"Игра в голос по-курайски" - читать интересную книгу автора (Лексутов Сергей)

Глава 9

Итак, можно было ручаться, что до вечера ничего не случится, а потому Павел, вернувшись домой, завалился спать, предстояла веселая ночка.

Проснувшись в три часа, он основательно подкрепился, после чего осмотрел наган. Черт, забыл пошарить у бойца в карманах, патронов всего семь. Ну, да ладно, хватит… Все равно эта штука лишь на самый крайний случай; Павел должен быть кристально чист перед милицией, ни — какого криминала.

По радио передавали новости. Он подвернул громкости, и тут услышал:

— Хоть военные и тщательно скрывают инцидент, нашему корреспонденту стало известно, что совершен тер акт против полковника Алтухова Павла Константиновича. Его машина подорвалась на радиоуправляемом фугасе, после чего была буквально изрешечена шквальным автоматным огнем. С ним в машине ехали трое прапорщиков. Фамилии уточняются. По нашим данным, погибли все.

Павел тихо произнес:

— Ну вот, все кристально ясно… Недомолвок больше нет и быть не может. Только такой болван, как Николай, может подумать, что я ему поверю, будто он согласится купить мое молчание за пятьдесят тысяч. Да он меня за несколько рублей удавить готов был!..

Павел встал, оделся и пошел в бассейн.

Приехав на работу, он поболтался в фойе, переоделся в свой рабочий костюм, с часок покачал мышцы в спортзале. Посмотрев на часы, прикинул, что примерно часам к восьми братки Николая соберутся в «конторе», чтобы идти или Павла убивать, или Ольгу с Денисом в сортире топить.

Павел прошептал зло:

— Я тебе покажу, козел, как в сортире моих родных топить… — подойдя к вахтерше, он сказал: — Баб Вера, я пойду воду хлорировать, так что вы меня шибко громко не зовите, все равно не услышу…

Спустившись в машинное отделение, он торопливо оделся, и вышел через служебный вход. Перелез через забор и легко побежал к автобусной остановке. Конечно, две пересадки, ехать целый час, но приходилось рисковать, на такси денег нет, на автобус с трамваем хватило бы, зайцем опасно ехать, могут и контролеры налететь, и кондукторша запомнить. Да мало ли какие случайности могут произойти с безбилетным пассажиром?..

На его счастье автобус подошел почти сразу. Главное, чтобы тренеры не встретились, а то еще, когда начнется разбирательство, какой-нибудь не очень юный друг милиции воскликнет:

— Позвольте, да я Павла Лоскутова в автобусе видел в восьмом часу! Торопился куда-то…

Хорошо хоть в автобусе было много народу. Он простоял всю дорогу на задней площадке, уткнувшись лицом в угол. Трамвая пришлось подождать, но не долго. К бывшей кочегарке он подходил уже в темноте. В здании светилось одно единственное окно. Во дворе стояла черная «Волга», белый «жигуленок» и какая-то еще легковушка, в темноте Павел разглядеть не мог. Не спеша, с видом праздного гуляки он подошел к забору, передвинулся вдоль него так, чтобы металлические конструкции и машины не заслоняли окно, вгляделся. Похоже, он успел вовремя. Тесная комнатенка за окном была набита людьми. Павел быстро перелез через забор, бесшумно, несмотря на то, что под ноги постоянно попадали обрезки железа, подошел к окну, заглянул. Знал, что из ярко освещенной комнаты его нипочем не разглядишь в черной осенней ночи. В комнате сидело человек десять двенадцать, половина из них ему были знакомы. Тут же и Гриня пристроился бочком на краешке стула. Хоть рама и была полуоткрыта, Павел не стал пытаться подслушать, что говорил Николай своим бойцам. Физиономия его распухла, ее перекосило на одну сторону, сквозь щелку между двумя пухлыми марлевыми нашлепками тускло блестел один глаз, второй сверкал лютой злобой. В комнате было накурено, а Николай издавна не выносил табачного дыма.

— Эстет хренов… — пробормотал себе под нос Павел.

Он вытащил из кармана наган, прицелился Николаю в лоб. На таком расстоянии даже он, впервые взявший в руки револьвер, промахнуться не мог. Однако стрелять передумал. Подумал, что надо что-нибудь неординарное, вроде того, что придумал Раскольников. Ведь были там какие-то соображения, старуху-процентщицу именно топором убивать… Павел прошел на площадку, где днем работали сварщики. Почти сразу наткнулся на наковальню. К основанию была прислонена тяжеленная кувалда, с рукояткой из трубы до блеска отполированной голицами работяг, на наковальне лежало солидное кузнечное зубило, тоже с рукояткой из двадцатимиллиметровой трубы. Павел подтянул на правой руке кожаную перчатку, взял зубило, раздумчиво подкинул на руке, крутнул, поймал за конец рукоятки. Солидный инструмент, весит килограмма четыре. Длина рукоятки сантиметров шестьдесят. Значит, расстояние броска должно быть кратным трем с половиной метров…

Прихватив зубило, Павел вернулся к окну. Тщательно выверил расстояние. Четырнадцать метров. Хоть на окне и решетка, но зубило прекрасно может пролететь и между прутьями. За окном уже разливали водку.

Павел добродушно сказал себе под нос:

— Что, козлы, еще не привычно убивать? Без допинга пока не можете?..

Еще раз крутнул зубило, привыкая к рукоятке. Подождал, пока Николай выпьет водку, далеко запрокинув голову. Вот он поставил пустой стакан на стол, потянулся за закуской… И в этот момент Павел метнул кузнечное зубило, изо всей силы, как на тренировке, выбросив руку на всю длину. Он еще успел увидеть, как зубило врезалось точно между глаз, туда, куда он и намечал взглядом, как Николай начал медленно заваливаться назад. Дальше смотреть было незачем. Он успел добежать до забора, перелезть через него, и уже бежал к остановке, экономно вдыхая и выдыхая, когда позади послышались крики, бухнуло несколько ружейных выстрелов. Он перешел на шаг. Торопливо шел дворами, чутко прислушиваясь, настороженно вглядываясь в каждую тень. Усмехнулся про себя, дураки, кинулись искать злодея в заросли…

Трамвай долго не подходил. Павел терпеливо ждал, укрывшись в тени остановочного павильона. Наконец подкатила с грохотом сияющая окнами обшарпанная колымага. Салон был полупуст. Паршивенько, но ничего, переживем. Заплатив за билет, Павел сел в кресло, поставил локоть на узенький подоконник, заслонил локтем лицо, и как бы задумался. Итак, наверняка сработает инерция мышления. В первый момент бойцы на него даже не подумают, будут перебирать в памяти всех своих врагов и конкурентов, и только потом вспомнят о нем, и, естественно, первым делом кинутся в бассейн. Тут есть два варианта, либо вызвать милицию, либо заставить их рассыпаться по громадному зданию и мочить по одному. Но это довольно опасно, они уже учены горьким опытом, наверняка будут бегать по двое-трое. Ну, и это не страшно. В нагане семь патронов: одному пулю, второму по рогам… Лишь бы сгоряча к Ольге не поехали…

Пробравшись в бассейн, он в темпе переоделся и со скучающим видом, вальяжной походкой вышел в фойе. Въедливая баба Вера спросила:

— Ну, как, прохлорировал?

