"Игра в голос по-курайски" - читать интересную книгу автора (Лексутов Сергей)

Глава 10

Яркое солнце начала сентября приятно согревало плечи под футболкой, играло зайчиками в лужицах, оставшихся после несильного вчерашнего дождя, легкий теплый ветерок приятно освежал лицо.

Безработный литератор Павел Лоскутов накручивал педали своего видавшего виды дорожного «Урала» привычно сноровисто вписываясь в глубокие колеи, оставленные танками и приглаженные толстыми колесами бэтээров. Поскольку он уже недели две был безработным, то мог себе позволить ездить за грибами каждый день. Это был уже седьмой раз, с начала грибного сезона. Павел обшарил по очереди уже почти все окрестные леса, оставался один дальний массив, и завтра уже придется повторять круг по новой. Он давно уже привык к тому, что судьба неистощима на подлости, а потому без смеха не мог вспоминать разговор с директором, состоявшийся где-то среди зимы, и ЧП в бассейне, случившееся в начале августа, из-за которого директор и выгнал его без выходного пособия.

Примерно в феврале Павел узнал, что у всего персонала бассейна зарплата возросла вдвое, кроме него. Он тут же пошел к директору.

Войдя в кабинет, с порога спросил:

— Как это понимать, Серега?! У всех зарплата увеличилась, а у меня нет?..

— Для кого Серега, а для тебя — Сергей Иванович!

— Ну, тогда уж, уважаемый Сергей Иванович, и вы будьте любезны, впредь называть меня Павел Яковлевич и строго на вы. Иначе морду набью, усек? А зарплату повысь, не будь свиньей. Я ж тебя перестал пускать по ночам потому, что заблевали все, и даже на бортик нагадили…

— Подтер ведь все, не надсадился…

— Задарма, повторять не хотелось… А теперь-то не задарма; пожалуйста, приходи… Только зарплату повысь сначала.

— Другие получают зарплату за расширение сферы деятельности…

— А я что, не предлагал разве тебе, что могу быть инструктором по бодибилдингу и шеппингу? У меня, между прочим, высшее образование и стаж занятий культуризмом аж четверть века, даже больше…

— Вот что, Паша, мне на твоем месте желательно своего человечка иметь, так что, поищи работу, а? Добром прошу… Выгнать тебя, я повод всегда найду…

— Ну и свинья же ты, Серега…

— А за свинью ответишь…

— Давай, хоть сейчас… На хоздворе… — Павла аж трясло от злости.

— Не смеши! Тема для анекдота — директор со слесарем подрался…

— Но ты ж спортсмен, крутой парень…

— Ищи работу Паша, а то я найду повод, за что тебя выгнать…

— Флаг тебе в руки. А зарплату повысь, иначе суд все равно заставит… — и Павел вышел из директорского кабинета.

Зарплату ему повысили, но начался сущий прессинг. Ровно в пять часов директор заглядывал в машинное отделение, чтобы удостовериться, вовремя ли пришел на работу Павел? Время от времени, приезжал по ночам, проверить, нет ли в бассейне посторнних. Бог миловал, в ту ночь, когда приходил Димыч с Галей и Оксаной, директор не заявился с проверкой.

Как обычно, в июне бассейн закрылся, механик написал в вахтенном журнале распоряжение ночным слесарям; на дежурство не выходить, а приходить днем помогать в ремонте. Совместителям по субботам и воскресениям, не совместителям — в будние дни. Павла такой режим вовсе не устраивал, хоть и приходилось работать каждый день максимум часов до двух. Но ничего не поделаешь, приходилось мириться с неизбежным злом. В июле Павел сходил в отпуск. А поскольку впервые за несколько лет у него появились деньги, то он съездил в Урман с Ольгой, показать бабушке новенькую внучку, родившуюся аккурат двадцатого июня. Выйдя на работу в августе, Павел приходил на работу по субботам и воскресеньям, так как сварщик был совместителем, и мог работать только по выходным. Они закончили все сварочные работы, и механик сказал Павлу, что он может выходить на дежурство, посидеть часов до одиннадцати, а ночевать дома. Тем более что на всех окнах и витражах нижнего этажа появились ажурные решетки, и на парадной двери тоже, а вместо хлипкой двери служебного входа, теперь солидно чернела черной краской броневая дверь. Найти от нее ключ в бардаке хоздвора, было абсолютно немыслимым делом.

В тот вечер Павел хорошенько потренировался, принял душ, обошел все здание, подивился, почему это на галерее третьего этажа, возле дверей склада свалена куча туристического барахла? Обычно, оно хранилось в нижнем складе. Но завхозу виднее, где что хранить. Обесточив бассейн, оставив только дежурное освещение, для отпугивания бомжей, Павел сел на велосипед и поехал домой.

