"Владычица Жемчужины" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Эрик Ван)

24 Черная Гвардия

Маретэн и Майя вели Бассе на запад по лесистому хребту — к лагерю Джервы. Кундалиане с трудом поспевали за художницей, особенно Бассе, который еще не полностью оправился после ранения. Но уже то, что он мог идти в ногу с Майей, было поразительно. Маретэн считала большой удачей то, что они встретили Миннума и Джийан. Если бы не их помощь, Бассе бы наверняка умер.

Высоко в небе быстро плыли белые облака, постепенно превращаясь в тучи. Раскаты далекого грома сотрясали долины. Воздух стал влажным, и одежда прилипла к телу. При повышенной влажности отчетливо ощущались все запахи леса: жирного перегноя, голубого мха, белых как мел скал и обнаженных древесных корней.

При других обстоятельствах путники, может быть, насладились бы чарующим ароматом весеннего леса. Но сейчас все их мысли были лишь о том, как поскорее сообщить Джерве о приближающихся кхагггунах. Что случится потом, Маретэн не знала. Вне всякого сомнения, Джерва попытается отбиться, однако, учитывая соотношение сил, шансы кундалиан были невелики.

Вот партизаны спустились в уже знакомую лощину. До лагеря оставалось не более пятисот метров. Маретэн заставила Майю и Бассе идти еще быстрее, на ходу обдумывая варианты быстрой эвакуации отряда.

Художница бежала впереди кундалиан и вдруг остановилась как вкопанная. Пот градом тек по ее лицу, грудь тяжело вздымалась. Вскоре подоспели Бассе и Майя и увидели то же, что и Маретэн.

На дальней стороне лощины, прислонившись к скале, стоял Кин, младший брат Джервы. Он зачем-то разделся до пояса, а его краги, как показалось Маретэн, обгорели почти до колен. Кин пристально смотрел вперед. Бассе помахал рукой, однако приятель его не заметил. Майя негромко окликнула Кина, и ее он тоже не услышал.

Все трое подбежали к Кину, звали его, трясли за плечи — парень не реагировал. Бассе потрепал Кина по плечу, Майя провела рукой прямо перед его глазами, Маретэн, опустившись на колени, умоляла ответить. Бесполезно. Художница приложила ухо к сердцу Кина. Оно билось, хотя как-то гулко и медленно.

— Что же с ним случилось? — спросила Майя.

Бассе негромко вскрикнул. Он смотрел на свою руку, которой только что касался плеча Кина. Ладонь была в крови. Сильно дрожа, Маретэн повернула Кина, чтобы осмотреть его спину. Все трое окаменели от ужаса. На спине совсем не было кожи! Словно не желая их пугать, Кин беззвучно упал на землю.

— Умер, — глухо проговорил Бассе.

— Он будто ждал нас, — добавила Майя.

Закрывая глаза Кина, Маретэн рыдала. Она вспоминала, как парень покатился вниз по обледеневшим листьям, а она помогла ему встать, как он спас ее от кхагггуна, пытавшегося ее изнасиловать. Девушка не могла поверить, что Кина больше нет.

Бассе и Майя сначала думали его похоронить, но времени не было даже на скорбь, и они молча пошли дальше. Никому не хотелось разговаривать, друзья не решались смотреть друг другу в глаза, боясь увидеть то, что в них скрывается. Сердца сжимал леденящий страх, в голову лезли жуткие мысли. Однако трое партизан продолжали надеяться, что с остальными их товарищами ничего не случилось.

Бассе и Майя активизировали ионные пушки, Маретэн держала наготове кинжал. Вот бы поймать пару кхагггунов и сделать с ними то же, что они сделали с Кином! Горькое вино мести ударило им в голову, позволив хоть немного смириться со смертью товарища.

До лагеря оставалось совсем немного. Вот он, на холме за соснами-марра. Среди сосновых лап выделялся какой-то предмет. Однако понять, что это, было невозможно, пока художница и ее спутники не подошли совсем близко.

