"Бандитский век короток" - читать интересную книгу автора (Шпилев Борис Иванович)

Глава 6

Промозглый ноябрьский вечер, а заодно и весь предыдущий день были, безусловно, самыми ублюдочными в жизни Виктора Михеевича Рулева.

Началось все с того, что в три часа поступило сообщение о странном пожаре в доме старого врача Кацмана, который длился десять с небольшим минут и после которого от дома ровным счётом ничего не осталось. Около сгоревшего дома были обнаружены тела четырех бандитов и братьев Черенков…

Майор сам натаскивал близнецов, готовил их, не жалея денег, сил и времени, и никак не мог поверить в то, что два таких матёрых волкодава, как Вадим и Илья, подставились лоховатым «быкам» Крота.

Потом прибежал дежурный по отделению и, заикаясь от волнения, сообщил о звонке охранника дачного кооператива. Охранник просил прислать наряд на дачу Кротова, обстрелянную кем-то час назад.

Затем позвонил генерал Званцев, от встречи с которым Рулев увиливал, сказавшись больным, уже почти неделю. Старый пердун орал так, что вибрировала трубка. Он желал знать, что за бардак творится в его, Рулева, долбаном городе, какие приняты меры для пресечения долбаных беспорядков и почему до сих пор на свободе долбаный виновник этих беспорядков. Один раз он многозначительно «оговорился», назвав Рулева капитаном.

Самое интересное заключалось в том, что майор не мог вразумительно ответить ни на один из заданных вопросов.

Со страху майор ляпнул об имеющейся у вышеуказанного «виновника» видеозаписи, сделанной в одном интересном месте под названием «Красный фонарь» и имеющей отношение непосредственно к товарищу генералу.

Званцев, поперхнувшись, заткнулся на полуслове, минуту молчал, потом, тихо извинившись за нетактичное поведение, сообщил Рулеву о том, что тот отличный руководитель, что давно пора ему перебираться в район, а не сидеть в захолустье, и попросил принять все меры к скорейшему задержанию преступника.

— Только, прошу тебя, сделай это тихо! — сказал генерал и положил трубку, оставив майора в мучительном неведении.

Рулеву было хорошо известно, что Званцев как огня боится своей двадцатипятилетней супруги — стервы, которая, несмотря на молодость, мертвой хваткой держала генерала за его седые яйца.

Из-за этого генерал скорее всего тихо спустит дело «на тормозах», предоставив майору самому вылавливать Грома, но мог и запаниковать, желая быстрее получить компромат, вызвать спецназ, подключить федералов, и в этом случае Грому конец, тем более что Черенки были мертвы, а больше верных людей, способных прикрыть Алексея, у майора не было.

Невеселые размышления майора были прерваны шумом в приемной. Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилась испуганная секретарша. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но в эту секунду за её спиной обозначилась огромная тень. Волосатые лапы схватили девушку под локти и легко, словно вещь, отбросили в сторону. В кабинет вошел Хмура, по-хозяйски огляделся и сел, поддернув стрелки на брюках, в жалобно заскрипевшее под его весом кресло. Он тяжело, в упор посмотрел на майора и своим девичьим голосом пропел:

— Отдай мне девку и черножопого.

— И ты здравствуй, Андрей Николаевич! — улыбнулся Рулев.

— Отдай, майор! По-хорошему прошу! — подался вперед Хмура.

— Ну-ка, ну-ка, попробуй по-плохому, а я посмотрю! — перестал улыбаться майор, и тут до него дошёл смысл сказанного Хмурой. — Постой, Боров, не гони! Какую девку?

— Не понимаешь, козёл, да?! Дуру гонишь?! Я ж тебя на куски… ментяра поганый! И семью твою! Отдай телку! — утробно захрипел Хмура, рука его скользнула к левой подмышке, нырнула под пиджак. Лицо бандита покрылось меловой бледностью.

«А ведь он смертельно боится чего-то!» — подумалось вдруг ни с того ни с сего Рулеву. Необъяснимым ментовским чутьем он уловил исходящие от бандита волны злобы и страха. Желтого запаха страха. Он грустно посмотрел на брызжущего слюной Хмуру, побарабанил пальцами по столу и, сняв трубку телефона, набрал номер, сказал что-то, закрывшись ладонью, и протянул трубку бандиту: — Это тебя.

Хмура выслушал, сказал: «Понял! Не лей мне в уши, Крот! Да понял я!», аккуратно положил трубку на стол и, глядя Рулеву в глаза, смачно сплюнул на блестящий паркет майорского кабинета.

— Ладно, братан, сочтёмся ещё, — процедил он сквозь зубы…

— Пошёл на хер, урод! — рассмеялся Виктор Михеевич. — Тамбовский волк тебе братан.

Непотребный рабочий день подошел к концу, и Рулев поехал домой с тяжестью на сердце, с неясным ощущением близящейся беды.

Просторная квартира встретила его нежилым запахом пыли и приблудившимся откуда-то запахом украинского борща, хотя запаху этому, равно как и самому борщу, взяться было решительно неоткуда по той причине, что жена его Тамара с дочкой Наденькой еще не вернулись из своей бесконечной поездки в расположенный неподалеку от города санаторий.

Виктор Михеевич очень скучал по ним и, послонявшись пару дней по пустой квартире, окончательно переселился в свой рабочий кабинет. Из-за постоянной рабочей суеты он уже с неделю питался всухомятку, хотя секретарша Вика и пыталась подкармливать его.

Вот и сейчас, пройдя на кухню, майор открыл холодильник, почесал в затылке и принялся готовить холостяцкий ужин, состоящий из синих макарон, двух подозрительного вида яиц и обнаруженного в морозилке кусочка скукоженного сала.

Зазвонил телефон, Виктор Михеевич обреченно вздохнул, поднял трубку и услышанное им мгновенно превратило прошедший день из просто мерзкого в самый ублюдочный день его жизни.

