ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Ну, что вы теперь скажете?

Ярослав был настолько потрясен, что не мог вымолвить ни слова. Целый час одно за другим на раскинувшееся у подножия холма поле прибывали войсковые соединения. В центре заняла позиции большая батарея, насчитывавшая около сотни орудий. Возле каждой бронзовой пушки застыли в ожидании орудийные расчеты. Сзади сосредоточились груды ящиков с зарядами и запряженные лошадьми артиллерийские повозки. Все пространство внизу было заполнено четкими прямоугольными формациями пехотных подразделений. Первыми материализовались легкие пехотные полки, за ними появилась регулярная пехота, и последней возникла прославленная Старая гвардия. Войска были выстроены в атакующие колонны и готовы по первому сигналу пойти в наступление.

Вслед за пехотой начала прибывать кавалерия. Легкие гусары в разукрашенных, как павлиний хвост, мундирах, в обтягивающих лосинах и киверах с перьями, уланы, драгуны, егеря и, наконец, закованная в броню тяжеловооруженная конница — кирасиры в сверкающих на солнце нагрудниках и увенчанных пышными плюмажами шлемах.

Он так и простоял весь час, наблюдая за этим фантастическим зрелищем, даже не обратив внимания, что император давно покинул его и склонился над картами, разложенными на походном столике. Императора тут же окружила пестрая толпа штабных офицеров, возникших из ниоткуда словно по мановению руки самого Наполеона. Их расшитые золотом и серебром мундиры поражали своим разнообразием и пышным великолепием. Здесь были представлены все рода войск, от гусаров в небесно-голубых мундирах до высших чинов Императорской гвардии, чьи медвежьи шапки изрядно подмокли под струями продолжавшегося дождя.

Но дождь вскоре закончился, тучи рассеялись, а разгоравшееся с каждой минутой искусственное солнце, уже вступившее в «дневную» фазу, начало быстро высушивать влажную от дождя почву. В толпе штабистов появились несколько маршалов Франции, каждый со своей собственной свитой. Лица одних были обрисованы четко и ясно, глаза светились почти настоящей жизнью, тогда как черты других были смазаны, как у статистов на заднем плане какой-нибудь головизионной картины.

Первое время Ярослав старался так и думать о происходящем — как об исторической постановке на экране головизора, но очень скоро ему на собственной шкуре пришлось убедиться, что это далеко не так. Сначала его с ног до головы забрызгал грязью горячий жеребец промчавшегося мимо императорского курьера, а затем один из маршалов, выбираясь из толпы, толкнул его и чуть не сшиб на землю.

— Ярослав!

Он оглянулся и встретился взглядом с незаметно подошедшим сзади Наполеоном.

— Хватит пялить глаза! Раз я вас назначил начальником штаба, будьте любезны приступить к исполнению ваших обязанностей.

Чувствуя себя полным идиотом, бывший историк, а ныне начальник штаба, покорно проследовал к столику. Только подойдя вплотную, он заметил, с каким нескрываемым интересом смотрят на него собравшиеся офицеры и генералы. Внезапно он ощутил себя совершенно голым, точнее сказать, недостаточно одетым для такого случая. Весь его наряд состоял из свободной шелковой туники, чья расцветка вполне могла бы удовлетворить вкус большинства гаварниан: бледно-желтые тона и пурпурная оторочка по краям. Дополняли его наряд красные штаны и широкий кушак — также последний писк гаварнианской моды, — изготовленные из розовато-лилового полиэстера. Раньше ему кушак нравился, но сегодня он мысленно обругал себя за то, что не догадался заменить его обыкновенным ремнем.

Он чувствовал себя белой вороной в кругу этих по-настоящему элегантно одетых военных. Впервые ему открылось истинное назначение военной формы, которую он прежде считал не более чем дурацкой мишурой: в хорошо сшитом и красивом мундире человек становится не просто человеком, но солдатом, воином, готовым на геройские подвиги. Ему вдруг нестерпимо захотелось тоже украсить голову треуголкой и облачиться в роскошный мундир с золотыми эполетами.

— Вы ведь знакомы с историей сражения, не так ли? — спросил Наполеон.

Ярослав кивнул:

— Да, Подробные исторические хроники пережили уничтожение Земли и тысячи лет освоения Облака. Сохранилось даже несколько ваших биографий той поры, лучшими из которых считаются написанные Розенбергом, Чендлером и Шнайдом.

Наполеон на мгновение нахмурил брови, видимо, тоже шокированный не совсем подходящим одеянием начальника штаба, но промолчал, решив, должно быть, отложить этот вопрос на потом. Вместо этого он жадно спросил:

— И что же они пишут о Ватерлоо?

Ярослав смущенно оглянулся на замерших в ожидании штабных офицеров.

— Все они отмечают несколько допущенных вами ошибок. Жерому не следовало занимать замок, а бой на левом фланге должен был послужить лишь акцией прикрытия для атаки на правом. Так и было задумано, но обстоятельства не позволили вам выполнить этот план до конца. Если бы союзники почуяли тогда угрозу правому крылу, им пришлось бы перебросить туда лучшие части, чтобы не оказаться отрезанными от побережья. В замке вас просто заманили в ловушку. Туда ни в коем случае нельзя было соваться.

— Продолжайте, — кивнул Наполеон, метнув многозначительный взгляд на стоявшего рядом с ним военного, чье лицо, как только сейчас осознал Ярослав, было до боли похоже на лицо Наполеона. Как же он сразу не догадался, что это и есть тот самый Жером, брат императора?! Вообще говоря, он не очень понимал смысл задаваемых ему вопросов. За долгие годы плена у Наполеона было достаточно времени, чтобы многократно проиграть в уме свое последнее сражение и сделать необходимые выводы. В конце концов, гениальным полководцем считался Наполеон Бонапарт, а вовсе нестарый ученый Ярослав.

— Зачем все это? — прошептал он. — Это же не настоящие люди.

— Сам знаю, кто они такие, — отрезал Наполеон. — Но у меня нет других, и в данный момент они так же реальны, как мы с вами. Они должны понять, запомнить и действовать. Для наших целей этого должно хватить. Говорите, а они пусть слушают.

Ярослав сглотнул слюну и покосился на Жерома. Кем бы тот ни был — человеком, андроидом, роботом или фантомом, — его определенно задела за живое прозвучавшая в словах историка критика его действий, да еще в присутствии брата-императора.

— Но самое главное состоит в том, — продолжал Ярослав, пристально посмотрев сначала на Наполеона, потомна рыжего верзилу в маршальском мундире, который, без сомнения, мог быть только маршалом Неем, — что вы ни на минуту не должны были выпускать из собственных рук контроля над сражением. В тот раз вы недооценили Веллингтона, посчитав достаточным послать против него Нея, в то время как сами занимались правым флангом, но маршал, к сожалению, наделал слишком много ошибок.

— Это неслыханно! — вскричал рыжеволосый военачальник. — Что тут вообще делает этот старый козел в женской пижаме?

— В этом сражении он исполняет обязанности начальника моего штаба, — ответил Наполеон холодным, властным тоном.

— Но…

— Никаких но! — отрезал император, оторвавшись от карты на столике и устремив взор на маршала. — Может быть, ты Ней, может быть, нет, но я надеюсь, ты поведешь себя сегодня столь же доблестно, как некогда вел себя мой старый друг и соратник.

Он обошел столик, приблизился к Нею и дружески похлопал его по плечу, хотя из-за разницы в росте императору было не так просто сделать это.

— Не обижайся, прошу тебя. Прошлый раз мы проиграли. Ты действительно наделал ошибок, и я обязан был это предвидеть. Но сегодня мы деремся снова, и на этот раз должны все сделать правильно.

Он простер руку над полем будущего сражения, указывая на противоположную гряду холмов, где сосредоточилась объединенная армия союзников, состоявшая не только из англичан и пруссаков, но еще из голландцев и ганноверцев.

— Рискну предположить, что «Веллингтон» также извлек из прошлого некоторый урок, и сегодня он будет действовать по-иному, а именно — с учетом того, что я не стану совершать прежних ошибок. Отсюда следует, что и нам надлежит коренным образом изменить первоначальную диспозицию.

Он ласково улыбнулся Нею:

— Мне нужно было тогда отправить в погоню за Блюхером не Груши, этого медлительного недотепу, а тебя, мой друг. Пруссаков необходимо остановить, и лучше тебя с этим никто не справится. Я верю в тебя и верю, что ты меня не подведешь. Ней, тебе одному предстоит сковать ключ нашей победы!

Черты лица маршала разгладились и сделались мягче.

— Счастлив снова служить под вашим началом, мой император, — произнес он с чувством.

Наполеон внимательно посмотрел на Нея и перевёл взгляд на Ярослава.

— Неужели возможно достичь такой реальности во всем? — спросил он. — Я и предположить не мог, что все будет настолько… настолько…

— Настолько настоящим, — подсказал ученый, сам потрясенный не меньше императора, но не желавший признавать или показывать этого именно сейчас, когда он видел, как сильно нуждается в поддержке этот низенький, но мужественный человек, волей судьбы занесенный в чужой и невообразимый мир. Он интуитивно чуял, что за этим сражением кроется тайная подоплека, которая в будущем, быть может, послужит им всем на пользу. В голове у него наполовину сформировалась любопытная гипотеза насчет машины-«Веллингтона». Сейчас она была явно зациклена на игре. Отсюда и странное поведение, и не поддающаяся анализу логика. Кто знает, если им удастся победить, не станет ли поражение машины тем толчком, который сможет вытащить ее из порочного круга?

Краем глаза Ярослав заметил далеко впереди облачко дыма. Он повернулся в ту сторону, чтобы получше рассмотреть, и с удивлением обнаружил, что в восьмистах метрах от него, на передней линии вражеских позиций, уже не одно облачко, а несколько дюжин. В следующее мгновение что-то с жутким надсадным воем пролетело над его головой, и в какой-нибудь полусотне шагов за его спиной взметнулся ввысь мощный гейзер из мокрой глины и грязи. Спустя секунду-другую та же картина наблюдалась уже по всему склону холма, на котором расположился императорский штаб. В дюжине шагов от ученого ядро прямым попаданием поразило в грудь юного ординарца. Тело его отлетело далеко в сторону, а оторванная голова подкатилась прямо к ногам Ярослава.

— Господи! Да тут и правда все по-настоящему! — в ужасе заорал он, но тут же умолк — воздушной волной от просвистевшего в нескольких дюймах от его головы двенадцатифунтового ядра его швырнуло на землю и слегка контузило.

Гаубичная бомба взорвалась прямо в воздухе над вершиной холма, засыпав все вокруг зазубренными железными осколками. Верховой курьер вдруг пронзительно завизжал, с ужасом взирая на оторванную у локтя левую руку, которую он успел подхватить правой. Ярославу было уже все равно, видит он это наяву, смотрит на бесплотную имитацию или наблюдает за бесчувственными андроидами, — оторванная на его глазах рука вызвала сильнейший приступ тошноты, который он не успел — да и не смог бы — обуздать.

— Все по-настоящему, не правда ли? — прозвучал над ним холодный голос императора, в котором не было ни тени сочувствия. Ярослав с трудом поднял голову, но тот уже отвернулся, обозревая позицию противника. — Итак, он решил на этот раз начать первым, — удовлетворенно констатировал Наполеон и, не оглядываясь, зашагал обратно к столику.

Ярослав заставил себя встать и поплелся за ним.

— Ней, ты знаешь приказ. Скачи так, будто за тобой гонится сам дьявол. Обойди с юга Парижский лес и двигайся напрямик через поля. Найдешь Груши к югу от Вавра. Примешь командование его корпусом. Оставишь там одну дивизию, чтобы сдерживать пруссаков, и без промедления поведешь на запад все остальные силы. Если артиллерия будет тебя задерживать, брось ее или оставь в подкрепление заслону у Вавра. Ты будешь нужен мне здесь с корпусом Груши для поддержки атаки на Планшенуа на правом фланге. Вам придется до конца дня преодолеть двадцать километров и сразу вступить в бой, но другого выхода нет. Сделай это, мой друг, и победа будет за нами, а ты покроешь себя бессмертной славой!

Ней молча отдал честь и бегом бросился к своему коню. Десяток офицеров из свиты маршала последовали за ним.

— Сир! Встретимся на закате, — крикнул Ней уже из седла. — Надеюсь, я буду первым, кто поздравит вас с победой!

Он поднял коня на дыбы и с места пустил его в галоп. На пути его валялось полевое орудие, перевернутое первым залпом неприятельской батареи. Бывший кавалерийский сержант не стал его объезжать. Он пришпорил своего скакуна и заставил его перескочить через препятствие.

— Клянусь Богом, на этот раз им не вырвать у нас победу! — воскликнул император, проводив взглядом удальца и снова повернувшись к офицерам штаба.

Словно электрическая искра пробежала среди собравшихся. Даже Ярослав почувствовал, как подхватывает его волна всеобщего подъема и возбуждения, и в этот момент напрочь забыл все свои страхи перед продолжавшимся обстрелом.

Наполеон подозвал ученого к столику и развернул перед ним карту.

— «Веллингтон» уже изменил первоначальную диспозицию. В прошлый раз мои батареи начали обстрел первыми, сегодня это сделал он. Решение довольно странное. Ему ведь никак нельзя идти в наступление. Он может положиться лишь на треть своих войск. Остальные ненадежны — всего год назад большая часть из них сражалась на моей стороне. Они не желают драться и выйдут из боя, как только мы переломим хребет англичанам.