Он как раз пил чай после завтрака, когда увидел в окно кухни двух милиционеров, целеустремленно топающих по дорожке.

— Черт, неужели опять ко мне? — проговорил тревожно.

Из прихожей послышался трезвон звонка. Выждав положенное время, чтобы не подумали, будто он бегом бежал дверь открывать, он вышел в прихожую, открыл дверь. Стоя в проеме, молча и равнодушно смотрел на милиционеров.

Один из них сказал:

— Можно узнать, где сейчас находится Павел Лоскутов?

— Он перед вами… — проговорил он, тоном героя романа девятнадцатого века.

Милиционеры переглянулись, как показалось Павлу, на их лицах явственно проступило облегчение.

— А что случилось? — спросил он. — В прошлом году ко мне приезжали, когда одного бандита грохнули… Опять, кого убили?..

— Да нет, бассейн сгорел… Нам директор сказал, что в здании сторож должен быть. А если сторожа нет, значит, он тоже сгорел, если пожарных не вызвал…

— А кто пожарных вызвал? — спросил Павел.

— Директор и вызвал. Он мимо проезжал, увидел дым… Ну что ж, если вы живы, то мы поедем, — они повернулись и потопали прочь.

Павел торопливо оделся и помчался в бассейн. Здание бассейна было совершенно целым, только на третьем этаже было разбито окно бухгалтерии. Вернее, оно не было разбито, а порядочно обгорело, но рамы были целы, а стекла, видимо, вылетели от жара. Павел вошел через главный вход.

Увидев его, вахтерша вскричала:

— Паша, ты живой?!. А все говорят, что ты сгорел…

Он молча прошел к лестнице, поднялся на галерею. Выгорело только две двери: дверь склада, и дверь бухгалтерии, да закоптило потолок в спортзале. Все технички бассейна уже наводили порядок, а тренеры собирали леса, видимо для срочной побелки потолка. Ведь спортзал приносил немалые деньги бассейну.

Павел спустился вниз. Посреди фойе стоял директор. Увидев Павла, он мотнул головой в сторону своего кабинета:

— Зайди…

Павел вошел, сел на стул возле стола. Директор взял со стола трудовую книжку, швырнул ее молча Павлу. Павел открыл ее и увидел печально знаменитую тридцать третью статью в приложении к своей фамилии. Что поделаешь, трудовой кодекс еще никто не отменял…

Павел медленно выговорил:

— А ведь это ты, козел, и поджег…

— Я тебя еще и за хулиганство на пятнадцать суток сдам! — взвизгнул директор.

— Загореться было просто не от чего, я даже все рубильники вырубил, оставил только дежурное освещение… А уволить меня ты не имеешь права, и я это в любом суде докажу…

— Пашка, ну чего ты упорствуешь? — уже добродушно проговорил директор. — Все равно тебе здесь не работать…

— Это очень подозрительно… — растягивая слова, выговорил Павел. — И для чего же тебе так понадобилось мое место, что ты даже родной бассейн поджег? У меня есть знакомый майор милиции, не шепнуть ли ему, а?

— Шепни, шепни… Ладно, вали, Паша, домой…

Павел от злости чуть не врезал по этой самодовольной роже ногой с разворота, но сдержался, захотелось вдруг припечатать его с помощью закона. Он вышел из кабинета, и спустился в машинное отделение. Как обычно по утрам, механик читал газеты. Увидев Павла, сочувственно покивал, повздыхал, но ничего не сказал. Павел взял вахтенный журнал, полистал его, но на месте того листка, где было распоряжение механика в бассейне не ночевать, а выходить на работу в день, лишь чуть виднелись следы вырванного листка.

Павел с восхищением выговорил:

— Вот козел, а?..

Механик испуганно проговорил:

— Паша, я не вырывал…

— Да я про тебя и не говорю… Серега вырвал.

— Погоди, погоди… Ну, не может же быть!..

— Может, еще как может!.. Зачем-то нужен ему свой человек в ночных слесарях… Да и зуб он на меня имел, за то, что по ночам с девками не пускал. Запалил бассейн, подождал, пока разгорится, и спокойно вызвал пожарников. Вот такие дела… Ну, Серафимыч, бывай. Больше не свидимся. Нет у меня денег, абонемент купить…

— Погоди, Паша! Мне недавно звонили, недалеко от твоего дома новую школу построили, с бассейном, там слесаря требуются…

— Ну, знаю, строили там какую-то школу… Но я по той улице давно не ходил, так что не знаю, с бассейном она, или без…

— Ты сходи. А я директору звякну, что ты хороший спец, и выгнали тебя из-за недоразумения по статье…

— Ладно, спасибо, Серафимыч… — Павел крепко стиснул его ладонь и пошел к выходу.

