"Выбор Кота" - читать интересную книгу автора (Найт Эрик)

4 Южный Миссури. Апрель

Даже возрожденные островки цивилизации, окруженные зловещим океаном курианского владычества, больше не похожи на то, что было в прежние времена. Города и селения теснятся, по обычаям средневековых деревень: крепко сбитые дома жмутся друг к другу, как стадо почуявших угрозу слонов, которые сбились в кучу и выставили наружу бивни, пряча в центре своих самок и детенышей. Местные жители стараются не выходить из дому с наступлением темноты и доверяют лишь тем, кого знают в лицо. Новости можно узнать только из скудных радиопередач или из еще более скудных газет. Телефонный звонок — большая редкость. Всем — от образования до медицины — заправляют выбранные общинные старосты.

На северной окраине городка Миссури, у подножия живописного плато Озарк, стоит начальная школа Джексона, одно из старейших в округе зданий. Без архитектурных излишеств, но прочное и надежное, оно защищает с севера один из последних населенных пунктов Свободной Территории Озарк. Из классных комнат, где окна заложены кирпичом так, что остаются лишь несколько узких амбразур для винтовок, а на полках поблизости приготовлены мешки с песком, открывается вид на игровые площадки, очищенные от кустов и деревьев. Здание покрыто щитами, сбитыми из пропитанных противопожарным раствором железнодорожных шпал. Крыша да сторожевая башня высотой тридцать футов — единственные усовершенствования школьной территории за последние полвека ее существования.

Внутри, в старой полуподвальной школьной библиотеке, три длинных поцарапанных деревянных стола поставлены буквой «Я». Во главе стола сидит рассудительная женщина в тяжелой шинели. С помощью младшего по званию офицера она раскладывает по трем стопкам написанные от руки и напечатанные бумаги. Слева от нее, особняком, подчеркивая собственную значимость, расположился седой офицер. Сцепив перед собой пальцы, он устало смотрит на человека, который находится внутри буквы «Я».

Его взгляд направлен на Дэвида Валентайна, одетого в самую простую форменную одежду, которую может позволить себе Волк-офицер: отутюженные синие брюки, ботинки и облегающая белая рубашка. Из уважения к ситуации он туго стянул на затылке свои блестящие черные волосы. В Монтгомери не было никого из сослуживцев Валентайна по Фокстроту. А если бы были, то, взглянув на него, поняли бы, как он взбешен. Опустив подбородок, стиснув зубы, он выглядит как раненый бык, готовый к последнему, смертельному броску на матадора. Гвардейский офицер, представляющий его интересы, наклоняется к нему и что-то тихо и успокаивающе шепчет на ухо.

Полковник Элизабет Чалмерс, которая, по слухам, написала книгу по военной юриспруденции в Южном округе, откашлялась. За несколько дней следствия Валентайн успел узнать, что таким образом она призывает членов трибунала к порядку, как обычно делает судья при помощи молоточка.

— Расследование подходит к концу. Капитан Уилтон, — обратилась она к пожилому офицеру, сидящему лицом к Валентайну. — На вашу долю выпала неприятная обязанность обосновать обвинения, выдвинутые капитаном Беком против лейтенанта Валентайна. А именно то, что в указанный в деле день лейтенант Валентайн добровольно и без всяких на то оснований нарушил приказ и отступил с возвышенности Литл-Тимбер, тем самым превратив тяжело доставшуюся бригаде Фокстрот победу в поражение.

Две недели назад, когда Валентайн впервые узнал, что Бек, находясь на больничной койке, распорядился выдвинуть против Валентайна обвинения, он был шокирован. Пока длилось разбирательство, стоит ли созывать по этому делу трибунал, Валентайн начал понимать, что Бек использовал обвинение против своего подчиненного как дымовую завесу, чтобы скрыть разгром, который он сам допустил на Литл-Тимбер. Бригада Фокстрот, которую с таким трудом восстанавливали и тренировали весь прошлый год, снова была уничтожена более чем наполовину и уже не могла приносить пользу Южному округу, по крайней мере до конца года. А юридическое преследование младшего по званию, ослушавшегося приказа, помогло бы замять это дело.

«Кто знает, — думал Валентайн не без мрачного юмора, — Бек из-за всего этого может еще и на повышение пойти».

Капитан МакКендрик из Генерального бюро адвокатов, небольшой конторы, ведущей большинство военных и гражданских процессов на Свободной Территории, был назначен официальным представителем и посредником Валентайна в суде. Все его советы сводились к тому, что «лучше помалкивать» и что «полковник Чалмерс предпочитает обращение „сэр", а не „мэм"».

Он не вызывал у Валентайна большого доверия. Особенно после того, как Валентайн узнал, что, если трибунал признает его виновным, его расстреляют.

Голос полковника отвлек Валентайна от мрачных размышлений.

— Капитан Уилтон, будьте добры — ваше заключение.

Представитель обвинения встал с места. Он слегка сутулился и говорил неспешно, как старый мудрый дедушка.

— Да, сэр. Я думаю, нам надо принять во внимание два существенных момента. Первый состоит в том, что в означенный день, шестнадцатого марта, бригада Фокстрот одерживала победу у Литл-Тимбер. И в этом была немалая заслуга самого лейтенанта Валентайна. Каждый раз, когда гроги пытались занять высоту, их отбрасывали назад. На протяжении дня их атаки становились все более редкими, и в конце концов они ограничились снайперскими выстрелами и отдельными взрывами снарядов. На это указывает и собственный рапорт лейтенанта Валентайна, представленный на наших слушаниях. Гроги были разбиты и понимали это.

— Прошу прощения, полковник, — вмешался адвокат Валентайна. — Нет доказательств, подтверждающих этот последний тезис.

— Не позволяйте риторическим тонкостям уводить нас от сути дела, джентльмены, — сказала полковник Чалмерс. — Давайте придерживаться фактов. Утверждение о том, что гроги разбиты, будет удалено из протокола.

— Приношу извинения, полковник. Но таков мой вывод — человека, большую часть своей карьеры проведшего на поле боя. Уже через несколько минут после ранения капитана Бека лейтенант Валентайн собрал подчиненных и стал планировать отступление. Несмотря на тот факт, что капитан Бек, прежде чем временно передать командование, приказал удерживать высоту.

МакКендрик поднял руку:

— Полковник, сэр…

— У вас будет возможность высказаться, — оборвала его Чалмерс. — Продолжайте, капитан.