От увиденного захватывало дух. В землю был вбит шест, почерневший от копоти и крови. Верхушку шеста украшала голова Джервы.

Перв-капитан Квенн долго не мог заставить себя похоронить щенка. Еще больше времени ушло на то, чтобы разобраться в своих чувствах. Во-первых, он был кхагггуном и умел не только убивать, но и исполнять приказы, беспрекословно подчиняясь командиру. Во-вторых, слово «верность» не было для Квенна пустым звуком. То, что регент был баскиром и убил его щенка, ничего не меняло. Правитель захотел его проучить, и он должен быть благодарен. Квенн был благодарен. Тогда почему он так долго не мог похоронить щенка? Потому что рыдал над маленьким остывающим телом. Потому что щенок казался таким беспомощным и не мог защититься от кинжала регента. Наверное, поэтому правитель и решил на этом примере показать, что животным не место в его апартаментах.

С тех пор как Курган Стогггул убил щенка, во рту перв-капитана появилась горечь, лекарства против которой он не знал. Хуже того, он не мог перестать рыдать. Для кхагггуна подобное состояние просто унизительно. Кто из его товарищей мог понять и разделить его любовь к животным? Никто. Разве что заводчик ищеек.

Заводчика звали Тонг. Многие приятели Квенна издевались над Тонгом за его спиной, считая, что он похоронил себя заживо. Разве это жизнь? Так говорили кхагггуны, которые думали, будто знают все на свете. А перв-капитан Квенн считал их настоящими идиотами.

Тонга он нашел во дворе в окружении собак. Одна из сук только что ощенилась, и заводчик возился с малышами.

Увидев перв-капитана Квенна, Тонг поднялся. «Наверное, пришел пожаловаться на щенков, которых я продал регенту».

— Роды были непростые. Пришлось помогать, — начал Тонг, вытирая руки, — но посмотри на щенков!

— Он умер! — выпалил перв-капитан Квенн. — Регент перерезал ему горло, чтобы проучить меня!

— Ба! — всплеснул руками Тонг. — Жалко, хороший был пес, верный!

Перв-капитан Квенн тут же отвернулся. Он снова вспомнил щенка, и его вырвало завтраком и остатками вчерашнего ужина. Именно тогда Квенн впервые испытал злость, от которой ему было так горько.

Тонг сделал вид, что ничего не заметил.

— Думаю, сейчас самое время выпить.

Квенн позволил Тонгу отвести себя в бар — заведение самого последнего сорта, с жирными стенами и грязным полом. В этом баре работали такие лооорм, которыми брезговал даже Тонг. По крайней мере на это надеялся перв-капитан.

Тонг заказал весеннего меда, который оказался на удивление густым и ароматным.

— Жизнь полна сюрпризов, правда, перв-капитан? — Заводчик вытер пену с верхней губы. — Пять лет назад я служил у флот-адмирала Пнина, а сегодня помогал щениться своей любимой суке. Даже не знаю, что доставляло мне большее удовольствие.

— Звучит совсем не по-кхагггунски.

— Знаете, перв-капитан Квенн, по-моему, вы еще менее кхагггун, чем я.

— Почему?

— Во-первых, вы любите собак. — Резкий голос Тонга напоминал перв-капитану гул глеевых мельниц. — Во-вторых, вы служите у баскира.

— Этот баскир — регент.

— Тем не менее, несмотря на всю его доблесть на калллистоте и кхагггунские словечки, он не кхагггун. И никогда им не станет.

— Пусть. Он — регент и заслуживает уважения.

Тонг отхлебнул меда.

— Когда я был мальчишкой, а это было очень давно, мы не знали, что такое мир. Мы летали с планеты на планету, покоряли, убивали. Иногда убивали нас. В те времена кхагггуны пользовались настоящим почетом. Без нас даже гэргонам пришлось бы несладко. С тех пор все изменилось. И для нас, и для гэргонов.