Дежурный сообщил, что гаишники остановили на выезде из города пытавшийся скрыться «Ниссан». На приказы остановиться водитель не реагировал и пришлось применить оружие. В салоне «Ниссана» обнаружили девушку, находящуюся в бессознательном состоянии и легко раненное в плечо «лицо кавказской национальности». Никаких документов у нарушителей при себе не оказалось.

Полдня их продержали в районном ГИБДД, пытаясь хоть что-нибудь выяснить. Машина была зарегистрирована на московского предпринимателя, давно уехавшего из столицы в неизвестном направлении.

Кавказец на вопросы не отвечал, девушка пришла в себя, но тоже молчала, как рыба. А после того как вызванный врач установил, что она наркоманка, гаишники махнули рукой и, от греха подальше, передали странную парочку городскому УВД.

Уже в отделении девушка сообщила, что ее зовут Ольга Громова.

Не дослушав дежурного, Рулев бросил трубку и рванулся из квартиры, забыв захлопнуть дверь, путаясь в рукавах плаща…

— Так вот, значит, кто тебе нужен, Хмура?! Вот, значит, кто! — повторял майор, сцепив зубы.

Ворвавшись в отделение, Виктор Михеевич окинул взглядом пустое помещение дежурки и похолодел: — «Неужели опередил, Боров проклятый?» И заорал:

— Где они?!

Молодой летёха, задремавший за пультом, вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, и испуганно залепетал:

— К-к-кто «они», товарищ майор?

— Конь в пальто! Задержанные где? Мужик с девчонкой?

— Так… это, здесь они, в камере… — засуетился дежурный.

— Открывай.

Лейтенант суетливо зазвенел ключами.

Тяжёлая металлическая дверь неспешно распахнулась, и в нос майору шибанула сложная гамма запахов. Смрад немытого тела, едкая вонь хлорки и въевшийся в стены запах дешевого табака сливались в специфический «тюремный» букет.

Виктор Михеевич, не замечая зловония, смотрел в угол камеры, где на полу сидел смуглый нерусский. Левый рукав его насквозь пропитался кровью, но кавказец, не замечая раны, баюкал в своих объятьях хрупкую де-вушку. Меловая бледность ее лица странно контрастировала с темной кожей кавказца.

Майор бросился к ней, оттолкнув «черного», подхватил на руки невесомое тело.

— Оля! Олюшка! Ты меня слышишь?!

Дрогнули   бледные   припухшие   веки. Некоторое время девушка смотрела на него, не узнавая, потом прошептала: «Дядя Витя…» — и тихо заплакала. Прозрачные слезинки рождались в уголках глаз, медленно росли, точно жемчужинки в раковине, и, повиснув на секунду на длинных слипшихся ресницах, катились по ее покрытым копотью и грязью щекам, оставляя за собой извилистые дорожки.

— Всё будет хорошо, девочка моя, всё будет хорошо! — бормотал Рулев, сам едва не плача, прижимая к своей груди бессильно поникшую голову Оли.

— Не будет.

— Что «не будет»? — Майор непонимающе поднял глаза на дежурного, перевёл взгляд на кавказца. — Кто сказал: «Не будет»?

— Я, — произнёс кавказец без акцента, на чистом русском языке. — Не будет хорошо! Если срочно не сделать ей укол, она может умереть, а лекарство и шприц забрал этот… — Али кивнул на застывшего в дверях изваянием лейтенанта.

— О, заговорил! — обрадовался лейтенант, но тут же съежился, посмотрел испуганно на Рулева и неслышно испарился, растаял в спёртом воздухе камеры.

Через секунду он материализовался вновь, держа в руках пузырек с маслянистой, янтарной жидкостью и упаковку с одноразовыми шприцами.

— Я думал, может, наркотик, — испуганно пробормотал он…

Майор торопливо разорвал обертку, проткнул иглой резиновую крышечку флакона, потянул поршень, на'бирая тягучую желтизну, и заколебался, остро, пристально посмотрев дагестанцу в глаза.

Видимо, разглядел что-то Рулев в этих глазах, цвета грязного весеннего льда, поэтому, не колеблясь, протянул дагестанцу шприц:

— Коли!

Через минуту Ольга спала на жесткой казенной кушетке, по-детски посапывая, положив голову на свернутый лейтенантский китель. На её щеки вернулся слабый румянец.

— Мне нужно позвонить, — подал голос Али.

— Что тебе нужно, так это медицинская помощь, — ответил Рулев и попросил дежурного вызвать «Скорую».

Дагестанец взглянул на окровавленный рукав пиджака и упрямо мотнул головой:

— Ерунда. Царапина. Мне нужно позвонить, майор. Как арестованный, имею право.

— Ты не арестованный, а задержанный «до выяснения…», — тут же возник лейтенант. — Так что никаких звонков! Я правильно говорю, Виктор Михеевич?

«Правильно-то, правильно…» — подумал Рулев, еще раз заглянул кавказцу в глаза и вновь обжегся о неистово бьющееся в них холодное пламя.

Пожав плечами, майор кивнул в сторону телефона. Дагестанец, отвернувшись, быстро набрал номер и гортанно затараторил в трубку:

— Э-э, ты это брось, ты по-русски говори! — закричал дежурный и вырвал трубку из рук Али.

Тот беспрекословно отдал, опустился на стул и замер, словно выключенная до поры до времени боевая машина.

Рулев похлопал по карманам плаща и, ничего там не обнаружив, досадливо обернулся к лейтенанту:

— Сигареты есть?

— «Ява», товарищ майор! — виновато улыбнулся дежурный. Глазки его бегали и косили, избегая прямого взгляда майора.

Глядя на его плутовскую рожу, Рулев вдруг ясно понял, что оставлять в камере Ольгу и кавказца никак нельзя.

Майор не тешил себя иллюзиями, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что три четверти его людей были прямо или косвенно связаны с бандитами.