Еще один гаубичный снаряд разорвался поблизости, скосив осколками полдюжины штабных офицеров.

— Он не только первым начал стрелять, — заметил Ярослав, — но еще и пытается, по-моему, прикончить нас на первом же ходу. Как вы считаете, не стоит ли нам перебраться куда-нибудь в сторонку от линии огня?

Наполеон взглянул на него так, словно не поверил своим ушам.

— Вы с ума сошли! Чтобы вся армия увидела, как император испугался легкого свинцового дождичка?

Ярослав оглянулся на других офицеров, чьи лица выражали полное согласие с главнокомандующим и открытое презрение в адрес трусоватого начальника штаба. Даже Басак встретил его предложение недовольным ворчанием.

— Не болтай глупостей, — прорычал берсеркер. — Я уже сто лет так не веселился. Скажи лучше, когда мы пойдем в атаку?

Наполеон рассмеялся и одобрительно хлопнул его по спине:

— Сумеете удержаться на коне?

Басак оскорбленно заворчал и энергично кивнул, хотя сегодня увидел лошадь впервые в жизни.

— Очень хорошо. Пойдете вместе с моей конной гвардией, когда настанет время. Кстати, который час? — озабоченно спросил Наполеон.

— Десять тридцать, сир, — поспешно сообщил адъютант.

— В тот раз я начал в одиннадцать, — задумчиво произнес император. — Теперь я понимаю, что это тоже было ошибкой. — Он покосился на свои сапожки, вымазанные в грязи и глине. — Пожалуй, артиллерию сейчас подвинуть ближе не удастся.

Он бросил взгляд на вражеские орудия.

— Отвезите на большую батарею приказ открыть огонь, но сосредоточить его пока слева от центра британских позиций.

Курьер принял пакет, отдал салют и поскакал вниз по склону. Через несколько минут холм содрогнулся от одновременного залпа сотни крупнокалиберных орудий. Наполеон взирал на панораму начавшегося сражения без всяких эмоций. Он стоял на гребне, широко расставив ноги и не двигаясь, в то время как Ярослав кланялся каждому пролетающему мимо ядру. Он мысленно клял себя за трусость, но ничего не мог поделать со своими рефлексами.

— Ну ладно, поступим так, — сказал Наполеон. — Жером, ты сделаешь вылазку на левом фланге. Возьмешь одну дивизию, не больше. Если мы хотим заставить неприятеля думать, что главная атака намечается именно там, придется тебе сделать вид, будто за твоим выпадом может последовать нечто большее. Справишься?

Жером молча кивнул. Как и его царственный брат, он был невысокого роста. Лицо его по-прежнему оставалось угрюмым — должно быть, он не забыл обидных замечаний Ярослава.

— В замок не лезь ни в коем случае, — продолжал император, — но веди себя так, будто собираешься зайти в тыл их правому крылу и перерезать путь отступления к побережью.

Закончив напутствие, он повернулся к другому военному в форме маршала Франции.

— На твою долю, д'Эрлон, сегодня выпадет самая тяжелая и неблагодарная задача.

— Готов выполнить любой приказ вашего величества! — вытянулся во фронт перед императором тучный маршал.

— Ровно через час, в одиннадцать сорок пять, начнешь наступление вон там. — Он указал на противоположный край поля.

Ярослав бросил туда взгляд. Там, на обочине дороги, ведущей на Брюссель, стояло приземистое здание из серого камня, отдаленно напоминавшее шато мелкопоместного барона. Он догадался, что это и есть ферма Гэ-Сент, расположенная в самом центре оборонительных линий союзных войск.

— Атаковать будешь батальонными колоннами по дивизионному фронту. Ты должен прорваться любой, ценой.

Д'Эрлон кивнул, глянул через поле и спросил:

— Кто будет меня прикрывать, сир?

— На правом фланге кавалерийские дивизии Милло и Жакино.

— А на левом?

— На левом никого, но я прикажу перенести туда огонь большой батареи.

— Если оставить левый фланг без поддержки, они обязательно там ударят, — покачал головой маршал и непроизвольно пригнулся: пролетевшее ядро снесло с него треуголку.

— Пускай ударят. Этого я и хочу. А тебе придется держаться. Здесь останется только дивизия Башлу, которая будет защищать мой центр и левый фланг. В то же время я собираюсь двинуть к замку вторую большую батарею. Надеюсь, к тому моменту земля достаточно подсохнет. Ее задачей будет блокировать замок, чтобы оттуда не возникла угроза левому флангу центра, но я не стану этого делать до тех пор, пока неприятель не двинет резервы для защиты своего левого фланга. А как только он бросит их против тебя, д'Эрлон, вот тогда мы и возьмем его в оборот. Лобо во главе Шестого корпуса перейдет в наступление, прикрываясь до поры твоей пехотой. Он обойдет твою группировку справа и, как только неприятель ударит тебе в левый фланг, зайдет ему в тыл и возьмет в клещи.

Наполеон кинул взгляд на Ярослава:

— Это будет ключевой момент. Как только Лобо зайдет ему в тыл, «Веллингтон» будет вынужден переместить часть своих резервов на левый фланг для контратаки. И тогда отборные части Императорской гвардии нанесут стремительный удар в центр позиции англичан. — Император говорил возбужденно, отрывисто, отмечая будущие передвижения войск ногтем на карте. — Вторая большая батарея прикроет гвардейцев слева, в то время как первая будет палить поверх голов наступающих, чтобы неприятель и головы высунуть не мог. Если все пройдет как задумано, «Веллингтон» сломается!

Ярослав с сомнением посмотрел на позиции противника, потом смерил взглядом открытое пространство, которое предстояло преодолеть гвардейцам под массированным огнем вражеской артиллерии. Оно было очень широким.

— Это будет здорово похоже на психическую атаку, — пробормотал он.

— Что вы сказали? — встрепенулся Наполеон.

— Да нет, ничего особенного. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Разумеется.

Крупное ядро ударилось в землю в нескольких метрах от большой группы штабных. Ошметки грязи забрызгали Наполеона с ног до головы.

— Ступайте с Богом!

Оба военачальника отдали честь и бросились к своим коням. Сопровождавшие их офицеры с криками «ура» последовали за командирами.

— Не пора ли нам объехать войска? — предложил Наполеон и, не дожидаясь ответа, двинулся к коновязи.

Сразу несколько рук подхватили императора сзади и помогли ему взобраться в седло.

— Сто лет не ездил на лошади, — признался Наполеон, с некоторой опаской пустив коня шагом по кругу, чтобы приспособиться к его нраву. Над соседней батареей взорвалась бомба. Целая повозка, груженная снарядными ящиками, с оглушительным грохотом взлетела на воздух. Лошадь императора испуганно заржала и метнулась в сторону, но тот железной рукой натянул поводья и заставил животное замереть на месте. Тут его взгляд упал на продолжавшего стоять Ярослава.

— Вы собираетесь сопровождать меня пешком? — с иронией поинтересовался Наполеон.

— Я не умею ездить верхом, — пробормотал историк, испытывая жгучий стыд от насмешливых замечаний некоторых молодых офицеров за его спиной.

Наполеон уставился на него в затруднении.

— Ладно, садитесь на коня, — решил он, — а я прикажу кому-нибудь вести его под уздцы. Давайте скорее!

Радуясь в душе возможности убраться из-под обстрела, Ярослав безропотно позволил усадить себя на низкорослую смирную кобылу. Молодой гусар подхватил ее под уздцы и пристроился справа от императора, который направил коня вниз по склону в направлении большой батареи. Без малого сотня ее орудий палили безостановочно, осыпая ядрами и бомбами позиции союзников на противоположном склоне долины. Над полем клубился пороховой дым, но сквозь облака еще можно было довольно отчетливо рассмотреть неприятельские пушки на гребне, изрыгавшие огонь с английской методичностью.

С непривычки историку показалось, будто он попал в настоящий ад. Вокруг грохотало, ежесекундно над головой свистели ядра и пули, со всех сторон доносились душераздирающие крики раненых и умиравших людей и лошадей. Но император вел себя величаво и спокойно, а солдаты тех подразделений, мимо которых пролегал его путь, приветствовали главнокомандующего восторженными возгласами, срывали шляпы и махали ими в воздухе, выкрикивая его имя.

Глаза Наполеона сияли. Он остановил коня у выстроенного в каре полка, приблизился к полковому знамени, протянул руку и коснулся трехцветного полотнища, пробитого пулями и испещренного ржавыми пятнами крови.

— Я помню вас, славные воины Тридцать первого полка! — закричал он, возвысив голос и приподнявшись на стременах.

Ярослав присмотрелся к солдатам-пехотинцам. Почти все лица несли на себе расплывчатую печать незавершенности, но по мере того как Наполеон скользил взором по рядам, все больше и больше лиц обретало нормальные черты. Как будто машина Древних Странников по-прежнему держала контакт с мозгом императора и продолжала наносить дополнительные мазки на общую панораму в соответствии с его оживающими воспоминаниями.

— Вы добывали мне победу на полях десятков сражений, и я уверен, что сегодня вы добудете ее снова!

Он поднес к губам край знамени и поцеловал. Солдаты пришли в неистовство. Их дружное «ура» на миг перекрыло звуки канонады. А Наполеон уже направил коня к следующему каре. Здесь церемония с целованием знамени повторилась, но речь свою император построил немножко по-другому:

— Солдаты славного Двадцать восьмого пехотного! Вы были со мной под Аустерлицем! Вы были среди первых, кто прорвал фронт неприятеля. Сегодня вы можете добавить новую легенду к истории своего полка и в очередной раз увенчать себя бессмертной славой!

И в этом полку люди буквально с ума сходили от восторга, а несколько человек, сломав строй, выбежали из рядов и бросились к императору, обуреваемые единым желанием прикоснуться к своему кумиру, а если не к нему самому, то хотя бы к стремени его лошади или заляпанному грязью сапогу.

Наполеон смотрел на этих людей со странным выражением лица, и Ярослав готов был поклясться, что видел слезы на его глазах, когда он целовал знамя.

За их спиной вдруг послышались истошные вопли и стоны. Историк непроизвольно оглянулся и похолодел. Как раз напротив того места, где они только что стояли, в строй врезалось вражеское ядро крупного калибра. Оно пропахало кровавую борозду в людской массе, убив и ранив сразу несколько десятков бойцов, но Наполеон даже не обернулся на крики раненых.

У Ярослава закружилась голова. Он уже плохо понимал, что происходит наяву, а что существует только в его воспаленном воображении. Услужливая логика подсказывала, что этот кошмар не может быть реальностью. Настоящая битва при Ватерлоо состоялась давным-давно, на ныне мертвой планете, некогда бывшей прародиной человечества.

И все же он ехал бок о бок с живой легендой и своими ушами слышал громогласные приветствия, которыми солдаты встречали своего императора. Зрение и слух говорили ему о реальности происходящего. Он никак не мог разобраться в этом противоречии, порождавшем массу вопросов, на которые он не знал ответа. Если это — игра, то для чего она? Можно ли считать иллюзией кровь и оторванные конечности убитых на его глазах солдат? Может ли он сам погибнуть в этом безумном столпотворении? Еще одно вражеское ядро пронеслось мимо, обдав его щеку воздушной волной. У него как-то сразу пропало желание узнать ответ на последний вопрос ценой собственной шкуры. А тут еще в голову пришла шальная мысль, что машина может запросто залезть в его мозг. Интересно, что будет, если он сейчас мысленно пожелает умереть? Он содрогнулся и поспешил отогнать от себя любые думы о смерти и обо всем, что с ней связано. И все-таки ему не давал покоя вопрос, для чего машина устроила этот спектакль. Быть может, она сошла с ума как другие машины в этом странном мире? Быть может, весь мир сошел с ума, и все, что он видит, лишь слабый отголосок этого всеобъемлющего безумия?

— Держу пари, вы думаете, какого дьявола все это значит? — проницательно взглянув на ученого, сказал император.

— Можно сказать и так. — Ярослав был вынужден повысить голос, чтобы перекричать канонаду.

Наполеон задержался на мгновение и глубоко втянул ноздрями воздух. Над полем стоял стойкий запах давно протухших яиц, но он вдыхал его с таким удовольствием, словно это был изысканнейший аромат лучших парижских духов.

— Посмотрите! — внезапно воскликнул он, делая широкий жест рукой. — Таким был мой мир. Я не знаю, за какие заслуги «Веллингтон» сделал мне этот роскошный подарок, но, клянусь Богом, я устрою ему такую драку, что он до конца, дней своих ее не забудет!

Наполеон вновь обернулся к Ярославу, на лице которого играла ироническая улыбка. Старый циник не мог упустить подходящего случая:

— Вы уверены, что вам действительно хочется снова пережить горечь поражения?

Гримаса боли и гнева перекосила на миг черты лица императора. Он перегнулся в седле и наклонился к уху Ярослава.

— Но мы же оба знаем, что все это не по-настоящему, — прошептал он.

Улыбка вновь заиграла на губах Наполеона. Он ненадолго задумался, а потом продолжал:

— С другой стороны, кто может судить, что есть реальность и что есть иллюзия? Что касается меня, то я предпочитаю оставить подобные вопросы на рассмотрение философов. Вроде вас.