Он сел на лавочку, прислонился спиной к батарее, вытянул ноги, лениво протянул:

— Прохлорировал…

Вахтерша спросила:

— А чего в спортзал не идешь?

— Да я ж уже потренировался… Два часа мышцы качал. Отдыхать ведь тоже надо.

— Тогда, может, ты меня отпустишь?

— А времени сколько?

Баба Вера взглянула на часы, висящие на стене:

— Да уже десятый час…

На часах было ровно девять, и Павел ее поправил:

— Где ж десятый, когда всего девять!

— Ну, Паша! Минуткой больше, минуткой меньше?..

— Я ж все дела уже переделал. Думаете, приятно тут одному два часа куковать?.. Ну ладно уж, идите…

Баба Вера обрадовано заторопилась в раздевалку, за своим пальто, видимо боясь, как бы Павел не передумал. Он нарочно обратил ее внимание на часы, чтобы она крепко запомнила время. Потом она будет твердить с чистой совестью, что Павел весь вечер торчал в бассейне; воду хлорировал, с ней лясы точил.

Проводив последних купальщиков, Павел переоделся, вооружился. Проверил наган. Спусковой механизм в порядке, карандаш пробил знатно, чуть не расщепив. Ну что, господа мафиози, пожалуйте на разборочку. Теперь-то уж вы точно явитесь со стволами… Он перенес под ванну телефон из тренерской и стал ждать. Сторожевую систему настраивать не стал, раззадоренные доморощенные мафиози ворвутся в бассейн с разных сторон, через окна и витражи, да и застекленная дверь не шибко серьезное препятствие, хоть в ней и толстенное витринное стекло.

К его несказанному изумлению ночь прошла спокойно. Он еле дождался восьми часов, Ольга сегодня должна была идти к первому уроку. С замиранием сердца он набирал номер. Набрал. Трубку долго не брали, наконец, послышался женский голос:

— Алло?..

Забыв поздороваться, Павел хриплым голосом сказал:

— Позовите Ольгу Лоскутову!

Женщина отвернулась от трубки, крикнула:

— Оля!

У Павла тут же отлегло от сердца.

В трубке послышался спокойный Ольгин голос:

— Паша, ты?

— Ага, я… — подпустив в голос как можно больше безмятежности, проговорил Павел. — Ну, как, злодеи не тревожили?

— Да нет, все тихо было… Я уже с твоим ружьем в обнимку сплю…

— Правильно делаешь. Если доведется стрелять в комнате, ружье к плечу не поднимай, стреляй с бедра. А приклад как можно дальше назад отводи…

— Паша! Неужели это никогда не кончится?.. — в голосе Ольги слышались слезы.

И Павел чуть не бухнул: что уже кончилось. Но сдержался, тихо выговорил:

— Кончится, Оля, я тебе обещаю… Я их доведу до такого состояния, что они голову потеряют, начнут тут по бассейну с пулеметами за мной гоняться, тогда-то я их и сдам в милицию, тепленьких…

Приехав домой, он наскоро поел, и завалился спать. Уснул он сразу, без всяких терзаний совести и моральной маеты. Наоборот даже, он испытывал бесконечное облегчение, будто тащил, тащил непомерно тяжелый мешок на горбу, и вдруг удалось освободиться. Страха, что заметут в милицию, почему-то тоже не было. Уже засыпая, подумал, интересно, когда за ним приедут, сегодня или завтра?..

Приехали сегодня. Он сидел на кухне и ел неизменную картошку, когда во дворе объявились двое ребят с автоматами. Они деловито протопали под окном, и вскоре из прихожей раздался протяжный трезвон звонка. Набив рот картошкой, Павел пошел открывать. Открыл дверь, и демонстративно жуя, уставился на милиционеров.

— Нам нужен Павел Лоскутов? — довольно вежливо проговорил один из них.

Павел еще не прожевал, а потому невнятно бросил:

— Это я…

— Одевайтесь, поедем…

— Куда? — задал он совершенно законный вопрос, но с точки зрения милиционеров, совершенно идиотский.

— В отдел, естественно!.. — с горьким сарказмом проговорил милиционер.

Будто Павел, злодей этакий, спалил его родной отдел, а теперь удивляется, за что на него милиционеры так обижены.

Павел возмущенно вскричал:

— Да объясните хоть, в чем дело?!

— Там объяснят… Ну что, сам пойдешь, или в наручниках?..

Павел прошел в квартиру, оделся. Милиционеры терпеливо топтались в прихожей. Денис выглядывал из комнаты, не отрывая круглых глаз от автоматов. Они шли по двору, когда отворилась калитка, и вошла Ольга.

Она вскричала:

— Паша, что случилось?!

Он улыбнулся ей ободряюще, сказал:

— Эти товарищи сказали, что там объяснят… Когда бандиты наехали, они сказали, что когда убьют, тогда и приходите, а теперь вот с автоматами приехали…

В райотделе Павла провели в кабинет в самом конце коридора, целеустремленно протопав мимо комнаты номер двадцать семь. В тесноватой комнатенке сидели двое, парни довольно молодые.

Один сказал с неприкрытым злорадством:

— Ага, доставили!.. Свободны… — кратко бросил он сержантам.

Несколько минут они его разглядывали взглядами мясников, примеривающихся, с какого боку взяться за очередную тушу. Павел невозмутимо разглядывал их. Он уже был ко всему готов, а потому зря эти ребята лепят из себя инквизиторов. Следов никаких, а свое алиби он подтверждать не обязан, пусть они попробуют доказать, что его два часа не было в бассейне.

Один из инквизиторов протянул ему бумажку, сказал:

— Ознакомьтесь…

Беря серый лист казенной бумаги, Павел сказал:

— Я в кино видел, что следователь сначала должен представиться арестованному…

— А вас что, не удивляет, что вот так, ни с того ни с сего, вас арестовали?

— Весьма удивляет! Я у ваших сержантов всю дорогу пытался выяснить…

На лице инквизитора промелькнуло легкое разочарование, но он тут же сделал хорошую мину при плохой игре:

— Я капитан Кондратьев, а это старший лейтенант Гришин.

— Очень приятно, — проговорил Павел. — А я Павел Лоскутов.

— Это мы уже знаем… — чуть раздражаясь, проговорил капитан. — Читайте!

Павел опустил взгляд, и увидел знакомый ровный Люськин почерк. Совершенно невозмутимо прочитав заявление, Павел сказал:

— Она упустила несколько весьма важных моментов: во-первых, я его с крыльца не сбрасывал, он сам свалился, а во-вторых, история началась на сутки раньше, в помещении Союза писателей она только продолжилась, и несколько иначе, чем пишет Людмила Коростелева. Несколько иначе?.. — удивленно переспросил капитан. Они переглянулись. — Ну-ка, ну-ка, а поподробнее нельзя?