Перв-капитану Квенну пришлось согласиться. После того, как погибли его псы, оба по вине регента, краски жизни поблекли.

— Знаете, а он ведь мог и не делать этого.

Перв-капитан сделал большой глоток и чуть не подавился медом.

— Что?

— Я говорю, щенок — живое существо, у регента не было причины лишать его жизни.

Кое-кто расценил бы эти слова как предательство, например, Курган Стогггул. Перв-капитан Квенн понимал, что тоже должен так считать. Однако никакого предательства в словах Тонга он не чувствовал.

— Вам не кажется, что правитель мог проучить вас и по-другому?

Истинная правда. Кургану не следовало убивать щенка. Чем больше Квенн над этим думал, тем больше вопросов у него возникало. Теперь он сомневался не только в регенте, но и в самом себе.

— Вы хорошо знали своего отца, перв-капитан?

— Нет, почти не знал. Он не интересовался детьми.

— Жаль. — Тонг поднял руку, и им принесли новую порцию меда. Похоже, его здесь отлично знали. — Я своего отца очень любил. Так сильно, как ни одно живое существо, за исключением собак. Теперь они моя семья. — Тонг взял кубок обеими руками, и Квенн увидел, что ладони у заводчика распухшие и покрытые шрамами. — У меня было пять братьев, и все они погибли в бою с центофеннни. Жуткая бойня! А мы так и не увидели ни одного центофеннни в лицо. — Осушив вторую кружку, Тонг принялся за третью. — Ничего не поделаешь, война есть война, — пожал плечами заводчик. — Мой отец очень любил музыку. Всякую, без разбора. Представляете? Перед боем он обожал слушать песни врага. Он всегда говорил, что о противнике можно судить по его музыке. В ней есть своя логика, как и в математике, поэтому он так ею восхищался. Отец хорошо понимал всех, с кем сражался. Конечно, за исключением центофеннни. Их вообще никто не понимает. — Тонг снова покачал головой. — Мои собаки любят музыку. Представляете? У меня есть всякая, я сохранил отцовскую коллекцию. Когда я проигрываю его записи, он будто возвращается ко мне, и мы слушаем вместе.

Перв-капитану Квенну было не по себе. С одной стороны, он завидовал Тонгу, ведь в его жизни не было ни любящего отца, ни пяти братьев, а с другой — понимал, как горько остаться одному.

— Зачем вы пришли ко мне, перв-капитан?

Квенн отвернулся, облизнув пересохшие губы.

— Вам ведь не нужен другой щенок? Дело ведь не в этом?

Квенн промолчал, и Тонг решил ему помочь.

— Отец разочаровал меня всего один раз. — Тонг смотрел в кружку с золотистым медом. — Лишь однажды он сделал то, чего не должен был делать, — взял мой старый ионный меч и деактивировал. — Заводчик говорил глухо, будто сам с собой. — Возможно, отец поступил правильно, но я любил этот меч. Он спасал меня бесчисленное множество раз. Словно старый друг, он ни разу меня не подвел. В Н'Луууру, я считал его продолжением правой руки! — Тонг посмотрел на Квенна. — Я пытался поговорить с отцом, однако он не желал слушать. Активировать мечи вторично запрещено, и все же я нашел умельца, который за небольшую мзду согласился мне помочь. — Тонг поджал губы. — Не люблю, когда на меня давят.

— Существует ли такое понятие, как излишняя верность? Именно так можно назвать мое отношение к регенту. Я… я чувствую себя обманутым, — проговорил Квенн, мучительно пытаясь разобраться в своих ощущениях.

— Может, попробуете объяснить?

Квенн ответил не сразу.