Ярослав бросил взгляд мимо Наполеона на пехотную дивизию, построенную в наступательном порядке. Развевались на ветру знамена, сверкали на солнце примкнутые штыки, свистели пролетавшие над рядами солдат неприятельские ядра. Зрелище было великолепным и настолько завораживающим, что он с трудом заставлял себя сохранять трезвый взгляд и не поддаваться нараставшему азарту.

— Вы сражаетесь против машины, — медленно произнес Ярослав, как бы рассуждая вслух в попытке упорядочить свое понимание происходящего. — Она обладает способностью просчитать до мелочей любой возможный вариант, предусмотреть ответ на любой ваш ход. Ее электронный мозг в мгновение ока может оценить шансы сторон с точностью до двенадцатого знака после запятой. Вы отдаете себе отчет, что победить ее очень трудно, практически невозможно?

На губах императора мелькнула снисходительная усмешка.

— Все это мне известно, друг мой, но эти солдаты, — указал он на готовившийся к наступлению корпус д'Эрлона, — далеко не те шахматные фигурки, которыми мы играли с «Веллингтоном» на балконе. В настоящем сражении мало обычного расчета и формальной логики. Здесь побеждает тот, кто первым почувствует, что настал момент для решающего удара. Можно называть это интуицией или вдохновением, суть не в этом. Просто я хочу, чтобы вы поняли одно: в таких играх руководствуются высшей логикой, которая недоступна ни одной машине. Смею вас уверить, что на этот раз «Веллингтону» будет противостоять не дилетант, впервые севший за доску, а настоящий гроссмейстер. И я заставлю «железного герцога» признать поражение!

Упавшее в нескольких шагах от них ядро окатило их мокрым душем из жидкой грязи.

— По-моему, «Веллингтон» нарочно целит именно в меня, — обиженно проворчал император. — Вы не находите, что такое поведение просто неспортивно с его стороны? — Он тронул коня и легкой рысью направился дальше; Ярослав и гусар-поводырь последовали за ним.

— А вам не кажется, сир, — заметил историк, стараясь одновременно удержаться в седле и продолжать начатый разговор, — что все ваши замыслы тут же становятся известны противнику? Ведь машина Древних с легкостью может читать наши мысли.

— Джентльмен никогда так не поступит, — убежденно сказал Наполеон — А «Веллингтон», что ни говори, прежде всего самый что ни на есть настоящий английский джентльмен. Вдобавок сами посудите, зачем ему это делать? Тогда игра потеряет всякий интерес. Какой смысл играть, наперёд зная ходы соперника? Это ведь то же самое, что играть с самим собой. Нет, друг мой, раз уж «герцог» превратил иллюзию в реальность ради собственной прихоти, ему ничего не остается, кроме как действовать по законам этой реальности.

Он покосился на спутника с лукавой усмешкой.

— Честно говоря, я думаю, он все это затеял исключительно от скуки. Он обладает властью и могуществом, с помощью которых способен сотворить или уничтожить Вселенную. — Император драматическим жестом простер вверх руку; Ярослав автоматически поднял голову и только тогда вспомнил, где, собственно, они находятся. — За миллионы лет ему, должно быть, смертельно надоела эта Сфера и все, что с ней связано. Ему захотелось чего-то новенького, неожиданного, непредсказуемого. И он выбрал меня. Что ж, постараюсь оправдать его ожидания. Он умолк, пристально глядя на ученого и словно взвешивая, стоит ли продолжать.

— Когда же я одержу победу, вы сами составите договор о капитуляции, в который можете включить любые требования, в том числе те приборы или механизмы, за которыми вы сюда пожаловали. Надеюсь, таким образом я смогу хоть немного отблагодарить всех вас за тот подарок, что вы мне сделали, вернув к настоящей жизни.

Вражеское ядро врезалось в самый центр полкового каре. Сразу несколько солдат свалились замертво. Наполеон едва удостоил взглядом кучу окровавленных тел.

Через несколько шагов он придержал коня и повернулся к историку.

— Сейчас вы наверняка считаете меня бессердечным истуканом, — заговорил он с неожиданной горечью. — Что ж, вы имеете на то основания. Но запомните, Ярослав, одну простую истину, которую мне пришлось выстрадать: тот полководец, который слишком любит своих солдат, всегда обречен на поражение! А еще, — добавил он, понизив голос, — он обречен на безумие. Благодарение Богу, сегодня я могу позволить себе не думать об их страданиях, когда посылаю на смерть.

В последних словах императора была определенная логика, но как бы ни старался он уверить себя в иллюзорности мучений раненых и умирающих бойцов, на каждом шагу встречались факты, свидетельствовавшие о противном. Взять хотя бы того солдатика, который сидел на сырой земле, положив на колени голову убитого товарища, и скорбно раскачивался над его неподвижным телом. Черты лица пехотинца были расплывчаты и невыразительны, однако и на нем легко было прочесть глубокую скорбь и сожаление о павшем друге.

Достигнув вершины небольшого пригорка, Наполеон потребовал подзорную трубу, нетерпеливо раздвинул ее и направил на вражеские позиции.

— Они переправляют часть резервов на противоположный склон холма, — воскликнул он. — Точь-в-точь как в прошлый раз. Хорошо, очень хорошо! Это значит, что наша артиллерия наносит противнику слишком большой ущерб. А через полчаса они еще и не так запоют. К тому времени земля подсохнет, и я смогу подвинуть орудия поближе.

Только сейчас Ярослав сообразил, что ему становится жарко. Посмотрев на небо, он убедился, что искусственное солнце уже сияет в полную силу. Заодно он заметил еще один любопытный факт: их звездолет завис над ними, правда, несколько в стороне, на высоте около километра.

С неожиданной завистью он подумал, какой замечательный спектакль разыгрывается сейчас на головизионных экранах в кают-компании, причем зрители, в отличие от него, не рискуют ничем. Он вдруг вспомнил, как когда-то они с Элдином вот так же сидели вдвоем у экрана монитора, потягивали что-нибудь прохладительное или горячительное из хрустального бокала и лениво обсуждали перипетии схватки каких-нибудь диких племен на примитивной планете, которую они же и организовали для развлечения своих хозяев-кохов. Сегодня он сам как бы очутился на месте тех несчастных дикарей, но, как и они, не в силах был что-либо изменить в ходе событий.

Ярослав знал, что никто не заметит его жеста, но не стал противиться внезапному порыву. Привстав в седле, он приветственно замахал рукой в сторону корабля. Басак, который следовал за ними пешком, одобрительно зарычал и тоже взмахнул топором над головой.

Элдин откинулся на спинку кресла и разразился оглушительным хохотом.

— Старый хрен определенно неплохо проводит время, — заметил Хоббс и помахал рукой в сторону экрана, как будто Ярослав мог его увидеть.

— Я бы все на свете отдал, лишь бы быть сейчас там, рядом с ним, — признался Зергх, с завистью качая головой.

— По-моему, эти ядра, что носится над полем, настоящие, — задумчиво проговорил Элдин.

— Ну и черт с ними! Я уже старый, мне бояться нечего. Зато потом смог бы не кривя душой рассказывать всем, как был рядом с Наполеоном при Ватерлоо.

— Смоделированном Ватерлоо, — поправил Оиси, — хотя риск здесь, как я понимаю, ничуть не меньше.

Он встал и подошел к носовому иллюминатору, чтобы своими глазами полюбоваться на величественную панораму развертывавшегося в километре под ними сражения.

— Впечатляюще, чертовски впечатляюще! — с легкой завистью в голосе произнес самурай. — Япония не видела таких больших армий со времен Токугавы. Мой дед по материнской линии сражался рядом с сёгуном во всех гражданских войнах. Я с детства мечтал когда-нибудь повести в бой дивизию конных самураев.

— Ну почему одному Ярославу повезло? — продолжал хныкать Зергх. — Он там, в гуще событий, а мы тут застряли, как перепелки в силке!

— Пруссаки перешли в наступление, — заметил Элдин, указывая на боковой монитор, на котором фиксировалось все происходившее на правом фланге.

— К концу дня на стороне союзников окажется двойной перевес в живой силе, — сказал Хоббс. — Не могу понять, как он собирается выиграть?

— Он же Наполеон! — ответил Зергх таким тоном, словно толстяк нанес ему персональное оскорбление.

Элдин распорядился насчет легкого ленча на всех. Через несколько минут серворобот прикатил на тележке подносы с бутербродами и прохладительные напитки. Переброска союзниками нескольких полков пехоты к замку и отвод почти всей кавалерии за гребень холма вызвали оживленные комментарии среди зрителей и ряд мелких побочных ставок на предмет намерений командующего объединенной армией. Зергх засел за компьютер, немного поковырялся в архиве и воспроизвел голографическую модель настоящего сражения при Ватерлоо. Ленту он спроецировал в центр кают-компании, чтобы в любой момент можно было сравнить происходящее внизу с событиями многовековой давности.

— По-моему, у нас гости, — сказал Оиси, подняв голову от экрана радара.

— Что такое? — насторожился Элдин, уловив тревогу в голосе самурая.

— Что-то движется прямо на нас со стороны противоположного полушария. Им мешает весь этот мусор, поэтому скорость невелика. Я засек их полчаса назад, ноне был уверен. Скоро они будут здесь.

Элдин подошел к самураю и посмотрел на экран. Объект находился примерно в двух миллионах километров от них, но вектор движения неопровержимо доказывал, что он направлялся именно сюда.

— Звездолет?

— Думаю, да, — ответил Оиси.

— И кто же это, по-твоему?

— Только не Букха Таг. Он обязательно связался бы с нами. Остается два варианта: либо это Надзиратели, либо Корбин.

— Проклятье! — прошипел Элдин, с отвращением отвернувшись от экрана. — Сколько у нас времени до их появления?

— Трудно сказать, — пожал плечами японец. — Скорость объекта постоянно меняется. Ориентировочно — часов восемь-девять. Больше двухсот тысяч километров в час они развить не смогут — там такое творится, что они обязательно во что-нибудь врежутся.

— А мы никак не можем сесть и забрать наших отсюда?

— Я бы на твоем месте и пытаться не стал, — мрачно покачал головой Зергх. — У защитного поля такая напряженность, что наши генераторы сгорят, как свечки. К тому же, как ни банально это звучит, двенадцатифунтовое ядро запросто может причинить нашему кораблю непоправимый ущерб.

— Смотрите, они двинулись! — закричал вдруг Хоббс, настолько поглощенный событиями на экране, что не замечал приближения опасности совсем с другой стороны.

Элдин со вздохом отвернулся от радара и присоединился к остальным, толпившимся возле носового иллюминатора. Даже на расстоянии километра от поля битвы их оглушала неумолчная канонада. Сотни орудий с обеих сторон палили безостановочно. Целый корпус французской армии перешел в наступление. Внешние микрофоны отчетливо доносили раскатистую барабанную дробь, сигналы горнов и громогласное «ура», перекрывшее на миг грохот артиллерии. Пехотные соединения двигались походным шагом, не нарушая строя. Они приближались к позициям неприятеля с тяжеловесной грацией океанской волны. В сотне ярдов впереди атакующих колонн шли, растянувшись цепью, легковооруженные стрелки.

— Он сделал свой первый ход точно таким же, как в предыдущий раз, — авторитетным тоном знатока объявил Зергх. — Это корпус д'Эрлона пошел в атаку на левый фланг центра английских позиций.

Союзники тоже развернули лихорадочную активность. Два кавалерийских полка начали обходить с фланга наступающих французов. Уведенные из-под обстрела за гребень холма части стали возвращаться назад, усиливая оборонительные линии. Из центра выдвинулась пехотная бригада и по диагонали тронулась к месту предполагаемого удара французов с целью не позволить им сразу прорвать линию.

Корпус д'Эрлона неудержимо продвигался вперед. Его передовые части уже перешли ложбину меж двух холмов и начали подниматься по противоположному склону. Стрелки в цепи завязали перестрелку с жидкой цепочкой англичан в красных мундирах и довольно быстро сломали их строй и обратили в бегство. Хоббс, который к этому моменту успел уже поставить на кон существенную часть оставшихся у него сбережений, издал разочарованный стон, но тут же сообразил, что британские солдаты всего лишь освободили место для собственной артиллерии.

Атакующие французы перешли на быстрый шаг, и в то же мгновение разом рявкнули орудия дюжины полевых батарей англичан. Передовые шеренги смело градом огня, французы заколебались, но продолжали наступление. Из их рядов на правом фланге вырвались несколько кавалерийских полков и с ходу перешли на рысь. С левого фланга англичан навстречу им тронулась британская кавалерия.

— Неизвестный корабль движется прежним курсом, — доложил Оиси.

— Черт с ним, у нас еще куча времени, — отмахнулся Элдин, не в силах оторваться от иллюминатора.

— Держу пари, Ярослав сейчас на седьмом небе от счастья, — ревниво проворчал Зергх.

— Проклятье! — завизжал Ярослав, едва успев увернуться от шального ядра, которое сначала ударилось о пригорок ярдах в пятидесяти от него, потом отскочило и с ленивой медлительностью устремилось прямо ему в голову. К счастью, ядро пролетело мимо с противным свистом и попало, наверное, в кого-нибудь другого, но он не стал оборачиваться, чтобы выяснить, в кого именно.

На противоположном склоне творилась полнейшая неразбериха. Наступавшие колонны упорно ползли вверх, а британские пушки методично косили первые ряды сокрушительными залпами.

— Ну же, еще сотню шагов! — воскликнул Наполеон, огорченно хлопнув ладонью по бедру.