Павел начал нарочито казенным языком:

— Позавчера вечером я пришел в гости к своей знакомой Людмиле Коростелевой. У нее уже сидел мой знакомый по литературному объединению при Союзе писателей Евгений Кобылин. Во время завязавшегося разговора он меня оскорбил…

— Ах, оскорби-ил… — многозначительно протянул старший лейтенант. — А как именно он вас оскорбил? Действием?..

— Нет, он заявил, что ему неинтересно читать все, что я пишу… В ответ на это я ему сказал, что естественно, разве могут быть интересны мои рассказы и повести тому, кто считает бездаря и графомана Кочеткова великим писателем, а кровавого выродка Сталина — гениальным государственным деятелем. После чего он вскочил и принялся меня избивать…

— И сильно избил? — с кривой ухмылкой спросил капитан.

— Не очень. Я парень верткий, пару раз только по ребрам попало…

— Ну, а дальше?..

— Что, дальше?.. Я вырвался и убежал…

— И ножиком ему не угрожали?..

— Каким еще ножиком?!

— Ну, в заявлении же ясно написано, что угрожали ножом.

— Гос-споди! Да Людмила Коростелева сумасшедшая! Она ж раза три в дурдоме лежала! Странно, что она не написала, будто я угрожал пулеметом системы «Максим»… С нее станется…

— А в помещении Союза писателей что произошло?

— У вас же тут написано. Не хватает только того, что Евгений Кобылин пришел на собрание литературного объединения, при всех сказал: сейчас я тебя буду бить, демонстративно снял часы, положил в карман и предложил мне выйти на улицу. Я, естественно, отказался. Приятного мало от такого жлоба по физиономии получать. Тогда он меня силой выволок на крыльцо и снова принялся избивать. Это видели более двадцати человек.

— А как же так получилось, что он сейчас лежит дома со сломанной ногой и пробитой головой, а у вас ни единого видимого повреждения?

— Так я же говорю, что он оступился и с крыльца свалился!

— И так целых три раза оступился?

— Он совершенно осатанел, из-за того, что попасть не может по морде. Метался за мной, как бешеный, а я только уворачивался. Я ж его ни разу не ударил…

Они некоторое время сидели, буравя его ментовскими взглядами, наконец, капитан пододвинул листок бумаги, принялся что-то писать. Павел терпеливо ждал. Капитан дописал листок, пододвинул его Павлу:

— Прочтите, внизу подпишите: с моих слов записано верно, и распишитесь…

Павел прочитал написанное. Капитан довольно точно передал его слова. Расписался, спросил:

— Я могу идти?

— Да нет… — тягуче проговорил капитан. — Это, — он ткнул пальцем в листок, — всего лишь нанесение тяжких телесных повреждений опасных для жизни в момент нанесения. Тянет всего-навсего на семь лет. — Он вдруг резко склонился к столу, вперился взглядом в глаза Павла и выпалил: — Корешка-то своего за что мочканул?

Павел спокойно пожал плечами, проговорил:

— Во-первых, у меня нет друзей, а следовательно, и убить никого из них я не мог…

Капитан целую минуту сидел неподвижно, вперясь взглядом в его глаза.

Павел насмешливо усмехнулся, сказал:

— Все это похоже на комичный детектив сороковых, пятидесятых годов… — и поудобнее устроился на стуле, даже закинул ногу на ногу.

Видимо, наконец, поняв, что со стороны выглядит комично, капитан полез в стол, достал оттуда большую фотографию, бросил на стол перед Павлом. Тот взял фотографию, с минуту полюбовался физиономией Николая с торчащим между глаз кузнечным зубилом, после чего равнодушно бросил фотографию на стол, сказал:

— Впервые вижу этого индивида.

Оба милиционера так обрадовались, что аж подскочили. Капитан закричал:

— Примитивно, Паша! Старого друга не узнавать… Вы ж с ним частную фирму под названием «Ферролит» учреждали, а перед этим лет двадцать в одной качалке качались!

— Да-а?! — Павел очень натурально сыграл изумление, взял фотографию, снова полюбовался, сказал скучным голосом: — Вы знаете, если бы мне кто-нибудь засадил промеж глаз кузнечное зубило, меня бы и родная мать не узнала…

Старлей от радости аж завизжал:

— Ага! И орудие убийства опознал!

Павел снова пожал плечами:

— Странно было бы, если бы я не опознал кузнечное зубило… Я трудовую деятельность в вагонном депо начинал, так вот там, кузнечное зубило и кувалда — наиглавнейшие инструменты.

Они все еще пытались его прессовать. Капитан вскочил, явно копируя капитана Жеглова, подбежал к Павлу, склонился к самому лицу, спросил страшным голосом:

— Где ты был в момент убийства?!

— Да откуда же я знаю, где я был?! — вскричал Павел.

Оба они, получив совершенно идиотский ответ, на абсолютно идиотский вопрос, замерли минут на пять, пытаясь переварить.

Наконец, капитан медленно выговорил:

— Значит, алиби у тебя нет, в момент убийства тебя никто не видел…

Павел вкрадчиво сказал:

— Если вы сообщите мне, когда именно произошло убийство, то я, возможно, вспомню, где находился?..

Капитан моргнул, соображая, наконец, до него дошло, что выглядит он полнейшим идиотом. Бросил хмуро:

— Между восемью и девятью вечера, — немного помедлил, и добавил: — Вчера…

— Вчера я находился на дежурстве с пяти вечера, до девяти утра сегодняшнего дня, — четко выговорил Павел.

— Кто может подтвердить, что вы находились на дежурстве? — снова переходя на «вы», спросил капитан.

— Да кто угодно?! Тренер Жаворонков. Я в спортзале мышцы качал. Вахтерша. Мы с ней как раз в это время сидели в фойе и разговаривали. Потом она попросила меня посидеть на вахте, и ушла домой. И было это где-то около девяти…

Лейтенант вдруг елейным голосом проговорил, заходя в атаку с другого фланга:

— Что-то вы не шибко опечалились гибелью друга?

Павел раздельно выговорил:

— Он мне не друг. И я очень рад, что этот козел, наконец, получил свое, давно им заслуженное…

— И за что ж вы так невзлюбили покойного? — спросил ласково капитан.

— А за то, что они с братцем посоветовали мне взять ссуду в сбербанке, вложить ее в это самое предприятие, «Ферролит», а потом выгнали меня. Мне потом пришлось форменным образом голодать года полтора, пока гасил ссуду…

— Интересно получается, Паша…

Павел вдруг резко прервал его:

— Для вас, товарищ капитан, я Павел Яковлевич! Потому как раза в два старше вас… — он намеренно надавил на слово "товарищ".

Капитан поперхнулся, но тут же заговорил снова:

— Интересно получается, Павел Яковлевич… Исчезает без вести один ваш обидчик, спустя месяц через открытое окно влетает кузнечное зубило и втыкается промеж глаз второму вашему обидчику… Как-то странно все это… Совпадения эти… Мы парни недоверчивые, не верим мы в совпадения…

— Я чего-то ни единого совпадения не заметил…

— Ну, как же! Оба ваши обидчика в один месяц богу души отдали…

— Во-первых, не лепите из меня графа Монте-Кристо. Если бы я хотел из-за паршивых денег об это дерьмо руки пачкать, с риском залететь в тюрьму, я бы их тогда еще пристукнул…

— Значит, вы признаете, что таких здоровенных мужиков могли бы пристукнуть?