Прикурив от услужливо протянутой дежурным зажигалки, Виктор Михеевич вышел на улицу, в темную промозглую ночь. Затягиваясь неприятным, вонючим дымом — сам он курил «Кэмел», — Рулев думал.

Неприятные мысли стаей обожравшихся дерьма мух лениво роились в его усталой голове, жалили ледяными иглами страха и отчаяния.

Мысль первая… — Ольга. Что с нею делать, совершенно непонятно. Оставить в отделении — значит отдать Хмуре и его «быкам». Передать Грому? Но где его искать, Алексей сам сейчас бегал в тени, как обложенный загонщиками зверь.

Мысль вторая… — кавказец. Кто он? Друг или враг? Судя по тому, как он заботится об Ольге, — друг. Только чей? Грома или Крота? Или еще какая-то темная сила вступила в дьявольскую игру, имя которой СМЕРТЬ?

Мысль третья… — Гром. Эта мысль, мерзко зудя, словно муха в паутине, билась в темном уголке его сознания:

«З-з-з. — Трехкомнатная квартира в Москве».

«З-з-з. — Служебный «Мерседес» и просторный кабинет в райотделе».

«З-з-з. — Звездочки на погонах. А всего-то и надо поймать Грома, используя Ольгу как приманку».

«З-з-з. — А Грому потом устроить побег. А Ольгу потихоньку переправить из города», — успокаивающе жужжала гаденькая мысль, баюкала майора.

— Что за чёрт?! — встрепенулся майор. Он крепко потёр ладонью пылающее от стыда лицо и, подняв голову, стал ловить ртом косо летящую с темного неба изморось.

— Извини, братуха. Извини, Лёша. Бес попутал, — пробормотал майор и, щелчком отбросив сигарету, достал мобильник, набрал номер, приговаривая: — Ничего, есть ещё порох в пороховницах… И ягоды в ягодицах…

— Але, Саня? Чего делаешь? Спишь?! Ну и что же, что ночь?

— Ну и что, что не твоя смена? Давай собирайся и через полчаса будь в отделении. По дороге заскочи к Ване Крутову, возьми его с собой. Своим скажете, что на недельку едете в командировку. Всё понял? Выполняй!

Отключив телефон, Виктор Михеевич подумал, что со временем, если до того не ссучатся, эти молодые, способные ребята заменят ему Черенков.

Но боже мой! Как же ему не хватало сейчас близнецов с их неторопливой, бульдожьей хваткой. Майор вздохнул и устало выматерился в чёрную, сопливую морду сырой ноябрьской ночи.

Сразу после расстрела кротовской дачи Алексей погнал замызганную бежевую «шестёрку» к расположенному в десяти километрах от города военному аэродрому. В машине он переоделся, купленные накануне шмотки превратили его в нагловатого, но солидного, средних лет дельца.

Гром даже изобразил что-то вроде брюшка, подложив под ремень свернутую рубашку.

Сунув сержантику на проходной несколько долларов, Алексей прошмыгнул на территорию аэродрома и засновал челноком туда-сюда, от прапорщика, к прапорщику, от лейтенанта к лейтенант, у щедро оставляя за собой, тут и там, шуршащий и слепящий, изумрудно-зеленый бумажный след, терпко пахнущий дорогим виски, гаванскими сигарами и атласной женской кожей.

Гром напоминал матерого хищника, метящего новые границы своих владений. Его поиски были недолгими и окончились около старенького вертолета, в грязных внутренностях которого, страшно матерясь, копались пилот и два небритых механика. Их беседа с Громом была недолгой, но оживленной и продуктивной. В результате этой беседы толстая пачка зелени перекочевала из рук Грома в руки пилота, и стороны расстались очень довольные друг другом.

— А вы уверены, что эта штука полетит? — спросил Гром на прощание.

— Ну, дык, ебеныть! — солидным хором ответили небритые.

Довольный проделанной за день работой, Гром вернулся в город уже затемно. Оставив машину на платной стоянке, он подошел к сторожке, чтобы расплатиться, и, словно на невидимую стену, наткнулся на отчаянный взгляд сестры.

Ее нечеткая фотография, отксерокопированная в виде небольшого плаката, была приклеена к воротам стоянки. Под фотографией было написано: «ПРИДИ И ВОЗЬМИ».

— Это что? — равнодушно спросил Гром у охранника, кивнув на плакат.

— Хрен его знает, — пожал плечами здоровенный двадцатилетний акселерат. — Сегодня кротовские бандюки по всему городу развешали.

Только пройдя два квартала, Алексей наконец пришел в себя. Он достал мобильник и набрал номер.

— Привет, Леша, — скучно отозвался Магомедов, но Алексей ясно расслышал в его голосе нотку беспокойства.

— Ольга у них, Дамирыч!

— Откуда знаешь?

— Плакаты расклеили по городу с её фотографией. Приглашают меня на мои же похороны. Чего делать-то будем, а?

— Фотография Ольги, ещё не сама Ольга, — осторожно ответил дагестанец. — Я послал за ней Али. От него пока нет известий, но он не тот человек, чтобы исчезнуть бесследно. Надо ждать.

— Не могу я ждать, Дамирыч! Сроки поджимают. Завтра десятое!

— И что?

— А то, что я обещал десятого Хмуре карачун устроить.

— Слушай меня, Гром! Не суетись. Если до утра от Али не будет вестей, я высылаю в город своих людей. Понял меня?

Не ответив, Гром отключил телефон.

Даже сотня боевиков Магомедова не могла помочь Грому до тех пор, пока Ольга была в руках Хмуры.

Гром шел по улицам вечернего городка и отовсюду — со стен домов, с подъездных дверей, с магазинных витрин — на него с укором смотрели глаза сестры.

«ПРИДИ И ВОЗЬМИ! ПРИДИ И ВОЗЬМИ!» — набатом стучало в ушах.