Взгляд его упал на Ярослава.

— Чуть-чуть не рассчитал, — сказал император. — Надо было дать большой батарее еще полчаса на артподготовку. Тогда их сопротивление не было бы столь упорным. Главное — это точно рассчитать время, друг мой!

Левый фланг наступавших войск смешался и начал рассыпаться, а правый, наоборот, как будто прибавил скорость. Отдаленные звуки горна разнеслись над склоном, и в тот же миг наступавшие сломали строй и неудержимой лавиной бегом ринулись на штурм. Пятнадцать тысяч глоток одновременно закричали «ура», волна атакующих захлестнула гребень и обрушилась на защищавшие его две батареи.

— Сейчас они контратакуют, — спокойно заметил Наполеон, указывая на обнажившийся левый фланг корпуса д'Эрлона.

Он угадал. На правам фланге англичан показалась конница. Плотная масса лошадей и всадников перевалила через гребень и галопом устремилась вниз по склону.

— Шотландцы Грея? — с интересом спросил Ярослав.

— Они самые, — кивнул Наполеон, наблюдая за атакой через подзорную трубу. — Лучшие кавалеристы Европы под началом самого бездарного из полководцев.

Шотландская конница неслась по склону, и батарея перенесла огонь на всадников, стреляя поверх голов пехоты д'Эрлона. Ядра и бомбы начали ложиться в самой

гуще кавалерийской лавины. Не обращая внимания на потери, шотландцы достигли фермы Гэ-Сент, обошли ее с двух сторон и продолжали стремительно приближаться к левому флангу корпуса.

— Передайте Русселю, пусть поддержит д'Эрлона своей конницей! — крикнул император; спустя несколько секунд еще один фельдъегерь во весь опор поскакал вниз по склону.

На правом фланге наступающих французов завязалось упорное сражение, но они по-прежнему продвигались вперед. Намного хуже обстояли дела на левом. Потери там были огромные, и оставшиеся в живых, не выдержав напряжения, рассыпались и начали откатываться назад. Сначала одиночки, затем целые роты, и, наконец, бегство стало всеобщим.

— Плохие дела, — со вздохом произнес император.

Нежно и чисто зазвучал кавалерийский рожок. Ярослав оглянулся налево и увидел, как тронулась с места кавалерийская дивизия Русселя. Однако на противоположной стороне холма он заметил передвижение войск союзников, которого никак не ожидал. Несколько британских пехотных полков сосредоточились на дальних подступах к замку и начали продвигаться в сторону главной линии французских войск. Наполеон заметил этот маневр одновременно с Ярославом и несколько секунд внимательно изучал его в подзорную трубу.

— Очень хитрый тип этот «Веллингтон»! Знает, что Жером у меня на левом фланге, и хочет связать его боем, чтобы ослабить мой центр. Ничего не выйдет, приятель. Курьер!

Подбежал фельдъегерь и вытянулся перед императором.

— Скачи к моему брату и передай от меня: в бой не ввязываться, удерживать позицию любой ценой.

Курьер отдал честь и галопом умчался на левый фланг. Мимо них проходили последние ряды дивизии Русселя, в то время как авангард уже приближался к. ложбине, куда отступили потрепанные и разрозненные части левого фланга корпуса д'Эрлона. Вслед за левым флангом заколебался и центр. Одни части продолжали наступать, другие же пытались повернуть назад. Два пехотных полка прекратили продвижение и выстроились в каре, преграждая тем самым путь полкам, следовавшим в арьергарде войска.

— Он должен удержаться! — воскликнул Наполеон и нетерпеливым жестом отмахнулся от очередного курьера, которых десятками отправлял д'Эрлон, умоляя прислать подкрепление. Глаза его были устремлены на разыгрывавшуюся на левом фланге трагедию. Целая пехотная дивизия французов обратилась в бегство, но была беспощадно изрублена клинками шотландских кавалеристов.

— Передайте Келлерману, пусть приготовится, а Лобосо своим корпусом может уже наступать.

Обрадованные и возбужденные курьеры вихрем понеслись по гребню холма с приказами, а минуту спустя Ярославу показалось, что справа от него содрогнулась земля. Это пошли в наступление строевым шагом пятнадцать тысяч солдат Шестого корпуса. Отсюда их не было видно — мешал гребень холма, — зато слышно было очень хорошо.

Наполеон стоял недвижимо, будто ожидая чего-то. В расположении штаба появились первые беглецы с поля боя из разбитого левого фланга д'Эрлона. Несколько офицеров пытались останавливать бегущих, чтобы вновь сформировать потрепанные части, но дезертирам, как правило, удавалось проскользнуть мимо. У Ярослава появилось нехорошее ощущение, что сражение выходит из-под контроля. Наполеон казался парализованным первой же неудачей. Во всяком случае, он и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить разгром. Так, по крайней мере, выглядело его поведение в глазах историка.

На противоположном склоне холма все еще победно реяли редкие французские знамена, дивизия Дюрута захватила замок Папелот, преградив путь для контратаки союзников по правому краю, за замком завязалась ожесточенная кавалерийская дуэль конницы Жакино с английскими всадниками, но Ярослав сам видел, что наступление начинает выдыхаться.

И в этот момент на склоне холма показались первые ряды корпуса Лобо. Шестой корпус стремительно продвигался вправо, маршируя колоннами побатальонно и захватывая своей массой сравнительно узкий дивизионный фронт. Сверкали на солнце обнаженные штыки, трубили горнисты, тряслась земля под сапогами многотысячной армии. При виде этого завораживающего зрелища Ярослав ощутил вдруг небывалый восторг. Сердце его затрепетало так, словно готово было выскочить из груди. Кровь забурлила в жилах, а по спине пробежал холодок восхищения.

Кавалеристы Русселя несколько ослабили давление на левый фланг, стремительно атаковав шотландскую конницу, но в центре по-прежнему царила сумятица и неразбериха.

На дальнем конце левого фланга французской армии начала выдвигаться вперед вторая батарея, чтобы нанести с близкого расстояния удар по Угумону. Однако выдвинутые к замку британские полки держались стойко, и с каждой минутой становилось все яснее, что пылкому Жерому так и не удалось уклониться от боя.

— Они перемещают резервы! — воскликнул вдруг Наполеон и, не глядя, протянул Ярославу подзорную трубу. Тот жадно схватил ее. Сначала он ничего не мог разобрать из-за клубов порохового дыма, окутывавшего неприятельские позиции. Но вот дым на мгновение рассеялся, и взору ученого предстало гигантское облако пыли, медленно перемещавшееся вдоль линии войск союзников. В пыли трудно было что-либо разглядеть конкретно, но и так было несложно догадаться, что «Веллингтон» переводит большую часть своих войск на левый фланг. Наступление корпуса Лобо не стало для него неожиданностью, а атака со стороны Угумона была лишь отвлекающим маневром. Историк Ярослав знал достаточно много о методах ведения войн в эпоху Наполеона, чтобы понять: переброска войск займет немало времени, учитывая протяженность оборонительных линий и ранее отданные приказы, и даже противник с компьютером в голове не в состоянии изменить этот факт.

— Пора! — внезапно выкрикнул Наполеон. — Вперед, мои верные гвардейцы!

Группа штабных офицеров заметно поредела. Большинство бросились к лошадям и вскоре уже скакали к своим частям.

На поле битвы особых изменений не произошло. Кавалеристы Русселя по-прежнему рубились с шотландцами, изрядно пощипавшими отступающий фланг д'Эрлона, но его правый фланг все еще удерживал захваченные позиции англичан. Корпус Лобо ускоренным маршем двигался к месту прорыва.

Сначала Ярославу показалось, что за его спиной одновременно ударили в сотню больших барабанов. Но грохот нарастал нестерпимым крещендо, пока ему не пришлось стиснуть зубы, чтобы не стучали. По проселочной дороге на гребень поднимались бронированные всадники тяжелой гвардейской конницы. Их сопровождали несколько полевых батарей. Возницы нещадно нахлестывали запряженных в пушки коней, а их чугунные массивные колеса и создавали тот нестерпимый грохот, от которого у Ярослава вмиг заныли зубы и заболела голова. Великаны кирасиры ехали в гордом молчании и, только поравнявшись с Наполеоном, приветствовали его оглушительным ревом:

— Vive l'empereu! [4]

Несокрушимая железная волна тяжелой кавалерии, набирая скорость, двинулась вниз по склону. В ложбине запели трубы, играя сигнал к отступлению. Дивизия Русселя, выполнив боевую задачу, перестроилась и начала отход. Шотландцы, завидев нового противника, также перестроились и начали отступать к своим позициям.

Вслед за кирасирами Милло и Келлермана пришла в движение вся Старая гвардия, до того момента стоявшая в резерве. Ветераны-гвардейцы шли, как на параде, колоннами побатальонно, занимая пространство в четверть мили шириной по обе стороны брюссельского тракта. Эти пятнадцать тысяч отборных бойцов производили впечатление единого слаженного организма. Прикрывая гвардейскую артиллерию, большая батарея усилила огонь по Гэ-Сент, что позволило пушкам на конной тяге приблизиться к стенам на семьдесят пять метров, спокойно развернуться и открыть стрельбу прямой наводкой. Постройки фермы заволокло густым пороховым дымом.

Ярослав перевел взгляд вправо, куда указывала рука императора. Корпус Лобо уже продвигался вверх по склону к неприятельским позициям. Его пехотинцы перешли на ускоренный шаг, а передовые батальоны рассыпались цепью, чтобы уменьшить потери от артиллерийского огня. Передняя линия укреплений союзников окуталась дымом. Над полем прокатился долгий раскат мощного залпа из десятков орудий. Это был сигнал к контратаке. Над гребнем холма показались первые цепи неприятельских солдат. Стреляя на ходу из мушкетов, они медленно начали спускаться навстречу наступающим французам. Снова рявкнули пушки союзников, паля поверх голов своих пехотинцев, и всю картину затянуло непроницаемой дымной пеленой.

— Он бросил сюда все резервы! — выкрикнул Наполеон. — Все поставил на одну карту!

Передовая колонна наступавшей гвардейской пехоты под началом Камброна миновала к этому моменту постоялый двор Бель-Альянс, оставив его метрах в трехстах позади, и начала взбираться на склон противоположного холма.

— Смотрите, друг мой! — воскликнул Наполеон, указывая на центр. — Он попался-таки на мою приманку! Он думал, что я поддержку правый фланг д'Эрлона, и отправил туда Аксбриджа, Ламберта и, возможно, Пиктона, чтобы преградить дорогу Лобо. А теперь ему нужно срочно перестраиваться, иначе через пятнадцать минут мои гвардейцы разрежут его центр, как нож масло.

Эпицентр сражения медленно перемещался правее, где еще дрались остатки корпуса д'Эрлона, в то время как гвардейский резерв, беспрепятственно обойдя весь этот хаос слева, уже готовился нанести союзникам смертельный удар.

Подбежал запыхавшийся курьер и встал навытяжку перед императором:

— Осмелюсь доложить, сир, в лесу замечено передвижение прусских войск.

Наполеон бесстрастно кивнул и легким жестом, отпустил фельдъегеря.

— Очень скоро они зайдут вам во фланг, — предупредил Ярослав.

— Верно. Но только если я стану этого дожидаться, как в прошлый раз. Поэтому я встречу Блюхера позже, как только разобью «Веллингтона». А это должно произойти сейчас!

Он подозвал курьера.

— Скачи к д'Эрлону и передай, что я им доволен. Он выполнил свой долг. Пусть отведет войска под прикрытие большой батареи, переформируется и приготовится к марш-броску на восток, чтобы преградить путь пруссакам.

Внизу творился полный бедлам, но Ярослав уже полностью отдался захватившему его порыву и не замечал больше ничего, кроме сурового величия этой битвы титанов. Мимо него двигались последние ряды гвардейцев. Они шли ускоренным шагом, стремясь поскорее нагнать далека опередивших их товарищей. Конный духовой оркестр оглашал окрестности бравурными звуками победного марша Маренго.

Наполеон провожал их взглядом. Когда он услышал звуки музыки, то не смог сдержаться. По заляпанному грязью лицу потекли слезы.

— Все снова так же, как было, — прошептал император.

Повинуясь внезапному импульсу, он повернул коня и галопом поскакал через поле к голове гвардейской колонны. Ярослав с тревогой посмотрел ему вслед, схватился на поводья и кое-как ухитрился заставить свою кобылку двинуться в том же направлении. Басак, взмахнув над головой топором, испустил кровожадный клич и большими прыжками понесся рядом с историком.

— Гвардейцы! Сегодня ваш император будет сражаться бок о бок с вами! — вскричал Наполеон, срывая треуголку и размахивая ею в воздухе. Он перешел на рысь и ехал чуть в стороне параллельно колонне, так что его могли одновременно видеть и слышать тысячи бойцов.

Леденящий душу рев вырвался из множества глоток. Одни потрясали мушкетами, другие умоляли его не рисковать и отойти в тыл, третьи скандировали его имя. Подъехав к голове колонны, император сделал драматический жест: выхватил из рук знаменосца покрытый множеством шрамов гвардейский штандарт и поднял его высоко над головой. Восторженный победный клич прокатился подрядам гвардейцев.

— Ради одного этого я готов умереть прямо сейчас! — воскликнул Наполеон, обратив блестящее от слез лицо к подоспевшему Ярославу. — Машина подарила мне счастье вновь пережить это мгновение, и больше мне ничего не нужно в жизни!