— Ну, из-за угла, да в спину, можно любого супермена… А во-вторых, насколько мне известно, Алексей числится пропавшим без вести. Трупа его никто не видел. И, в-третьих, из меня супермена не лепите. Я в десанте не служил, кузнечные зубила метать не умею, да к тому же с такой точностью. В окно, да прямо промеж глаз…

Старлей протянул насмешливо:

— Ну-у… Павел Яковлевич! Столько лет тренируетесь…

— Я занимаюсь культуризмом, к вашему сведению.

Капитан проговорил медленно:

— А вот мне кажется, что дело было так: — он помолчал, нагнетая напряжение, затем заговорил, — вы, Павел Яковлевич, в укромном уголке пристукнули, как вы сами выражаетесь, Алексея, труп спрятали, и притихли. Но Николай откуда-то узнал про это, и наехал на вас. Логично?

— Логично, конечно… А почему вы решили, что он на меня наезжал?

— Ну, как же!.. Это же его бойцы приходили в бассейн.

— Я вообще понятия не имею, чьи бойцы приходили! Я позвонил в милицию, сдал их тепленьких, а ваши милиционеры отпустили их, даже не удосужившись выяснить их личности.

Милиционеры сидели на своих стульях и молча смотрели на Павла своими специфически ментовскими взглядами: нам все известно лучше тебе не запираться самому все рассказать а то хуже будет. Но им уже давно все было ясно.

Павел спросил дружелюбно:

— Я могу идти?

Капитан переставил стул поближе к Павлу, сел на него верхом, сложил руки на спинке, оперся на них подбородком, заговорил доверительно:

— Павел Яковлевич, вы завалили матерого и хитрого бандюгу. Ну, чего вы ваньку валяете? Повесили на нас глухаря, пятно на весь центральный отдел… Ну, вы ж ни в чем не виноваты. Типичная самооборона. Вы только кивните, мы запротоколируем и свалим все это в архив, как раскрытие, а вам от всего отдела спасибо скажем…

Павел протянул:

— Зама-анчиво… — капитан смотрел на него таким простецким взглядом, что так и тянуло ляпнуть: — Ну, я, я мочканул этого козла…

Павел горько улыбнулся:

— Когда я к вам пришел, просил, умалял; спасите, помогите, убить пытаются какие-то козлы ни за что, ни про что! Что вы мне ответили? Что я псих, что у меня мания преследования, что мне лечиться надо… Потом моя жена приходила, тоже просила помощи. А ей с неприкрытым хамством ответили: вот когда убьют, тогда и приходите… И теперь, когда эти бандюганы не поделили чего-то между собой, вы хотите на меня этот труп повесить и засадить в тюрягу… Как вам не стыдно, господа офицеры… — и Павел улыбнулся еще горше.

Они сидели и смотрели на него. Им явно не было стыдно, просто, они лихорадочно придумывали, с какой еще стороны на него можно напасть.

Он спросил:

— А, кстати, почему вы решили, что зубило в окно влетело?

— Ну, как же! Десяток свидетелей видели, как вы его метнули и кинулись бежать…

— Прелестно! А что, в комнате, в которой сидел пострадавший и свидетели, было темно?

— При чем тут это?

— А вы проведите следственный эксперимент. В восемь часов вечера уже темно. Как вы знаете. Но если в комнате было темно, то киллер с более светлой улицы ни за что не смог бы что-либо разглядеть в темной комнате. И наоборот, если в комнате горел свет, то свидетели ни за что не смогли бы разглядеть киллера на темной улице. Логично, господа сыщики? И последнее, я не верю, что такую мелкую шушеру пришел мочить виртуоз экстра класса. Я бы на вашем месте, повязал свидетелей, сунул бы их всем скопом под пресс, и максимум через сутки они бы сознались, что грохнули своего босса кузнечным зубилом. И не выдумывали бы какого-то киллера виртуоза… Кстати, какова дистанция броска?

— Примерно пятнадцать метров… — машинально сказал капитан.

— Потрясающие фантазеры, эти ваши братки… Ладно, так уж и быть, я не стану писать жалобу, что меня схватили, без повестки привезли под дулами автоматов в милицию… Даже не буду требовать, чтобы обратно домой доставили, хоть денег на автобус у меня совсем нет. До свидания, — он поднялся и не торопясь пошел к двери.

Они сидели, не двигаясь, и уныло смотрели ему вслед.

Дежурный в дежурной части посмотрел на него, но ничего не сказал. Выйдя на улицу, Павел поглядел на часы. Было всего пять часов. Успех следовало развивать. Он торопливо дошел до остановки и поехал домой. Ольга накинулась с расспросами, но он отмахнулся:

— Потом!..

Достал из тайника наган, прицепил к поясу ножны с ножом и выскочил из дому. Он успел как раз вовремя, банда Николая собралась в конторе, видимо решать насущные дела, которых навалилось немереное количество. Темнело, в конторе горел свет, но на окне появились шторы. Павел перемахнул через забор, подошел к окну. Форточка была открыта, поэтому было слышно все, что там происходило. В комнате спорили несколько человек, но в запальчивости они уже зашли так далеко, что разобрать, о чем спор, было невозможно, абсолютно немыслимо было продраться сквозь густую завесу матов. Павел пошел к двери, походка вдруг сделалась упругой, а по всему телу разлилась легкость, и появилась отчаянная боевая злость.

Дверь оказалась запертой.

— Научил уродов уму-разуму… — проворчал себе под нос, и постучал, резко, уверенно.

Сейчас же послышался голос:

— Кто?

Он бухнул первое попавшееся:

— Открывай, Гриня…

Скрежетнул засов, дверь отворилась, и Павел шагнул внутрь, незамедлительно уткнув парню в камуфляже наган в живот. Просипел, еле проталкивая слова сквозь сжавшееся от ярости горло:

— Застрелю, сучок поганый!..

Лицо парня моментально, будто мукой посыпало. Он медленно пятился и никак не мог вздохнуть. Видать молодой, в бандитских делах неопытный. На плече его бестолково моталась коротенькая помповушка. Павел взял нож в зубы, это привело парнишку в еще больший ужас, снял освободившейся рукой помповушку с его плеча, переправил на свое, снова взял нож в руку, сказал:

— Сиди и не вякай. Тогда жив останешься. Я разговаривать пришел, а не убивать. Усек? Я спрашиваю, усек?! — он очень неласково ткнул в его живот стволом.

— У-усек… — наконец прохрипел пацан.

Павел прошел по короткому коридору к двери, из-за которой доносились голоса. Мимоходом подумал: так вот, значит, куда пошла труба, кирпичами, из которых она была сложена, выложили перегородки в бывшей кочегарке.

Павел пинком распахнул дверь и шагнул в ярко освещенную комнату, рявкнул:

— Здорово, орлы! Пардон, козлы!..