«А где, интересно, взять-то? Куда прийти?» — подумалось Грому. Помедлив, он набрал номер городского'офиса маленькой, занимавшейся черт-те чем фирмы Крота, моля бога, чтобы секретарша еще не ушла с работы.

— Фирма «Орион» к вашим услугам, — после третьего гудка прощебетал девичий голосок секретарши Кротова.

— Привет, Жанночка, это я, — с эротическим придыханием проворковал в трубку Гром. — Мне бы Андрея Николаича. Он небось опять в приёмной торчит и слюни пускает, глядя на ваши ножки?

— А вот и нет! — рассмеялась девушка. — Он уже второй день в своем загород ном доме сидит.

— Ой, а кто это? — испуганно спохватилась вдруг секретарша.

Гром улыбнулся, раскрыл рот, чтобы ответить, но в эту секунду исправно работавший до этого телефон издал несколько прерывистых гудков и заглох. Маленький, светящийся дисплей погас. Два дня работавший без подзарядки аккумулятор тянул «на последнем издыхании» и вот теперь сел окончательно. Гром чертыхнулся и выключил его.

За несколько минут перед этим Али позвонил Магомедову из городского отделения милиции.

Выслушав его сообщение, Магомедов принялся звонить Грому. Он набирал номер, подносил маленький аппаратик к уху, минуту слушал, нажимал «сброс», снова принимался тыкать пальцем в маленькие светящиеся кнопочки… Телефон Грома молчал.

Виктор Михеевич, споткнувшись, едва не упал с ведущей вниз, в темноту крутой лесенки, кое-как сваренной из ржавых арматурных прутьев. В последний момент он успел ухватиться за хлипкие перильца.

Едва он выпрямился, что-то живое и скользкое упало с потолка ему за воротник и шустро побежало под рубашку, щекоча шею многими лапками.

Майор сильно ударил себя ладонью по загривку и почувствовал, как тварь лопнула с мокрым хрустом, липко растекаясь по коже. Ощущение было омерзительным. Ему даже показалось, что в затхлом, пахнущем прошлогодней картошкой воздухе подвала пахнуло смрадом разложения. Или не показалось?.. Рулева передернуло.

Бесконечный спуск наконец окончился, и начищенный ботинок майора тут же утонул в черной жиже.

Обреченно вздохнув, Виктор Михеевич оглядел уходящие в темноту бетонные стены подвала, сочащиеся сыростью, освещенные редкими, тусклыми лампочками. Обернувшись, он принял с рук на руки у сержанта Крутова спящую девушку и, вполголоса матерясь, пошел в темноту по подгнившим доскам, брошенным прямо в грязь. Идущий вслед за ним Али, сопровождаемый Сашей Соколовым, безразлично поглядывал по сторонам, но изредка заглядывал майору через плечо, всматриваясь в лицо Ольги.

После телефонного звонка из отделения он снова замолчал и, казалось, потерял интерес ко всему, за исключением своей подопечной.

Подземный коридор резко оборвался, уперевшись в глухую стену, рассеченную на две половины высокой, обитой железом дверью. Рулев передал девушку дагестанцу, долго звенел ключами, приглядывался, чиркал зажигалкой, отыскивая в темноте замочную скважину. Наконец нашел. Заботливо смазанный замок легко щелкнул, открываясь, и тяжелая дверь распахнулась, пропуская пришедших в тайное убежище майора, о котором знали всего несколько человек.

Три года назад некий приезжий бизнесмен заключил с городской администрацией договор о строительстве на окраине города овощехранилища. Строил он его, строил, пока не кончились деньги.

Делец отбыл за инвестициями к себе на родину, да так и сгинул где-то в дальних городах и веоях. Но перед отъездом договорился с милицией об охране недостроенного объекта и оставил Рулеву ключи от всех помещений.

Когда срок договора истек, а заказчик так и не появился, майор снял охрану, но ключики припрятал. И теперь использовал недостроенное здание в своих целях. Кое-что хранил, кое-кого прятал, а иногда и сам на пару дней скрывался там от семейных бурь, нарушающих время от времени спокойное течение его жизни.

Виктор Михеевич пошарил в темноте, справа от двери, и мягкий дневной свет залил просторную, сухую комнату, обставленную уютно и даже с некоторым комфортом.

— Поживите тут день-другой, пока не придумаем, что делать дальше, — сказал майор, обращаясь к остановившемуся на пороге с девушкой на руках Али. — Туалет и ванная за стеной, газовая плита в углу, там же и холодильник с едой. Саша и Иван поживут с вами, если что-нибудь будет нужно, скажешь им…

Дагестанец осторожно ступил в комнату, бросая по сторонам быстрые взгляды, опустил Ольгу на просторную кушетку, прошелся по периметру комнаты. Он здорово напоминал майору большого и опасного тигра, осваивающегося в незнакомой обстановке.

Али осмотрел ванную и туалет, заглянул в холодильник и, достав оттуда пакет сока, отлил немного в стакан, затем принялся осторожно поить из него Ольгу, придерживая ей голову.

— Нужно позвонить, — сказал он, не отрываясь от своего занятия.

— Пока нет. Может быть, позже, — осторожно ответил Рулев, вспомнив лихорадочную поспешность, с которой дагестанец говорил по телефону.

— Это не мне, это тебе нужно. Позже будет поздно!  — пожал плечами Али и вновь склонился над Ольгой.

Трепетала над лесом, над озером утренняя заря, нежная и розовая, как сосок школьницы.

Гром, затянутый в белый маскировочный балахон, лежал в редком ельнике на краю леса и наблюдал за неуклюже раскорячившимся на берегу озера помпезным особняком, построенным в стиле неоампир, а-ля рюс.

Грубая, показная роскошь этого строения как нельзя лучше соответствовала представлениям его хозяина о красоте и изяществе.

— Журден, мать его, — усмехнулся Алексей, вспомнив вечно живого мольеровского «Мещанина во дворянстве».