— Умереть никогда не поздно, — философски заметил Ярослав. — Тем более еще ничего не решено. Кстати, вам не кажется, что ваше место действительно в тылу, на командном пункте?

— Сейчас решающий момент. Если мы не прорвем оборону и не разгромим «Веллингтона» до двух часов дня, у нас не будет сил и времени, чтобы развернуться и достойно встретить Блюхера. Сейчас или никогда!

Он приподнялся на стременах и снова закричал во весь голос:

— Я иду в бой вместе с моей верной гвардией! Да здравствует победа!

Ярослав понял, что ему уже никак не отвертеться. Если он даже найдет благовидный предлог, чтобы убраться в тыл, тем самым он навеки потеряет лицо не только в глазах императора, но и в своих собственных. Вдобавок он только сейчас сообразил, что ему почему-то совсем не хочется никуда прятаться. Эх, была не была! Если он погибнет, будет о нем кто-нибудь вспоминать?

Гвардейцы продолжали наступление ускоренным шагом, ни разу не сбившись с ритма и делая сто пятьдесят шагов в минуту в точности по уставу. Ярослав улучил момент, чтобы окинуть взглядом центральную часть долины. Корпус д'Эрлона практически перестал существовать. От него осталось несколько полков, продолжавших удерживать неприятельские позиции на правом фланге. Местность начала повышаться, и вскоре впереди показались схваченные огненным кольцом строения фермы Гэ-Сент. Под стенами фермы сосредоточились гвардейские батареи, которые вели ожесточенный обстрел. В воздух то и дело взлетали выбитые ядрами кирпичи и курки штукатурки.

Слева от колонны вторая большая батарея методично разрушала замок Угумон, но несколько британских орудий, сосредоточенных в недоступном для обстрела секторе, вели беглый огонь по флангу наступавшей колонны, и в рядах гвардейцев появились кровавые борозды. Впереди творился настоящий кошмар. Поле битвы густо устилали тела убитых и раненых, трупы лошадей с развороченными внутренностями, брошенные снарядные повозки и разбитые полевые пушки. Еще недавно здесь колосились высокие хлеба, но сейчас почти все колосья были смяты и втоптаны в густую, липкую грязь. Гвардейская конница порядком опередила пехоту. Передовые отряды кирасир обрушились на английские позиции на гребне холма и заставили замолчать часть неприятельских батарей, в результате чего артобстрел резко ослаб.

Наполеон передал штандарт капитану-знаменосцу и отдал приказ перейти на быстрый шаг. До цели оставалось еще несколько сот метров, но Ярослав уже усвоил, что главное- точно рассчитать время. А время сейчас играло на руку противнику: дым над полем немного рассеялся, и продвижение войска Наполеона не могло дольше оставаться незамеченным. Барабанщики ускорили темп, и колонна стала стремительно наползать на неприятельский склон под раскатистые звуки сигнала к атаке.

Передовые цепи легковооруженных стрелков перешли на бег и устремились к ферме под прикрытие полевых батарей. Их встретил беспорядочный мушкетный залп, и мгновение спустя от противоположного конца фермы стали откатываться защищавшие ее стрелки в красных мундирах. Наперерез отступающим ринулся эскадрон кирасир из дивизии Келлермана.

Ярослав только теперь осознал, что видит в действии классическую комбинацию массированного наступления по трем направлениям. При этом каждая из атакующих колонн прикрывает и поддерживает соседа. Справа от гвардейцев все еще продолжали сопротивляться на гребне холма остатки первой колонны под началом д'Эрлона. На них наседали переброшенные к месту прорыва английские и голландские полки. Гвардейские батареи прекратили обстрел покинутой англичанами фермы и возобновили продвижение вперед. Передовые части гвардейцев-пехотинцев достигли артиллерийских позиций через считанные мгновения после того, как с них снялись полевые батареи на конной тяге. Продуманность и точный расчет этого маневра так поразили Ярослава, что он повернулся к Наполеону и восторженно всплеснул руками.

— Не пора ли нам уйти с линии атаки? — крикнул он. — Как только мы доберемся до вершины, там станет необыкновенно жарко.

Наполеон не соизволил даже ответить.

Ярославу не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним, проклиная в душе этого корсиканского упрямца. Басак, высоко подняв топор, задрал морду к небу и заревел предсмертную песнь клана берсеркеров.

Все сгрудилась вокруг носовых иллюминаторов и мониторов, на которые изображение поступало с внешних голокамер крупным планом. Кто бы там к ним ни приближался, до появления непрошеных гостей оставалось не меньше пяти часов, а внизу разворачивались такие события, что никого и за уши не удалось бы оттащить от столь захватывающего зрелища. Элдин очень надеялся, что за пять часов ситуация на поле битвы все же успеет окончательно определиться.

На левом фланге гренадеры Камброна подошли вплотную к британским позициям. Передовые части рассыпались цепью — для того, чтобы увеличить собственную огневую мощь и избежать чрезмерных потерь от кинжального артиллерийского огня. На правом фланге сражение достигло своего пика. Шестой корпус Лобо перевалил через гребень и обрушился на двадцать тысяч британских пехотинцев. Туда же подтягивались с разных сторон еще несколько колонн союзных войск. Правда, одна из этих колонн вдруг прекратила продвижение и начала разворачиваться в сторону наступающих гвардейцев. С этой дивизией творилось что-то неладное. Авангард ускоренным шагом еще двигался навстречу Лобо, арьергард устремился на перехват гвардейцев Камброна, а в центре началось столпотворение. Одни полки выстраивались в каре, чтобы отразить натиск французской тяжелой кавалерии, а другие стремились сохранить строй в походном порядке, чтобы поскорей добраться до пехоты.

Атака французской конницы на правом фланге имела успех. Обойдя неприятеля по правому краю, кавалеристы зашли в тыл позиций союзников, вынудив последних к поспешному отступлению, больше напоминавшему паническое бегство. Наибольшие опасения Элдин испытывал по поводу центра. Д'Эрлону никак не удавалось навести порядок в своих разрозненных частях, а тут еще одна из камер показала крупным планом мертвое тело убитого в неразберихе маршала.

Несколько английских бригад планомерно теснили остатки французов в направлении большой батареи, чьи орудия прекратили стрельбу, опасаясь поразить своих. Элдину удалось даже увидеть на поле боя самого «Веллингтона». «Железный герцог» лично возглавил несколько стянутых к центру полков и летел в метре над землей. Зрелище было абсурдное: машина Древних Странников среди толпы всадников в раззолоченных мундирах девятнадцатого столетия. Для полноты картины «Веллингтону» недоставало только треуголки на макушке.

Но самая большая угроза создавалась отнюдь не в центре. Всего в нескольких милях от кавалерийской дивизии Келлермана через Парижский лес следовали походным маршем прусские колонны под командованием Блюхера. Передовые конные разъезды пруссаков уже показались на опушке. Часа через два следовало ожидать прибытия основных сил.

— У меня такое впечатление, что они движутся гораздо быстрее, чем это было на самом деле, — выразил вслух свои сомнения Зергх.

— Значит, «Веллингтон» снова решил смошенничать, — задумчиво пробормотал Элдин. Он все время напоминал себе, что стал свидетелем не более чем блестяще поставленного спектакля, усложненной разновидности шахматной партии, но где-то внутри сидел настырный червь сомнения и упрямо твердил, что все происходившее на поле битвы намного важнее и серьезнее, чем кто-либо из них может вообразить. А тут еще этот таинственный корабль неизвестно с кем на борту! Интересно, какого чёрта им здесь надо?

Запас времени пока позволял не тревожиться, но если сражение затянется, а непрошеным визитером окажется Корбин, у них не будет другого выхода, кроме как пуститься в бегство, оставив на произвол судьбы Ярослава, Басака и Наполеона, которым придется выпутываться самим.

— Вы только посмотрите, как они идут! — воскликнул Оиси, не в силах сдержать восторг от фантастического зрелища.

Передовые батальоны Старой гвардии с яростным ревом ринулись в атаку. Густые цепи стрелков, выставив вперед обнаженные штыки, бегом поднимались по склону, обтекая с двух сторон окутанную дымом и пламенем полуразрушенную ферму Гэ-Сент. Наполеон ехал рядом с авангардом, что-то выкрикивая и местами подбадривая наступающих солдат.

Басак вырвался вперед, поднял над головой топор и занял место в первом ряду гвардейцев.

Они перевалили через гребень. В первое мгновение Ярославу показалось, что там никого нет. Кругом простиралось пустое пространство. И тут из высокой травы поднялись и выступили навстречу стройные ряды красных мундиров. Ему померещилось, будто на дальнем конце поля мелькнула фигура «Веллингтона», но прогремел ужасающей силы мушкетный залп, и все окуталось дымом.

С ним что-то происходило. Сознание как будто раздвоилось. Одна его половина хладнокровно взирала на запнувшегося и упавшего наземь Басака, на вставшего на дыбы скакуна императора, на самого Наполеона, вдруг смертельно побледневшего и начавшего сползать с седла, а вторая заходилась в крике, бессмысленно повторяя одно и то же: «Ты ранен! Спасайся! Спасайся! Ты ранен!»

Он встряхнулся, недоуменно потряс головой. Разве он ранен? Почему же тогда он ничего не почувствовал? Хотя нет, вроде бы что-то кольнуло в левую руку. Он пошевелил пальцами, но рука словно онемела и не подчинялась.

Несокрушимая стена гвардейцев, остановить которую казалось безнадежным занятием, вдруг заколебалась. Послышались горестные крики:

— Император ранен! Наш император ранен!

Забыв о собственной ране, Ярослав бросился к Наполеону. Штаны его были разорваны выше колена, из дыры сочилась кровь.

— Вы ранены, сир!

Наполеон очумело встряхнул головой, огляделся и вдруг понял, что стал центром всеобщего внимания. Солдаты-гвардейцы окружили его тесной толпой, на всех лицах застыло выражение полного отчаяния. Наступление остановилось. Англичане, воспользовавшись передышкой, успели перезарядить мушкеты и дать еще один залп. Надо было срочно спасать положение. Неумело балансируя на стременах, Ярослав встал в седле и закричал, сколько хватило голоса:

— Воины Франции! Ваш император жив! Вперед, в атаку!

Призыв Ярослава привел Наполеона в чувство. Он поднял руку и приветственно помахал ею, чтобы все увидели, что он жив. И тут словно плотина прорвалась. Басак вскочил на ноги и ринулся вперед, во всю глотку выкрикивая свою предсмертную песнь. Его рев был подхвачен громовым «ура», и гренадеры в едином порыве устремились вслед за гаварнианином-берсеркером.

Волна атакующих подхватила и понесла с собой Наполеона и Ярослава. Вместе с гвардейцами они с ходу врезались в передовые отряды англичан, в мгновение ока смяли и растоптали первую линию стрелков и неудержимо двинулись дальше. Вторая линия продержалась еще меньше первой, успев произвести только один залп. Затем она тоже сломалась и исчезла, срезанная под корень, как колосья под серпом жнеца. Наступление продолжалось, и Ярослав чувствовал себя против воли вовлеченным в сумасшедшую гонку, из которой невозможно вырваться.

Какой-то офицер, словно прочитав его мысли, схватил под уздцы лошадь историка с явным намерением вывести ее из атакующей толпы, но Ярослав, к собственному удивлению, грубо выругался и оттолкнул доброхота, больше всего на свете желая в этот миг оказаться на месте Басака, чья предсмертная песнь сменилась ликующим победным кличем. Его огромный обоюдоострый топор уже испил крови врага. Сверкающее стальное лезвие вздымалось и падала, оно крушило черепа и отрубало конечности с одинаковой легкостью.

Колонна гвардейцев разделилась. Старая гвардия продолжала атаковать позиции англичан, второй эшелон, состоявший из опытных солдат, еще не достигших статуса ветерана, свернул налево и двинулся в обход, а арьергард, где в основном были собраны молодые гвардейцы, вклинился в брешь, образованную отступившими дивизиями левого фланга д'Эрлона, и зашел в тыл английским полкам, чрезмерно увлекшимся преследованием отступавших.

Ярослав снова увидел Наполеона. Он уже спешился и был окружен офицерами штаба. Историк с трудом слез со своей лошади и протиснулся к императору. Задев кого-то раненой рукой, он поморщился от боли, но искренняя тревога за судьбу Наполеона заставила его тут же забыть о ней.

— Как дела?

— Пустяки, царапина, — преувеличенно бодрым голосом откликнулся император.

Ярослав опустился на колени и бегло осмотрел рану. Слава Богу, артерию не задело. Мушкетная пуля насквозь прошила мякоть бедра, оставив выходное отверстие с рваными краями, из которого непрерывно сочилась кровь. Один из адъютантов разорвал вдоль белый офицерский шарф, одну половину сложил в виде тампона, а второй туго перевязал рану под бдительным руководством и присмотром ученого.

— Ну вот, пока этого достаточно, а когда вернемся на корабль, кибермеды в два счета вас заштопают.

— Сначала нам надо выиграть сражение, — усмехнулся Наполеон, быстро обретая прежнюю бодрость. — Что такое? Вы тоже ранены?

Ярослав был тронут тем, что император вообще обратил внимание на его руку, и не стал жаловаться, хотя рана болела с каждой минутой все сильнее.

— Пустяки, царапина, — повторил он слова Наполеона, сказанные пятью минутами раньше.