— Причины, по которым лейтенант Валентайн ослушался приказа своего капитана, изложены в его рапорте. Некая Кошка откуда-то из Оклахомы предположила, что «псевдовоенизированная единица Жнецов, — Уилтон обратился к копии доклада Валентайна, — ранее уже уничтожившая взвод бригады Фокстрот под командованием лейтенанта Калтаджироне, будет к полуночи на месте битвы». К сожалению, Кошка исчезла так же внезапно и таинственно, как и появилась.

Капитан Уилтон выдержал паузу.

— Мы уверены, что она не плод воображения. Дикие рассказы о Жнецах, поведение которых отличается от всего того, что нам о них известно, видимо, представлялись более опасными там, на поле сражения с грогами, чем они кажутся нам здесь. Лейтенант Валентайн в любом случае действовал на основании именно этих разведданных.

Валентайн стиснул зубы и, вцепившись ногтями в колени, едва сдержался, чтобы не вмешаться.

— Он оставил выигрышную оборонительную позицию, — продолжал Уилтон. — И предпринял отступление большой колонной, ночью, через территорию врага, не зная наверняка его численности и дислокации. Я думаю, просто счастье, что кто-то при этом вообще уцелел. Разумеется, полковнику решать, есть ли в отступлении с Литл-Тимбер состав преступления.

Полковник Чалмерс повернулась в сторону Валентайна и МакКендрика.

— Капитан, вы готовы к заключительному слову или нам стоит прерваться, чтобы дать вам возможность еще раз перечитать записи?

МакКендрик встал:

— Полковник, полагаю, что нет оснований для военного суда. По сути дела, и нынешние слушания не к чему было созывать. Обвинения лейтенанта Валентайна в нарушении приказа не имеют смысла, поскольку с того момента, как он принял командование у раненого капитана Бека, поблизости не было ни одного старшего по званию. Единственный человек, приказа которого он мог ослушаться, был он сам. Лейтенант Валентайн имеет официальные офицерские полномочия Волка, его ранг позволяет ему нести ответственность за судьбу подчиненных. Как командир он принял решение оставить позицию, точно так же, как ранее капитан Бек отдал приказ удерживать ее. На поле боя Волки обычно выходят за рамки жесткой субординации, ему не к кому было обратиться, и он действовал исходя из собственных представлений. На мой взгляд, он принял правильное решение, но в любом случае цель нынешних слушаний представляется спорной. Даже несколько Волков являются для нас более ценными, чем целое войско осаждающих гору грогов — для куриан. Причем гроги постоянно получали подкрепление, о чем свидетельствует нараставший в течение дня артиллерийский огонь. Что касается утверждения, будто последнее распоряжение капитана Бека следовало непременно выполнить, то я согласен: по обыкновению, приказы покидающего поле боя раненого командира не обсуждаются. Но сейчас речь идет о трибунале и о том, что офицеру грозит приговор, вплоть до расстрела. Поэтому нам следует особенно тщательно подойти к применению закона и не ссылаться при этом на традиции. И раз уж лейтенант Валентайн принял командование, то все его действия, не нарушающие Устав, инструкции или чрезвычайные параграфы, по определению являются законными. Есть прецеденты, когда гвардейские полковники давали команду к отступлению вопреки первоначальным приказам вышестоящих командиров. И во всех случаях мы считались с мнением полевых офицеров. Предлагаю прекратить настоящее разбирательство. Тот факт, что это дело за шло так далеко, больше говорит о личности офицера, выдвинувшего обвинение, чем…

— Полковник Чалмерс! Это… — запротестовал Уилтон.

Чалмерс остановила его:

— Капитан, мы здесь обсуждаем лейтенанта Валентайна, а не капитана Бека. Кажется, я уже во второй раз предупреждаю вас об этом. Эту реплику следует исключить из протокола, — обратилась она к печатающему на машинке младшему офицеру. — Еще одно подобное заявление, и мне придется вынести вам замечание под протокол, капитан МакКендрик. Продолжайте, пожалуйста.

Валентайн предпочел бы снова оказаться в бою на Литл-Тимбер, нежели находиться под этим судебным перекрестным обстрелом. Он вжался в сиденье стула, чувствуя на языке горький привкус.

— Благодарю, полковник, — продолжил его защитник. — Я только попрошу суд принять во внимание особенности военной службы. Если наши офицеры, принимая решения во время боя, будут постоянно находиться под угрозой трибунала, мы получим весьма робкие подразделения Волков. Лейтенант Валентайн был на Литл-Тимбер, а мы — нет. Более того, он командовал боевыми действиями. И наказывать его за это с нашей стороны было бы крайне неосмотрительно.

МакКендрик сел, придвинув деревянный стул, который при этом демонстративно скрипнул.

Полковник Чалмерс взглянула на стопку бумаг перед собой:

— Лейтенант Валентайн, вам есть что сказать, прежде чем я вынесу свое решение?

МакКендрик поднял бровь и едва заметно отрицательно качнул головой.

Валентайн встал и, обращаясь к полковнику, сказал:

— Нет, сэр, благодарю вас.

— Тогда будьте добры перейти в комнату для ожидания, пока мы с капитанами обсудим ваше дело.

— Да, сэр, — произнес Валентайн, покидая помещение. В задней комнате его встретил радушный прием.

Бейкер, Волк, участвовавший в атаке на Ригъярд, растянувшись на диване, листал пожелтевшую книгу.

— Вот это да! Лейтенант, как дела?

Знакомое лицо было как дуновение прохладного ветерка в адском пекле.

— Бейкер! — воскликнул Валентайн, стараясь сохранить маску невозмутимости, которую он надел на себя. — Что ты здесь делаешь? Фокстрот, должно быть, сейчас на лагерных сборах, проходит переформирование.

— Я вышел из Фокстрота, сэр. Перешел в штаб тыла.

— Ты — в тыловики?

— Да. Знаю, «пехота — становой хребет армии» и все такое. Но солдатам еще нужны мясо и сапоги, а они не делаются из старых автомобильных покрышек.

— Ну что ж, удачи. Волки будут по тебе скучать.

Бейкер повел своими могучими плечами, как черепаха, залезающая в панцирь.

— Я рад был служить под вашим началом. Господи, да если б не вы и та Кошка, мы бы все полегли. И что в итоге? Трибунал?

— Не трибунал. Пока только слушания. Есть разница.

Эти слова дались ему легко — Валентайн за последнюю неделю сотни раз в день повторял себе: «Слушания не могут приговорить меня к расстрелу».

Бейкер порылся в рюкзаке.

— Где же это? А, вот, мистер Валентайн. У меня тут есть кое-что для поднятия духа. — Он вытащил объемистую закупоренную фляжку. — Это не какое-нибудь дешевое пойло. Настоящее кентукское виски. «Бербер» или вроде того. Весь взвод скинулся и купил его у бродячего торговца. Билл Миранда, из второго отделения, вырос в Кентукки. Он попробовал и подтвердил, что виски настоящее. Мы тоже пару раз приложились, по правде говоря. Но фляга-то большая, и мы решили, вы не станете возражать. Глотнете?