Он опустил электронный бинокль, переключил его из инфракрасного режима в обычный. Сильно потер пальцами покрасневшие от недосыпания и долгого, непрерывного наблюдения веки и вновь прильнул к окулярам.

Заснеженный берег и нелепое строение слово прыгнули навстречу, приблизились рывком. Гром отчетливо видел вооруженных людей, передвигавшихся внутри высокой металлической ограды и за её пределами, видел многочисленные следящие камеры и остро, болезненно чувствовал свое бессилие.

Но не охрана и не электронное наблюдение беспокоили Грома, а то, что военные называют «фактором случайности». Этот фактор вперся в реальность и грозил разрушить безукоризненно заточенное Громом лезвие, уже нависшее над нитью черной жизни Андрея Николаевича Хмуры.

Всю прошлую ночь Алексей провёл в заброшенной сараюшке, на окраине города. Оторвав провода от прилепившейся под потолком загаженной мухами лампочки, Гром поставил на зарядку мобильник. Ворочаясь без сна в пуховом полярном спальнике, занимавшем в свернутом виде не больше места, чем батон колбасы (еще один подарок Магомедова), Алексей не смыкал глаз, прокручивая в воображении различные варианты нападения на особняк, дающие возможность завалить Борова и в то же время сохранить жизнь Ольге. Гром не сомневался в том, что Хмура держит его сестру возле себя, прикрываясь ею, как щитом.

Варианты отпадали один за другим. Не было вариантов.

Как ни крути, а в случае атаки Ольга погибала вместе с Хмурой.

Утром десятого числа, усталый и невыспавшийся, Гром занял позицию на краю леса и от безнадеги снова позвонил Маго-медову.

— Ты где? — спросил дагестанец странно подрагивающим голосом.

— Сижу вот у дома Хмуры и обдумываю условия капитуляции, — уныло ответил Гром.

— Сдаешься, значит? Ну, флаг тебе в руки и ракету в жопу! — Грому показалось, что Магомедов с трудом удерживается от смеха.

— А ты чего радостный такой? — изумленно спросил Алексей.

— Вчера вечером позвонил Али… Ты знаешь, где сейчас твоя Ольга?! — Магомедов все выдерживал, тянул эффектную паузу.

— У Хмуры, где же…

— А вот, хера, Алешенька! Хера! Она с Али у ментов в отделении. У майора твоего! — голос дагестанца ликующе звенел.

— Да ты что-о-о?! — протянул Гром, чувствуя, как у него словно гора падает с плеч, и тут же подумал, что радоваться-то особенно нечему. Рулев разрывался между чувством долга и старой дружбы. Пока побеждала дружба, но майора беспрестанно прессовали другие люди и обстоятельства.

— Так что не грузись, занимайся этим своим уродом, — говорил между тем Магомедов. — Мои люди уже на пути в город. Они выдернут у ментов Али и твою сестру, потом поступят в твое распоряжение. Ты там всё равно уже весь гадюшник разворошил, так что шифроваться без толку.

— Слышь, Дамирыч, может, не надо у ментов?.. Давай я сам с майором поговорю?

— Надо, Алеша. Ты же попросишь только Ольгу отдать. А Али как же? А вдруг майор после твоего звонка застремается? Ведь пособничество преступнику получается! И либо в район их отправит, либо тому же Хмуре сдаст. А так мы их по-тихому выдернем, менты и не заметят ничего.

— Знаю я твоё «не заметят», — протянул Гром, признавая правоту дагестанца. — Опять шуму на весь город, как тогда, с «Бригом». Ну, ладушки. Как мне связаться с твоими людьми?

— Позвонишь по этому телефону. — Магомедов продиктовал цифры. — Скажешь: «Аллах велик» — и назначишь встречу.

— Всё понял, Дамирыч. Не знаю, смогу ли когда-нибудь…

— Пошёл в жопу! — перебил Грома дагестанец. — Чтобы я не слышал больше!.. Это я тебе по гроб жизни обязан!

Спрятав в карман мобильник, Гром бросил еще один взгляд на особняк Хмуры и, пробормотав: «Ну, молись, сука!», белой тенью растаял в белом же лесном безмолвии, только качнулась пару раз заснеженная еловая лапа.

Тамара Васильевна открыла глаза, потянулась под теплым одеялом, посмотрела за окно в снежную пелену и ощутила Тьму.

Проснулась она с неясным томлением, но осознала, что ощущает Это, только посмотрев в окно.

Подобно тому как дребезжащий звук треснувшего камертона порождает не гармоничное созвучие вторящего ему инструмента, а хаотическую какофонию, так и душа Тамары Васильевны исполнилась смутного беспокойства, странно созвучного с туманной, молочно-белой мутью за окном.

Уже почти месяц Тамара Васильевна с дочкой спокойно и скучновато лечились неизвестно от чего в загородном санатории.

Мама и дочь были молоды и, по нынешним меркам, практически здоровы, хотя последнее время у Тамары Васильевны стало нет-нет да и покалывать легонько под высокой и упругой левой грудью. Это было, впрочем, неудивительно при ее нервной педагогической профессии — Тамара Васильевна работала завучем в одной из школ города. А Надюшу, бывало, по осени беспокоил кашель, память о хроническом бронхите, перенесенном в детстве и практически вылеченном покойным доктором Кацманом…

Муж Тамары Васильевны, майор милиции Виктор Михеевич Рулев, вечно загруженный своими служебными проблемами и уже в течение пяти лет обещающий летом непременно вывезти семью к морю, до поры до времени не замечал тревожных симптомов.

Но после того как однажды утром, во время завтрака, Тамара Васильевна, неожиданно побледнев, выронила чашку и схватилась за сердце, майор молча встал из-за стола и позвонил своему школьному другу Ролику.