— У меня есть приятель, который служит у звезд-адмирала. Мы вместе играем в варрниксс. Однажды он мне рассказал, что Иин Меннус и его брат мучают и пытают своих врагов, бывших адмиралов из верховного командования. Разговор получился странный, и слова приятеля засели у меня в голове. Он говорил, будто братья Меннусы получают от пыток удовольствие и живут только ради этого. Мне стало не по себе. Я ведь такой же кхагггун, как и они. Неужели я делаю и чувствую то же самое? Когда погиб мой щенок, мне стало еще хуже. Я ощущаю себя пятым колесом в телеге и не понимаю, ради чего живу.

Тонг задумчиво почесал затылок. Было видно, что его взволновали слова перв-капитана.

— Когда я служил у флот-адмирала Пнина, то никогда, как вы выразились, не чувствовал себя пятым колесом. Все, что я делал, казалось вполне логичным. Но когда вера в командира пошатнулась… — Тонг покачал головой. — С этим справиться не так-то просто.

Теперь Квенн понял, зачем пришел к Тонгу. Он искал оправдания тому, что нужно было сделать, чтобы жить в мире с самим собой.

— Можете мне помочь?

Тонг с интересом взглянул на Квенна.

— Дайте подумать.

Между ними пробежала искра взаимопонимания, и Тонгу не нужно было спрашивать Квенна, что именно он имеет в виду. Заводчику казалось, что в перв-капитане он видит молодую копию самого себя. Иначе как объяснить то, что они понимают друг друга с полуслова?

Перв-капитан чувствовал огромное облегчение, как командир отступающей армии, внезапно получивший подкрепление.

Тонг улыбнулся.

— Вот что я подумал, — тихо начал он. — Если скомпрометировать звезд-адмирала, то это в свою очередь может скомпрометировать регента в глазах гэргонов. В конце концов, однажды регент уже ошибся в звезд-адмирале.

Глаза Квенна жестко заблестели.

— Неужели и регента можно дискредитировать?

Тонг кивнул.

— Если я это сделаю, то перестану быть собой.

— Разве не этого вы желаете?

От этих слов Квенна словно током ударило. Внезапно все встало на свои места.

— Продолжайте, — попросил он.

— Вам нужно кое с кем познакомиться. Его зовут Сорннн СаТррэн.

Квенн поднялся и бросил на стол несколько монет.

— Я бы с удовольствием послушал музыку вашего отца.

Глаза Джервы были полуоткрыты, зубы оскалены, словно у хищного зверя. Лицо выражало одновременно вызов, боль и страх. Маретэн, Майя и Бассе стояли, прижавшись друг к другу. Случилось самое худшее, надеяться больше не на что. Низко опустив головы, они побрели прочь.

Кхагггуны стерли лагерь с лица земли. От него осталось пепелище, усеянное какими-то бесформенными обломками. Когда Маретэн, Бассе и Майя подошли поближе, они поняли, что это обуглившиеся тела их товарищей по оружию. По самым грубым подсчетам, погибло несколько сотен бойцов. Неужели никому не удалось спастись? Точно сказать было трудно, хотя, похоже, погибли все.

От запаха горелого мяса кружилась голова. Над пепелищем поднялось густое облако дыма, и Маретэн затошнило. Копоть липла к одежде, волосам, ладоням. А ведь эта копоть — пепел их друзей!

Чисто механически они начали обследовать то, что раньше было лагерем. Убедившись, что кхагггуны ушли, Бассе, Майя и Маретэн сошлись в центре пепелища. Присев на корточки, они напряженно вглядывались в лица друг друга, ища если не ответы на вопросы, то, по крайней мере, поддержку. Никто не решался заговорить первым. Столько товарищей погибло, столько жизней оборвалось! Что тут можно сказать? Никакие слова не могли выразить то, что они чувствовали. Маретэн и ее друзья словно оказались в другой галактике, совершенно не приспособленной и вредной для жизни. Хотелось вернуться домой, туда, где все привычно и знакомо. Только ведь это не сон, а жуткая реальность. Придется как-то жить после этой трагедии, и все же сейчас происходящее казалось им кошмаром.

