"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

VIII

Сд#1123;лать это оказалось очень просто. Панаевъ пошелъ съ Фарою къ отцу Аска Марiамъ — старому галлассу Загайе. Они вошли въ небольшую круглую хижину съ глинянымъ поломъ, посыпаннымъ сухою травою, вся мебель которой состояла изъ деревянной рамы на ножкахъ, обтянутой переплетомъ тонкихъ ремней, такъ называемой альги, а домашняя утварь изъ н#1123;сколькихъ круглыхъ глиняныхъ бутылокъ съ широкимъ конусообразнымъ горлышкомъ- «гомбъ». Въ углу копошились овцы, бараны и ослы; старуха-галласска, полуголая, похожая на в#1123;дъму, мать Аска Марiамъ, въ деревянной ступк#1123; толкла дурру, приготовляя муку, а отецъ, с#1123;добородый галлассъ, съ выдвинувшимися скулами и вороватыми коричневыми глазами, сид#1123;лъ на альг#1123;, поджавъ ноги, и ожидалъ пос#1123;тителей.

Фара приступилъ безъ околичностей.

— Гета хочетъ купить у тебя дочку, Загайе, — сказалъ онъ старику.

— Хорошо. Гета дастъ бакшишъ, и Марiамъ будетъ работать на него.

— Сколько же ты хочешь бакшишу? — спросилъ Фара.

Пятьдесятъ талеровъ.

— Ойя — гутъ! — воскликнулъ Фара, возмущаясь такой оц#1123;нк#1123; Марiамъ. — Не много-ли хочешь?! За эту ц#1123;ну можно купить хорошего мула, а ты хочешь ихъ за д#1123;вушку, которая, собственно говоря, ни къ чему!

— У Аска Марiамъ голубые глаза и она христiанка — это тоже много значитъ. Узнаетъ монсиньоръ, узнаетъ расъ и б#1123;днаго Загайе не похвалитъ. У Марiамъ походка легкая, какъ у дуккуля, (газели), руки ц#1123;пкiя, какъ у обезьяны, глаза голубые, какъ небо; когда она поетъ, то горы разступаются и святые приходятъ ее слушать. Самъ расъ не отказался бы отъ моей дочери, если бы не былъ женатъ.

— Мы знаемъ достоинства твоей дочери, — сказалъ Фара, — но, т#1123;мъ не мен#1123;е, тридцати талеровъ за нее совершенно достаточно; за тридцать талеровъ можно купить молодого галласса, который ум#1123;етъ ходить за быками и обрабатывать землю; тридцать талеровъ это большая ц#1123;на для д#1123;вушки.

— Ну, хорошо, — сказалъ старикъ, — сорокъ талеровъ, и гета угоститъ меня араки московъ (водкой).

Панаевъ, къ великой досад#1123; Фара, прекратилъ этотъ, глубоко возмущавшiй его, торгъ и уплатилъ сорокъ талеровъ. Зат#1123;мъ они втроемъ, со старымъ галлассомъ, прошли къ палатк#1123;, гд#1123; Загайе напился пьянымъ водкой, и, прославляя добраго гету и свою дочь, поплелся домой.

Вечеромъ пришла Марiамъ. Она стала на кол#1123;ни и поц#1123;ловала сапогъ Панаева въ знакъ покорности. Од#1123;та она была въ лучшiя свои одежды, бусы и амулеты. Глаза ея сверкали отъ удовольствiя и тревоги, а Панаевъ съ грустью смотр#1123;лъ на этого полузв#1123;рька, котораго онъ увозилъ съ собою, и для чего?.

Когда онъ д#1123;лалъ прощальный визитъ расу, Маконенъ чуть улыбнулся и сказалъ:

— Ты нашелъ то, что искалъ. Береги ее, научи чему-нибудь хорошему, европейскому и, когда она надо#1123;стъ теб#1123;, отправь сюда. Ученые, знающiе мастерство люди очень нужны въ нашей стран#1123;.

Они вышли изъ Харара ранней весной. Вс#1123; горы зелен#1123;ли и благоухали, а въ долин#1123; звенящаго, какъ ножъ, ручья Беляу (ножъ), образованной отв#1123;сными скалами базальта, цв#1123;ли пышные цв#1123;ты. Даже пустыня — и та разубралась. С#1123;рые стволы и колючки мимозъ покрылись маленькими зелеными листочками и круглыми шариками желтыхъ цв#1123;товъ, и по всей пустын#1123; пронесся н#1123;жн#1123;йшiй ароматъ мимозы. Марiамъ купили мула и с#1123;дло, но она р#1123;дко #1123;хала на немъ, а чаще весело и бодро шла рядомъ съ гетой. Ночью она спала въ палатк#1123; Панаева, на ковр#1123;, подл#1123; кровати, какъ собака. Панаевъ приказалъ ей поставить запасную постель, но она ни за что не хот#1123;ла лечь на нее… «Мн#1123; такъ лучше, гета», повторяла она. «Я такъ привыкла». Она сл#1123;дила за его вещами, наблюдала за ц#1123;лостью ихъ, мыла посуду, чистила ружья. Когда же она зам#1123;чала, что она надо#1123;даетъ своему господину, она удалялась къ костру, который разводили себ#1123; слуги, садилась на корточки поодаль отъ нихъ и надолго застывала, созерцая пустыню. У ней сердце оказалось чуткое, — она все понимала, и знала какъ занять ей своего господина.

