"Лайла. Исследование морали" - читать интересную книгу автора (Пирсиг Роберт М)

2

Проснувшись, Федр увидел сквозь люк, что небо не такое уж темное. Наступал рассвет.

Затем он понял, что он не один. На самом деле он был зажат на рундуке каким-то телом, которое мешало ему выбраться в проход. Он вспомнил, что это Лайла.

Он подумал, что#769; если постараться, то можно осторожно вылезти через открытый люк, пройти по палубе и вернуться в каюту через рубку.

Он осторожно приподнялся и затем вылез через люк, не потревожив её.

Удачно вышло.

Ступив босыми ногами на холодную палубу, он окончательно проснулся. Он не чувствовал льда, но обшивка из стекловолокна была столь же холодной. Это помогло выветриться хмелю у него в голове. Чтобы окончательно проснуться, нет ничего лучше, как походить босиком по палубе леденеющей яхты.

Теперь все было так тихо. Рассвет был ещё настолько ранним, что поворот речушки вдалеке едва можно было различить. Трудно поверить тому, что говорил Райгел; что за этим поворотом баржа с углем могла пройти до самого океана.

Он прошел к борту и проверил шкоты, перекинутые через яхту Райгела. Они немного ослабли, он подтянул один из них, затем закрепил все остальные. Это надо было сделать еще до того, как лечь спать. Но тогда он был слишком пьян, чтобы заниматься такими мелочами.

Он огляделся, и несмотря на холод, тайна рассвета захватила его. После них пришли другие суда и пришвартовались впереди и сзади. Возможно одним из них было то, на котором была раньше Лайла. Местами гавань была довольно захудалой и старой, но кое-где были видны следы облагораживания. Она выглядела псевдовикторианской, что не так уж и плохо. Вдалеке маячил кран и какие-то мачты. Гудзона не было видно совсем.

Хорошо, что он не имеет никакого отношения к этой гавани. Он не знал, что находится за кромкой берега реки, за зданиями гавани, куда ведут дороги и кому принадлежат эти здания, какие люди появятся здесь сегодня и с кем ему придется встретиться. Это было похоже на книгу, а он был ребенком, рассматривающим её, ожидая, когда перевернут страницу.

Дрожь прервала его очарование. Кожа у него покрылась пупырышками. Он прошел на корму, повис на одной руке на рее и спустился вниз. Затем он ступил на рубку, откинул тяжелую крышку люка и спустился внутрь с легкостью, которая стала ему уже знакомой. Эта «легкость» трудно досталась ему. Когда он впервые попал на яхту, то шел по ней как дома, поскользнулся на разлитой солярке, упал вниз по лестнице и сломал себе ключицу. Теперь же он научился двигаться здесь как обезьяна, в особенности во время шторма, когда корабль вздымался и падал и вертелся как трапеция в цирке.

В каюте он нащупал над головой выключатель плафона и щелкнул им. Темнота мгновенно наполнилась знакомой обшивкой из тика и красного дерева.

Он прошел в носовую каюту и нашел свою одежду на рундуке против Лайлы. С тех пор, как он ушел, она очевидно перевернулась. С этой стороны её очертания в тени выглядели почти так же, как и с другой несколько минут тому назад.

Он закрыл дверь этой каюты, прошел в главную, выдвинул ящик деревянного комода, взял оттуда свой старый толстый коричневый свитер и натянул его через голову. Когда он задвинул ящик назад, защелка нарушила тишину. Он вернулся к лестнице люка, положил на место доски и задвинул крышку люка.

Да, тут не жарко.

Рядом с лестницей у стола с картами он нашел спички и спирт. Он осторожно налил чашечку спирта, прошел к печке на другой стороне каюты и вылил его на угольные брикеты в ней. На той картинке в книжке все происходило чудесным образом. Там не задумывались о том, как добыть тепло и электричество. Но здесь, в этом крохотном плавучем мире, все необходимое надо было добывать самому.

Он зажег спичку, бросил её внутрь, увидел как вспыхнул спирт и наполнил печь голубовато-пурпурным пламенем. Как хорошо, что он наполнил печку углем ещё вчера! Ему очень бы не хотелось делать это сейчас… Разве это было только вчера? Казалось, что прошла уже неделя.

Он закрыл дверцу печки, некоторое время смотрел на неё и затем боковым зрением заметил огромный чемодан, который он раньше не видел.

Откуда он тут взялся, удивился он.

Это ведь не его.

Наверное его принесла Лайла.