— Рад бы, но мне еще возвращаться в зал суда, или как там они его называют. Не самый подходящий случай напиться.

Они поболтали о всяких пустяках: вспоминали взвод, бригаду, поговорили о безусых пареньках, готовящихся в Волки, и о том, что бойцам не хватает нормальных одеял.

— Эта последняя партия, — жаловался Бейкер, — вся раскисла, как только намокла. И как только додумались, черт побери, делать одеяла из опилок, хотел бы я знать! В них, похоже, вообще нет настоящей материи. Что, вся шерсть уходит на эту невообразимую гвардейскую форму?

Младший офицер, печатающий протокол, заглянул в комнату.

— Вас ждут, лейтенант.

— Удачи, сэр, — сказал Бейкер, сразу же ставший серьезным.

Возвращаясь следом за секретарем в зал суда, Валентайн едва удержался, чтобы не спросить, какой вынесен вердикт. Он сам скоро узнает, и не хватало еще ронять достоинство Волка перед этим сопляком.

Он стоял в центре составленных буквой «П» столов, под бесстрастными взглядами офицеров суда.

— Лейтенант Валентайн, — начала полковник Чалмерс. — По всем параметрам вы прекрасный молодой офицер. Я пробовала, так сказать, закулисно разузнать, нельзя ли в данном случае обойтись простым выговором. Основной момент разбираемого дела содержится в вашем же рапорте, который вы подтвердили под присягой. Он заключается в том, что капитан Бек приказал вам как командиру бригады Фокстрот защищать возвышенность Литл-Тимбер. И поскольку вы расслышали и поняли это распоряжение, то я решила, что в компетенции трибунала установить, нарушили ли вы приказ.

У Валентайна упало сердце. Будет он осужден или оправдан, сам факт трибунала поставит крест на его военной карьере. Ни один командир не захочет иметь у себя в подчинении офицера, чья способность исполнять приказы была предметом рассмотрения трибунала.

— Тем не менее у меня есть определенные полномочия, и я намерена предоставить вам выбор. Либо использовать свой шанс на оправдание и предстать перед военным трибуналом. В этом случае капитан МакКендрик предлагает вам свою защиту в суде. И, что весьма примечательно, капитан Уилтон также довольно настойчиво предлагает вам свои услуги в качестве адвоката. Из этого вы можете заключить, что офицер, которому поручили расследовать поданную против вас жалобу, проникся к вам симпатией. Либо у вас есть альтернатива — добровольно сложить с себя полномочия и избежать трибунала. В этом случае вы можете продолжать службу в качестве рядового Волка, или перейти в другое воинское подразделение, или, если пожелаете, вернуться домой в Миннесоту. Я советую вам обдумать это предложение. По моему опыту, трибунал — хитрая штука: никто, пройдя через это, если так можно выразиться, не благоухает, как роза. Что скажете, лейтенант?

На мгновение Валентайну показалась, что комната закачалась. Он выпрямился.

— Сэр, могу я взять день на размышления?

— Разумеется. У меня завтра слушания по гражданскому делу о краже и, скорее всего, будет еще два дела до того, как я уеду в округ. Так что вы сможете дать мне ответ без спешки. Удачи вам, лейтенант Валентайн.

Она встала, за ней — Уилтон и МакКендрик. Она вышла из комнаты через боковую дверь, слегка припадая на протез, заменяющий левую ногу, и вместе с ней улетучился формальный дух судебного присутствия.

— Мне чертовски стыдно, Валентайн, — сказал Уилтон, как только за судьей закрылась дверь. — Полковник Второго полка должен был заткнуть Бека. У него что, свои люди в Доме в Горе?

— Не знаю, сэр.

МакКендрик подошел к Валентайну, и они пожали друг другу руки.

— Нет, правда, Валентайн, у вас есть враги в высших сферах? Я не понимаю, почему всему этому был дан ход. Ей надо было свернуть эту жалобу в трубочку и бросить в огонь. С ней всегда такая бредятина.

— Капитан, хотите выпить? Здесь вполне хватит бурбона для вас и для капитана Уилтона, — предложил Валентайн.

— Нет, спасибо, сынок, — сказал пожилой офицер. — У меня потом желудок разболится.

— Ну и отлично, нам больше достанется, — сказал МакКендрик.

Вечеринка, которую Валентайн окрестил «поминки по лейтенантству Дэвида Валентайна, да упокоится оно с миром», закончилась в два часа ночи. Бейкер ушел около полуночи, с весьма компанейской «веселой вдовой», которая присоединилась к ним в жалком трактире за городской стеной Монтгомери. Но перед этим он оставил Валентайну свои карманные часы и большую часть наличности. МакКендрик оказался довольно буйным во хмелю. Он не переставая сыпал напристойными шутками, но в конце концов успокоился.

— Чем сильнее ветер, тем быстрее он утихает, — заявил Валентайн, не будучи вполне уверен, цитирует он сам себя или кого-то из мудрецов.

Он прикончил флягу в компании случайных посетителей и монтгомерских бродяг, уверовав к тому моменту, когда выпивка закончилась, в их нерушимую дружбу.

Казалось, никто не хозяйничает в этом убогом заведении. Оптовый торговец, который продавал спиртное, ушел спать. Валентайн пришел к выводу, что вернуться в комнату, выделенную ему в школьном здании, будет не по силам. Грязный, покрытый линолеумом пол казался надежнее любой постели. Чистые простыни сейчас все равно были бы неуместны. И, черт возьми, он ведь Волк, по крайней мере пока, и привык спать в походных условиях.

— Ты всегда так воспринимаешь плохие новости? — донесся до него откуда-то сверху насмешливый и смутно знакомый женский голос.

— Я чемпион по плохим новостям, леди. Спросите моих родителей. Спросите Гэбби Чо. Я — царь Мидас и Ангел Смерти в одном лице. Все, к чему я прикасаюсь, умирает.

— О, да ты разновидность пьяницы-шутника. Мой любимый тип. Давай, Призрак, поднимайся.

Она помогла ему встать на ноги. В ее хрупком теле была скрыта немалая сила. Валентайн заметил это даже сквозь пьяный угар. От нее приятно пахло душистым мылом.

Ну, что еще? — Валентайн не был уверен, что ему охота подниматься при помощи Кошки, которую он знал под именем Смоки, хотя его так и притягивал ее запах. — Так меня называли Волки. А я уже не Волк, как и ты.