Немая сцена получилась на зависть Николаю Васильевичу, наверняка пару раз в гробу перевернулся от зависти. Павел обвел всех взглядом, дружелюбно сказал:

— Кто первым дернется, первым и отправится смолу на вкус пробовать… — тут были почти все, кто был и в прошлый раз, кроме Грини, и, разумеется, Николая. Еще добавился гигант-борец классического стиля, памятный Павлу еще по теплому прощанию в подвале. — Ну что, теперь верите, что всех вас могу перемочить, а? Учтите, если кто дернется, и я его подстрелю, мне придется перебить вас всех, включая и того сосунка в прихожей. Свидетелей, как вы сами понимаете, мне оставлять ни к чему… А алиби у меня будет еще железнее, чем в прошлый раз. Ну что, будем говорить, или воевать?

Огромный борец пришел в себя раньше всех, он рассудительно проговорил:

— Будем говорить…

Павел поднял руки, в которых были зажаты нож и наган, потряс ими, и с сильнейшей экспрессией вопросил:

— Объясните мне, ради Христа! За что вы с таким упорством меня пытались убить?!

— Колян говорил, что за старые дела…

— Не было у меня с ним никаких дел! Это он с братцем меня ограбили, и выгнали. Ты, толстяк, был тому свидетелем. Я еще сказал, подавитесь моими деньгами, и ушел. Все, никаких дел с тех пор не было!

Они смущенно переглядывались. Наконец, толстяк рассудительно сказал:

— Паша, против тебя мы ничего не имеем…

— И правильно делаете! Взять с меня нечего, зато огрести можно полной мерой. Семеро из вас уже огребли, а у меня еще ни одной царапины. Вы даже толком не смогли меня в милицию сдать. Это надо же придумать, все десять человек меня видели убегающим! При этом глядели из ярко освещенной комнаты на темную улицу… Господи, какую шпану мочить приходится… Я бы вас и первый, и второй раз в бассейне поубивал, но мне необходимо было узнать, кто за вами стоит… Ладно, мужики, на вас я зла не держу, но если увижу хоть одну рожу знакомую возле дома, или бассейна, и, тем более, если с моей женой или сыном что случится, поубиваю всех, в самой извращенной форме. Вы уже знаете, что я могу… — он поднялся, махнул ножом и отхватил у старой потертой кожаной куртки, висевшей на стене, рукав. Так сказать, для эффектного завершения сцены.

Парнишка сидел на стуле у двери и дрожал от страха.

Павел кивнул ему, сказал добродушно:

— А ружьецо я прихвачу, ни к чему оно тебе, я же больше сюда не приду, а с другими вы и без ружья справитесь…

Он вышел на улицу, не спеша дошел до ограды, перелез и пошел к остановке, ни разу не оглянувшись.

Когда он пришел домой, Ольга вцепилась в него с неожиданной силой, затормошила:

— Да скажешь ты хоть что-нибудь?!

Он осторожно обнял ее, проговорил тихо:

— Все кончилось, Оля… Все кончилось…

Помповушка висела у него на плече под курткой. Он снял куртку, повесил на вешалку. Увидев помповушку, Ольга обмерла, прошептала:

— Паша, ты только не ври мне… Еще не кончилось?..

— Кончилось, кончилось… Это трофеи…

Он прошел в комнату, достал из шифоньера свой оружейный сундучок, сложил в него нож, наган и помповушку.

Стоявшая над ним Ольга робко проговорила:

— Может, лучше выбросить?..

— В наше время они могут понадобиться в любой момент, — назидательно проговорил Павел, запирая сундучок на замок. — Пошли ужинать…

Наутро он достал свою тетрадь, впервые за много дней сел за стол. Перечитал написанное и призадумался. Собственно говоря, с каких это пор художественное произведение может считаться чистосердечным признанием, и уж тем более, уликой? Да и не читают милиционеры детективов! Плюнув на все, он принялся писать. Расцвечивал серую, мрачную действительность красочными подробностями, без зазрения совести вставлял вымышленные эпизоды. Детективная повесть плавно перерастала в роман. Павел не отвлекся, когда пришла Ольга с работы. Оторвался только тогда, когда она позвала его ужинать. После ужина он снова вернулся к столу. Он увлекся так, что не обратил внимания, когда пришла Ольга и легла в постель. Он только пригнул колпак настольной лампы пониже. Минут пятнадцать за спиной было тихо, но вдруг послышался по-особому нежный и воркующий Ольгин голос:

— Паша, ты спать-то собираешься?..

Он обернулся. Ольга смотрела на него, опершись на локоть, и одеяло сползло с ее округлого обнаженного плеча. Она была без рубашки. Он мысленно возликовал: — "Ага! Наконец, проняло и его ледышку!.." Отбросив авторучку, он выскочил из одежды и нырнул в постель, как в омут за русалкой…

С утра он опять сел за стол. Роман стремительно несся к развязке. Еще пару таких напряженных рабочих дней, и можно будет садиться за машинку, перепечатывать, естественно, с добавлениями, исправлениями и необходимой редакторской правкой.

Когда ехал на работу, ему мучительно хотелось достать тетрадь из сумки, и писать прямо в автобусе. Но он сдержался. Он даже два часа потренировался в спортзале, только после этого сел за стол в машинном отделении. Через час кто-то забарабанил в дверь служебного входа. Павел машинально поглядел на часы. Было половина девятого. Досадливо матюгнувшись, он раздраженно бросил авторучку и пошел открывать.

Сюрпри-из!.. В дверном проеме стояла Люська и гипнотизировала его своим фирменным взглядом. В ее взгляде сконцентрировались и смертная тоска, и лютая обреченность, и бешеное желание секса… Павел мгновенно забыл, что в последний раз он уходил от нее окончательно навсегда. Он медленно посторонился, она скользнула мимо него в помещение. Он задвинул засов, прошел следом. Он ожидал, что она применит свой коронный прием; стянет с него штаны без всяких антимоний и примется за свое любимое занятие. Но, нет, видимо она чувствовала за собой некоторую вину. Она прошла к столу, села на стул, закурила. Павел сел за стол напротив нее и принялся равнодушно ждать.

Она явно не знала, с чего начать, а потому кивнула на тетрадь, спросила:

— Что пишешь?

— Детектив, — так же коротко ответил он и замолчал.

Молчание затянулось надолго. Наконец она не выдержала:

— Паша, я не знала, что он кинется на тебя драться!

— А в Союз, зачем с ним притащилась?..

— Ну-у… я подумала…

— Что он меня основательно отмудохает?.. — договорил весело Павел.

— Паша, я люблю тебя! — вдруг вскричала она с неподдельным отчаянием в голосе.

Он грустно сказал:

— Лучше бы ты меня возненавидела, это было бы не так опасно для моей жизни…

Она вдруг вскочила, обежала стол, кинулась перед ним на колени, и через секунду его самая чувствительная часть тела уже была в ее жадных губах.