Вдруг Маретэн услышала щебет многоножек. Посмотрев вверх, она увидела на сосновых ветках птиц, казавшихся неестественно яркими на фоне черного дыма.

Опустившись на колени, девушка расчистила от пепла небольшой участок земли и начала рисовать кончиками пальцев, совершенно бездумно, повинуясь эмоциям. Она рисовала лес — птиц, зверей, насекомых, высокие сосны и ели, убегающую вдаль реку.

— Что ты делаешь?

Подняв голову, Маретэн увидела Бассе, мрачно смотревшего на то, что казалось ей символическим памятником погибшим. Она собиралась объяснить это товарищу, но, взглянув на его лицо, передумала.

— Пойдем, есть дела поважнее.

Маретэн не пошевелилась, и тогда Бассе встал в центр ее рисунка и стер его за несколько секунд.

Художница встала и посмотрела на Майю. Бледное осунувшееся лицо подруги ничего не выражало. Майя явно не желала вмешиваться. Неужели она согласна с Бассе? Неужели она тоже ничего не понимает?

Сначала Маретэн стало горько, но она постаралась трезво оценить ситуацию. И чего, собственно, она ожидала? Они ведь даже не принадлежат к ее расе. Неужели она так наивна, что смогла убедить себя в том, что ради общего дела можно забыть обо всех различиях? В'орнны и кундалиане, завоеватели и покоренные, — разве между ними может быть что-то общее? Наверное, они тоже так считают. Внезапно Маретэн стало страшно и одиноко среди новых друзей. Она спросила себя, можно ли их вообще считать друзьями, и испугалась. А если она ошиблась, вступив в Сопротивление?

Все трое молча спускались по склону, каждый наедине со своими мыслями и переживаниями. С огромным трудом они заставили себя покинуть пепелище, и все-таки вот оно осталось позади. Не сговариваясь, партизаны обернулись, прощаясь с погибшими товарищами.

Бассе, Майя и Маретэн шли к тому месту, где Джерва спрятал кхагггунское оружие. Как они обрадовались, увидев, что тайник не обнаружен! Быстро сдвинув семь камней, обозначавших границы тайника, в сторону, бойцы стали вытаскивать оружие из-под земли. Портативные пушки, мины дистанционного управления, пульсовые прожектора — все оказалось на месте, аккуратно упакованное в защитные чехлы.

Позднее, выбрав себе оружие, партизаны разожгли костер и поджарили несколько ледяных зайцев. Трое друзей сидели вокруг костра. Пламя позволило быстро согреться, но освещало жуткое пепелище и обугленные тела бойцов. Маретэн рассказывала о детстве и бабушке Теттси, которая помогала Сопротивлению. Молодая женщина надеялась хоть немного разговорить друзей, да только когда они по очереди рассказывали истории, на их лицах читалось горе и, что еще страшнее, отчаяние. Они радовались, что кхагггуны не тронули оружие, и моментально мрачнели, вспомнив, что за эти пушки и мины Джерва поплатился жизнью.

Маретэн сама боролась со страшным видением. Ей казалось, она глядит на Кина, стоящего у дальнего края лощины. Возможно, увидев, что творят кхагггуны, он попробовал убежать, не обращая внимания на ранение. Хотя, наверное, Майя права — Кин понимал, что умирает, и мужественно боролся, надеясь, что придет подмога.

Художница считала, что больше всего трагедия изменила Бассе. Впрочем, этого можно было ожидать. Она слышала, что и в'орнны, и кундалиане, выигравшие схватку со смертью, сильно меняются. Бассе не обращал на происходящее ни малейшего внимания. Он отказался даже от предложенного Майей косячка лааги. Маретэн и та сделала пару затяжек, надеясь успокоиться. Бассе сидел, прижав к груди новую ионную пушку, и неподвижно смотрел в темноту. Всякий раз, когда его пальцы касались гашетки, Маретэн казалось, что партизан мысленно вызывает на бой кхагггунов. Он жаждал крови, это было совершенно очевидно. Однако в нем не осталось ни капли безрассудства. Девушка будто слышала, как непрерывно работает мозг Бассе, создавая один план кровавой мести за другим. Наконец на Маретэн навалилась свинцовая усталость, и она заснула.