— Да у вас же кость перебита! — нахмурился император. — Вы рискуете потерять руку.

— Это вряд ли, — отмахнулся Ярослав, — но шину наложить не помешает.

Он мужественно сдерживал стоны, пока штабной лекарь накладывал ему примитивную шину из двух дощечек и прибинтовывал к груди раненую руку.

Наполеон поднялся с земли и подошел к Ярославу, заметно хромая.

— Жалую вас чином генерал-майора и награждаю орденом Почетного легиона за то, что вы сегодня для меня сделали.

Ярослав ничего не мог с собой поделать. Его буквально распирало от гордости.

Поднявшись на небольшой пригорок, он оглядел поле битвы. Весь левый край британской линии обороны был смят. Разрозненные кучки солдат в красных мундирах откатывались в тыл. За ними бросилась в погоню резервная дивизия корпуса Лобо. Прямо по ходу продолжала наступление Старая гвардия, чьей целью была деревушка Ватерлоо. Тяжелая кавалерия, позволив пройти вперед пехоте, обрушилась на правый фланг англичан. Стремительный натиск кирасир при поддержке артиллерии вселил панику в солдат неприятеля. Они покидали позиции целыми батальонами и бежали куда глаза глядят. Из ворот замка Угумон хлынула английская конница. Поздно! Ей уже некуда было деться — французы окружали ее со всех четырех сторон. Вся армия союзников неудержимо разваливалась. Волна паники, первоначально поднявшейся на левом фланге, теперь уже захлестнула центр и распространялась дальше.

Наполеон, прихрамывая, присоединился к историку и бегло окинул взглядом долину. Он тяжело дышал, глаза были влажными от слез.

— Вот как должно было быть в тот раз! — торжествующе вскричал он, воздев к небу руки.

Офицеры и генералы окружили императора, наперебой поздравляя его с победой и вместе с ним наблюдая за радостным и захватывающим зрелищем — армией «Веллингтона», улепетывающей во все лопатки.

Вернулся, с трудом ковыляя, израненный Басак. Кровь капала с его рассеченной саблей морды, сочилась из простреленной лапы, но больше всего крови было на лезвии его любимого оружия.

— Клянусь всеми богами, эти парни знают, как надо сражаться! — взревел он вместо приветствия, Наполеон встретил гаварианина с распростертыми объятиями, положил руку ему на плечо и гордо огляделся.

Мимо пригорка к центру долины подтягивались остатки молодых гвардейцев. Сквозь их ряды к императору с трудом пробился сильно встревоженный курьер.

— Сир! На опушке леса замечены передовые части прусской пехоты!

Потрясенный неожиданной новостью Наполеон оглянулся и требовательно протянул руку. Ему тут же подали старенькую, поцарапанную подзорную трубу. Молоденький адъютант почтительно подставил плечо и стоял неподвижно, пока император обозревал окрестности на правом фланге.

Восточный край поля битвы утопал в пороховом дыму, но едва он немного рассеялся, Ярослав сразу почувствовал, как сердце у него уходит в пятки. В двух милях от них из лесу выползала мощная черная колонна.

— Который час? — спросил Наполеон.

— Четверть третьего, сир, — ответил адъютант, демонстрируя золотые карманные часы с откинутой крышкой.

— Уж больно быстро они добрались, — проворчал император. — Неужели «Веллингтон» опять ухитрился сплутовать?

— Он просто изменил расклад, так же как и вы, — сказал Ярослав. — Всего лишь внушил Блюхеру, что надо спешить изо всех сил.

— Не верю, что ему удалось так быстро привести сюда всю армию, — возразил Наполеон с излишней горячностью, как будто пытаясь убедить не только собеседника, но и самого себя. — Скорее всего, здесь не больше одной-двух дивизий! И они наверняка еле на ногах держатся после форсированного марша. Но как же они не вовремя, черт побери! Я так рассчитывал хотя бы еще на один час передышки!

— У нас нет и не будет этого часа, — твердо сказал Ярослав, указывая в юго-восточном направлении, где на опушке леса появлялись все новые и новые части пруссаков. Хитрый лис Блюхер наступал сразу широким фронтом.

— Они же перережут мне все коммуникации! — с тревогой воскликнул Наполеон. — А если мы потеряем Планшенуа, они нас просто обойдут с тыла и раздавят!

Он отвернулся и устремил взор на север. Ярослав не осмелился нарушить молчание, подсознательно ощущая, что великий полководец в эти мгновения с компьютерной быстротой просчитывает варианты, оценивает шансы и решает, как лучше встретить нового врага.

Приняв решение, император повернулся лицом к штабу.

— Передайте Камброну: приостановить наступление и отвести гвардию к Планшенуа. Он остается в резерве.

Лобо пусть преследует англичан безостановочно. Если понадобится, пусть гонит их до самого Брюсселя и там сбросит в море. Кирасирам Келлермана приказываю продолжать погоню, но кольцо не замыкать и особенно не усердствовать. Черт с ними, пускай бегут, для них война все равно кончилась. Не пройдет и месяца, как эти проклятые голландцы и ганноверцы перейдут на нашу сторону. Д'Эрлон должен отвести войска к постоялому двору Бель-Альянс и оставаться там до дальнейших распоряжений. Жером, Фой и Башлу отходят на восток, переформировываются и образуют центр. Кавалеристы Пирэ и Л'Эретье будут одновременно сдерживать англичан и защищать левый фланг новой оборонительной позиции. А теперь вперед, господа, и не теряйте ни минуты!

Наполеон с трудом дохромал до коня и сморщился от боли, когда гусарский поручик помогал ему взобраться в седло.

— Половина дела сделана, друзья мои, — сказал император. — Остается успешно закончить вторую половину, и тогда можно будет с уверенностью считать, что день был прожит не напрасно.

— Клянусь богами, впервые в жизни довелось увидеть, как улепетывают сломя голову сорок тысяч человек, — заявил Зергх, высоко поднимая бокал за здоровье Наполеона.

— Все это прекрасно, но теперь, когда они победили, давайте поскорей заберем наших друзей и отчалим отсюда, — сказал Элдин, с тревогой поглядывая на экран радара. Приближавшийся корабль только что заметно увеличил скорость, и теперь его можно Выло ожидать на час или два раньше предполагаемого срока.

— Как мы их заберем? — с сомнением в голосе спросил Оиси.

— Попробуй посадить корабль рядом с ними, — посоветовал Элдин.

Самурай молча кивнул и направил звездолет вниз. Первые сто метров он опускался беспрепятственно, а потом резко затормозил, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Оиси увеличил мощность, и корабль продвинулся еще на несколько метров. Но дальше ходу не было, хотя японец дал двигателям максимальный импульс.

— Лучше выключи, — посоветовал Хоббс. — Если этот механический монстр решит вдруг убрать защитное поле, внизу образуется такой кратер, что хватит похоронить обе армии.

Оиси кивнул и перевел рычаг в нейтральное положение.

— Что, если попробовать поймать их гиперлучом?

— Через такой мощный заслон? Ты с ума сошел! — воскликнул Зергх. — В лучшем случае они попадут на борт в виде больших бифштексов с кровью.

— Сколько у нас еще времени до прибытия «гостей»?

— Часа четыре, если не меньше.

— Проклятье! — прошипел Элдин.

— Может быть, лучше их оставить? — стыдливо предложил Вуш.

Элдин смерил Надзирателя ледяным взглядом, от которого Вуша сразу забила мелкая дрожь.

— Он спас мне жизнь в Дыре! Будь я проклят, если покину его в час нужды, равно как и Наполеона с Басаком!

— К тому же у берсеркера сегодня наверняка лучший день в его жизни, — заметил Хоббс — Да он голыми лапами разорвет на мелкие клочки любого, кто вознамерится вытащить его оттуда. Вдобавок сражение еще не окончено.

Элдин перевел взгляд на экраны. Целый корпус прусской пехоты выходил из леса. Слева от него разворачивался в боевой порядок второй. Чуть дальше к югу поднимались сплошные клубы пыли, кроме того, видимости мешала искажавшая пространство стена защитного поля, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о приближении по меньшей мере еще одного корпуса союзников.

— Что будем делать? — спросил он.

— Во всяком случае, я еще не проиграл свою ставку, — сказал Хоббс- Давайте дождемся конца. Если Блюхер прикончит Наполеона, мы сможем убраться отсюда с чистой совестью до прилета визитеров.

— Как вам не стыдно?! Они же ранены, все трое! — гневно воскликнула Тия, выведенная из себя полнейшим игнорированием этого обстоятельства со стороны всех, кто был на борту.

— Риск составляет необходимое условие игры, — безмятежно отозвался Вуш, вызвав всеобщее изумление.

— Они пошли в наступление! — закричал Хоббс, тыча пальцем в монитор, сфокусированный на передовом кавалерийском полку пруссаков, который двигался по дороге от Вавра в направлении Планшенуа.

— Что, черт побери, он делает?! — воскликнул пораженный Зергх.

Элдин посмотрел на соседний экран. Французские войска готовились к преодолению нового кризиса на своем правом фланге. Гвардейские полки вышли из боя и продвигались к новому месту дислокации в полном боевом порядке. Они шли одной колонной с развернутыми знаменами в направлении Планшенуа, пересекая по диагонали поле брани, усеянное телами солдат понесшего самый большой урон корпуса д'Эрлона. Пушки большой батареи также развернулись жерлами на восток. Вокруг них формировались остатки войск геройски погибшего маршала. А вот на левом фланге творилось что-то непонятное. Корпус Лобо, который, по логике вещей, следовало бы развернуть в центре как стратегический резерв, зачем-то в полном составе продолжал преследование бегущих англичан.

— Зачем он посылает в погоню целый корпус, да еще кирасир, когда с лихвой хватило бы пары дивизий? Он что, рехнулся? — недоуменно спросил Хоббс.

— На левом фланге в прошлый раз действовал его брат Жером, а также Фой и Рейнье. Боюсь, как бы его вновь не подвели самые близкие, задумчиво проговорил Элдин.

— Пока мне ясно, что в позиции Наполеона имеется большая дыра и никаких резервов, — с мрачной миной заявил Хоббс — Похоже, плакали мои денежки.

У Ярослава горело и саднило пересохшее горло. Он в жизни не испытывал такой сильной жажды. Какой-то гвардеец протянул ему полную флягу. Историк с благодарностью кивнул, запрокинул голову и жадно присосался к воде. Он готов был уже выхлебать флягу целиком, оправдывая себя тем, что эти люди все равно не настоящие. Но краем глаза он увидел глаза гвардейца, неотрывно устремленные на флягу и как будто считающие каждый глоток драгоценной влаги, исчезавшей у него в глотке. Ярослав поперхнулся, отнял флягу ото рта, с сожалением закрутил крышечку и отдал обратно.

— Благодарю вас.

— Счастлив оказать услугу, месье, — сказал гвардеец и захромал дальше, в тыл оборонявшихся войск.

— Который час? — повысил голос Наполеон, чтобы перекричать неумолчный треск мушкетной перестрелки в какой-нибудь сотне метров от командного пункта.

— Пять часов, — ответил адъютант.

Ярослав с сочувствием посмотрел на юношу. Тот едва держался в седле. Кровь заливала ему лицо из раны на лбу, который был рассечен наискось скользящим сабельным ударом.

Несколько минут назад полк прусской кавалерии отчаянным броском прорвал фронт французов, и им всем пришлось спасаться внутри ощетинившегося штыками гвардейского каре. Пруссаки раз за разом атаковали неприступный квадрат и даже умудрились однажды пробиться сквозь строй. К счастью, подоспевшая конница дивизии Милло отогнала нападавших. Казалось, пруссакам известно, что сам Наполеон находился внутри каре. Они дрались с неукротимой яростью и почти все полегли, пытаясь прорваться к венценосному полководцу. А прорыв пришлось потом заделывать за счет изрядно поредевших соседних батальонов.

На всей линии обороны от Планшенуа до Гэ-Сент французы испытывали непрестанное и все возраставшее давление. Подходившие со стороны Вавра части командующий прусской армией немедленно бросал в бой, тогда как Наполеон давно израсходовал последние резервы. Но он держался с угрюмой решимостью, умело используя наличные средства. Не раз и не два император на коне лично объезжал позиции, призывая солдат держаться, воодушевляя их своим присутствием, подбадривая незамысловатыми шутками. Голос его давно сел, и он мог говорить лишь хриплым шепотом. Лицо осунулось и выглядело мертвенно бледным, а рана на ноге снова открылась, пропитывая повязку сочившейся из нее кровью.

С севера примчался курьер с донесением, что англичане сумели прекратить отступление, переформироваться и где-то за Ватерлоо дать чувствительный отпор преследовавшему их Лобо. Единственная хорошая новость поступила от Келлермана. Его кирасиры на левом фланге прорвали фронт и вовсю гнали англичан к побережью, тогда как Лобо безнадежно увяз в центре и на правом фланге. А вот генерал Рейнье совсем пропал. Последнее сообщение от него гласило, что он продолжает преследовать отступающие войска союзников и движется по дороге на Брен-л'Алло.

Любое упоминание имен Рейнье или Жерома теперь вызывало у императора приступ безудержного гнева, от которого он потом долго отходил. Его армия, сокрушив половину врагов, столкнулась теперь с таким же по численности неприятелем, только свежим и еще не вступавшим в бой. У него же осталось едва тридцать тысяч бойцов против шестидесяти или семидесяти у пруссаков.