Он все думал об этом, пока подносил другую спичку к пузатой медной керосиновой лампе. Подправил фитиль и установил нужное пламя. Затем он выключил электрический плафон и сел на полку под лампой, упершись спиной в свернутый спальный мешок.

Насколько он понимал, он сговорился с ней о чем-то, иначе она не принесла бы этот чемодан на яхту.

Теперь керосиновая лампа светила на деревянную, бронзовую, медную и тканевую обстановку каюты, а второй невидимый поток тепла исходил из черной угольной печки, которая теперь потрескивала от нагрева. Скоро все здесь достаточно нагреется и будет совсем уютно.

Кроме этого чемодана. То, что ему теперь вспоминалось, его вовсе не радовало. Он припомнил, как она грохнула этим чемоданом на палубе Райгела. Очень сильно. Когда они шли сюда, он обернулся и сказал ей, чтобы она не шумела. Он вспомнил, как она заорала: «Не смей мне приказывать!», да так, что было слышно на всю гавань.

Теперь вспомнилось все: как они ходили к ней на яхту, как он ждал, пока она соберет вещи, как она болтала об «этом предателе Джордже» и его «потаскушке», Дебби.

Ох, ох.

И все же не так уж и плохо. Через каких-нибудь пару дней они будут на Манхэттене, и тогда она уйдет. Ничего страшного.

Он заметил, что её чемодан сдвинул все его ящики с картотекой на одну сторону шкиперского рундука. Они предназначались для книги, над которой он работал. Один из четырех длинных ящичков с карточками оказался на самом краю и мог упасть. Этого ему только и не хватало, — подумал он, — около трех тысяч карточек размером четыре на шесть дюймов — рассыпать по всему полу. Он встал и поджал передвижную перегородку внутри ящиков так, чтобы она плотно прижимала карточки, и чтобы те не вывалились. Затем он аккуратно отодвинул ящички на более безопасное место в ногах полки. Потом он вернулся назад и снова сел.

Было бы легче потерять яхту, чем потерять эту картотеку. В ней было около одиннадцати тысяч карточек. Это был результат почти четырехлетнего труда: организации и постоянной реорганизации их, так что у него иногда ум за разум заходил, когда он пытался упорядочить их. Он уж готов был махнуть на них рукой.

Тему всей этой картотеки он обозначил как «Метафизика качества» или иногда «Метафизика ценностей», иногда в целях экономии времени сокращенно «МИК».

Здания на берегу принадлежали одному миру, а эти карточки — к другому. Этот «карточный мир» был довольно велик, и однажды он чуть было не потерял его, потому что не вел записей, а произошли события, которые разрушили его память о нем. Теперь же он восстановил большую часть его на этих карточках и не хотел больше терять его снова.

А может и неплохо, что он потерял его тогда, ибо сейчас, при восстановлении, всплывал разного рода новый материал, и его было так много, что главной задачей становилось обработать его, пока он не застрянет в голове какой-то глыбой, из которой потом и не выбраться. Теперь главная задача карточек состояла не в том, чтобы помочь ему вспомнить что-либо. Она была в том, чтобы помочь ему забыть о нем. Это звучит парадоксально, но теперь цель заключалась в том, чтобы оставить голову свободной, чтобы сложить все его мысли последних четырех лет на этот шкиперский рундук и больше не думать о них. Вот этого-то он и хотел.

Есть такое старое сравнение с чашкой чая. Если хочешь попить свежего чая, то надо вылить старый из чашки. Иначе чашка переполнится через край, и у вас получится лишь мокрое место. Голова — это та же чашка. Емкость её ограничена, и если ты хочешь узнать что-либо о мире, то чтобы вместить эти знания надо, чтобы голова была пустой. Так просто прожить всю жизнь, размешивая старый чай в чашке, считая, что он великолепен, ибо ты никогда не пробовал ничего другого, так как некуда было его влить, ведь старый чай не давал места новому, и ты к тому же уверен, что старый и так хорош, но ведь ты никогда не пробовал ничего другого… и так все дальше и дальше бесконечным круговоротом.