В тот же день, Павел сходил в школу, но директриса сказала, что бассейн будет сдан отдельно от школы, скорее всего осенью, а то и в начале зимы. Он побегал по городу в поисках работы, но места, соответствующего набору его профессий и здоровью, найти так и не удалось. А потому он решил поездить за грибами, а потом опять сходить к директрисе, и попытаться упросить ее взять на работу заранее, пообещав, что примет деятельное участие в монтаже оборудования.

Павел остановился, огляделся. Да, вот здесь и стояли в прошлом году машины. Интересно, а куда волкодавы полковника убитых чеченов девали? Павел обшарил уже все окрестные околки, но так и не нашел ничего похожего, на недавно выкопанную и закопанную яму. Впрочем, эти мастера маскировки могли и не в околках запрятать трупы, а на широких полянах. Подрезали дерн осторожненько, выкопали яму, потом закопали, предварительно залив туда бочку извести, заложили дерном… Если менты эти околки прочесывали, и ничего не нашли, то здорово заховали покойничков…

Вскочив на велосипед, Павел подумал, где может скрываться Алексей? Может, уже объявился? Как бы осторожненько выведать у его жены?.. Н-да, ее еще найти надо… Павел не помнил адреса тещи Алексея, да и вряд ли когда-либо слышал. Он уже рассорился с бывшими друзьями, когда Алексею пришлось продавать свою квартиру. Он даже не помнил, от кого слышал, что Алексей живет у тещи. Павел всю зиму не терял бдительности, но братки его ни разу не побеспокоили. Однако это не означало, что когда появится Алексей, он не возжаждет посчитаться с Павлом за брата. Так что, бдительности терять не следует. Как бы не пришлось истребить всю преступную семейку…

Павел вдруг ни с того, ни с сего вспомнил, что означает фамилия Лоскутов. Он как-то заглянул в словарь Даля, и выяснил, что его фамилия происходит от старинного названия профессии палача. Лоскут — палач-кнутобоец. От слова лоскать бичом. Н-да, есть тут какой-то мистический смысл… Он передернул плечами, от внезапно продравшего спину холодка.

Он свернул на старую, заросшую колею и поехал к дальним перелескам, в которых еще ни разу не бывал. Хохотнул весело: надо же, какой веселый год выдался! Сначала чуть не убили, потом из литобъединения выгнали, и вдобавок ко всему — с работы по тридцать третьей статье!.. Выгонял его из литобъединения лично ответственный секретарь Союза писателей. Явился на следующее же после драки собрание, встал в картинную позу перед собравшейся «надежей» российской словесности, и принялся вещать:

— В три часа ночи, врываются ко мне два милицейских лейтенанта, и сообщают потрясающую новость, будто в помещении Союза писателей какой-то хулиган избивает самого руководителя писательской организации, то есть меня! Каково, а? Я считаю, что в нашем творческом коллективе не место всяким хулиганам и дебоширам! Я о вас говорю, Павел Лоскутов. Будьте любезны, встаньте и покиньте собрание, и больше сюда не ходите. Есть мнение, что для литературы это будет не слишком большой потерей…

Был он импозантен, невыносимо величественен, со своим почти двухметровым ростом и пышной рыжей бородой.

Павел все же попытался оправдаться, встал и заговорил, спокойным и рассудительным голосом:

— Я не хулиган и дебошир. Все, здесь присутствующие, могут подтвердить, что Кобылин прибежал сюда, накинулся на меня первым и принялся избивать…

— Это совершенно не важно, из-за чего вы с Кобылиным подрались. Ему тоже здесь не место, и тоже это будет небольшой потерей для нашей литературы. Все, дискуссия окончена. Вас никто из литературы не выгоняет. Пожалуйста, сидите дома и пишите… Но только больше не появляйтесь здесь.

Он подождал, пока Павел отыщет на вешалке свою куртку, оденется и уйдет. Так что Павел теперь был не только бывшим слесарем, но и бывшим литератором. Хоть он и дописал свой первый детективный роман. Обсуждали его в узком кругу ветеранов еще того, разогнанного литобъединения. После того, как Павла выгнали из литобъединения, и остальным ветеранам стало скучно в обществе мальчиков и девочек, поэтому и стали все чаще и чаще встречаться на квартире у Славы. Григорий почему-то назвал это объединение — Содружество сибирских писателей Белый караван. Так и прилипло ведь…

Мало-помалу забылись прежние ссоры, происшедшие в короткий период погони за большими деньгами. Все снова помаленьку притерлись друг к другу. Все ж таки городок небольшой, творческих людей немного, а общаться с себе подобными хочется. Собирались, как и прежде раз в две недели, поэты читали свежие стихи, прозаики новые рассказы, миниатюры. Частенько пили водку.