Он сидел, смотрел на ее затылок, и отрешенно думал: — "Не убивать же ее, в самом деле…" Но тут сообразил, что через пару минут может совершиться акт каннибализма. Встал, поднял ее с пола, уложил животом на стол, стянул, как с безвольной куклы, ее толстые шерстяные гамаши, и в хорошем темпе привел в такой экстаз, что испугался, как бы баба Вера не прибежала на крики. Баба Вера не прибежала. Умиротворенная Люська сидела на стуле и благостно покуривала уже третью сигаретку, когда, наконец, Павел спросил:

— Люся, за мной гонялись бандиты, мне негде было ночевать… Объясни, ради Бога, чем ты руководствовалась, когда выгнала меня?

Она смотрела куда-то в пространство, в черных глазах проплывали еще более темные тени. Потом она помотала головой, проговорила, глядя каким-то страшным, ведьминым, взглядом сквозь Павла:

— Я не знаю… Я вдруг разом разлюбила тебя, и мне стало все равно, что с тобой будет, и где ты будешь ночевать…

Он медленно выговорил:

— Какая же ты мелкая и подлая сучка… Меня могли убить, а тебе все равно, что со мной будет…

Она невозмутимо докурила сигарету, взялась за куртку, сказала, как ни в чем не бывало:

— Мне идти надо, а то автобусы перестанут ходить… Когда придешь?..

Павел пожал плечами:

— Как время будет… Я хочу роман побыстрее дописать…

Он только взялся за авторучку после ухода Люськи, как в дверь снова забарабанили.

— Да что ты будешь делать! Вечер светских визитов, что ли?..

На всякий случай, прихватив заранее припасенный арматурный прут, пошел открывать. Он и наган не забыл прихватить на дежурство. Кто их знает, братков этих? Такие разобиженные Павлом, могут и прийти, подумав, что усыпили его бдительность. За дверью стоял Димыч, непривычно строгий и серьезный: истинный мент на работе.

— Здравствуй Димыч! — проникновенно сказал Павел. — А почему без Галки и Оксанки?

— Времени пока нет… — он шагнул в дверь, Павел посторонился, задвинул засов.

Димыч прошел к столу, сел на стул, закурил, разглядывая Павла с каким-то болезненным интересом.

Наконец, проговорил:

— Ну, Пашка, ты отколол номерок!.. Честно говоря, не ожидал от тебя… Ну, знал, что ты силен, крут… Но чтобы вот так, хладнокровно, все просчитав, все взвесив, в окно зубилом… — Димыч с неприкрытым восхищением оглядел его.

Павел сказал жалобно:

— Димыч, и ты туда же?.. Ну, не убивал я его! Я что, супермен? Это ж надо лет десять каждый день тренироваться, чтобы с такой точностью метнуть кузнечное зубило с пятнадцати метров.

— Ну, десяти лет и не требуется, если применить методику, издавна применяемую в определенных структурах. Например, в ГПУ и НКВД…

Павел искренне расхохотался:

— Димыч, да когда НКВД переименовали в КГБ, я еще в пеленки писал!

У Димыча лицо вдруг сделалось страшным, он медленно выговорил:

— Паша, я хоть и мент, но никогда сволочью не был. Я пришел предупредить тебя, а ты… Думаешь, на мне микрофон прилеплен? На, смотри!..

Он расстегнул пиджак, рубашку, расстегнул и спустил брюки до колен, вместе с трусами.

Павел сказал устало:

— Ну, чего ты мне свою красу и гордость демонстрируешь? Галке демонстрируй. А я, видишь ли, лесбиян… — он грустно покачал головой: — Вокруг столько симпатичных мужчин, а мне нравятся почему-то исключительно одни женщины… — Это была хохма, придуманная Юркой-ахинистом, и ей многие из окололитературного бомонда охотно пользовались при случае.

Димыч натянул штаны, сказал уже спокойно:

— Это же азбука: чтобы спасти себя и свою семью тебе ничего не оставалось, кроме как убрать босса. И не мое дело, тебе мораль читать. Попади я сам в такую ситуацию, поступил бы точно так же. Я вот чего зашел; дело ведут парни молодые, азартные, они еще надеются на пенсию выйти генералами, так что, прессовать тебя будут по полной программе, уговаривать тоже будут. Мол, бандюгана завалил, ничего тебе не будет и тэ дэ, и тэ пэ… Стой на своем: слыхом не слыхал, и ни коим духом вблизи не было. Нет у них ничего! И не накопают. Доказать абсолютно невозможно, что ты тут часа два отсутствовал.

Павел пробормотал неохотно:

— Да видел я их уже… Сразу же послали сержантов за мной, с автоматами…

— Вот видишь… Ты хоть узнал, за что тебя Колян грохнуть хотел?

— Дак мы тогда же правильно угадали! Они там, возле расположения, с полковником и чеченами дельце проворачивали… Колян и его брат Алексей. Колян за рулем «Камаза» сидел, который меня обогнал. Я-то ничего абсолютно не видел, солнце было яркое и на ветровом стекле бликовало, а Коляну показалось, что я его узнал. Ну, он и решил быстренько себя с братцем обезопасить…

— Да-а… друганы у тебя… Правда, что двадцать лет в одной качалке занимались?

— Больше двадцати лет…

— От этого взвоешь… Вот что, Пашка, я понимаю, каково тебе… Я сейчас звякну домой, а потом мы посидим, выпьем. Так сказать, устроим мальчишник… — он вскочил и ринулся в фойе.

Павел посочувствовал бабе Вере. Димыч сходу преподнесет ей историю, вроде того, что будто бы террористы соседнюю муниципальную контору взорвать хотят, и ему срочно надо вызвать отряд спецназа.

Через полчаса Димыч вернулся, притащил бутылку водки, несчетное количество бутылок пива и кусок неизменной ветчины. Вытащил две громадных луковицы из кармана. Нарезая ветчину ножом Павла, он говорил:

— Ты, Пашка, по этому делу даже свидетелем пройти не можешь. Ты ж ничего не видел, просто вычислил, как все могло быть. Именно, могло, а не было. Так что, даже если следаки, которые убийство полковника раскручивают, выйдут на тебя, что они тебе предъявят?

— А ты что, им не поможешь?..

Димыч весело, открыто расхохотался:

— Ну, Пашка, ты и наи-ивный… Чего бы я им помогал? Не я ведь дело веду…

Он разлил водку, поднял свой стакан, прищурившись, остро глянул на Павла, сказал:

— Первый тост следует поднять за здоровье твое и твоей семьи. На моей памяти ты первый, кто из подобного переплета живым выбрался…

— Ну-у… Еще не выбрался… — пробормотал Павел. — Я же еще шестерых там изувечил… Тем не менее, за мое здоровье следует выпить… — он опрокинул стакан, и принялся изготовлять себе бутерброд из хлеба, ломтей ветчины и ломтиков лука. — Вдруг еще явятся, разбираться? Одного так вообще, раком поставил и бутылку шампанского в задницу вставил…

Димыч как раз тянулся к ветчине, не дотянулся, опрокинулся на пол вместе со стулом, и лежал, не смеялся, сипел и дрыгал ногами. Павел жевал ветчину с хлебом и невозмутимо наблюдал за ним. Только минут через десять он поднялся, все еще корчась от смеха, поставил стул, вытер мокрые от слез глаза.

