"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

VII

Прошло около нед#1123;ли съ того дня, какъ Панаевъ первый разъ увидалъ Аска Марiамъ. Онъ не бродилъ больше по улицамъ Харара, не всматривался пытливо въ лица проходившихъ мимо женщинъ и д#1123;вушекъ, не искалъ свой призракъ. Какъ ни страненъ былъ его сонъ, но онъ былъ все-таки только сонъ, и см#1123;шно было искать его наяву. Довольно и того, что онъ вид#1123;лъ во сн#1123; такъ ясно африканскiй пейзажъ и древнiй городъ, въ которомъ никогда не бывалъ. Но мало-ли чего не бываетъ на св#1123;т#1123;?! Разв#1123; не снились ему и раньше положенiя, которыя потомъ являлись наяву, не вид#1123;лъ онъ различные дворцы и сады, отчего не ищетъ онъ ихъ, какъ искалъ свой африканскiй городъ? Сновид#1123;нiя еще не вполн#1123; изсл#1123;дованы наукой; и лучше оставить в#1123;щiе сны старымъ бабамъ, а не разстраивать ими и безъ того расшатанные нервы. Такъ онъ думалъ и исподволь снаряжался домой, опять въ песчаную сомалiйскую пустыню, полную опасностей для жизни, знойную и безводную.

Аска Марiамъ заходила къ нему каждый день. То она приносила ему н#1123;сколько банановъ, то инжиру своего приготовленiя, то особыя лепешки изъ полусырого темнаго т#1123;ста, которыя она называла «дабо». Онъ дарилъ ей мыло, б#1123;лую матерiю на ея шаму, бусы и амулетки. Онъ заставилъ ее выкупаться и все т#1123;ло обмыть мыломъ, надушилъ ее духами, запретилъ мазаться гнилымъ коровьимъ масломъ.

Она стала привлекательн#1123;е, н#1123;жн#1123;е, въ ней пробудилось даже кокетство своего рода. Но всетаки ничто, ничто не напоминало ему Нины Серг#1123;евны. Иногда онъ самъ см#1123;ялся надъ своимъ сумасбродствомъ. Душа его н#1123;жной, в#1123;чно надушенной Нины въ т#1123;л#1123;, пропитанномъ масломъ, пылью и потомъ, въ т#1123;л#1123;, по которому бродятъ мирiады блохъ и отъ котораго такъ скверно пахнетъ!

И самъ не понималъ онъ зач#1123;мъ, онъ душилъ духами, мылъ одеколономъ эту маленькую д#1123;-вушку, сл#1123;дилъ за ея чистотой. Первые дни она спокойно сносила его выговоры за грязныя руки и ноги, за не мытую шаму, непричесанные волосы; она говорила только: «Хорошо, гета, я завтра умоюсь», и приходила на другой день св#1123;жая, чистая, надушенная. Потомъ эти зам#1123;чанiя конфузили ее, и н#1123;который лоскъ сталъ прививаться къ ней.

За первой нед#1123;лей прошла вторая, третья, а палатка Панаева все также стояла у городскихъ воротъ, и онъ никуда не у#1123;зжалъ. Маленькая дикарка незам#1123;тно привязала его къ себ#1123;, втерлась ему въ душу и, самъ не отдавая себ#1123; отчета почему, — онъ скучалъ безъ нея.

Однажды онъ раскладывалъ при ней свой чемоданъ и досталъ оттуда карточку Нины Серг#1123;евны.

— Узнаешь? — спросилъ онъ ее, пытливо вглядываясь въ лицо Марiамъ и все еще над#1123;ясь, хоть и сознавая, что надежда его — безумiе.

Марiамъ медленно взяла карточку изъ рукъ Панаева и долго разглядывала.

— Н#1123;тъ, гета, тихо сказала она, — это совс#1123;мъ б#1123;лая женщина, я никогда не видала совс#1123;мъ б#1123;лой женщины, — и она опять стала внимательно разглядывать фотографiю.

— Какъ она хороша! — сказала она. — Она нав#1123;рно жена негуса или кого-нибудь изъ

расовъ. Какъ бы я хот#1123;ла походить на нее!

— Зач#1123;мъ?

— Можетъ быть ты бы полюбилъ меня, гета, тогда. Сталъ бы весел#1123;о, добр#1123;е.

— Ну, и что же дальше? — холодно спросилъ онъ, любуясь ея смущенiемъ.

— Ты бы купилъ меня и взялъ съ собою! Я бы ходила за тобой, какъ твой ашкеръ ходить. Носила бы твое ружье, с#1123;длала бы твоего мула, мыла твои шамы и пекла теб#1123; инжиру.

— А теперь что ты д#1123;лаешь?

— Теперь я толку зерно въ деревянной ступ#1123; каменнымъ пестомъ и приготовляю муку. Мы военнопл#1123;нные раса, и расъ насъ содержитъ. Купи меня у него.

Панаевъ промолчалъ.

Когда Марiамъ ушла, онъ вышелъ изъ палатки и долго смотр#1123;лъ на облитый луннымъ св#1123;томъ городъ, составленный изъ четыреугольныхъ домовъ безъ крышъ, на плантацiи кофе, на причудливыя очертанiя горъ. И вдругъ звукъ женскаго голоса поразилъ его. П#1123;ли близко, почти рядомъ, на утес#1123;. П#1123;сня тягучая, переливистая и однообразная журчала и звен#1123;ла, подобно ручью, перепрыгивающему съ камня на камень среди необъятной пустыни; мотивъ начинался, обрывался, начинался снова, пропадалъ въ безконечныхъ извилинахъ, внезапно нарождался вновь, чтобы снова погибнуть, не высказавшись вполн#1123;. Это была мелодiя безъ словъ, п#1123;сня в#1123;чной рабыни, п#1123;сня страны, гд#1123; всегда день равенъ ночи, солнце св#1123;титъ ровно, н#1123;тъ порывовъ, н#1123;тъ страстей. П#1123;сня катилась и вилась, обрывалась и снова катилась, какъ тихо идетъ и жизнь раба галласса, отъ жатвы до жатвы, отъ войны до войны, отъ одного господина къ другому. Будто жаловался этотъ голосъ на суровую судьбу, на скуку жизни безъ людей, на тяжесть жизни для другихъ. П#1123;вшiй мелодiю голосъ былъ тонокъ, музыкаленъ и прiятенъ. Мелодiя тянулась часъ за часомъ надо#1123;дливая, какъ мысль въ безсонную ночь. Она звучала, не переставая, въ тиши темной ночи, бес#1123;дуя со зв#1123;здами, откликаясь лун#1123;. Страшно д#1123;лалось отъ этой п#1123;сни, вставали ц#1123;лые мрачные в#1123;ка ц#1123;пей, рабства, позора и смерти. Христiанство еще не скрасило этой мрачной и одинокой жизни, не смирило тоскующую душу, и душа плакала, всю ночь надрывая сердце Панаеву, вселяя въ душу его непонятную тоску и страхъ.

Она смолкла только подъ утро.

На другой день Аска Марiамъ пришла къ Панаеву задумчивая и грустная.

— Это ты п#1123;ла? — спросилъ онъ ее.

— Я, гета.

— Что жъ ты п#1123;ла?

— Я грустила, гета. Мн#1123; сказали что ты у#1123;зжаешь. Я тосковала по теб#1123;.

— А ты не по#1123;дешь со мной?

— О, гета!

— Ты не боишься холодовъ, дождей, морозовъ?

— Съ тобою, гета! — Нисколько!

— Хорошо, Марiамъ, я возьму тебя съ собою. Научи только меня, какъ это сд#1123;лать?