— Ты идешь со мной, лейтенант Валентайн. И не причинишь себе вреда. Во всяком случае, не в мое дежурство.

Несколько глубоких вдохов свежего весеннего воздуха Озарка, и бурбоновый туман немного рассеялся. Это и вправду была Смоки, Кошка с Литл-Тимбер.

— Ладно, ладно… Все в порядке. Эй, как ты тут очутилась? Знаешь что — мне надо было вчера потребовать у тебя показания под присягой. Эта ослиная задница, мой капитан, надумал продвинуться по службе, пустив меня в расход.

Смоки довела его до дома, выдолбленного в склоне горы на окраине Монтгомери. Единственную уцелевшую стену поддерживали три просунутые в окно ветви дерева.

— Это отличное убежище, — заверила Кошка, проводя его через чудом державшуюся среди руин дверь.

Девушка толкнула ее и помогла Валентайну спуститься по ступенькам. Отсветы слабого пламени мерцали в старой жаровне в центре комнаты. Из-за полуразрушенных печных заслонок тянулись ручейки дыма.

— Уютно, как дома. Есть даже корыто. До того как я попала сюда три дня назад, я месяц не принимала горячую ванну. Чтобы застолбить это жилище, пришлось убить нескольких крыс. Правда, боюсь, что они готовятся к контратаке.

Кошка подкинула дров в огонь и засмотрелась на его желто-оранжевый танец.

Валентайн плюхнулся на кучу сваленной в углу грязной одежды.

— Три дня назад?

— Да, я была на слушаниях.

— Смешно, я не видел тебя в зале. Ты замаскировалась под полковника?

Валентайн, ты имеешь дело с Кошкой. Эти кретины полицейские на наблюдательной вышке не заметят и сотни горгон, летящих клином в солнечный день. Что уж говорить обо мне, проскользнувшей в здание на закате? Я отыскала лазейку в фундаменте, там, где было достаточно отчетливое эхо, и все слышала. Знаешь ли, у нас, Котов, слух не хуже, чем у вас, Волков. Ты не очень-то защищался.

Не хотел портить им веселье. Они с таким удовольствием препарировали меня.

— Ну и словечки у тебя. Ты просто ходячая энциклопедия, Валентайн. Я вообще-то люблю читать и в последнее время часто этим занимаюсь. В Мискатонике я пролистала копии некоторых твоих отчетов. И начинаю думать, что это судьба нас свела.

Она старалась не смотреть на него, перекладывая одеяла и циновки.

— Как это?

Объясню, когда отдохну, а ты — протрезвеешь. Сейчас я слишком устала.

— Ну хотя бы намекни.

— Нет. А то ты, когда придешь в норму, обо всем забудешь. — Она заворочалась на постели. — Бр-р-р, я часами ждала, пока ты выберешься из этого подвала. Что ты им скажешь завтра? Я заметила, ты не спрашивал ничьих советов.

Валентайн потер выросшую за ночь щетину.

— Они заклеймили меня как пораженца. Я думал о том, чтобы оправдаться. Беку пришлось бы держать ответ, и у меня есть к нему парочка вопросов.

Смоки высунула ноги из-под одеяла.

— Сделай милость, Валентайн, уйди в отставку. Просто уйди. На свете есть кое-что поважнее твоего самолюбия.

— Минутку, леди. С чего это вы вздумали говорить со мной в таком тоне? Я был Волком четыре года. И не вижу ничего общего между вашими интересами и моим выбором.

— Давай спать, Валентайн. Завтра поговорим. И, будь уверен, я сама задаю себе те же вопросы.

— Задаешь вопросы и даже не сказала своего имени.

— Дювалье. Алиса Дювалье.

— Я ценю твою помощь, Дювалье. Мне ведь так и не удалось тебя как следует отблагодарить. — Он наклонился вперед и дотронулся до ее плеча.

— Не искушай судьбу.

Упертая сучка…

— Я хочу сказать, тогда, в Оклахоме. Ты спасла…

— Котам нужно спать. Спокойной ночи, Валентайн.

Подумаешь, недотрога.

Растроенный, Валентайн укутался в одеяло и позволил винным парам себя усыпить. Он повернулся спиной к огню, и ему казалось, будто он — на дне каноэ, плывущего в белой воде. Дым выходил из-за заслонок ровными ритмичными порциями, и, засыпая, Валентайн отметил, что он с дымом дышит в унисон.

За последний год Валентайн лишь пару раз пробовал настоящий кофе. Поэтому он мгновенно проснулся, почуяв аромат напитка, заваренного Дювалье в алюминиевом кофейнике на разведенном костре.

Она увидела, что он поднял голову.

— Я так и думала, что немного кофе тебе не повредит. Хорошо, что ты не из тех пьяниц, которых тошнит по утрам.

Язык Валентайна реагировал на вкус так же быстро, как хвост скунса на опасность.

— Еще слишком рано. Это не может быть кофе.

— Не удивляйся, я его вынесла из КЗ. Вот, бери чашку.

Алиса налила ему изрядную порцию кофе в поцарапанную пластмассовую кружку. Валентайн сомневался, что сможет ее осилить, однако сделал осторожный, чтобы не обжечься, глоток.

От бодрящего утреннего кофе ему сразу стало легче.

— Ты когда-нибудь читала детективные романы? — спросил он.

Она покачала головой:

— С этими постоянными перемещениями… Я рада, когда удается почитать хотя бы старую инструкцию к посудомоечной машине.

— Это такие "Истории про отличных ребят, которые расследуют убийства. Они всегда находят ключ к разгадке, который, кроме них, никто не заметил, а в конце все объясняют нам, простым идиотам. Когда начинаешь это читать, просто не оторваться.

— И что?

— Дело в том, что я сейчас чувствую себя таким идиотом, который ждет, чтобы ему все разложили по полочкам.

Кошка помешала что-то на сковородке и потянулась за курткой.

— В твоем личном досье сказано, что ты хорошо начитан. А у меня с этим проблема, никак не могу отыскать кое-какие сведения. Возможно, вместе мы сумеем разобраться.

Она пристально посмотрела на него, но больше ничего не сказала.

Валентайну было не по себе — болела голова и слегка тошнило. Больше всего ему хотелось проваляться хотя бы полдня в постели, как он обычно делал в Миннесоте, где было нечем заняться, кроме как коротать за чтением короткие зимние дни и длинные ночи.

Она разбила в сковородку пару яиц, и они тут же зашипели в горячем жиру. Ее лицо с тонкими чертами было сосредоточенно, пока она переворачивала яичницу лопаткой без ручки.