— Лужон! — воскликнул Курган. — Что ты здесь делаешь?

— Отдыхаю, — отозвался сараккон.

Курган рассмеялся — ложь была слишком явной. Но из-за отвратительного запаха, стоявшего на чердаке, даже смеяться не хотелось.

— Что-то не верится. — Молодой регент сжал рукоять кинжала. — Что ты задумал? И как ты узнал, что я приду сюда?

— Когда идешь по скользкой дорожке, не страшны никакие препятствия.

— Что это значит?

Пахло так отвратительно, будто гнило сразу несколько тел. Казалось, бактерии-трупоеды могут напасть и на живых. Лужон показал на яд-камень.

— Только ребенку приходится объяснять очевидное.

Курган не желал сдаваться без боя.

— Яд-камень тебе сказал? Невозможно. Он принадлежит мне!

— Тогда как же я узнал, что ты придешь?

— Мне не нужны объяснения. — Курган замахнулся кинжалом, а другой рукой вытащил ионный пистолет. — Я в'орнн. А ты кто такой?

— Ты ведь не собираешься выстрелить, правда, регент?

Курган рассвирепел.

— Ты — никто! Жалкий червяк, живущий в грязной дыре!

И как он раньше этого не видел?

— Когда я спросил тебя про яд-камень, то уже догадывался, что именно ты его нашел. — Лужон шагнул к Кургану. — Глупо было надеяться, что сможешь его спрятать.

— Назад, иначе прикончу!

— Яд-камень принадлежит мне! Ты должен понять это, регент!

— А понимаешь ли ты, где твое место? На грязном полу, чтобы вылизывать мне сапоги!

— Не слишком завидное место, правда?

— Да, тебе не повезло!

— В любом случае тебе яд-камень не нужен, ты даже не сможешь по-настоящему его использовать. Вместо пользы он принесет только вред. Он уже начал подчинять тебя своей воле, хотя ты пока и не чувствуешь. Впрочем, все еще можно поправить. Отдай его мне и…

— Не приближайся!

— Отдай мне яд-камень!

Курган прицелился прямо в грудь Лужона.

— Осторожнее, регент!

— Этот яд-камень — мой, Лужон. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я отдам его тебе.

Ухмылка сараккона напоминала оскал хищника, почуявшего жертву.

— Наивно с моей стороны было предполагать, что в'орнн проявит уважение и отдаст то, что я попрошу.

— Уважать можно равного. С первых минут нашей встречи ты вел себя так, будто это ты управляешь Кундалой. Кажется, ты неправильно понимаешь свое положение.

— При всем уважении к тебе, регент, это ты не понимаешь, во что ввязался. — Лужон показал левое запястье. Оно было обмотано тускло поблескивающей кишкой, еще влажной от слизи!

— Что это ты… — промямлил Курган, делая шаг назад.

Носком сапога Лужон подтолкнул поближе к себе нечто темное. Тусклые лучи солнца осветили бледное, перепачканное кровью лицо дэйруса. Его убили совсем недавно. Отвратительный запах исходил от открытой раны, из которой Лужон вырвал кишку.

— Некромантия, регент. — Темные глаза сараккона следили за реакцией Кургана. — Вообще-то это удел соромиантов. Но мы очень быстро учимся. Правда интересно?

Курган молчал, не спуская глаз со страшного браслета на левом запястье моряка.

