще не женился. К тому же, Амилькар, хочу сказать, что мое мнение о Мелани изменилось. Она милая девушка. Я всегда говорила, что нам нужно только время, чуть больше времени, и это все.

Мария взяла Диего за руку и проводила его до двери.

— Спокойной ночи, дорогой. — Она поцеловала сына. — Иди спать. Завтра тебя ждет долгое путешествие.

Мария закрыла дверь и резко повернулась к мужу.

— Нет смысла в угрозах. Это приведет к тому, что он будет делать все нам наперекор. Ты же не хочешь, чтобы Диего возненавидел тебя?

— Он уже возненавидел меня, — только и ответил Амилькар.

— Видишь вон те деревья на горизонте? Это въезд в Лас-Акесиас, — объявил Диего.

Мелани облегченно вздохнула. Их путешествие длилось уже около двух часов, и она устала, но не столько от продолжительности их поездки в машине, сколько от однообразия пейзажа: бесконечная степь под бесконечным небом и бесконечные телефонные провода, похожие на аккуратные швы стеганого одеяла.

Диего остановился, открыл деревянные ворота, бронзовая табличка на которых гласила: „Лас-Акесиас". Машина выехала на дорогу, вдоль которой на несколько миль тянулся загон с мирно стоявшими в нем коровами.

— Я хочу кое-что спросить у тебя о вчерашнем вечере, — начала Мелани. — Что это за истории об исчезновении людей?

— Никто точно не знает. Пять лет назад терроризм в нашей стране вышел из-под контроля, и правительство решило, что нужно принять меры. Кто-то говорил, что забирали только тех, кто был вовлечен в террористические акции, кто-то утверждал, что забирали даже по подозрению. Одни говорили, что многих мучили и убивали, другие — что все это ложь.

— Но, наверное, кто-нибудь должен был попросить объяснений у правительства. Что им ответили?

— Что ничего не знают об этих людях и даже о тех, кого забирали по законному обвинению. Возможно, это правда, возможно, и нет. Все могут лгать: и террористы, и правительство. Ты доверяешь им — они обманывают. Лучше не верить никому и тихо заниматься своим делом. И это — здравый смысл.

— Это не здравый смысл, это значит наплевать на все. — На этот раз Мелани была поистине шокирована рассуждениями Диего.

— Извини, ты, наверное, права, — сказал он примирительно. — Просто мы сейчас переживаем трудное время, и это делает меня несколько циничным.

— И что ты об этом думаешь?

— О чем?

— Об исчезновениях. Что, ты думаешь, на самом деле случилось с этими людьми?

— Одни умерли. Было много подобных случаев во время арестов. Другие уехали за границу. Об этом фанте мне известно абсолютно точно.

— Откуда известно?

— От Марины, моей сестры.

Мелани пыталась вспомнить имя той девушки, которая вчера вечером завела весь этот спор.

— Инес сказала, что ее сестру убили.

— Может, и убили, — нетерпеливо, явно сожалея об этом разговоре, ответил Диего. — Но Марина моя сестра, и она жива. Она впуталась в темное дело и была вынуждена покинуть страну.

Это была абсолютно другая история, не та, которую запомнила Мелани из их нью-йоркского разговора. Теперь она поняла, почему Диего предпочитал скрывать правду: они тогда мало знали друг друга, а это был слишком болезненный вопрос для их семьи.

— Как ты узнал?

— Она постоянно звонит матери. Последний раз звонила из Индии. — В его глазах была боль. — Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — спросил он.

— Извини, я не должна была спрашивать.

— Это не твоя вина, — успокоил он ее. — Те годы были очень трудными для всех нас. Это Марина, — сказал он, вынимая бумажник. Мелани посмотрела на фотографию улыбающейся девушки лет двадцати. Ее длинные золотисто-каштановые волосы развевались на ветру. Она была хорошенькой и очень живой, но ни капли не походила на своего сногсшибательного брата. Мелани вернула фотографию, и остаток пути они проехали в молчании.

— Ну, вот мы и приехали, — сказал Диего в своей обычной живой манере. — Я люблю Лас-Акесиас. Я чувствую, что здесь со мной не может произойти ничего плохого.

Мелани увидела раскинувшееся перед ней море травы, словно сказочные маленькие домики, на стенах и крышах которых играли яркие солнечные лучи, огромный куст розы, скрывавшийся под густой аркой деревьев, и парк, единственная тропинка которого вела к тихой лагуне с горделиво скользящими по ее гладкой поверхности белыми лебедями.

С первого взгляда Мелани полюбила этот маленький уголок земли. Она подумала, что ничего не может быть в мире лучше, чем жить здесь вместе с Диего до конца дней.