— Не вздумай привыкать. Даже не знаю, почему я это делаю — просто потому, что жалею, или потому, что сама знаю, что такое похмелье. Хлеб, кажется, немного заплесневел, зато яйца — свежие, я их стащила сегодня утром у добропорядочных жителей Монтгомери. Единственный ходовой товар, который У меня сейчас имеется, — это кофе, но я не собираюсь тратить его попусту. Кроме того, я не хочу раскрывать свое присутствие. У меня только одна тарелка, поэтому, если не возражаешь, буду есть со сковородки.

Дювалье протянула ему наскоро приготовленную яичницу и горбушку подернутого плесенью хлеба. Валентайн съел завтрак, подобрав остатки яйца хлебом.

— Спасибо, очень вкусно.

— Тоже так любишь? — улыбнулась она, макая свой хлеб в яичный желток. — Ладно, как тебе рассказывать: с этого момента — назад или с самого начала?

— Вряд ли я сейчас в состоянии думать задом наперед. Так что начинай с начала.

— Все, в общем, просто. Я читала твои отчеты и нашла в них кое-что интересное. Четыре года назад, сразу после посвящения в Волки, ты проходил стажировку и наткнулся на Жнецов, которые охотились за Котом в дельте реки Язу.

— Да, тогда я впервые увидел знак «ломаного креста».

— Поначалу мы не обратили на него внимания, сочтя за еще одну клику куриан. Иногда они используют разные символы, чтобы обозначить свои жилища, кланы или то, что можно назвать «курианской группировкой». — Она сверилась с тонкой записной книжкой в кожаной обложке, как официант (он это видел однажды в Чикаго) — со списком заказов. — В то лето, когда ты перестал прятаться в Висконсине, один из фермеров, с которым мы сотрудничали, не вышел на связь. Это было небольшое частное владение — пара ложбин в горах Смоки. Разведчики нашли на фермах Новой Англии захоронения полицаев. И несколько братских могил. Что касается полицаев, то на их форме были обнаружены «ломаные кресты». Мне сказали, что они еще называются свастикой. С тех пор Коты были настороже, и время от времени такие полицаи стали им попадаться по всей стране. То есть этот символ не обозначал какую-то одну, региональную, группу куриан. В Мискатонике есть версия, что куриане скрестили квислингов со Жнецами и вывели новую разновидность — специализированную боевую породу живых существ.

Она выжидательно смотрела на него.

— И заправляет всем этим некий Генерал? Кошка казалось озадаченной:

— От кого ты это узнал?

— От одного железнодорожного рабочего, вывезенного из Оклахомы, не совсем нормального. В том, что он говорил, было мало смысла, так что я решил опустить его рассказ в своем рапорте. Он столкнулся с полицаями из «Ломаного креста» в своем депо. Его привели к этому Генералу, и тот решил было его на всякий случай прикончить.

Дювалье проглотила эту информацию вместе с заплесневелым хлебом и яйцом.

— Мы то и дело слышим об этом Генерале. Видимо, это очень высокопоставленный квислинг. Так, значит, у них есть специальный поезд?

— Да, и он сказал, довольно большой.

— Это не стыкуется с остальными сведениями. Насколько известно в Мискатонике, они передвигаются небольшими группами, без тяжелого вооружения и многочисленного сопровождения. Они что же, маскируются под обычный товарняк?

— Можно сколько угодно гадать, но лучше бы иметь факты. — Валентайн вернулся к вопросу, который в последнее время занимал его гораздо больше. — Что случилось на Литл-Тимбер, когда ты туда вернулась?

— Я так поступила, потому что считала это важным. Я разожгла костры и стреляла в грогов с разных точек. Ночью они больше не появлялись. Пролетало несколько гарпий, но они не рискнули снижаться и потому не поняли, что в лесу у бруствера никого не осталось. Уже ближе к рассвету, примерно около трех ночи, на гору поднялись восемь Жнецов. Я спряталась и ждала. Они как будто на медведя вышли охотиться — штурмовые винтовки и все такое. У них были автоматы Калашникова. Но их ждал облом. Добравшись до вершины, они… растерялись. Я еще никогда не видела Жнеца, который бы не знал, что ему делать. Они собрались в кучу и стали совещаться. Как обычно, свистящим шепотом. Если это и была помесь Жнецов и людей, то свою человеческую часть они, должно быть, оставили в другом пиджаке. Они выглядели и разговаривали как Жнецы. Хотя и вели себя по-другому.

Валентайн опустил тарелку.

— Как ты оттуда выбралась?

— Они учуяли ваш след и выслали вдогонку гротов. А я в темноте потихоньку ускользнула обратно на юг. Я хотела еще раз поговорить обо всем этом с людьми из Мискатоника и поэтому отправилась на барже из Форт-Смита в Пайн-Блафф. Там я и узнала все остальное. Мне было сказано ехать сюда и поговорить с тобой.

— «Было сказано»? Кем?

— Не беспокойся об этом. Один мой старый друг, который знает кое-кого из твоих друзей. Я надеялась, что ты какое-то время поработаешь со мной в КЗ.

Валентайн прищурился, стараясь понять, куда она клонит.

— Я думал, Коты предпочитают работать в одиночку.

— Так и есть. Если только мы не тренируем нового Кота.

Дювалье подняла глаза от написанного немного смазанным почерком послания.

— Коротко и по делу, Валентайн. Я ожидала более цветистого слога. «Пробил час судьбы» — это было бы в твоем стиле. Рада, что тебе уже лучше.

— Когда все уладится, куда мы направимся? На север или на запад?

Она тряхнула головой, надевая на плечи рюкзак.

— Сначала обратно, на Свободную Территорию. Тебе надо кое с кем повидаться. К тому же вооружиться чем-нибудь получше, чем это зазубренное мачете, перед встречей с Ткачами жизни.

Валентайн вспомнил посвящение в Волки. Пещера, Ткач жизни по имени Аму и его свита мохнатых сонных волков. Аму называл эту церемонию «операцией», хотя воздействовал на организм Валентайна только мысленно да при помощи безвкусного питья.

— Еще одно посвящение? Такое же, как у Волков? Тогда, в первые несколько дней, мне казалось, что я влез в чужое тело. Оно меня не слушалось. Я кружку со стола не мог поднять, не опрокинув ее.

— Здесь то же самое. Хотя ты, вероятно, почувствуешь разницу. Я ведь никем, кроме Кошки, не была. Но ты не волнуйся.

Валентайн застегнул свою кожаную куртку, задумчиво коснувшись привычной бахромы. Волки Южного округа украшали одежду кожаными полосками различной длины вдоль рукавов, на груди или же — и там, и там. Это был своего рода их отличительный знак для друзей и для врагов. Считалось, что это одеяние, кроме всего прочего, спасает от дождя. Но Валентайн слишком часто промокал до нитки, чтобы не смеяться над этой выдумкой.