Как-то Григорий, косясь на Павла, сказал:

— Господа, а не кажется ли вам, что в нашей теплой компании чего-то не хватает?

— И чего же тут не хватает? — язвительно спросил Сашка.

— Люсеньки Коростелевой!

Игнат Баринов демонстративно перекрестился и заявил:

— Предлагаю больше не поминать ее к ночи. В конце концов, это Пашкина проблема. Если он ее решить не может, пусть тащит, сей крест… По-моему, грех над ним смеяться. Ему и так досталось больше всех.

Павел промолчал. Про себя подумал, пусть боятся, что в одно прекрасное время она явится и сюда… Но сам-то он знал, что уже не явится. Как-то осенью, недели через три после драки с Кобылиным, он с бутылкой водки поднялся на седьмой этаж, позвонил в знакомую дверь. Люська открыла, и была она какая-то особенно тихая, заторможенная, вялая… Короче говоря, будто пару банок своего любимого амитриптилина сглотала. Готовясь к самому худшему, Павел прошагал в комнату походкой тигра, случайно попавшего на чужую территорию. Но там ничего особенного не оказалось, кроме Геры Светлякова, полулежащего на диване.

Поставив бутылку на стол, Павел кивнул Люське:

— Тащи закусон…

Она топталась на месте, вся потерянная и неприкаянная. Павел вдруг понял, что он ей давно не нужен, ведь на него перестали действовать все ее психопатические трюки, призванные вызывать безысходные отчаяние и тоску.

Она тихо сказала:

— А я замуж вышла…

Павел весело вскричал:

— Это ж надо! Я отсутствовал всего три дня, а ты успела замуж выйти!.. А за кого, если не секрет?

— За Геру…

— Великолепно! Тащи закуску, будем свадьбу играть.

Она изумленно таращилась на него, ничего не понимая. Видимо ожидала, что сейчас произойдет веселая драчка, встряхнет ей слегка закостеневшие нервы, взбодрит успокоившуюся кровь. Ан, не тут-то было…

Повернувшись как сомнамбула, она пошла на кухню. Пока Павел уже довольно умело откупоривал бутылку, она вернулась с куском колбасы, хлебом и стаканами.

Павел разлил водку, поднял стакан, заорал весело:

— За молодых!

Выпил водку, подождал, пока Гера проглотит свою долю, морщась и передергиваясь, сказал вкрадчиво:

— Гера, ты надолго-то не отлучайся. Ну, максимум, до магазина разве что… А то вот так придешь, а на твоем месте мужик сидит, а Люсенька этак тихонько скажет: Гера, я тебя разлюбила и ушла вот к нему…

Гера аж взвился, забыв закусить:

— Что, по морде хочешь?!.

— А давай… А начинай… Может, лучше в подъезд пойдем?.. Ты что же, сосунок, считаешь, что Кобылин сам три раза с крыльца грохнулся? Тут четырнадцать пролетов, и ты все их можешь пересчитать, а свидетели будут в один голос утверждать, что это ты меня самым жестоким образом избивал. Я это умею… Ну, пошли?..

Гера сел на свое место, принялся мрачно закусывать. Было разгоревшиеся глазенки Люськи, снова погасли. Павел разлил по второй.

Поднял стакан, проговорил нежнейшим голосом:

— Сове-ет вам да лю-юбо-овь… — и опрокинул стакан в рот.

Ему действительно было легко и хорошо, как никогда раньше. Впрочем, далеко в подсознании свербила мыслишка, что как только Люське надоест роль добродетельной жены, она тут же явится.

По слухам, с тех пор Люська редко стала появляться на собраниях литобъединения, а Гера вообще перестал ходить.

Новое содружество литераторов с восторгом приняло предложение Павла обсудить его детективный роман. Павел раздал три экземпляра. Читали долго, вдумчиво, а на обсуждении только раздражали Павла совершенно глупейшими соображениями.

Первым высказался Григорий. Еле сдерживая злость, он заговорил:

— Чем?! Чем главный герой лучше бандитов?! Из-за паршивых денег хладнокровно убил человека… — Григорий весь кипел, с ним такое частенько случалось, когда он натыкался на нечто, что ему активно не нравилось.

Павел проговорил спокойно:

— Ты, наверное, невнимательно прочел роман? Там ясно сказано, что главный герой защищал свою жизнь, и жизнь своих близких, а вовсе не из-за паршивых денег кого-то убил. Это его, как раз, пытались убить из-за паршивых денег, которых он, кстати, даже не брал и не видел.

Видно было, что Григорий остался при своем мнении, но больше не проронил ни слова.