— Некромантия делает нас непобедимыми! — Лужон прикрыл глаза. — Сюда идут твои подруги, — объявил он, взглянув на Кургана, — совсем молодые девушки и, как ни странно… — Он наклонил голову. — Неужели это раппа тебя укусила?

Курган промолчал. Элеана! Сердца бешено забились. Регент почувствовал вкус собственной крови. Сейчас не время копаться в себе!

— Правитель, неужели это тебя интересует? — вкрадчиво спросил Лужон.

— Они близко? — хриплым шепотом спросил Курган.

— Это мой подарок тебе, регент. Теперь ты не станешь говорить, что саракконы грязные твари!

Посреди ночи Маретэн проснулась. Ей снилось, что Кин поскользнулся на опасном склоне юго-восточной цепи Дьенн Марра. Вот он покатился вниз, а она подоспела слишком поздно. Когда она протянула к нему руки, то не смогла остановить падение. Оба покатились вниз… В этот миг художница проснулась.

По спине катился холодный пот. Маретэн с наслаждением вдохнула прохладный воздух. Ночью прошел дождь, прибивший пепел и гарь к земле. Но пепелище, естественно, никуда не исчезло.

Майя спала, свернувшись в клубок, а Бассе сидел все в той же позе. Он повернулся и посмотрел на Маретэн, и во взгляде было столько злобы, что ей стало не по себе.

Молодая женщина улыбнулась, однако на хмуром лице Бассе не шевельнулся ни один мускул.

— Что с тобой?

Бассе покачал головой и отвернулся. Маретэн подошла к нему и присела на корточки.

— Это все в'орнны, — проговорил он.

Маретэн похолодела. Теперь она поняла, что сквозило в его взгляде: ненависть.

— Ты ведь знаешь меня и понимаешь, что я чувствую…

— Откуда я, кундалианин, могу знать, что ты чувствуешь.

— Бассе, мы же сражались вместе, мы же соратники!

— Мне тоже так казалось.

— И что случилось?

— Думаешь, я не вижу, как ты постепенно захватываешь власть?

— Я просто…

— Может, Майя и будет подчиняться, а на меня не рассчитывай.

— Кому я буду подчиняться?

Услышав голос Майи, Бассе и Маретэн обернулись. Они были так поглощены спором, что и не подумали, что их голоса могут ее разбудить. Майя стояла перед ними, скрестив руки на груди.

— Кому это я буду подчиняться, а ты — нет, а, Бассе?

— Она нам приказывает! Тоже мне командирша!

Майя опустилась на землю.

— С какими приказами ты не согласен? Хоть один из них можно назвать неразумным?

Бассе угрюмо молчал.

— Ну же, Бассе!

Боец демонстративно отвернулся.

— Отвечай!

— Я не обязан отвечать ни тебе, ни ей.

— Хочешь сражаться один? — спросила Майя.

— Если будет необходимо!

— А разве это необходимо? — Майя взяла его за руку. — Мы ведь отряд, Бассе. Мы стали отрядом с тех пор, как попали в засаду. Мы доверяли друг другу, вместе убивали и смотрели в лицо смерти. Что с тобой случилось?

Бассе высвободил руку.

— Посмотри по сторонам, — мрачно сказал он. — Видишь, что они с нами сделали? Ради Миины, ты разве не понимаешь, что она одна из них?

— Ты говоришь это после всего того, что Маретэн для нас сделала?

— Это война, Майя, мы просто не можем ей доверять!

— Бассе, мы должны доверять ей, слышишь, должны! — Майя притянула его лицо к себе. — Если мы забудем все, что она для нас сделала, если предадим нашу дружбу, то кто мы после этого? Дикари, какими и считают нас в'орнны. Ты этого хочешь? Неужели? Не верю…

Майя запнулась посреди предложения, по щекам катились крупные слезы.

— Я пытался рассуждать так же и все-таки не могу. Я чуть не погиб, а остальные мертвы… Почему я выжил, Майя, почему? — Бассе задрожал и разрыдался.

