"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

VI

— Останься зд#1123;сь со мною, — сказалъ ей Панаевъ, беря ее за руку.

Она опять покрасн#1123;ла и стала собирать корзину и покрывало, улыбаясь и показывая свои осл#1123;пительные б#1123;лые зубы. Фара пришелъ на помощь своему господину.

— Гета сказалъ, чего не слушаешься!?

— Меня ждетъ отецъ и мать, — быстро огрызнулась д#1123;вушка.

— Галлассы! — съ презр#1123;нiемъ поб#1123;дителя произнесъ Фара. — Эка невидаль, подождутъ!

Она робко посмотр#1123;ла на Фару, на другихъ, собравшихся вокругъ нее слугъ, на удалявшихся товарокъ своихъ и сложила руки на груди, умоляя Панаева:

— Гета, отпусти меня. Зач#1123;мъ я теб#1123; «большому челов#1123;ку» б#1123;дная маленькая пл#1123;нница!..

— Гета ничего теб#1123; не сд#1123;лаетъ, снова вступился Фара, — ну, мынну (что такое?), ступай въ палатку. Гета угоститъ тебя тэчемъ, дастъ инжиры, кофе, подаритъ бакшишъ.

Слово бакшишъ какъ будто ободрило Марiамъ. Она, поталкиваемая Фарою, нехотя вошла въ палатку, с#1123;ла на корточки, охвативъ маленькими черными руками кол#1123;на, и, вытянувъ подбородокъ, уморительно, какъ маленькая обезьянка, осматривала палатку.

Панаевъ с#1123;лъ противъ нея на походную койку, зажегъ св#1123;чи и долго всматривался въ свою темнокожую пл#1123;нницу.

Но ничто не напоминало ему въ его гость#1123; Нину Серг#1123;евну, — ничто. Голубые глаза смотр#1123;ли просто и задумчиво, но безъ того глубокаго выраженiя, которое им#1123;ли глаза Нины. Она была меньше ростомъ, хотя такъ же прекрасно сложена, какъ и покойная его нев#1123;ста.

— Нина Серг#1123;евна! — окликнулъ д#1123;вушку Панаевъ, — она не посмотр#1123;ла даже на него. — Нина Серг#1123;евна! — сказалъ онъ съ внутренней дрожью, ожидая чуда, ожидая чего-нибудь такого же сверхъестественнаго, какъ сбывшiйся сонъ. Но Марiамъ просто посмотр#1123;ла на него и спросила мелодичнымъ голосомъ, чуть картавя:

— Что ты говоришь такое, гета? Я не пойму никакъ…

Простодушiе ребенка, участiе женщины, встревожившейся непонятнымъ поведенiемъ друга, сказались въ этихъ словахъ.

— Я спрашиваю тебя, о чемъ ты думала, когда смотр#1123;ла на зв#1123;зды?

— Я думала, что ты большой челов#1123;къ, гета, — теб#1123; самъ расъ прислалъ богатое дурго, а я б#1123;дная маленькая рабыня, и вотъ я сижу противъ тебя и смотрю на тебя и вспоминаю, какъ былъ пиръ у богатаго Лазаря, и б#1123;дный — Лазарь сид#1123;лъ и подбиралъ крохи, которыя падали со стола. Такъ и я.

— А не вспоминала ты высокаго каменнаго дома лучше и выше дворца раса Маконена, маленькiя уютныя комнаты, шумъ и трескъ громаднаго города, бездну лошадей и богато од#1123;тыхъ людей, широкую и глубокую р#1123;ку, просторъ полей и чудную музыку? — волнуясь, съ горящими отъ воспоминанiя о родин#1123; глазами, проговорилъ Панаевъ.

— Лучше дворца раса Маконена н#1123;тъ ничего на св#1123;т#1123;, гета, уб#1123;жденно сказала она.

— А дворецъ царя москова? — перебилъ ее Панаевъ.

— Н#1123;тъ, гета; у негуса Менелика хорошiй каменный домъ въ Аддисъ-Абеб#1123;, и то наши купцы говорили, что онъ много хуже дворца раса. У царя москова не можетъ быть дворца лучше, ч#1123;мъ у раса. И Хараръ самый большой городъ на св#1123;т#1123;.

— И ты ничего не помнишь, что я говорилъ теб#1123;? — съ упрекомъ сказалъ Панаевъ.

— Н#1123;тъ, гета… — напрягая память и забавно, какъ маленькая обезьянка, наморщивая лобъ, проговорила Марiамъ. — Я помню: ты говорилъ про Парижъ.

— Парижъ! — воскликнулъ Панаевъ. — Парижъ, вотъ ты знаешь Парижъ! — лучъ надежды блеснулъ въ его измученномъ мозгу. Откуда ты помнишь это слово?

— Ты францизъ, гета, а не московъ, — сказала Марiамъ и насм#1123;шливо погрозила пальцемъ, какъ будто поймала его въ обман#1123;.

— Съ чего ты взяла? — сказалъ онъ, раздосадованный т#1123;мъ, что она не отв#1123;тила на его вопросъ.

— Ты такъ обрадовался, когда заговорилъ про Парижъ.

— А, н#1123;тъ! Это совс#1123;мъ не то! Откуда ты слыхала про Парижъ.

— Меня монсиньоръ училъ, и отецъ Августинъ тоже.

— Какой монсиньоръ, какой отецъ Августинъ? — въ недоум#1123;нiи спросилъ Панаевъ, въ свою очередь, стараясь вспомнить, не было ли въ жизни Нины Серг#1123;евны какого-нибудь монсиньора или Августина.

Но н#1123;тъ, не было!

Марiамъ не сп#1123;ша отв#1123;тила.

— Монсиньоръ, толстый и съ б#1123;лой бородой. Августинъ тонкiй и съ черной бородой.

— Гд#1123; ты ихъ видала?

— Они учили пл#1123;нныхъ д#1123;тей въ Харар#1123;. Они хот#1123;ли, чтобы вс#1123; были католики, а абиссинцы хот#1123;ли, чтобы вс#1123; были христiане.

— Ну и ты? — все бол#1123;е и бол#1123;е разочаровываясь, спросилъ Панаевъ.

— Я христiанка, — гордо сказала она и, отстегнувъ воротъ рубахи, показала грубое подобiе креста, сд#1123;ланное изъ м#1123;ди и болтавшееся на грязномъ кожаномъ снурк#1123;.

Панаевъ не спрашивалъ больше. Мысли копошились и ходили въ его голов#1123;, голова, казалось, раскалывалась отъ этихъ мыслей, отказывалась соображать и взв#1123;шивать.

— Какой вздоръ! — сказалъ онъ самъ себ#1123;! — Чего я ищу? Это не путешествiе, способное успокоить нервы, а это растравливанiе нервовъ. До чего я съ этимъ дойду! Одному Богу изв#1123;стно.

Онъ вышелъ изъ палатки и остановился, глядя на чудное зв#1123;здное небо.

Всл#1123;дъ за нимъ вышла и Марiамъ. Она долго просительно, какъ собака, смотр#1123;ла на Панаева и потомъ робко дотронулась до его рукава.

— Что такое? — спросилъ онъ р#1123;зко.

— Гета, — робко сказала д#1123;вушка, — бакшишъ!.. — Онъ вынулъ изъ кармана талеръ и далъ ей. Она скорымъ шагомъ пошла къ своей деревн#1123;.