Потом высказался Сашка Бородин:

— Автор упорно навязывает читателю мысль, что главный герой положительный персонаж. Да где ж он положительный?! Он ничем не отличим от бандитов, в чем-то даже хуже их. Делает подлости своим товарищам, способен ударить из-за угла…

Павел не выдержал, перебил его:

— Да не навязываю я никому никаких навязчивых мыслей! Главный герой у меня вовсе не положительный, а такой, какой есть. Я что, должен был его сделать жутко благородным, как Дубровский или Робин Гуд? Он дерется за свою жизнь с целой бандой, а вы требуете от него какого-то идиотского благородства…

Тут заговорил бывший руководитель литобъединения, изредка захаживавший по старой памяти на собрание нового содружества, Михаил Михайлович, но все звали его просто Михалыч.

Говорил он всегда веско и основательно:

— Мне кажется, тут правы все, и все не правы… Просто, мы тут не имеем детектива. Тут все, что угодно, только не детектив. Хотя, имеет место и убийство, и не менее загадочная попытка убийства. Масса побочных персонажей, не имеющих никакого отношения ни к убийству, ни к попытке убийства, которые как призраки появляются и исчезают. Очень долго описывается колоритная любовница главного героя, хотя о ней можно сказать несколькими словами. Нет главного — катарсиса. Все как-то смазано, спущено на тормозах. И своего бывшего друга главный герой убивает как-то обыденно, рутинно, и убийца безвестного чеченца исчез, да и деньги исчезли. Где тут детектив-то? Если нет самого главного — развязки.

Павел вскричал:

— Так ведь и не было никаких денег! Две банды примитивно хотели кинуть друг друга. Получилось, как в детской сказочке: волки от испуга скушали друг друга…

— Это не прописано, как факт. Это всего лишь домыслы главного героя, который предпочитает не вступать в открытую схватку, а прячется, и предпочитает бить из-за угла.

Илья Дергачев, тихонько перебирая струны гитары, проговорил задумчиво:

— А на мой непросвещенный взгляд, получился великолепный роман, если судить мерками наших палестин. Ну, а если в глобальном масштабе… Так себе романчик, среднемировой уровень… Где-то так между Агатой Кристи и Конан Дойлем…

Михалыч посмотрел на него испепеляющим взглядом, проворчал:

— Тут серьезное обсуждение, а ты со своим юмором…

— Я без юмора… Пашку поздравить надо, и бежать за водкой, а вы тут разводите антимонии…

Павел облюбовал перелесок, и долго шел к нему через обширную поляну. В перелеске росли в основном старые березы, между которыми колыхалась высокая густая трава. Посреди стояла старая береза, уже погибшая, остался только ствол, толстенные сучья валялись вокруг. Павел по опыту знал, что в подобном перелеске грибы можно встретить лишь в особо благоприятный год, а потому решил пройти его насквозь, не отвлекаясь на прочесывание. Если, конечно, не встретит на пути через лесок хотя бы один гриб, тогда уж, конечно, придется прочесать…

Он шел, таща велосипед сквозь траву, перетаскивая через валежины, внимательно глядя по сторонам, не сверкнет ли красной шляпкой подосиновик… И вдруг… Что за чертовщина?.. Взгляд опытного таежника выхватил угловатые очертания прямоугольного предмета, придавленного толстенной валежиной. Предмет был присыпан прошлогодними листьями, травой, мелкими валежинами, но Павел сумел разглядеть и что-то блестящее. Он подошел, остановился рядом, осторожно отодвинул ногой мелкие валежины, пожухлую траву… Под валежиной лежал чемодан, с блестящими кодовыми замками, сам весь алюминиевый. Такие Павел только в кино видел.

Он медленно проговорил:

— Так, не будем пороть горячку… Мы имеем чемодан, в прекрасном состоянии, лежащий в глухом лесу. При этом почему-то придавленный тяжелой корягой. Хотя, его гораздо надежнее можно было замаскировать мелким хворостом и палой листвой… Не зря же вы, Павел Яковлевич, пишете детективы, напрягите извилины, прежде чем хватать находку… Напрягли, Павел Яковлевич? Напряг, ессесно… Там, под чемоданом, лежит граната с выдернутой чекой. Больше просто незачем придавливать чемодан корягой. А если не лежит? А плевать! Нас тут никто не видит, а потому и смеяться некому…

Павел отвел велосипед подальше, прислонил к толстой березе, собрал все, какие у него были веревки и шпагаты. Набралось немало. Если расплести три метра веревки, получится девять, да еще два конца шпагата метра по два… Хватит. Он осторожно освободил чемодан от мелких валежин, хвороста, обмел листья с крышки. Новенький чемодан, но явно лежит тут давно, по крайней мере, с прошлого года. Алюминий потускнел, да и на хромированных замках проступила ржавчина. Павел подошел к тонкому концу валежины, огляделся. Ага, в трех шагах стоит толстая береза, с толстым искривленным комлем. После хлопка у Павла будет четыре секунды, чтобы залечь за комель.