— Ох, Бассе, — прошептала Майя, обнимая его за плечи. Она качала его, словно младшего брата, и целовала в лоб. Затем она взглянула на Маретэн, и та грустно улыбнулась в ответ.

Через некоторое время Бассе и Майя заснули, а художнице не спалось. Она лежала, прислушиваясь к негромким звукам ночного леса, и пыталась успокоиться. Сколько раз она вспоминала Сорннна? Сколько раз пыталась представить себе его лицо? Хотя она по-прежнему тосковала по его объятиям, прежняя жизнь казалась далекой и нереальной. Маретэн с трудом вспоминала обстановку в своей мастерской, а думая об Аксис Тэре, путала улицу Предчувствий с бульваром Импульса.

Молодая женщина куталась в звуки ночного леса, словно в теплое одеяло. Она старалась не дышать, чтобы воспринять и другие, почти бесшумные шорохи. Интересно, слышит ли Бассе во сне голоса мертвых? Маретэн вспомнила о Геллеспеннне. Столько в'орннов погибло! Уничтожен целый флот! Наверное, Бассе еще больнее, чем было ей, когда она узнала о провале миссии на Геллеспеннн. Как сильно его изменило ранение? Понимает ли это Майя? Маретэн вздохнула. Если Бассе не слышит голоса мертвых, то их слышит она, Маретэн. Думая об этом, она заснула.

Следующее утро выдалось прохладным и ясным. От вчерашней бури не осталось и следа. Яркий солнечный свет озарял пепелище. Небо казалось пронзительно голубым. После легкого завтрака Бассе снова развел огонь, а Маретэн и Майя залили водой остатки жаркого. Если вчера они не смогли проглотить те кусочки, что немного подгорели, то сегодня доели все с аппетитом. Все понимали — для того, чтобы вернуться к нормальной жизни и не заболеть, необходимы силы.

Бассе старался не встречаться взглядом с Маретэн, и она решила не настаивать. У нее появилась одна идея. Может быть, ее подсказали погибшие, которые ей приснились?

Когда вода закипела, Маретэн стала кидать в кипяток золу. Ее спутники пришли в ужас.

— Ты что делаешь? — снова разозлился Бассе. — Очередной прилив вдохновения? Если не терпится рисовать, то отправляйся в Аксис Тэр, к в'орннам.

Даже Майе стало неловко.

— Эта зола — останки наших товарищей, — проговорила она.

Маретэн продолжала смешивать воду с золой. Ей никто не помогал. Бассе мрачно смотрел на художницу, не говоря ни слова. Девушке это показалось определенным знаком. Когда вода стала темной, как чернила, и густой, как кровь, она скинула одежду и бросила в дымящийся котел.

— Присоединяйтесь, — предложила Маретэн.

Майя удивленно на нее посмотрела, однако тут же разделась и опустила вещи в котел. Бассе сложил руки на груди, отказываясь понимать, что происходит. Обнаженные женщины по очереди мешали варево длинным березовым прутом. Довольно скоро их вещи посерели, а потом стали черными как смоль.

Примерно через час Маретэн вытащила свою тунику. Из серебристо-серой она превратилась в черную. Художница подняла ее над головой, словно флаг, и стала сушить.

— С этого момента мы — Черная Гвардия, — объявила она. — Мы будем мстить. Наша одежда черна как ночь в память о тех, кто здесь погиб, и в назидание врагам, которые должны знать, за что умирают.

Майя тоже вытащила свою тунику.

— Черная Гвардия, — с благоговением проговорила она.

Бассе смотрел на них, как на ненормальных. Майя подошла к нему и, положив руку на плечо, стала уговаривать. Вот партизан отвернулся от Маретэн, и через несколько минут Майя бросила в котел его тунику. Краги он снимать отказался и стал молча ждать, когда окрасится туника. Майя вытащила ее из котла и мокрой надела на Бассе, который послушно поднял руки.