— Ты знаешь, Паша, я за свою ментовскую жизнь столько всяких хохм навидался, но такого… — он снова захохотал, но теперь уже свободно, во всю глотку, просмеявшись, сказал: — Выйду на пенсию, организую фирму, тебя к себе возьму личным киллером…

— Ну, спасибо!.. Только мне и осталось, что киллером работать…

— А что, Паша? Организуем шайку, типа как у Робин Гуда, и будем экспроприировать богатых, и отдавать все бедным…

— Типа себя… — добавил Павел. — Робин Гуд, бля… Романтик ты, Димыч, я с первого взгляда просек…

— Станешь тут романтиком… — Димыч помрачнел, принялся разливать по второй. — Я, честно говоря, сразу тебя похоронил, как только ты мне рассказал, что кто-то тебя вылавливает… Ну, давай теперь за упокой души Коляна, чтоб не шлялся по ночам, добрых и честных людей не пугал…

— За упокой души, друга моего Николая… — медленно выговорил Павел и выпил водку.

Готовя себе второй бутерброд, проговорил:

— Знаешь, Димыч, я им не завидую, ни ихним «мерсам», ни особнякам. Нехай подавятся своими баксами, но только в свои игры пусть меня не втягивают!

— Аналогично, Паша! За это следует выпить… — он незамедлительно разлил по третьей.

Опрокинули, закусили. Димыч заметно захмелел. Он явно не притворялся. Павел подумал, что у него что-то не так, но выспрашивать не стал.

— Пашка, а тебе следовало бы пару раз по роже заехать, за то, что меня стукачком посчитал…

— Но ты же мент, али не мент?..

— Но я же не на работе?..

— А кто тебя знает?..

— Нет, определенно ты напрашиваешься…

— А еще поглядим, кто кого…

Они одновременно вскочили, сцепились на свободном от всяких железяк пространстве. Павел попробовал одно, из арсенала былых энкаведешников, другое… Ага, знает… А это? И это знает… Тут ему не в шутку уже пришлось защищаться от контратаки… Черт, будто в одной школе занимались… Зажали друг друга смертельными захватами, постояли, покачиваясь и сопя, одновременно разжали захваты, сели за стол, откупорили по бутылке пива.

Димыч спросил:

— Где обучался?

— Ага, так я и сказал… Чтобы потом того деда за жабры взяли…

— Так ведь мы должны были у одного и того же деда обучаться… Мы ж с тобой почти одного возраста…

— Да я не отсюда, я из Урмана…

— Теперь поня-ятно!.. — Димыч просиял. — Дядя Гоша?.. Неужто жив?

— Не знаю… Я давно в Урмане не был… Ему уже за восемьдесят должно быть… А ты что, у него обучался?

— Да нет, не у него, у другого старичка, из той же конторы… Просто, о дяде Гоше легенды ходят по всей Сибири. Одно время об заклад бились, дадут ему майора, или нет… Так и не дали!..

Димыч разлил остатки водки, получилось чуть меньше, чем по полстакана, спросил:

— Может, еще сбегать?..

— Не стоит… — Павел и сам чувствовал, что ему хорошо. — Пива еще море…

— Пиво, эт, да… Пивом водочку усугубить — самое то… Я вот что, Паша, заночую тут с тобой. Если братки явятся, перемочим всех к херам, и в морг сдадим на полном законном основании…

— У тебя что-то случилось?.. — Павел поднял стакан, Димыч в глазах заметно колебался.

Димыч выпил водку одним глотком, закусил остатком ветчины, проговорил медленно:

— Жена, понимаешь, вопрос ребром поставила, требует, чтобы я пошел в охрану какого-нибудь денежного папика. Надоело ей, видишь ли, рублишки считать до зарплаты, хочет баксы считать…

— Ну, а ты?..

— А что я?! Я, Пашка, волк, а не цепной пес… В конторе хоть и полно гнилья, но она государственная. Понимаешь, го-су-дар-ствен-на-я… И я государственный человек. А если к частнику пойду, моментально в холуя превращусь…

Павел опрокинул свой стакан, закусил остатком своего бутерброда, откупорил бутылку пива. Отхлебнул. Пиво было замечательно холодным и вкусным. Но тут из фойе пронзительно закричала баба Вера. Он аж подскочил от неожиданности. Машинально глянул на часы, было уже одиннадцать. Он вскочил и кинулся к лестнице, ноги заплетались. Заперев дверь, он вернулся в машинное отделение. Димыч задумчиво сосал пиво.

Увидев Павла, спросил:

— Чего там?

Вахтерша ушла…

— Пошли, Пашка, в бассейн, заплывем. Люблю я это дело… — захватив в каждую руку по две бутылки пива, он поднялся, его повело в сторону, он изумленно проговорил: — Эк меня мотает…

Они долго плавали, но не протрезвели нисколько. Потом Павел смутно помнил, как они убирали бутылки из ванного зала, как добавляли еще в машинном отделении…

Проснулся он в спортзале на матах, рядом посапывал Димыч, подложив под щеку руку, с зажатым в ней пистолетом. Павел машинально глянул на часы, было ровно шесть. Организма сработал, как будильник. Завозился Димыч, сладко зевнул, проговорил:

— А славненько кутнули… Паша, я теперь понял, надо разнообразить, иногда без девок расслабляться!

Павел насмешливо оглядел его, сказал:

— А если бы братки пришли?..

— Не пришли бы, я Смертина попросил подежурить у бассейна…

— Ну ладно, ты спи пока, а я пойду спортсменам дверь открою…

— Да ну ее, спать… Всю жизнь проспать, что ли? Я в душ пошел… — он упруго соскочил с кипы матов и направился к дверям.

Павел спустился вниз, сел за стол вахтера. Слегка мутило, а вообще было терпимо. Вскоре и спортсмены пришли. А сверху спустился Димыч, бодрый, распаренный.

Сказал весело:

— Пошли, освежимся…

Не запирая дверь, Павел пошел за ним в машинное отделение. Димыч достал из вентиляционной камеры две бутылки пива.

Павел сказал:

— Предусмотрительный ты, сил нет…

Димыч промолчал, откупорил бутылку, мгновенно запотевшую в тепле машинного отделения, припал к горлышку.

Оторвавшись после хорошего глотка, проговорил мечтательно:

— Паша, а ты подумай насчет фирмы…

— Прошел я через это… Не получилось. Не могу я волчьей хваткой людей за горло брать, не мо-гу… Лучше уж открыть курсы боевого искусства работников ГПУ-НКВД…

— Не позволят… — сказал серьезно Димыч. — Эта система до сих пор применяется у нас в особо серьезных спецназах. Так что, в народных массах она умрет вместе с нами…

— Не умрет. Ты ведь тоже скоро станешь ветераном органов, и наверняка сыщутся несколько щенков, которые захотят стать крутыми боевыми псами…

Допив пиво, Димыч поставил пустую бутылку на стол, вытащил из кармана блокнот, быстро что-то черкнул авторучкой, оторвал листок, протянул Павлу:

— Если что, звони… — и зашагал к двери, собранный, бодрый, будто и не было бурной ночи.