Он тихо проговорил:

— Если там лежит то, что я думаю, это разлет осколков триста метров… Вот только в уставе не упоминается, радиус или диаметр, триста метров? А тогда, как же ее кидать в бою?..

Он передумал поднимать валежину. Сначала расплел веревку, связал концы, привязал к ручке чемодана, оттянул веревку к другой березе, подальше от чемодана, только после этого вернулся к валежине, проговорил:

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского… — взявшись за конец, упруго отшвырнул в сторону довольно тяжелое бревно.

И тут же, в молниеносном прыжке укрылся за облюбованным комлем. Прислушался. Тишина. Машинально считал про себя: пять, шесть, семь… Да ну, не сработала, если есть… На всякий случай он ползком добрался до конца веревки, укрылся за комлем и осторожно потянул. Тяжеловат чемоданчик, как бы веревочка не оборвалась… Он усилил натяг, и, наконец, чемодан стронулся. Он так и дотянул его до себя, не вставая. Сел, привалившись спиной к березе. Попробовал покрутить барабанчики кодовых замков. Приржавели. Жалко, конечно, чемоданчик, но ничего не поделаешь, пока не откроешь, не узнаешь, что там…

Павел встряхнул чемодан, послушал: что-то мягко шелестит… Он вытянул нож из ножен, осторожно воткнул в крышку, противно заскрипело, нож взрезал тонкий алюминий, как картон. Вытащив лезвие, Павел заглянул в щель, что-то зелененькое, узорчатое. Уже не церемонясь, он взрезал крышку тремя надрезами, отвернул пластину. На него злобно и осуждающе уставилось множество одинаковых физиономий самого любимого в России американского президента. Чувств никаких не было, внутри, будто все заледенело, только со скрипом вертелась навязчивая фраза: — "Каноны детектива должны соблюдаться неукоснительно!"

Тут его окатило страхом, как горячей волной: не далее как два месяца назад он послал свой детективный роман в издательство. Пока деньги странствовали неизвестно где, Павел ко всей этой истории продажи черного кота в черном мешке, как бы не имел никакого отношения. Просто, все вычислил и красиво описал. Но теперь, когда деньги оказались в его руках, он оказался в еще большей опасности, чем тогда, когда на него охотился Николай. Если он сдаст деньги в милицию, а чечены все еще шастают по городу в поисках своих денег, наверняка в милиции найдется гнида, которая за пару сотен зелененьких президентов, продаст им пикантную новость, что некий Павел Лоскутов припер в милицию целый чемодан долларов. Во, дурак-то!.. Насколько Павел знал чеченцев, они в тот же день явятся к нему, и зададут вопрос: — "Пашя-я, зачем ты отдал ментам наши дэнги?.. Нэхарашо-о, Пашя-я… Ай, нэ харашо-о… Получи ханжал в пузо…" Впрочем, это он вроде по-грузински загнул?.. Почти все чеченцы говорят по-русски даже без акцента, в отличие от остальных кавказцев, у которых акцент остается на всю жизнь, даже если они с детства в Москве живут.

А кто сказал, что мы эти денежки в милицию потащим? Павел прислушался к себе; вроде даже и следа такой глупой мыслишки не замечалось. Просто, он, видимо, вспомнил детектив, еще советских времен. Там один мужик нашел кучу денег, но в милицию не отнес, а потом полжизни страдал из-за этого, пока какой-то урка его из-за этих же денег не убил. А мы страдать не будем, мы положим денежки в надежное место, подождем годик, другой, а там обменяем их на наши деревянные, но очень на большое их количество, и аккуратненько, небольшими порциями, положим в банк, чтобы ни у какого урки даже мысли не возникло, что их можно так вот просто взять и утащить. А уже написанный детектив мы исправлять не будем, нехай денежки болтаются неизвестно где вместе с пропавшим без вести Алексеем. Хоть он и лежит где-то тут, вместе с убитыми доверчивыми чеченцами…

Итак, все произошло несколько иначе. Алексей пырнул ножичком чеченца, но битый волк, наверняка террорист со стажем, отклонился, а сам уж не промахнулся. Выкинул Алексея из машины, и рванул в леса. Но полученная рана, видимо, сильно кровоточила, чечен почувствовал, что теряет силы, завернул в околок, спрятал чемодан под валежину, подсунув под него гранату…

— Тьфу-ты, далась тебе эта граната…

Павел поднялся, подошел к тому месту, где лежал чемодан. Вот она, родимая! Лежит, и рубчики такие аккуратненькие… А не взорвалась скорее всего потому, что порох в запальной трубке отсырел от вешних вод и осенних с летними, дождей. Или взрыватель приржавел…

Подсунув гранату, из последних сил добрался до машины. Поняв, что на другую дорогу отсюда не выбраться, вернулся к расположению, да там и умер от потери крови. А полковник с волкодавами в это время метались по окрестным лесам в поисках пропавших денег. Если бы не метались, они и этого чечена спрятали бы поглубже. Видимо на него наткнулся кто-то другой.