Причина, по которой Федр пользовался карточками, а не обычными листами бумаги, состоит в том, что каталожный ящик с карточками обеспечивает более произвольный доступ. Когда информация организована небольшими порциями, доступ к которой произволен и которую можно произвольно перемещать с места на место, то она гораздо ценнее той, которую приходится пользоваться в последовательной форме. Лучше, к примеру, работать на такой почте, где у всех клиентов свои нумерованные почтовые ящики, куда они имеют доступ в любое удобное для них время. Гораздо хуже, когда им всем приходится приходить туда в определенное время, стоять в очереди и получать корреспонденцию у Джо, которому каждый раз приходится сортировать все по алфавиту, который страдает ревматизмом и которому осталось несколько лет до пенсии, и которому совсем безразлично, нравится ли вам стоять в очереди или нет. Когда любое распределение заключено в жесткий последовательный формат, то возникают такие Джо, которые будут диктовать, какие нововведения допускать, а какие нет, и такая жесткость просто смертельна.

Некоторые из карточек практически относились к данной теме: произвольный доступ и Качество. Тут есть тесная взаимосвязь. Произвольный доступ — это по существу органический рост, в котором клетки, как и почтовые ящики, относительно независимы. На этом основывается демократия. На этом основании возникает свободная рыночная система, свобода слова, растут науки. Библиотека — одно из наиболее мощных орудий цивилизации именно в силу системы каталогов. Без десятичной системы Дьюи, которая дает возможность числу карточек в главном каталоге возрастать или сокращаться в любой данной точке, вся библиотека вскоре придет в застой, станет бесполезной и отомрет.

И хотя эти ящички конечно не сверкают великолепием, тем не менее они обладают скрытой силой карточного каталога. Они обеспечивают то, что оставляя голову свободной и сводя последовательный формат к минимуму, ни одна из новых, неисследованных мыслей не будет упущена или отброшена. И больше нет идеологического Джо, который готов убить идею, потому что она не подходит к тому, что он уже придумал.

Поскольку он не предусмотрел пригодность новых идей и не попытался упорядочить их, а просто следил, как они поступают, то эти идеи иногда появлялись так быстро, что он даже не успевал записывать их. Предметная сущность, тематика, стала настолько огромной, что весь поток превратился в лавину. Карточки же расширяются во все стороны, так что чем больше смотришь, тем больше и видишь. Это схоже с эффектом Вентури, при котором идеи бесконечно всасываются внутрь все больше и больше. Он увидел, что есть миллион вещей, которые можно прочесть, миллион путей, которыми можно следовать… слишком много… слишком много…и не хватит и жизни, чтобы собрать все воедино. Просто засыпаешься.

Бывали времена, когда возникал зуд взять все эти карточки, пачка за пачкой, и побросать их в дверцу печи поверх тлеющих брикетов угля, а затем закрыть дверцу и слушать, как поскрипывает металл, пока они превращаются в дым. Тогда все пройдет, и он снова будет по настоящему свободным.

Только дело в том, что свободным он все-таки не будет. Все это будет продолжаться у него в уме.

Так что большая часть времени у него проходила в хаосе, он знал, что чем дольше он будет откладывать время приведения всего этого в порядок, тем труднее ему будет. Но он был уверен, что рано или поздно выработается какой-нибудь формат, и будет лучше все-таки подождать.

В конечном итоге эти ожидания оправдались. Стали возникать периоды, когда он сидел часами, а новых карточек не появлялось — и вот это-то, наконец, и стало временем для организации. Он с удовольствием выяснил, что сами карточки облегчали эту организацию. Вместо того, чтобы задаваться вопросом «Где же начинается вся метафизика вселенной?» — что по сути было невозможным вопросом — ему нужно было лишь поднять две карточки и спросить «Которая из них будет первой?» Это было просто и он практически всегда находил ответ. Затем надо взять третью карточку, сравнить её с первой и снова задать вопрос: «Которая из них раньше?». Если новая карточка приходилась после первой, то он сравнивал её с со второй. И так у него выходила организация трех карточек. И он продолжал этот процесс карточка за карточкой.

Вскоре он заметил, что возникают определенные категории. Более ранние карточки собирались по определенной теме, а более поздние группировались вокруг другой. Когда достаточное количество карточек собиралось по какой-либо теме, так что у него складывалось впечатление, что она станет постоянной, он брал разделительную карточку того же размера, прилаживал к ней прозрачный пластмассовый ярлык, надписывал название темы на картонке, и вставлял её в соответствующее место между карточек. В ящиках на шкиперском рундуке было теперь около четырех или пяти сот таких индексных карточек.

Временами он пробовал применять различные другие способы: цветные пластмассовые карточки для обозначения подтем и под-подтем; помечал звездочками относительную важность их; разделял карточки чертой, обозначая эмоциональные и рациональные их аспекты; но все это только усугубляло, а не проясняло вопрос, и он посчитал, что будет яснее, если поместить эти сведения где-то в другом месте.