В полном молчании они совершили вылазку в город, разделившись у главных ворот. Его первой заботой было разыскать Бейкера и вернуть бывшему Волку деньги и карманные часы. После этого Валентайн отправился в старую школу встретиться с полковником Чалмерс. Тем временем Дювалье пошла на монтгомерский рынок, чтобы на оставшиеся у Валентайна деньги купить еды в дорогу.

Валентайн нашел полковника Чалмерс во временном судебном помещении, она составляла рабочий график при помощи своей вездесущей тени — молодого клерка. Валентайн почуял запах опилок и услышал звуки отдаленной стройки. В школе шел ремонт.

— А, лейтенант, — сказала она. — Как я понимаю, вы отложили принятие решения. Сегодня я еще не видела вашего адвоката. Мне сказали, он не совсем здоров. Кеннет, ты не оставишь нас ненадолго?

Клерк удалился, прикрыв за собой дверь.

Валентайн изо всех сил старался держаться прямо. Письмо в его руке слегка дрожало, и он прилагал немало усилий, чтобы скрыть это.

— Я обдумал ваше предложение, сэр. И с благодарностью принимаю его. Вас не затруднит отправить это вместе с отчетом о расследовании в штаб Второго полка?

Он вручил полковнику свое написанное довольно корявым почерком послание.

Она взглянула на письмо, затем посмотрела Валентайну в глаза.

— Я сделаю это для вас, Валентайн. Полковник будет доволен. В конце концов, трибунал никому не приносит пользы. Хотя, готова поспорить на мою зарплату за следующий квартал, ему будет жаль терять такого офицера, как вы.

— Благодарю, сэр. Во всяком случае, я не окажусь в могиле, рядом с сержантом Стэффордом.

У Валентайна было такое чувство, будто он второй раз за последние сутки предстал перед судом.

— Он погиб ради чего-то, Дэвид. Большинство же умирают просто так.

— Не буду вас отрывать от дел, сэр.

Она протянула ему руку.

— Валентайн, я сделала все, что могла. Не для протокола: я была на вашей стороне. Не могу распространяться по поводу внутренних дел командования Южного округа, но мы допускаем больше ошибок, чем признаем. Впрочем, ваше дело могло бы в итоге не стать ошибкой. Знаете, я ведь однажды встречала вашего отца. На балу. Мне, тогда лейтенанту гвардии, было, наверное, столько, сколько вам сейчас. Вечер устроили в чудесном зале городских собраний, напротив госпиталя. Трудно поверить, но там было электрическое освещение. Прекрасный ужин на тарелках с золотым ободком, оркестр. Но мне танцы не светили. Как раз перед этим я потеряла ногу ниже колена. Это случилось возле реки Арканзас, меня подстрелил снайпер в тот момент, когда я корректировала артиллерийскую стрельбу. Ваш отец тоже был в госпитале. Его ранило шрапнелью в руку. Я сидела себе тихонько в углу, чувствуя, что для меня все кончено. Я отказывалась от физиотерапии. Не училась пользоваться протезом. Просто хотела сидеть. Наверное, я бы плакала, если бы относилась к слезливому типу людей. Ваш папа подошел ко мне и пригласил на танец. Я, скорее всего, отказала бы, будь он моим ровесником. Но он был старше меня лет на пятнадцать и казался кем-то вроде дядюшки. Мы, похоже, были самой неуклюжей парой в зале: я прыгала на своей единственной ноге, а у него рука болталась на перевязи. Мы кое-как вальсировали, и, держу пари, все вокруг нас жалели, по крайней мере меня. А он пошел к оркестру и попросил сыграть польку. Ведь полька — это, по сути дела, сплошные прыжки. И прежде чем я это осознала, мы уже вовсю скакали по паркету. Я крепко ухватила его за плечи, а он подпрыгивал, кружась и увлекая меня за собой. Оркестр играл все быстрее, а мы крутились, все расширяя круг. Люди расступались, давая нам место. Когда музыка смолкла, мы оказались в центре зала и все вокруг нам аплодировали. Я глянула на себя в зеркало. На лице у меня была широкая улыбка. Я смеялась, и плакала, и хватала ртом воздух — все одновременно. Я была очень, очень счастлива. Ваш отец посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Иногда все, что нужно, — это сменить мелодию».

Она уставилась на стену, где были приколоты блеклые печатные объявления. Но Валентайн мог поспорить, что она видела не стену, а большой зал, с оркестром, едой, танцорами, в каком-то богом забытом местечке, контролируемом Южным округом. Минуту помолчав, полковник Чалмерс вернулась из прошлого.

— Я прочитала в деле, что вы осиротели. Сколько вам тогда было?

— Одиннадцать.

— Я практически не была с ним знакома, если не считать тех танцев и беседы чуть позже. Он был человеком из Старого Мира, в лучшем смысле этого слова. И я думаю, ранение сильно повлияло на него. Вскоре после этого он покинул Свободную Территорию и уехал в Миннесоту, где женился на вашей матери, ведь так?

Валентайн научился управлять собственными воспоминаниями о семье. Рассказы других людей вызывали в нем тоску и острое желание поговорить с родителями.

— Я, пока не вырос, даже и не знал, что отец воевал. Человек, который взял меня к себе, не то что держал это в тайне, просто, мне кажется, он хотел, чтобы я самостоятельно разбирался в жизни.

— Вы, наверное, недоумеваете, куда это я клоню с той историей. Я стала юристом и обнаружила, что ничего на свете не умею делать даже вполовину лучше этого. Я только хотела сказать, что вам тоже надо найти свою мелодию, если можно так выразиться. Удачи вам, Валентайн.

— Спасибо, сэр. — Он отдал честь и вышел, хлопнув дверью.

— Времени они не теряют, — произнесла она тихо.

Однако недостаточно тихо. Валентайн если и утратил звание Волка, не лишился пока еще Волчьего слуха — для него ее слова прозвучали так, как будто она их прокричала.

Времени они не теряют. Он кивнул бездельничающему клерку, думая над этими словами. Неужели у кого-то были причины намеренно выгнать его из Волков? Дювалье, несмотря на молодость, похоже, опытная Кошка. Но могла ли она поспособствовать его отставке ради того, чтобы он помог ей разобраться с «Ломаным крестом»? Валентайн в этом сомневался.

Он вышел из школы. Местные жители трудились на окружающих город полях. Стадо овец под присмотром мальчишки и двух собак прошло через главные ворота. Валентайн посмотрел на их густую шерсть — самое время для весенней стрижки.