Ярослав устал до такой степени, что почти перестал обращать внимание на вой проносившихся над головой ядер и свистевшие мимо пули. Постоянный грохот сражения притупил все его чувства, и только перебитая рука напоминала о себе острой, пульсирующей болью каждый раз, когда его лошадь спотыкалась.

— Боже, скорее пошли мне ночь или Нея! — выдохнул Наполеон, останавливая коня рядом с историком.

— Не думаю, что здесь стоит особо уповать на приход ночи, — заметил Ярослав, бросив взгляд на солнце, по-прежнему ярко пылавшее прямо над головой. Корабль тоже продолжал неподвижно висеть над полем чуть в стороне. Он мысленно проклял находившихся внутри него друзей. Черт возьми, неужели они не видят, что он ранен? В то же время он испытывал законную гордость за то, что не сломался и держится столько часов, хотя куда проще было бы свалиться на землю и изобразить смертельно раненного, чтобы заставить этих бесчувственных кретинов воспользоваться гиперлучом. С другой стороны, если бы они могли применить луч, Зергх за все сокровища мира не отказался бы от возможности очутиться рядом с ним. Должно быть, «Веллингтон» позаботился поставить над полем боя какой-нибудь защитный барьер.

— Сир!

Наполеон сумрачно взглянул на покрытого грязью и пылью фельдъегеря. Его лошадь заметно хромала на заднюю правую ногу. Курьер отдал честь.

— Неприятель снова перешел в наступление. Под Планшенуа введена в бой свежая прусская пехотная дивизия.

Император кивнул.

— Ваше величество, наша артиллерия почти полностью выведена из строя. Если они усилят натиск, нам не устоять.

Наполеон ничего не ответил, только тронул коня и рысью погнал его в юго-восточном направлении, откуда прискакал курьер. Проклиная все на свете, Ярослав последовал за ним. К удивлению ученого, за ними увязался и Басак. Берсеркер любовно поглаживал свой вымазанный в крови топор, разговаривал с ним, как с живым существом, напевал какие-то песенки, короче говоря, от души радовался только что полученной награде за храбрость — ордену Почетного легиона, который Наполеон позаимствовал у кого-то из генералов и лично прикрепил к лацкану куртки Басака.

В отдалении послышались звуки горна, и вслед за ними по всему полю раскатился грохот мощного артиллерийского залпа. Наполеон остановил коня на пригорке за арьергардом гвардейской пехотной дивизии. Ее поредевшие полки застыли в молчании и ожидании. А прямо перед солдатами по широкому полю неумолимо надвигалась на французские позиции колонна неприятельских войск при поддержке с северного фланга нескольких кирасирских полков и полудюжины артиллерийских батарей на конной тяге. Орудия пруссаков беспрепятственно разворачивались в позицию в каких-нибудь двухстах метрах от линии обороны. Наполеон в ярости выругался и заорал на адъютанта, чтобы тот где угодно нашел и подтянул сюда хотя бы десяток пушек. Адъютант отдал честь и ускакал. Тяжелая кавалерия пруссаков подошла еще ближе.

— Может быть, имеет смысл выстроить каре? — осторожно предложил Ярослав.

Наполеон покачал головой:

— Бесполезно. В любом случае мы проиграли. Если построить дивизию в каре, ее разнесут прусские орудия и освободят дорогу пехоте. Если же этого не делать, тяжелая конница все равно прорвет оборону. Нет, мой друг, мы останемся здесь и будем держаться до последнего. В прошлый раз я бросил моих гвардейцев, но сегодня поклялся, что этого больше не повторится.

Прусские батареи открыли огонь. Гвардейцы валились замертво под картечью целыми шеренгами. На правом фланге кирасиры перешли на рысь и неудержимой лавиной тронулись в атаку, с каждым мгновением набирая скорость.

Командир дивизии подскакал к Наполеону, ожидая приказа.

— Держать линию! Держать линию любой ценой! — выкрикнул император, но из уст его вырвался только хриплый шепот.

Грохот копыт нарастал. Передние ряды конницы быстро разворачивались в лавину. Вознеслись к небу звуки кавалерийских рожков, трубивших наступление. Взметнулись над головами всадников выхваченные из ножен клинки. Рассыпавшись по фронту шириной в четверть мили, бронированные кавалеристы неслись на жалкую горстку французов, в чьих рядах прусская артиллерия с фланга ежеминутно проделывала все новые и новые зияющие дыры.

Скованные железной дисциплиной гвардейцы ждали врага в неподвижном безмолвии. Но вот прозвучал приказ командира, и в то же мгновение первая шеренга опустилась на одно колено, уперев мушкеты прикладами в землю и выставив навстречу коннице сверкающие штыки. Вторая шеренга осталась стоять, держа оружие в положении «на прицел». Третий ряд гвардейцев пока держал мушкеты в положении «на плечо», ожидая команды. За спинами пехоты спешно формировались в эскадроны остатки кавалерии, готовые в случае необходимости заткнуть любую брешь.

Громовая поступь конницы отдавалась в ушах тысячекратно усиленным рокотом морского прибоя, захлестывавшего в шторм недоступные в тихую погоду уголки. Слыша этот сотрясавший землю тяжелый гул, Ярослав испытывал детское желание зажать уши, закрыть глаза, свернуться в комочек и спрятаться в чулан, лишь бы не видеть и не слышать приближения смертоносной волны. Он давно забыл, что все происходящее, по идее, было не более чем игрой. На его взгляд, ничего реальнее ему еще не приходилось видеть, о чем каждое мгновение напоминали громоздившиеся горы убитых к раненые, истекавшие кровью, исторгавшие предсмертные вопли и стоны из искаженных страданием ртов, пытавшиеся куда-то ползти или просто лежавшие неподвижно, устремив в небо опустошенные болью взоры.

Кирасиры приблизились на сотню метров, потом на семьдесят пять…

Ярослав хорошо понимал, будучи ученым, как много зависит в данной ситуации от морального и психологического настроя защитников. Сама атака была не так уж и страшна, если только «Веллингтон» не запрограммировал лошадей пруссаков на полное бесчувствие. В противном случае, как любые другие существа, обладающие сознанием и зачатками рассудка, они безусловно откажутся быть насаженными на штыки первого ряда гвардейцев и в последний момент отвернут в сторону. Основной расчет в такого рода атаке делался совсем на другое — на тот ужас, который должно внушить оборонявшимся неудержимое наступление закованной в металл и потому почти неуязвимой конницы. Сейчас он своими глазами видел, как это на самом деле страшно. Земля тряслась под копытами, звонкое ржание наполняло воздух, блестели занесенные клинки палашей и сабель. Каждый всадник казался десяти футов ростом. Они скакали стремя к стремени, сплошной несокрушимой стеной, производя впечатление единого живого организма, управляемого чьей-то железной волей. Ему самому нестерпимо хотелось повернуться и бежать куда глаза глядят, и он не мог себе представить, что у кого-то из защитников достанет мужества поступить иначе. В то же время он не мог не сознавать, что единственный шанс на спасение лежал в стойкости, отваге и дисциплине. Конечно, после стольких атак трудно рассчитывать на стойкость и мужество, но только в единении и дисциплине можно было почерпнуть силы на отражение и этого, быть может, последнего приступа. Стоит только сломаться и показать спину — ни один не выживет, все падут, изрубленные на куски кавалерийскими клинками.

Погруженный в эти невеселые мысли, Ярослав даже не услышал команды открыть огонь, поданной второй шеренге стрелков.

Французские позиции окутались пороховым дымом, а передние ряды конницы словно налетели на протянутую проволоку. Люди и кони валились наземь, кувыркались в грязи; предсмертное пронзительное ржание смешивалось с грохотом канонады с фланга. На несколько мгновений ученому показалось, что атака захлебнулась, и он готов был уже разразиться ликующим победным воплем, но тут дым рассеялся, и с замиранием сердца он увидел, что залп нанес лавине конницы лишь частично парализовавший ее удар. Передовые всадники понесли существенный урон, но их подпирали задние ряды, отделавшиеся минимальными потерями. Атака продолжалась. Прусская кавалерия проскочила последние метры и захлестнула тонкую линию французской пехоты.

Ярослав словно всем телом ощутил, как подались гвардейцы под мощнейшим напором. Подались, заколебались, но устояли, как будто повинуясь единой воле. Так останавливает массивную бычью тушу изящный матадор, вооруженный узенькой полоской хрупкой стали.

То один, то другой солдат оглядывался назад, готовый ринуться в бегство при первых признаках прорыва. Шеренги стрелков даже отступили на несколько шагов, но никто не нарушил строя, никто не побежал — недаром эти солдаты с гордостью называли себя ветеранами Старой гвардии. Волна всадников накатилась, разбилась о них, как об утес, и отхлынула.

Первый натиск был отражен, но теперь началось самое страшное: рукопашный бой, ближний бой между кавалерией и пехотой, где все преимущества были на стороне кавалерии. Зазвенела сталь, вновь разнеслись над полем жалобные вопли гибнувших лошадей, а из тысяч глоток вырвался единый рев, порожденный страхом, болью, отчаянием, гневом и разжигавшим кровь вдохновением схватки. То здесь, то там обезумевшая от ран лошадь налетала на штыки, на миг проделывая в линии обороны небольшую брешь, в которую сразу устремлялись задние ряды. Линия французов в основном держалась, но уже в нескольких местах была прорвана. И в эти прорывы с каждой минутой вливалось все больше и больше кавалеристов, грозя ударом с тыла и окружением.

Пехоте приходилось вести штыковой бой на два фронта. Спереди наседали атакующие, а сзади те, кто успел прорваться сквозь строй. Мушкеты с примкнутыми штыками так и мелькали в умелых руках гвардейцев. Они успевали и отражать выпады кавалерийских сабель, и, в свою очередь, поражать коней и седоков. Многие из кирасир оставили сабли в покое, и те висели у них на запястьях на кожаных ремешках. В такой плотной схватке больше годились седельные пистолеты. Сухой треск пистолетной стрельбы раздавался теперь по всей линии обороны Но и французы не дремали. Второй ряд пехотинцев успел перезарядить мушкеты, ставшие смертельным оружием при стрельбе в упор. Безумие боя охватило даже коней. Разъяренные животные вставали на дыбы, кусались, лягались и топтали без разбора всякого, кто подвернется под ноги. Одна из прусских лошадей на глазах Ярослава схватила зубами за горло французского гренадера и одним движением челюстей сломала ему шею. В то же мгновение голова ее оказалась пробита случайным выстрелом ее собственного всадника, и оба рухнули наземь, чтобы уже никогда не подняться.

Французам все же удалось заткнуть почти все дыры, кроме одной, на южном фланге. Пруссаки прорвали там все три линии обороны и продолжали расширять прорыв, бросая туда новые и новые массы конницы, которая растекалась по чистому полю за позицией. Наполеон сразу оценил опасность этой бреши, находившейся всего в полусотне метров от командного пункта, и направил на перехват последний резервный егерский эскадрон. Гвардейская конница галопом понеслась к месту прорыва и завязала бой, не давая пруссакам развить инициативу. А по всему фронту продолжалась рукопашная. Кирасир поддерживала с фланга их артиллерия, причем картечь сыпалась так близко к рядам нападавших, что зачастую поражала своих. С другой стороны от батарей крупная колонна пехоты изменила направление движения и устремилась к бреши, чтобы поддержать успех конницы.

— Приближается переломный момент, — отрывисто произнес император. Он огляделся, как будто надеясь извлечь из-под земли хотя бы один резервный батальон, но все резервы были давно исчерпаны. К северу от него из последних сил держались остатки уцелевших солдат из корпуса д'Эрлона. Курьер наконец-то привез известие о пропавшем генерале Рейнье, чрезмерно увлекшемся преследованием разбитых англичан «Веллингтона». Тот получил приказ немедленно возвращаться, но был слишком далеко, в нескольких милях от места сражения, чтобы на его помощь можно было рассчитывать.

Прусская пехотная колонна добралась до мест прорыва прямо-таки со спринтерской скоростью и сразу вступила в бой, даже не став разворачиваться для атаки.

— Мне бы сейчас туда дюжину пушек, от них бы только клочья полетели! — заскрипел зубами Наполеон, а Ярославу сразу вспомнилось знаменитое высказывание Ричарда III из драма Шекспира.

Прусские пехотинцы не стали входить в брешь вслед за конницей, а ударили немного южнее, в результате чего опрокинули весь фланг. Французы не обратились в бегство, но вынуждены были отступить. Ободренные успехом пруссаки удвоили усилия. Шум битвы в том конце заметно усилился.

— Сир, все потеряно! — задыхаясь, сообщил гонец с южного фланга.

Наполеон обвел взглядом лица офицеров штаба.

— Что вы тут стоите и дрожите, как перепуганные детишки?! — рявкнул он, непонятным образом вновь обретя голос.

Он повернул коня и направил его вдоль линии в сторону прорыва.

— Я проиграл битву при Маренго в пять часов дня и снова выиграл к семи часам вечера! — воскликнул император и, не оглядываясь, поскакал вперед.

Ярослав нагнал его и поскакал рядом.

— Вас же убьют! — закричал он.

Наполеон неприязненно посмотрел на историка:

— Можете убираться в тыл!

— Но это же всего лишь игра! — в отчаянии воскликнул Ярослав — Всего лишь дурацкая игра, будь она проклята!

— Не для меня. Не в этот раз. Я не стану проигрывать вторично. Лучше умереть! — повысил голос император, и слова его разнеслись по всему полю.