Родик, со временем выросший в Родиона Матвеевича Гольца и ставший главным врачом санатория «Лесные сосны», молча, внимательно выслушал Рулева, посопел в трубку и сказал: «Угу», что означало понимание, согласие и сочувствие.

С этого самого утра потянулись для Тамары Васильевны и Нади долгие санаторные дни, похожие один на другой, разнообразящиеся лишь процедурами и визитами в санаторную библиотеку, имевшую богатую подборку фантастики, до которой мама с дочкой были большие охотницы.

Доктор Родик знал своё дело, и скоро рассосалась, пропала ледяная иголочка в груди Тамары Васильевны, а Надя перестала привычно покашливать в кулачок.

Неспешное течение дней действовало расслабляюще. Тамара Васильевна, обычно тщательно следившая за своей фигурой, даже поправилась на пару килограммов.

И вдруг, пробуждаясь в хмурое утро из неясного сна, в котором мужская рука перебирала пряди ее волос, оставив мягкую, сладкую истому внизу живота, молодая женщина услышала дребезжащий звон разбитого камертона, почувствовала его темную вибрацию в своем теле.

И поэтому, прогуливаясь в парке после обеда, она ничуть не удивилась, увидев покатившую к въездным воротам неприметную «шестерку» и двух появившихся из нее людей в милицейской форме. Оглядевшись по сторонам, менты безошибочно направились к ней.

— Что-то случилось с Витей? — непослушными холодными губами спросила она у того, который был помоложе, — интеллигентного вида очкарика.

Любитель-душегуб Коля Гусев дернул плечами в неловко сидящей на нём форме и обворожительно улыбнулся.

— Ну, что вы, Тамара Васильевна. Виктор Михеевич в полном здравии. Просто он попросил доставить вас и Надю домой.

«Слава богу!» — подумала она. ПОДУМАЛА, а не ПОЧУВСТВОВАЛА! При виде улыбчивого юнца с пустыми глазами и его угрюмого спутника звенящая тьма внутри неё не пропала, а, наоборот, натянулась мучительно дрожащей струной.

«Почему я их не знаю?» — удивилась Тамара Васильевна, знакомая практически со всеми сотрудниками мужа.

Неожиданно для самой себя она очень неинтеллигентно спросила:

— А документы у вас есть?

— Конечно, — ответил страшноглазый мальчишка.

— Разумеется, — подтвердил угрюмый.

Но оба никаких документов не предъявили, продолжая внимательно и как-то отстраненно смотреть на молодую женщину. Тамара Васильевна подумала о том, что в городе её ждет муж, и решилась. Она быстро собрала вещи, разыскала Надю, вместе с другими детьми лепившую снеговика в дальнем углу парка, и, не застав в кабинете Гольца, запиской предупредила его о своём отъезде.

Потом спустилась по заснеженным каменным ступеням к машине, ведя за руку Надю, сопровождаемая двумя милиционерами, заботливо несущими её сумки.

Всю дорогу до города странные менты молчали и только голосок без умолку болтавшей Нади нарушал гнетущую тишину. Сидящая с дочкой на заднем сиденье Тамара Васильевна чувствовала растущее беспокойство, а когда машина, не доезжая до города, свернула на глухую лесную дорогу, беспокойство перешло в панику.

— Куда мы едём? — дрожащим голосом спросила женщина в пустоту. С таким же успехом она могла спросить об этом саму себя.

— Ну, чё, Гусь, давай вмажемся, что ли, а то меня уже кумарит. — Угрюмый достал из нагрудного кармана одноразовые шприцы и какие-то ампулы. Оба «мента» привычными движениями закатили рукава форменных курток.

— Я всё расскажу мужу, — уже все понимая, проблеяла непослушным голосом Тамара Васильевна.

Молодой обернулся, и женщина, холодея, увидела, что глаза его больше не были пустыми. В них, точно ноги повешенного, дергалось и плясало БЕЗУМИЕ.

— Раздевайтесь. Обе, — вежливо по просил он.

— Ч-что? — не веря своим ушам, переспросила Тамара Васильевна. А Надя ничего не спросила, только смотрела, широко открыв глаза.

— Раздевайтесь, дырки ментовские, — страшно прошептал молодой.

И тогда Тамара Васильевна закричала.

Лейтенант милиции Иван Крутов был, в общем-то, совершенно нормальным русским парнем.

Сколько он себя помнил, желание стать милиционером и верно служить России всегда сочеталось у него со стремлением красиво жить и иметь большие деньги.

После армии он подал заявление в школу милиции. Там он быстро понял, что первая часть его мечты — самоотверженное служение Отечеству — вполне реальна, что касается части второй… Смешная ментовская зарплата и теряющаяся где-то в необозримой перспективе комната в общежитии — вот и все атрибуты шикарной жизни, на которые он мог рассчитывать.

В то же время Иван видел, как совсем рядом, за прозрачной, эфемерной, но непреодолимой стеной, кипел тёмными страстями другой мир, в котором шикарные иномарки, мобильные телефоны, витые золотые цепи с тяжелыми крестами были не роскошью, а обычными, повседневно необходимыми вещами. Для обитателей этого параллельно-перпендикулярного мира дорогой, сверкающий огнями в ночи ресторан был местом, где можно пожрать, а девушки — боже, какие у них были девушки! — всего лишь средством для снятия стресса.

— Не касайся прозрачной стены между мирами, — внушали лейтенанту Крутову педагоги в школе милиции.

— Не переходи эфемерную грань, — грозили пальцем старшие товарищи по отделению.

А сами переходили, сами касались! И ещё как касались! Иван видел, как другие менты ныряли в тот, другой мир, какое-то время плавали там легко и свободно, а потом выныривали обратно со сверкающими возбужденно глазами, с оттопыренными карманами. И после каждого очередного возвращения оттуда мундиры их все больше покрывались дерьмом и кровью, а лица все больше напоминали свиные рыла.