Из-за угла появилась Дювалье с рюкзаком за плечами и со свернутым гамаком Валентайна в левой руке. В правой она держала сучковатый посох с кожаной петлей на конце.

— Ты быстро, Валентайн.

— Это строить карьеру долго, а разрушить ее — хватит и пары минут.

Она вручила ему пакет:

— Тут крекеры и сыр — пригодятся в пути. Мне уже давно осточертела сушеная говядина, так что я взяла каждому из нас по три фунта ветчины. А еще — свежую капусту, репу, свеклу. Сварю борщ — не нужно ни риса, ни другой крупы.

— И куда мы идем?

Они вышли за ворота, помахав полусонному стражнику.

— Первая остановка у нас будет совсем недалеко отсюда — на границе Арканзаса. Ну почему ты не один из тех офицеров с полудюжиной лошадей, Валентайн?

— А ты попробуй рвануть на тридцать — сорок миль, и по большей части бегом, с полной выкладкой. Я всегда не прочь прогуляться таким способом.

Дювалье всматривалась в поросшие лесом склоны Озарка.

— Когда бываю на Свободной Территории, никак не могу привыкнуть. Ни контрольных пунктов, ни паспортов, ни трудовых книжек. Ты ведь бывал однажды в КЗ, так?

— Да, в Висконсине и Чикаго.

— Никогда там не была. Моя территория — отсюда и до Скалистых гор. Еще один раз побывала в пустынях на юго-западе. Я потеряла все иллюзии по поводу своей стойкости, когда ездила туда как-то зимой с рейнджерами. Когда оттуда возвращаешься… — Она тяжело вздохнула.

— С этим ничего не поделаешь. Умрешь ты, умрут твои друзья… — сказал Валентайн.

— Ну да. Но потом ты возвращаешься сюда, где у детей нет того покорного, затравленного взгляда. И ты собираешься и снова идешь, потому что… ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

По мере того как наступал день, они все дальше углублялись в лес Марка Твена. На перекрестках были установлены обновленные карты. Врезанные в специальные щиты, подкрашенные, как следует закрепленные, кое-где даже покрытые стеклом, они указывали направления дорог. Люди цеплялись за прежние названия, как будто, пока они существуют, существует и Старый Мир, а будущее сможет походить на прошлое.

Валентайн носом чуял, как повсюду в жирной, пропитанной дождями весенней почве кипит жизнь. Все вокруг зеленело и расцветало. Грузовик с пустой цистерной, возвращающийся на один из мусороперерабатывающих заводов на задворках Свободной Территории в Восточной Оклахоме, подвез их до старого 37-го шоссе. Вооруженный дробовиком водитель позволил им забраться на цистерну, и так, подскакивая на ухабах, они въехали в Арканзас. К вечеру они сошли у южной окраины Бобрового озера, в Спрингвэлли, а цистерна повернула на юго-запад, на загрузку.

Когда они шагали по дороге, их окликнул хозяин свинофермы по имени Саттон и предложил ночлег. Это был старик, которому на несколько часов очень не помешали бы две пары молодых здоровых рук, да к тому же он был рад неожиданной компании. Работающие на него батраки вечером расходились по домам, а редкие посетители не задерживались, спеша сменить весьма специфически пахнущую ферму на свежий восточный ветерок. Валентайн же не возражал против колки дров в обмен на горячую еду и постель.

Рубить бревна на чурки и щепки было для Волка ничуть не труднее, чем праздно болтать. Он всегда стремился к ритмичной, напрягающей мускулы работе. Еще ребенком, в Миннесоте, он колол дрова соседям за несколько яиц, мешок муки или кусок ветчины. Даже будучи офицером, он, когда выкраивал время, рубил дрова по утрам, а его подчиненные качали головами и принимались тоже искать, чем бы заняться. Ритмичное «хоп», издаваемое врезающимся в древесину лезвием топора, радовало его и помогало отвлечься, давало психологическую разрядку, наполняя тело приятной усталостью.

С наступлением темноты он покончил с дровами и вернулся в дом как раз вовремя, чтобы пожелать спокойной ночи их любезному хозяину.

— Весь верхний этаж у вас с миссис в полном распоряжении. Я не люблю шататься вверх-вниз по лестнице чаще, чем это необходимо. У меня вполне при личная постель в конторе. Я показал ей, где взять простыни и все такое. Простите, если они чуток воняют нафталином.

Валентайн стал подниматься по скрипучей лестнице на второй этаж слегка пропахшего свиньями дома.

Наверху его ждали ведро горячей воды, мыло, таз и полотенце.

— У того, кто пользовался этим до меня, волосы были намного длиннее, — произнесла Дювалье, глядя на длинную прядь, застрявшую в щетке для волос, которую она держала в руке. Кошка завернулась в полотенце и развлекалась, разглядывая себя в трехстворчатом зеркале, установленном в маленькой спальне.

— Он вдовец. Он сказал мне это, когда мы складывали дрова. Ее звали Эллен, и у них было двое детей — Пол и Уинона. Жена умерла, когда рожала девочку. Дети погибли, сражаясь за Миссию.

Дювалье извлекла прядь волос из щетки и аккуратно положила на мраморную столешницу.

Валентайн прошел через холл в ванную комнату. Краны работали, хотя из них шла только холодная вода. И — приятный сюрприз — в доме было электричество. Похоже, дела у Саттона шли неплохо. Или же район между Фейетвиллом и Бобровой плотиной был обустроен лучше, чем большая часть Свободной Территории.

Он вымылся, вылив на себя ведро горячей воды, и вернулся в спальню.

— Итак, тебя назвали «миссис»? Она глянула на него из-под толстого стеганого одеяла.

— Мы с ним не обсуждали это всерьез. Он пришел к такому выводу, а я не стала его разубеждать. Секс мне не нужен. Но ты такой горячий, а ночь — холодная.

— Ну что ж, получай свою грелку. Можно выключать свет?

— Угу, — согласилась она, пряча лицо в перьевую подушку.

Когда он приподнял одеяло, чтобы лечь рядом, ее густой женский запах одновременно и успокоил, и возбудил его. Даже спрятав руки под подушку, он изучал ее по запаху. Закрыв глаза, он перебирал царящие в комнате ароматы: влажных женских волос, пропитанных нафталином простыней, пыльного одеяла, теплой мыльной воды, оставшейся в ведре и в тазу, древесного дыма и слабый вездесущий запах свиней. Он пересчитывал эти ароматы, как некоторые считают овечек на ночь. И уснул рядом со своим другом Кошкой, прижавшейся к нему спиной.

Наутро, выпив по чашке дымящегося кофе, сваренного из тающего запаса Дювалье, они снова собрались в путь. Саттон выпил кофе, причмокивая от удовольствия, и подарил им на дорогу ломоть ветчины, завернутый в коричневую бумагу.