На Павла они наезжали, видимо, от отчаяния, потому и не шибко сильно. Они просто не успели найти деньги. Черт! Он бы мог еще в прошлом году догадаться, что Алексей тоже мертв. По одной-единственной фразе. Как там волкодав сказал? "Мастера уже не спросишь…" Если бы «мастер» исчез, они бы сразу и решили, что он спер деньги, и в первую очередь за ним бы кинулись.

Павел сказал самокритично:

— Хреноватый ты еще детективщик, Павел Яковлевич…

Однако какой бы дикий и глухой лес ни был, сидеть долго над кучей баксов не стоит. Многие хитрые и ловкие парни получали пулю промеж лопаток, или топором по чайнику, именно потому, что начинали считать пиастры прямо в яме. Особенно смешно выглядел паренек, в фильме с Бельмондо: достал из чана, в подвале дома матерого убийцы, мешок с деньгами, и вместо того, чтобы бежать подальше без оглядки, тут же в подвале и принялся считать франки… Ну и, естественно, вскоре оказался вместо мешка в чане с водой, с пулей в черепе, или в груди?.. А впрочем, какая разница?..

Павел быстренько перегрузил пачки купюр в рюкзак. Задумчиво повертел в руках выпотрошенный чемодан. Н-да, такая штуковина долго может лежать в лесу, и рано или поздно привлечет чье-нибудь внимание… Да и с гранатой надо что-то делать, не оставлять же ее в таком виде. Тут Павел вспомнил, что с полигона весь день доносятся звуки взрывов, выстрелы пушек. Впрочем, сюда они доносятся чуть слышно, но если кто-то и услышит взрыв гранаты, уверенно определить направление не сможет, отнесет его к взрывам на полигоне.

Он осторожно накрыл гранату чемоданом и принялся наваливать на него валежник, потом вокруг выложил колодец из толстых валежин. Собрал весь валежник в околке, составил шалашом вокруг колодца. Критически оглядел работу. Пожалуй, через часок температура под чемоданом поднимется настолько, что граната рванет. Размягченный алюминий она расшвыряет по всей округе в радиусе триста метров… или в диаметре?.. А какая разница? В ошметьях алюминия никто не сможет узнать щегольской чемоданчик. Пожара в лесу не возникнет, даже если по всему околку взрывом расшвыряет горящие головешки. Палая листва влажная, а лиственные леса очень слабо подвержены лесным пожарам. Это вам не сосновые боры, где пожар может лететь со скоростью ветра по кронам.

Приторочив рюкзак к багажнику, Павел надрал бересты побольше, подсунул под кучу валежника с трех сторон, зажег, подождал, пока разгорится и торопливо зашагал прочь, держа курс в сторону Новосибирской трассы. На случай, если остался кто-нибудь живой из знавших о деньгах, и если у него хватит ума связать неожиданный взрыв гранаты с этими деньгами. Проще некуда, выставить засаду на дороге, а тут и знакомый велосипедист едет. Грех его не тряхнуть… Идти пришлось по азимуту, потому как изредка попадавшиеся заросшие травой колеи, по которым худо-бедно можно было бы ехать, вели черт те куда, только не в нужном ему направлении. Перейдя поляну, прежде чем углубиться в лес, он оглянулся; над околком поднимался жиденький дымок. Видимо костер разгорелся, как следует, потому и не особенно дымит. Дрова-то были довольно сухими… Ну, и ладненько. Он продрался и через этот лесок, скрепя сердце, оставив стоять несколько ядреных подосиновиков, и даже один белый, правда, не особенно крупный.

На сороковой минуте быстрой ходьбы до него донесся чуть слышный звук взрыва. Только отойдя километров на восемь от костра, он принялся собирать грибы. Все ж таки он в лес за грибами поехал, а не за деньгами. Подозрительно будет выглядеть, почему это он в такой благоприятный грибной сезон вдруг без грибов приехал?

Он заполнил все ведра, свешал их на руль, приторочил к багажнику, так что рюкзак пришлось повесить на спину. Подумав, он пошарил по краю встретившегося картофельного поля, нашел массив почечуйника, срезал охапку, положил в рюкзак поверх денег, стянул горловину, но так, чтобы трава явственно выпирала. Геморрой у меня, братцы, вот, рюкзак почечуйника набрал…

Уже смеркалось, но Новосибирской трассы все не видать, и не видать… Он уже забеспокоился, как бы не пришлось ночевать в лесу, но тут сквозь темную стену деревьев увидел свет фар, на приличной скорости несущийся не далее чем в полукилометре от него.