Иван Крутов терпел и смотрел на это дело, а потом не выдержал и коснулся. Один раз. Одним пальцем. И из-под конвоя бежал рецидивист. Иван почувствовал такое омерзение… Он поклялся себе, что никогда больше… Но прилипшая к пальцу при касании радужная зелень быстро кончилась, утекла, и лейтенант снова, против своей воли, прикоснулся. Как-то само собой получилось.

И через день неустановленная машина сбила насмерть девушку, свидетельницу по уголовному делу. Сбила и скрылась. Теперь уже не только палец, но и вся рука Ивана оказалась восхитительно зеленого цвета. Да и само касание уже не казалось таким противным…

Зимнее рахитичное солнце выглянуло на минуту из-за туч, пописало на грязный снег болезненной желтизной и посмотрело вниз, на идущего по улице лейтенанта милиции Ивана Крутова.

Иван Крутов посмотрел вверх, на зимнее солнце и с удовольствием подумал, что этот отпуск, пожалуй, проведет на Крите. Вообще, со второй частью его мечты, о которой мы уже говорили выше, всё медленно, но верно обустраивалось.

Правда, при этом существенно страдала первая часть, ну, та, которая про службу Отечеству. Но, согласитесь, так не бывает, чтобы все и сразу.

«Всё, это — последний раз!» — сцепив зубы, подумал лейтенант. Ему опять не хватало денег для запланированной поездки в Турцию с восхитительно длинноногой Инкой, которая с равным энтузиазмом высасывала жизненные соки из члена и из бумажника Ивана. Не хватало на бэушную, но крепкую «девятку», цвета «мокрый асфальт», на которую до дрожи, до ночной эрекции запал Иван.

«Всё, это — последний раз!» — подумал лейтенант, понимая, где-то там, глубоко внутри, что говно всё это. Чуя «с гибельным восторгом», как пел Высоцкий, что пропал он, погиб безвозвратно.

«Ну и пусть! — мотнул головой Крутов, отгоняя дурные мысли. — Ну и хер с ним!» — И свернул с узкой улочки в глухую подворотню, где ждал его ОЗЕЛЕНИТЕЛЬ.

Иван ждал этой встречи с самого утра, готовился к ней, представлял себе, как скажет ОЗЕЛЕНИТЕЛЮ: «Яхочу, чтобы никто не пострадал, а иначе…» — Лейтенант не знал, что он скажет дальше, но, несомненно, это будет что-то веское и страшное.

Пройдясь по магазинам и купив всё заказанное Ольгой и дагестанцем, Иван побродил по городу, ныряя в проходные дворы, вскакивая в последний момент в отъезжающие автобусы, проверяясь на предмет слежки вычитанными им из книжек хитроумными способами.

Прокуролесив таким манером около часа, лейтенант свернул в подворотню и оказался лицом к лицу с невысоким человечком, похожим на старую куклу. Лицо его, цвета жабьего брюха, изборожденное глубокими морщинами, казалось наспех сделанным из папье-маше. Оно казалось неживым, только в глубоко спрятанных под нависшими бровями маленьких глазках вспыхивали временами черно-красные вихри.

— Где они? — спросил Озеленитель, протягивая Ивану толстенький, перетянутый банковской упаковкой предмет его вожделений.

— В недостроенном овощехранилище, — лейтенант чуть не с поклоном принял подачку. — Из охраны я да еще там один…

— Постучат, скажут: «Начальник пришёл», — откроешь дверь. Свободен! — нехотя буркнул Озеленитель и повернулся, собираясь уходить.

— Подождите!   —   заторопился   Крутов. — Я требую, чтобы никто не…

— Пошёл вон! — негромко (он вообще никогда не повышал голоса) прервал лейтенанта морщинистый.

Иван открыл уже рот, собираясь поставить наглеца на место, но увидел полыхнувшее под кустистыми бровями чёрно-красное зло и, съежившись, побрел прочь.

— Грубая она у тебя и ни хера не женственная! — сердито сказал Родион Гольц.

— Кто? — изумленно спросил Рулев, плотнее прижимая к уху холодную пластмассу телефонной трубки.

— Тамарка твоя, кто же еще, — обиженно ответил доктор. — Я с ней столько проносился, как дурень, понимаешь, с писаной торбой, а она черкнула записку, мол, пока-пока и уехала. Нет, я, конечно, понимаю, ты ее срочно вызвал и все такое… Но элементарное спасибо-то можно было сказать!

— Погоди, Родя, не гони лошадей! — оборвал словоизлияния Гольца ничего не понимающий майор. — Кто кого вызвал? Кто куда уехал? Ничего не понимаю!

— Хорошо, объясняю для бестолковых. — Доктор говорил медленно, тщательно выговаривая слова. — Твоя жена. Уехала. По твоему звонку. Не простившись. Я обижен. Вот!

— Я ей не звонил, Родя. И никуда её не вызывал, — ещё ничего не понимая, тихо сказал Виктор Михеевич.

— Ага. И ментов своих за ней не присылал.

— Не присылал… — словно эхо повторил, холодея, майор.

— Витя… Витя, ты только не волнуйся, — зачастил Гольц. — У тебя валидол есть? Давай, таблетку под язык и ложись, а я пока… — Родион ещё что-то говорил, но Рулев уже положил трубку.

Минуту подумав, он снова набрал номер.

— Это я.

— Здравствуйте, Виктор Михеевич, чем могу служить? — голос был в меру вежлив, но холоден.

— Послушай, Крот, скажи мне как художник художнику, ты жить хочешь?

— А что случилось? Проблемы какие, а, майор? Ты только скажи! — растаял холодок в вальяжном, барственном голосе, и ясно прорезалась в нем угодливая блатная нотка.

— А то случилось, пес ты поганый, что, если через полчаса мои жена и дочь не будут дома, я тебя, урода, по стенке размажу! Тебя, козла, потом закрасить легче будет, чем соскребать лезвием! — Не выдержав, майор сорвался на крик.