На листке значилось два телефонных номера. Павел аккуратно переписал их себе в записную книжку, задумчиво повертел в пальцах листок из блокнота. Подумал, что и у крутых суперменов бывают дни, когда мучительно хочется приткнуться к кому-нибудь, и вульгарно напиться…

Повестку принесли, когда Павел отпивался чаем после бурной ночи. Расписываясь, он подумал, что неймется салажатам, ну, страсть как хочется расколоть! Если бы действительно хотели сказать спасибо, за разгром целой банды, ну и сказали бы, и больше не дергали. Так нет же, когда обратился за защитой, послали, а когда сам разобрался, прицепились. Бандиты в беспроигрышном положении; захотят убить, так убьют, а ты и защищаться не можешь. Потому как станешь защищаться, в тюрьму попадешь. Вот так, живи и бойся…

Когда Павел вошел в знакомый кабинет, оба сыщика сияли от радости. Как себя ни настраивал Павел, а на душе тревожно стало. Но тут же вспомнился Димыч; он же предупреждал, что его попытаются расколоть многими способами, но нет ничего у них, и быть не может.

Усевшись на стул, он невозмутимо оглядел сыщиков, спросил добродушно:

— Никак нашлось аж два свидетеля; один два часа искал меня по бассейну, и не нашел, а другой стоял от меня в трех шагах, когда я зубило в окно метал…

— Он еще и шутит!.. — радостно вскричал капитан. — Да на твоем месте, любой нормальный человек уже бы клянчил бумагу для чистосердечного признания! А ты тот еще, жучок… — капитан энергично потер ладони.

Павел медленно выговори:

— Товарищ капитан, будьте любезны, впредь называйте меня на вы и по имени отчеству. Если еще раз назовете на ты, я напишу вашему начальству жалобу на недостойное обращение. Я, все же, в два раза старше вас, и, насколько помню, на брудершафт с вами не пил…

— Видал, каков?.. — капитан радостно посмотрел на старлея. — Такие нам еще не попадались. Явно профессиональный киллер… А залетел-то случайно… Итак, Павел Яковлевич, — заговорил он елейным голосом, — каким способом вы запугали гражданку Коростелеву, что она прибежала рано утром и забрала свое заявление? При этом ее буквально трясло…

Павел равнодушно пожал плечами:

— Она ж ненормальная; написала заявление, забрала, завтра опять прибежит напишет… А какой смысл мне ее запугивать? Когда у меня есть два десятка свидетелей, которые все как один подтвердят, что меня Кобылин избивал, а не наоборот. Да только поставить меня рядом с ним, и сразу же станет ясно, кто кого избивал… Если вы меня вызвали только из-за этого, я могу идти? — и он приподнялся со стула.

— Да нет, мы вас вызвали по другому поводу…

— Еще какой-нибудь труп нашли, бандита какого-нибудь, и на меня хотите повесить?..

— А вот за оскорбление, ответите!

— Помилуйте! Какое оскорбление?! Я просто спрашиваю…

— Спрашиваем здесь мы!

— Ну, так спрашивайте…

Капитан напустил на себя официальный вид и медленно заговорил:

— Вахтерша утверждает, что не видела вас в промежуток времени между семью часами и приблизительно половиной девятого. Где вы в это время находились?

— Вы, наверное, мою профессию не знаете? Я ведь слесарь, а не вахтер. Мне в фойе абсолютно делать нечего. Мое рабочее место в машинном отделении, и я там работал.

— И что же вы делали, можно узнать?

— Да то, что и обычно; набивал сальники, потом пошел воду хлорировать…

— И долго вы воду хлорируете?

— По разному. Это зависит от количества остаточного хлора в воде… Иногда час, иногда полчаса…

— А вот еще один свидетель утверждает, что видел вас торопливо идущим по аллее к автобусной остановке.

Павел понял, что его примитивно берут на пушку. Во-первых, он шел по аллее, по которой никто не ходит, разве что влюбленные парочки. Но в тот вечер ему никто не встретился, это точно.

— Вы, Павел Яковлевич, нагло и неумело врете, будто даже не выходили на улицу в тот вечер…

— Почему же это я так нагло вру? — Павел иронически хохотнул. — Если речь идет о том, выходил ли я на улицу, или не выходил, то я вам откровенно могу сказать, что выходил, — сыщики быстр преглянулись, а Павел, как ни в чем не бывало, продолжил: — Вход в хлораторную-то — со двора. Так что, когда я хлорировал воду, то прогуливался по хоздвору, даже в скверик выходил, не дышать же парами хлора, сидя в хлораторной. Заглянешь туда на секунду, проверишь, как хлор идет, и гуляй дальше…

— И никого в сквере не встречали?

— Ну почему же? Народ в бассейн шел, из бассейна…

— И все незнакомые?

— Естественно. Я ж не инструктор, я сле-сарь… Мне и не положено никого знать. Ну, а теперь, я могу идти? Мне работать надо. Я не хочу остаток жизни в слесарях проходить…

— Куда это вы все торопитесь? — прищурился капитан. — Лепите из себя этакого интеллигентика, а сами, было дело, троих матерых зэков завалили…

— Знаете, там дело было в тайге, у меня в руках было оружие. Я с детства по тайге хожу и стреляю так, как и положено охотнику, навскидку в лет могу рябчика подстрелить. Спросите у кого угодно, какой это класс. Так что, положить хоть сотню зэков в тайге, любой охотник может…

Они долго сидели, с непонятными выражениями на лицах молча глядели на него, наконец, капитан встал со стула, подошел к Павлу, присел на край стола, заговорил доверительно:

— Мы-то ничего, начальство давит… Нам даже лучше, что в нашем районе завалили матерого бандюгу, но начальство… Павел Яковлевич! Ну, далось вам все это?! Давайте, быстренько составим протокол, и идите себе домой…

— Знаете, товарищ капитан, у меня один урка как-то куртку спер, я сюда приходил, заявление писал. В куртке и документы были… Если этого урку завтра с проломленной головой найдут, вы опять меня сюда потащите под дулами автоматов? И потом, это от вас я узнал, что Николай бандитом стал. Когда мы с ним фирму учреждали, мы даже и не помышляли бандитизмом промышлять; он собирался только двери и решетки изготавливать, а я пытался книги издавать… Ладно, товарищ капитан, мне идти работать надо…

— Вам же завтра на дежурство идти?..

— А работа в бассейне у меня вовсе не работа, а хобби. Настоящая моя работа — писательская. У меня высшее образование, но из-за двойной мозговой травмы я преподавать не могу, но и остаток жизни в слесарях проходить тоже не хочется. Не сочтите это уж шибко крутыми мечтаниями, но хочется мне на старости лет пожить писателем… — он не торопясь поднялся, светски кивнул им обоим, проговорил: — До свидания. Если найдете какую-нибудь улику, тогда вызывайте. А по пустякам не надо. Хорошо?..