Удивительно просто, как разрасталось все это. Насколько ему было известно, никто еще никогда не записал полностью всю метафизику, не было никаких правил для такой работы, и нельзя было предвидеть, как все это пойдет дальше.

Кроме категорий по тематике возникли ещё пять других категорий. Федр считал их исключительно важными.

Первая из них была НЕОСВОЕННЫЕ. Сюда попадали новые идеи, которые мешали тому, чем он занимался. Они возникали внезапно, когда он занимался организацией других карточек, или плыл, или выполнял какие-то другие работы на судне, или же занимался чем-то другим, когда он не хотел, чтобы ему мешали. Как правило в уме отгоняешь такие мысли: «Пошли прочь. Мне некогда.», но такие мысли губительны для Качества. И картотека НЕОСВОЕННЫХ помогала ему решить эту проблему. Он просто откладывал карточки туда, пока у него не появится время и желание заняться ими.

Вторая не тематическая категория называлась ПРОГРАММЫ. В программных карточках содержались инструкции о том, что делать с остальными карточками. В них было видение леса, пока он занимался отдельными деревьями. При наличии более десяти тысяч деревьев, которые разрастались в сотню тысяч, карточки ПРОГРАММ были совершенно необходимы, чтобы не заблудиться.

Их сила заключалась в том, что они тоже были на карточках, одна карточка на каждую инструкцию. Это значит, что доступ к карточкам ПРОГРАММ также произволен, их можно менять местами и чередовать по потребности без каких-либо затруднений. Он, помнится, читал, что Джон фон Ньюман, изобретатель компьютера, как-то сказал, что единственное, что делает компьютер таким мощным орудием, так это то, что программа — это данные, и с ними можно обращаться, как с любыми другими данными. Когда Федр читал это предложение, оно показалось ему несколько туманным, но теперь оно стало обретать смысл.

Следующим разделом была КРИТИКА. Сюда попадало то, что он складывал в те дни, когда просыпался в дурном расположении духа и всё было не так. По опыту он знал, что, если всё это выбрасывать, то потом об этом пожалеешь. Так что он, чтобы успокоить раздражение, записывал все на карточку с указанием причин, почему ему хочется всё это уничтожить. Карточкам категории КРИТИКА придется ждать днями, иногда месяцами, пока не наступит более спокойный период, когда он сможет вынести более беспристрастное суждение.

Предпоследней категорией была ТРУДНЫЕ. Сюда попадали карточки, в которых было нечто важное, но не подходило ни к одной из тематик, что могла придти ему в голову. Тем самым он не застревал на карточке, место для которой становилось очевидным позднее.

И наконец, последней категорией был МУСОР. Это были такие карточки, которые казались весьма ценными, когда он заполнял их, но теперь стали просто ужасными. Иногда это были дубликаты тех карточек, которые он писал раньше, и затем забывал о них. Хоть он и выбрасывал эти дубликаты, ничего прочего не отбрасывалось. Он вновь и вновь убеждался, что картотека «мусор» — это рабочая категория. Большинство из карточек так и погибало там, но некоторые перевоплощались, и кое-какие из этих перевоплощенных и были наиболее важными.

И в самом деле, эти последние две категории, МУСОР и ТРУДНЫЕ, заботили его больше всего. Весь смысл организации состоял в том, чтобы их было как можно меньше. Когда они появлялись, ему приходилось бороться с желанием не обращать на них внимания, засунуть их под ковер, выбросить в окно, принизить их значение и забыть о них. Это были замухрышки, чужаки, парии, грешники системы. Но причина, по которой он столько возился с ними, была в том, что он чувствовал, что качество и сила всей его системы зависит от того, как он обойдется с ними. Если он будет хорошо обходиться с париями, то у него будет хорошая система. Если он будет обходиться с ними плохо, то у него получится слабая система. Нельзя допустить, чтобы они разрушили все его усилия по организации, но нельзя себе позволить и забывать о них. Они просто стояли перед ним укором, и ему приходилось выслушивать их.

Сотни тем организовались в более крупные разделы, разделы — в главы, главы — в части, так что в конечном итоге карточки стали представлять собой содержание книги. Но организована эта книга была снизу верх, а не сверху вниз. Он не начинал этой книги с какой-то главной мысли, а затем по методу Джо подбирал только те карточки, которые подходили. В данном случае «Джо», организационный принцип, был демократически избран самими карточками. Разделы МУСОР и ТРУДНЫЕ не участвовали в этих выборах, и при этом возникло какое-то подспудное неудовлетворение. Но у него было ощущение, что нельзя ожидать появления совершенной системы организации чего-либо. Он старался, чтобы в категории МУСОР было как можно меньше карточек, и преднамеренно не подавлял её, и это было самое большое, на что можно надеяться.