Такъ прошли они пустыню, достигли наконецъ, и Петербурга. Панаевъ уже не сл#1123;дилъ больше за своей пл#1123;нницей, не наблюдалъ за ней, не д#1123;лалъ сопоставленiй, не искалъ сходства. Онъ смотр#1123;лъ на нее, какъ на оригинальную прислугу, какъ на экзотическую обстановку путешественника по Абиссинiи, такую же, какъ леопардовыя шкуры, щиты и копья. Онъ од#1123;лъ было ее въ европейскiй костюмъ, но онъ былъ см#1123;шонъ на ней, и онъ разр#1123;шилъ ей носить дома древнiй хитонъ, сд#1123;ланный изъ чист#1123;йшаго шелка, обшитаго позументомъ. Въ этомъ убор#1123; она была далже красива. Но, когда она выходила на улицу въ темныхъ юбкахъ, кофточк#1123; и шляпк#1123;, вся античная красота первобытнаго востока пропадала въ ней, и она была см#1123;шна.

Она охотно училась и уже начинала болтать по русски забавно картавя; изучала азбуку, географiю и исторiю. Все интересовало ее, она #1123;здила смотр#1123;ть картины, церкви, памятники. На л#1123;то Панаевъ перевезъ ее въ Павловскъ, а когда сталъ подъ осень, искать квартиру, то оказалось, что старая квартира Нины Серг#1123;евны свободна. Ему захот#1123;лось разбередить зажившую рану, побол#1123;ть воспоминанiями, и онъ ее снялъ. Онъ убралъ ее почти такъ, какъ она была убрана у его нев#1123;сты, пов#1123;силъ т#1123; же в#1123;нки, т#1123; же фотографiи и картины, которыя вис#1123;ли и у Нины Серг#1123;евны, положилъ Марiамъ въ комнату Нины, а самъ пом#1123;стился въ столовой. Когда все было устроено, онъ перевезъ д#1123;вушку въ городъ, показалъ ей квартиру и сказалъ, что это ея домъ. Она очень обрадовалась, съ любопытствомъ дикарки обошла вс#1123; комнаты и вернулась къ нему веселая и радостная.

Она стала въ дверяхъ прихожей протянула къ нему свои черныя руки и произнесла мело-дичнымъ голосомъ, приглашая его войти, знакомыя ему слова:

— Хидъ бы янье бетъ, малькамъ личъ! Эффектъ этой фразы, произнесенной черезъ шестнадцать л#1123;тъ въ той же квартир#1123; т#1123;мъ же мелодичнымъ голосомъ, былъ поразителенъ. Панаевъ едва держался на ногахъ отъ охватившаго его чувства. Ему казалось, что призракъ Нины, а не Марiамъ, произнесъ эту простую абиссинскую фразу. А Марiамъ уже уб#1123;жала. Она пошла од#1123;вать свои б#1123;лыя одежды, разбираться какъ дома. Панаевъ едва влад#1123;лъ собою. Конечно, совпадете, случайность! В#1123;дь не она-ли у меня просила бакшишъ, сорока-рублевая рабыня… Но Нина! Нина! Марiамъ вышла къ нему улыбающаяся, надушенная, въ б#1123;лой шам#1123; и рубашк#1123;, счастливая своимъ домомъ. Она обошла еще разъ комнаты, смотр#1123;ла на в#1123;нки, портреты, любимыя бибело Нины, и ни т#1123;ни воспоминанiя не бродило по ея лицу. Когда она взяла большого фарфороваго зайца, стоящаго за заднихъ лапахъ, любимую игрушку Нины Панаевъ вздрогнулъ: в#1123;дь Нина даже спала съ этимъ зайцемъ, носила его въ концерты, никогда не разлучалась съ нимъ, в#1123;ря, что онъ приносить ей счастье; долженъ же этотъ амулетъ сказать что-нибудь ея душ#1123;?!. Но ничего, ничего. Она поверт#1123;ла его въ своихъ тонкихъ черныхъ пальчикахъ съ коричневой ладонью, сказала равнодушно — «хорошая вещь», и поставила на м#1123;сто.

Онъ заигралъ любимую вещь Нины — мазурку Венявскаго. Аска Марiамъ широко раскрыла глаза и съ увлеченiемъ слушала игру. И казалось, что не ея глаза, а глаза давно умершей Нины смотр#1123;ли на него.

— Хорошо! очень хорошо, сказала она, едва онъ кончилъ, и захлопала въ ладоши. Потомъ вдругъ сд#1123;лалась серьезна, посмотр#1123;ла на ноты, перевернула ихъ, посмотр#1123;ла еще и еще и вдругъ зап#1123;ла мазурку Венявскаго.

Лирическое мецо-сопрано было у ней чудное и необыкновенно чистое. И она п#1123;ла, глядя на ноты, будто читая и понимая ихъ, п#1123;ла отъ начала до конца всю мазурку польскаго композитора. Масса чувства было вложено ею въ п#1123;нiе, масса музыкальнаго вкуса, тамъ, гд#1123; она фантазировала, создавая новыя красивыя м#1123;ста…

Она кончила.

— Ты знаешь ноты? — почти въ ужас#1123; спросилъ Панаевъ.

— Н#1123;тъ, — разсм#1123;явшись, сказала она — но у меня в#1123;рныя уши, они хорошо помнятъ, что захотятъ и что имъ нравится, а эта вещь мн#1123; очень понравилась…

И опять какая-то дикая ни на чемъ не основанная надежда вдругъ охватила Панаева.