Бурливший в крови адреналин словно молотами бил в виски и не в первой уже свежести сердце.

— Погоди, майор! Погоди! — запаниковал обладатель барственного голоса. — Бля буду, не въеду, о чем базар! Не брал я твою тёл… ну, жену, в смысле. У меня башня пока ещё не… — Крот задумался, осекшись на полуслове. — Я, кажется, знаю, кто брал, — задумчиво протянул он. — Точняк! Слышь, Михеич, у Хмуры твои бабы!

— Почему так думаешь?

— Так ведь как два пальца… Ты же ему козу громовскую с черножопым не отдал! Так?

— Так.

— Ну и вот. А ты в курсе, что Гром этот самый Борову на десятое число день независимости объявил… от жизни. Боров, он хоть и хорохорится, однако обосрался совсем, окопался у себя за городом, людей везде понатыкал. Ждет. Он твоих и забрал. Точняк! Так что жди звонка, меняй громовскую телку и «черного» на жену с дочкой и не бери в голову. Хмура, он хоть и козел, но слово держит.

— Крот, прикажи ему!

— Дохлый номер, майор! Не послушает он! Уж если Хмура обхезался, то ему никто не указ! И меня, и тебя завалит, глазом не моргнет!

— Ладно, я тебе перезвоню. Бывай!

— До свидания, Виктор Михеевич. Если что, всегда рад помочь. Людишки, там… бабки, «стволы».

Окончив разговор с Кротовым, майор прошелся по комнате и, подойдя к окну, прижался разгорячённым лбом к холодному стеклу.

— Тамара… Надюша… Тамара… — шептал он и всё вглядывался в укрывший город туман,  словно пытался разглядеть лица своих близких. — Тамара!

А Тамара Всильевна тоже равнодушно смотрела в туман и только слегка морщилась, когда мощный поршень, раздвигающий её тугие ягодицы, проникал особенно глубоко.

Холодный металл грязного капота «шестёрки», к которому прижимала её безжалостная рука насильника, леденил обнаженную грудь.

Иногда женщина переводила взгляд на находившееся прямо перед её лицом лобовое стекло, за которым ритмично дергались задранные к потолку тонкие ножки дочери…

Сначала Тамара Васильевна пробовала кричать и сопротивляться, но, когда молодой бандит приставил нож к шейке Нади, она сдалась.

А потом начался ад… Борясь с подступающей рвотой, она старательно заглатывала остро пахнущий ее же фекалиями член угрюмого. Она видела, как молодой бандит жадно разглядывает еще по-детски угловатое, но уже сформировавшееся обнаженное тело Нади.

— Первый раз деру ментовскую дочку! — заржал он и, раздвинув ноги девочки, впился горящим взглядом в покрытую светлым пушком промежность Нади. Гусь дрожащими пальцами торопливо расстегнул ремень и потянул вниз серые форменные брюки.

Однако тут с ним произошел конфуз. Видимо, под воздействием наркотика мужское достоинство Гуся выглядело совсем недостойно, сморщенным комочком пряталось внизу его живота.

Зарычав от злобы и разочарования, Гусь с силой вогнал три сложенных вместе пальца в лоно девочки, отчего сразу же показалась кровь.

Надя пронзительно вскрикнула, а Гусь, урча, стал облизывать свои окровавленные пальцы. Его плоть напряглась, закаменела, и он, захрипев, вогнал член в сочащиеся розовой влагой нежные гениталии.

Надя не кричала больше. Она только попискивала тихонько, как больной котенок, и умоляюще смотрела на мать огромными, полными слез глазами.

— Мой муж убьет вас. Обоих. Вы оба уже мертвы! — равнодушно сказала Тамара Васильевна, сплёвывая на снег горьковатую сперму угрюмого.

— Молчи, сука! — крикнул бандит и изо всей силы ударил её по лицу, отчего женщина сразу же провалилась в радужный туман, несущий ей блаженное избавление от кошмара.

После разговора с майором Крот крепко задумался. Назревающий конфликт между Рулевым и Хмурой устраивал его при любом исходе.

Смерть мента очень порадовала бы Крота. Были у него на то свои причины.

Опять же, Боров был прекрасным специалистом, и без него Крот был, как без рук. Но лучше остаться без рук, чем без головы. Хмура взял себе слишком большую власть и, при случае, мог сильно потеснить Крота, а то и вывести из игры совсем.

Нельзя не признать, что план Борова имел шансы на успех. Если бы ему удалось обменять жену и дочку майора на Ольгу Громову, то Гром сам бы пришел к нему и нарисовал себе на лбу крестик.

И в то же время, похитив родных Рулева, Хмура очень рисковал. Он не знал, какой опасный хищник скрывается за безобидной внешностью начальника городской милиции. А вот Крот знал. Знал и боялся.

На маленькой арене, именуемой городом, кружили в смертельном танце два монстра, и в его, Крота, силах было столкнуть их, заставить вцепиться друг другу в глотку.

А где-то рядом затаился во тьме Гром, еще более безжалостный и опасный, чем эти двое. Беда, беда… Эх!

Но был у Федора Петровича один козырь. Даже не козырь, а козырище, туз козырной масти, вокруг которого крутилась вся игра. Это он, Крот» подослал к молодому менту Ивану Крутову морщинистого человечка со сладкой зеленой пачечкой. Это он, Крот, знал, где теперь прячет майор девку, которая так нужна была всем: и Хмуре, и Рулеву, и Грому.

Бандит некоторое время колебался: отнять у майора Ольгу было все равно что пытаться вытащить у тигра из пасти кусок мяса.

Но девушка была для него единственным надёжным прикрытием от надвигавшейся бури. А тут ещё Крот некстати вспомнил длинные Ольгины ноги, её высокую грудь. От этого воспоминания сладко заныло внизу живота. Вспотевшими пальцами Федор Петрович набрал номер одного из своих бригадиров.