Описание этой системы создает впечатление, что всё это гораздо проще, чем оно было на самом деле. Часто складывалось такое положение, когда карточки разделов МУСОР и ТРУДНЫЕ указывали на то, что вся система создания тем была неверной. Некоторые карточки подпадали под две или три категории и нередко не входили ни в одну из них, и ему становилось ясно, что надо развалить всю систему такой организации и начинать составлять её по другому, ибо, если не сделать этого, то карточки из категорий МУСОР, ТРУДНЫЕ и КРИТИКА подымут такой вой, что ему придется сделать это так или иначе.

Это были трудные дни, и иногда после новой реорганизации разделы МУСОР и ТРУДНЫЕ становились даже больше по сравнению с тем, когда он начинал. Карточки, подходившие к старой организации, теперь не устраивались в новую, и он стал сознавать, что теперь придется переделывать все заново по старому. Вот это-то и были по настоящему трудные дни.

Иногда он начинал составлять такую процедуру ПРОГРАММ, которая позволяла бы ему возвращаться туда, где он начинал, но в ходе её он выяснял, что сама процедура ПРОГРАММ требует модификации, и он стал заниматься этим, затем выяснялось, что сама модификация требует модификации, и он приступал к этому, но потом выходило, что даже это не годится. И как раз в это время звонил телефон, и ему предлагали что-нибудь купить или поздравляли по случаю выхода предыдущей книги или приглашали принять участие в какой-то конференции или предлагали где-то выступить с лекцией. Все как правило звонили с самыми лучшими намерениями, но когда он от них отделывался, то просто сидел затем в оцепенении.

Он стал думать, что если устраниться от людей на этом судне и провести так достаточно времени, то у него получится, но все вышло не так уж хорошо, как он прежде надеялся. Просто начинают мешать какие-то другие дела. Надвигается шторм, и надо позаботиться о якоре. Или же подходит другая яхта, к вам приходят гости, которым хочется пообщаться. Или же в доке собирается пьяная компания… и так далее…

Он встал, подошел к шкиперскому рундуку, достал еще несколько брикетов угля и положил их в печку. Теперь начинало становиться тепло и приятно. Он поднял один из ящиков картотеки и осмотрел его. Спереди сквозь краску проступала ржавчина. На лодке ничего нельзя уберечь от ржавчины, даже из нержавеющей стали, а эти ящички были сделаны из обыкновенного металла. Ему придется сделать несколько новых ящичков из водостойкой фанеры и склеить их, когда будет время. Возможно, когда доберётся до юга.

Этот ящичек был самым старым. В нем были карточки, которые он не разбирал вот уже больше года.

Он взял его с собой к столу.

Первая тема в самом начале ящичка была озаглавлена ДУСЕНБЕРРИ. Он ностальгически стал её просматривать. Одно время он полагал, что ДУСЕНБЕРРИ будет центральной темой всей книги.

Чуть погодя он взял чистую пачку карточек из ящичка и написал на ней «ПРОГРАММА», и чуть ниже: «Отложить всё до тех пор, пока не уйдет Лайла». Затем он оторвал верхнюю карточку, поместил её в начало картотеки ПРОГРАММА, а пачку поставил в конец ящичка. Он уже усвоил, что важно иметь карточку ПРОГРАММЫ на то, чем занимаешься в данный момент. Когда заполняешь её, это кажется ненужным, но попозже, когда одна помеха нагромождается на другую и все нарастает снежным комом, тогда уже радуешься, что сделал это.

Карточки из раздела КРИТИКА уже несколько месяцев зудили, что надо избавиться от ДУСЕНБЕРРИ, но ему так всё и не удавалось сделать этого. Она оставалась там просто в силу сентиментальных причин. Вновь поступающие карточки все больше и больше отодвигали её на задний план, и она едва удерживалась там, будучи на грани с категорией МУСОР.

Он вытащил всю пачку темы ДУСЕНБЕРРИ. Карточки стали уже коричневатыми по краям, и на первой карточке чернила уже выцвели.

Она гласила: «Верн Дусенберри, доцент кафедры английского языка, Университет штата Монтана. Умер от опухоли мозга в 1966 году в г. Калгари, провинция Альберта.»

Он сделал эту карточку, так что возможно он вспомнит и тот год.