Привлеченные шумом, от эскадрона егерей отделились несколько всадников. Они подъехали к Наполеону и окружили его кольцом.

— Спасайтесь, ваше величество! — закричал старший.

— Я умру здесь! — крикнул в ответ Наполеон. Один из адъютантов схватил его коня под уздцы, но император наклонился, резко выдернул поводья и с такой силой потянул на себя, что бедная лошадь обиженно заржала и закрутилась на месте.

— Солдаты Франции! — закричал Наполеон высокими чистым голосом. — Кто из вас хочет сегодня бросить в беде своего императора и спасти собственную жизнь?

Ошеломленное молчание пораженных словами императора гвардейцев было ему ответом.

— Тогда стойте здесь и умрите вместе со мной во славу нашей милой Франции! — воскликнул он.

Юный барабанщик, стоявший чуть поодаль, поднял палочки и рассыпал дробь сигнала к атаке. Изумленный Ярослав с трудом верил своим глазам, когда вокруг императора в мгновение ока собрались гвардейцы — почти все раненные, измотанные, на пределе душевных и физических сил — и в едином порыве ринулись в атаку, смешиваясь с егерями, из последних сил прикрывавших брешь. Тоненькая линия бойцов, таявшая буквально на глазах, вдруг выпрямилась и натянулась, как стальная струна, словно воспрянула и обрела новые силы единственно по воле своего императора.

Наполеон сам повел в атаку ударный отряд. Завидев императора, прусские кирасиры с проклятиями и радостными воплями набросились на него, как стая волков на лакомую добычу. Он ждал их приближения, не дрогнув ни единым мускулом лица. Но уже теснились вокруг гвардейцы, каждый из которых почитал за счастье закрыть императора собственной грудью. Даже Ярослав, неумело выставив вперед подобранную где-то пику, ринулся на защиту Наполеона. Прямо на историка скакал на огромном вороном жеребце офицер в черном мундире. Закрыв глаза, Ярослав ткнул наугад и был страшно удивлен, когда раненный в ногу пруссак мешком свалился с седла и исчез под копытами лошадей. Басак защищал Наполеона с другой стороны, размахивая топором с такой скоростью, словно его мускулы были не из обычной плоти, а из легированной стали.

Бешеная схватка продолжалась, подстегиваемая неукротимой волей ее вдохновителя, но Ярослав уже понял, что порыв начинает иссякать и скоро их просто задавят грубым численным превосходством.

И тут, словно издалека, слуха старого ученого коснулся странный звук, в котором он не сразу распознал будораживший душу ритм барабанного боя, звавшего в атаку. Громовое «ура» прокатилось над полем, сотрясая равнодушные небеса. Раскатистый мушкетный залп раздался где-то на подходах к южному флангу. Ярослав в растерянности завертел головой.

Отзываясь эхом в окрестных холмах, над полем сражения райской музыкой прозвучал вырвавшийся из десятков тысяч солдатских глоток победный клич:

— Vive l'empereur! Vive l'empereur!

Все громче и громче звучал он, возрождая угасшую надежду. Ярослав устремил взор в ту сторону и не поверил своим глазам. Южнее прорыва разбитые, бегущие, казалось бы, полностью деморализованные солдаты подхватывали этот клич и возвращались в строй. Больше того — они бросались в атаку со штыками наперевес, а их товарищи, не имевшие сил подняться и присоединиться к ним, тоже кричали и махали шляпами.

— Ней! Ней! Да здравствует Ней!

Порыв ветра отнес в сторону клубы порохового дыма, и в просвете показалась бесконечная стека синих мундиров, двигавшаяся прямо во фланг пруссакам.

Наступление на поредевший фронт гвардейцев захлебнулось и стало разваливаться. Но эскадрон кирасир все еще продолжал отчаянно атаковать горстку храбрецов, защищавших императора и его приближенных. Эти кавалеристы не пожелали смириться с поражением и все поставили на карту. Близость жертвы и возможность раз и навсегда расправиться с ненавистным врагом придала им дополнительных сил и мужества. Басак занял стратегическую позицию перед конем императора, ловко подсекая одним ударом топора ноги прусских лошадей, а другим добивая оглушенных падением всадников. Один из кирасир уже занес над головой Наполеона саблю, но ей так и не суждено было опуститься. Просвистело в воздухе страшное обоюдоострое лезвие гаварнианского топора, и отрубленная рука дерзкого наглеца отлетела в сторону вместе с зажатым в ней клинком.

Корпус Нея с размаху ударил во фланг прусской армии, а с фронта атаковали воодушевленные гвардейцы. Пруссаки сломали свои ряды и начали беспорядочно отступать. Сражение кончилось.

Одна из колонн французской пехоты прошла совсем рядом с позицией гвардейской дивизии, ускоренным шагом преследуя бегущего противника. Лица солдат походили на грубые маски, но и на них явственно читалась смертельная усталость от форсированного пятнадцатикилометрового марша и стремительной атаки сразу по его завершении. Ней и эти молодцы совершили настоящий подвиг, успев за какие-то пять часов добраться до поля брани и в решающий момент изменить ход сражения и спасти жизнь императора.

Во главе колонны Ярослав увидел самого Нея. Маршал был без шляпы, его соломенные волосы развевались на ветру. Он что-то ликующе кричал, указывая шпагой в сторону отступавшего неприятеля, — должно быть, призывал своих солдат двигаться побыстрей.

Привстав на стременах, историк взглядом проводил дивизию во главе с Неем. Со стороны Парижского леса подтягивались все новые и новые части. Он обратил внимание на пестроту мундиров и догадался, что видит перед собой сводные колонны. Судя по всему, Ней привел из корпуса Груши только самых сильных и боеспособных, тех, кто в состоянии был выдержать эту сумасшедшую гонку, ориентируясь в марш-броске лишь на грохот канонады и безжалостно оставляя по дороге выбившихся из сил. И они пришли, ведомые жаждой победы и любовью к своему императору. Первая же атака подоспевших французов на линию прусских войск заставила ее вначале заколебаться, а затем рассыпаться как карточный домик. Армия Блюхера отступила к северо-востоку, уступив поле боя победителям. Несколько прусских кавалеристов, оставшихся от эскадрона, прекратили бесплодные попытки пробиться к императору и повернули коней. Один из них обернулся и навел на Наполеона пистолет. Раздался выстрел, и в то же мгновение всадник упал, прошитый дюжиной пуль. Но и Наполеон выпустил поводья и покачнулся в седле. Ярослав едва успел подъехать и удержать его от падения. Впрочем, Наполеон быстро восстановил равновесие и заговорил своим обычным тоном:

— Все висело на волоске, буквально на волоске, — произнес он, весь дрожа от нервного перенапряжения, но взирая на Ярослава шальными от счастья глазами.

— Прикажете позвать Нея?

— Не стоит, пускай охотится. Он всегда был хорош в погоне. Большинство из этих пруссаков — деревенские рекруты. Солдаты из них никудышные. Они так и будут теперь бежать до самого Рейна.

Со всех сторон неслись ликующие возгласы и приветствия.

— Передайте Нею, пусть гонит их на восток. Да, на восток.

Он вдруг замолчал и огляделся.

— Пять лет мечтал я об этой минуте. Благодарю вас, — прошептал император и неожиданно стал заваливаться на спину. Только сейчас Ярослав сообразил, что Наполеон снова ранен — и на этот раз тяжело. С левой стороны груди на его мундире быстро расползалось кровавое пятно.

— Император ранен! — в отчаянии закричал историк, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Его тут же окружили гвардейцы. Они осторожно сняли раненого с седла и опустили на землю. Радость и ликование на лицах людей уступили место горечи и скорби.

Ярослав спешился и чуть не упал. Ноги его онемели, и каждый шаг вызывал нестерпимую боль в спине и ягодицах. Пробившись сквозь толпу, он опустился на колени рядом с императором.

— Это был отличный денек, — прошептал Наполеон. Ярослав хотел что-то ответить, но не смог. К горлу подступил комок, из глаз полились слезы.

— Я счастлив, что смог в этот день быть рядом с вами, ваше величество, — прошептал он в ответ, справившись с волнением.

— Я знал, что в конце концов завоюю и ваше сердце, маршал Ярослав, — усмехнулся император.

Старый ученый благодарно кивнул, а Наполеон приподнял голову и стал всматриваться в лица окруживших его гвардейцев.

— Андре, ты ли это?

— Я, мой император.

— Но ты же погиб на Аркольском мосту!

— И все же я с вами, мой император. Наполеон жадно переводил широко раскрытые глаза с одного знакомого лица на другое.

— Пьер, ты пал у Риволи. Винсент, а ты был сражен под Лейпцигом, когда пытался спасти знамя полка. Гийом, старина, как же мне тебя не хватало!

Один за другим гвардейцы опускались на колени. Ярослав с удивлением переводил взгляд с одной обветренной и грязной от порохового дыма физиономии на другую. Кто-то из гвардейцев скорбно молчал, кто-то плакал, размазывая слезы по черным от копоти щекам, кто-то яростно теребил длинные гренадерские усы.

— Мои старые ворчуны, — прошептал Наполеон. — Ведь это я убил вас всех. Простите меня, дети мои, если сможете.

— Мы погибли за Францию и за нашего императора, — срывающимся голосом прошептал один из гвардейцев, словно пытаясь утешить и ободрить больного ребенка на грани жизни и смерти.

— Император Наполеон Бонапарт!

Ярослав поднял голову. Это был «Веллингтон», паривший в воздухе за пределами скорбного кружка коленопреклоненных гвардейцев. Наполеон тоже приподнялся на локте и прищурился, как будто зрение тоже ему изменило.

— Император Наполеон, — торжественным тоном изрекла машина Древних, — имею честь вручить вам мою капитуляцию. Вы выиграли сражение при Ватерлоо, и с этой минуты я ваш пленник.

Наполеон поднял руку и вяло махнул в сторону историка.

— Маршал Ярослав представит вам условия капитуляции, — прошептал он со слабой улыбкой и закрыл глаза.

— Я умираю счастливым, — были последние слова императора.

Ярослав с тревогой склонился над потерявшим сознание раненым и положил ему руку на грудь.

— Эй, да у него же сердце остановилось! — вне себя от горя закричал ученый. — Скорее сделайте что-нибудь!

Машина Древних Странников не шевельнулась, взирая на эту сцену в ледяном молчании.

— Через минуту-другую мы возьмем их на мушку, — объявил Корбин Габлона.

— Смотри не промахнись, — мрачно буркнул Хасан, с удивлением разглядывая на экране увеличенное изображение корабля Элдина, зависшего над полем, на котором явно происходило какое-то сражение.

— Промахнуться?! Это же самонаводящиеся ракеты Древних Странников! — воскликнул Корбин, демонстрируя оскорбленное достоинство, как будто все шесть ракетных снарядов были сконструированы и собраны лично им. — Да никогда в жизни!

Червоточина высосала остатки небольшого солнца М-класса. Последний раз мигнув, звезда прекратила свое существование. Ее осиротевшие планеты погрузились во мрак, но ненадолго: прошло совсем немного времени, и прожорливый жгут искривленного гиперпространства сожрал их одну за другой.

Разбухшая до невероятных размеров звездная материя на другом конце червоточины содрогалась и пульсировала, балансируя на тонкой грани между растущим давлением солнечного газа, выделявшегося в результате термоядерной реакции в недрах, и неумолимо увеличивавшейся массой ядра, порождавшей чудовищное тяготение. От противоборства этих двух сил зависело, по какому пути пойдет дальнейшее развитие этого уродливого детища червоточины. Либо гигант коллапсирует и превратится в черную дыру, либо начнет неудержимо расширяться и вспыхнет Сверхновой.

Открытый конец червоточины заколебался и замер на краткое мгновение, анализируя источники гравитационных волн, пронизывавших окружающее пространство. Нащупав и зацепившись за самый мощный из них, червоточина совершила гиперпрыжок в сторону ядра галактики, где соблазнительно подмигивали сотни и сотни пригодных в пищу звезд.

Небольшая горстка гаварниан, последних обитателей курортной планеты Ярму, с тревогой следила за необычным поведением своего светила. Словно огненная стрела вонзилась в хромосферу солнца, и по этой тонкой нити в глубины космоса потекла закручивавшаяся спираль жидкого пламени.

Места на оставшихся на планете звездолетах резко поднялись в цене. Их владельцы предвидели подобное развитие событий и расторгли все прежние договоры об аренде, чтобы теперь, в преддверии катастрофы, взвинтить тарифы сразу на десять тысяч процентов. Лишь немногие из обитателей планеты, приверженцы одного из самых необычных и экстравагантных гаварнианских культов, никуда не спешили, а удобно устраивались в креслах, рассчитывая вдоволь насладиться начинавшимся шоу. Ни один из адептов культа даже не подозревал, что их духовный вождь и наставник, прихватив кассу и пожертвования, находится на борту последнего отлетающего корабля и строит радужные планы по поводу будущего вложения этих денег.

Случайный спазм материнского организма выбросил в пространство дочернюю червоточину, по чистому совпадению оказавшуюся на пути стартовавшего звездолета. Религиозный лидер распался на атомы вместе с чемоданами кредиток еще раньше, чем та же участь постигла покинутых им обманутых прихожан.

А червоточина продолжала свое неумолимое шествие по просторам Облака, сея ужас и панику среди населения окрестных звездных систем.