Выбравшись на широкую асфальтированную дорогу, он прикинул, сколько же отсюда до города? Выходило, что не менее пятнадцати километров, ближе к двадцати. Ладно, часа за полтора допилим…

Домой он заявился в первом часу ночи. Ольга не спала, спросила:

— Что так долго?

— Заблудился. Я ж уже все знакомые леса обшарил, вот и забрел слишком далеко. Пришлось бы в лесу ночевать, если бы на Новосибирскую трассу не вышел…

Он составил все ведра к кухонному столу, рюкзак небрежно закинул в кладовку.

— А в рюкзаке что? — равнодушно спросила Ольга.

— Да вот, почечуйника набрал…

— Ты никогда же не жаловался на геморрой?.. — удивилась она.

— Ну, так и что, что не жаловался? Я же бывший тяжелоатлет. А у всех бывших тяжелоатлетов время от времени геморрой обостряется. Мало кто не постесняется пожаловаться на такую болячку… — сказал он и отправился в баню.

После грибов с картошкой, салата из помидоров с огурцами, графина малиновки, он спал, как младенец. Только всю ночь вокруг него ходили президенты с зелеными лицами, и пытались что-то отобрать, но он не отдавал. Только перед тем, как проснуться, он узнал, что отобрать они пытались рукопись романа.

Наутро он не торопясь позавтракал, попил чаю, после чего поехал в центр. В разных магазинах купил с пол сотни полиэтиленовых мешочков, вернулся домой, и, прихватив рюкзак, утюг и мешочки отправился в сарай. Деньги он аккуратно раскладывал по мешочкам, осматривая каждую пачку. Вроде не фальшивые… Вместе с новыми купюрами, попадались и старые, изрядно потрепанные. На каждую упаковку он натягивал еще по три мешочка, тщательно запаивая края утюгом. Закончив работу, вытащил из угла между забором и сараями обрез бочки, сантиметров семьдесят высотой. Днище его проржавело с одного края. Ну и прекрасно, меньше работы… Отыскал в куче хлама под забором довольно массивный швеллер, вкопал его рядом с сараем, насадил на него бочку. После чего принялся в старой ванне замешивать бетонный раствор. Размешав как следует, прошел в сарай, сложил деньги в мешок из толстого полиэтилена, затянул покрепче горловину, предварительно постаравшись выжать весь воздух. Критически оглядел работу. Сквозь несколько слоев полиэтилена и не разглядеть, что там лежит. Выглянул из сарая. Во дворе никого нет, из окон дома его тоже не видно, яблони заслоняют. Неспеша выйдя из сарая, он торопливо бросил несколько лопат раствора в бочку, сунул туда мешок, и принялся в темпе закидывать его раствором. Закидал. Притащил из сарая трубные тисы, отметил на мягком бетоне места для болтов, воткнул в бетон два толстых болта, которые приготовил заранее, и тут увидел идущего по тропинке Вадима.

Тот подошел, критически оглядел сооружение, сказал:

— Давно пора было сделать, а то каждую весну выдрючиваемся, на весу трубы нарезаем…

— Дак ведь я нынче безработный, вот и делаю по дому все, до чего раньше руки не доходили… — как можно равнодушнее промолвил Павел.

Помыв руки под краном, он пошел к дому. Краем глаза проследив, что Вадим скрылся в уборной. Да ну! Черта с два, чтобы он что-то заподозрил неладное…

Павел присел на лавочку возле подъезда, подумал: что лучше, поехать завтра за грибами, или не ездить? Если кто-то его засек едущим по дороге, такое резкое прекращение поездок за грибами, будет выглядеть подозрительно. Что ж, придется поехать, и на всякий случай прихватить помповушку с наганом. Разумеется, на тот случай, если кто-то из банды полковника уцелел. Береженного, Бог бережет…

От калитки шла женщина с большим конвертом в руке. Подойдя к Павлу, спросила:

— Вы, случайно, не Лоскутов?

— Он самый…

— Вам заказное, распишитесь…

Павел расписался, взял конверт, повертел в руках, ощущая противный холодок в животе. На конверте значилось название того самого московского издательства, в которое у него хватило нахальства послать рукопись детективного романа. Зажав в кулак расходившиеся нервы, он решительно рванул край конверта. Развернул официальные бланки, с великолепным качеством отпечатанные на принтере. Строчки в глазах прыгали: "…покупку авторских прав на…", ага, вот: "гонорар, из расчета…"

— Скока?! Скока?! — заорал Павел, не сдержавшись.

А было там столько, что означало конец нищеты, голода и унижений…