После обмена благодарностями и прощания пара путешественников двинулась на восток. Местность становилась все более неровной, дороги — разбиты колеями. Вверху вырисовывались очертания гор. Они шли в молчании, останавливаясь лишь для того, чтобы набрать воды и немного передохнуть.

— Я никогда не был в этой местности, — сказал Валентайн. — Куда мы направляемся?

— К Кобу Кузнецу, одному из лучших оружейников и кузнецов на всей Свободной Территории.

— Я, кажется, слышал о нем от Медведей майора Говена.

— На самом деле это целая артель: сам старый Коб, его сын и дочь, пара ремесленников, несколько учеников. У них собственное дело. Вполне возможно, что и твой нож — их работа.

— Мой паранг? С чего ты взяла?

— А ты что, никогда не разглядывал вблизи его лезвие?

— Видел, конечно, когда смазывал, точил… Погоди-ка, ты говоришь об этих маленьких буковках «СКК» возле рукоятки?

— Это значит, Валентайн, — «Семья Коба Кузнеца».

Он достал свой старый зазубренный паранг с деревянной рукояткой, повернул лезвие так, чтобы на него падал свет, и еще раз взглянул на полустертые выгравированные аккуратным каллиграфическим почерком буквы.

— Забавно, мне никогда не приходило в голову узнать, что они означают.

Они добрались до кузницы вскоре после полудня. Удары молота доносились сразу из нескольких мастерских и эхом отдавались в горах Арканзаса. Речной поток стекал с высокого холма в нечто среднее между прудом и болотом по другую сторону дороги.

Двое больших псов неопределенной породы настороженно затрусили им навстречу. Валентайн шагнул вперед, и собаки залаяли так, что подняли бы и мертвого. Парнишка лет десяти бежал к ним по дороге.

— Кто вы такие и зачем пришли? — крикнул он. И добавил строго, обращаясь к собакам: — Эй вы! Это свои!

— Я — Смоки, Котка Южного округа. И мой рекрут — Призрак. Ему нужно оружие.

— Тогда добро пожаловать, — сказал мальчишка, прямо лопаясь от важности. — Следуйте за мной.

Кузница представляла собой одноэтажное нагромождение извивающихся построек, прирастающих как хвост гремучей змеи — по одной каждый год. Какими бы замечательными кузнецами они ни были, семья Коба мало что смыслила в архитектуре.

Женщина средних лет вышла на выступающее крыльцо и взглянула на посетителей. Она улыбнулась и всплеснула испачканными мукой руками.

— Да это же Смоки, наш маленький канзасский цветочек! Как наш меч, служит тебе?

— Требует профессиональной заточки. Да и рукоять не мешало бы подновить — обмотка слегка пообтрепалась.

Валентайн с удивлением посмотрел на Кошку.

— У тебя с собой меч? Он, должно быть, просто крошечный.

Дювалье переглянулась с женщиной.

— Он новичок, Бетани.

Она открутила набалдашник своего дорожного посоха, обнажив черную рукоять. И в мгновение ока выхватила из потайной щели в посохе острый меч. Валентайн увидел лезвие примерно двадцати двух дюймов длиной, заточенное с одной стороны, с заостренным концом. Металл был темным, отполированным так, чтобы не отражать свет.

Бетани со знанием дела осмотрела рукоять.

— Мы ею займемся. Нельзя же допустить, чтобы у нашей дорогой Смоки в бою отвалилась рукоятка меча. А что нужно твоему рекруту?

— Помимо того, чтобы пройти двухлетний курс за два месяца — что, впрочем, моя забота, а не ваша, — ему необходимы лапы. А еще хорошо бы иметь приличный клинок. Он вообще-то Волк, но, глядя на его ножик, можно подумать, что он им ямы копал. А ему нужно что-нибудь подходящее для охоты на Жнеца.

— Хочешь, чтобы с ним поработал старик или мой брат?

— Лучше бы Натан. У Призрака была тяжелая неделя.

— Будем рады помочь. — Бетани направилась к раздвижной двери, оставив ее открытой. — Входите, я приготовлю чай.

— У меня есть кое-что получше — кофе, — сказала Дювалье, высыпая остатки из мешка.

Бетани втянула носом аромат зерен.

— Вот это да! Ты слишком добра, бутончик!

Они вошли в кухню, огромную, с двумя плитами и большой кирпичной печкой. Пошарив по верхней полке, Бетани извлекла кофейник и кофемолку и, поставив греться воду, принялась за работу.

— Мой брат сейчас придет.

Натан Коб оказался неуклюжим, со вздувшимися на руках венами и с внушительным брюшком. Он хлопнул Дювалье по спине (она приняла удар со своеобразной грацией) и, подойдя к Валентайну, со всей силой пожал ему руку.

— Мы всегда, всегда рады видеть здесь нового Кота. Устрой так, чтобы чертям стало жарко, ладно, Призрак? — сказал он прежде чем перейти к делу. — Я так понимаю, нужны лапы? — обратился он к Дювалье.

— Да, и как можно быстрее.

— У него руки вроде бы стандартного размера. Сделать с когтями, как у тебя, или с лезвиями?

— С когтями, и пусть пальцы будут пожестче — внешнее сходство в данном случае не главное. Они должны быть так же хороши для лазанья, как и для драки.

— Тут понадобится время. Давай-ка измерим тебя, сынок.

Коб достал из рабочего фартука стальную рулетку и приложил к ладони Валентайна. Затем он измерил каждый палец — от косточки до кончика ногтя, аккуратно записывая цифры в маленьком карманном блокноте.

— А как насчет клинка или даже двух, Смоки? Ты ведь собираешься его тренировать?

— Придется.

— Тогда, полагаю, ему понадобится меч. Можно подобрать что-то из готового.

В кухне, из недр бесконечной анфилады комнат, появился старик.

— Неужели пахнет кофе?

Бетани принялась разливать напиток.

— Да, папа. У нас гости, и это их подарок. Смоки Дювалье и ее ученик, Призрак.

— Призрак? Как твое настоящее имя, сынок? Не бойся, у меня такая плохая память, что, даже если захотел бы, не смогу никому его повторить.

Валентайн посмотрел на Дювалье.

— Моя фамилия Валентайн, — сказал он.

— А твой отец, должно быть…

Валентайн поднял на него удивленный взгляд.

— Его звали Ли Валентайн, мистер Коб.

Старший Коб подозрительно сощурился:

— Ты на него совсем не похож, разве что глаза. Ты уверен, что твоя мать не гуляла налево?

Валентайн проглотил оскорбление.

— Моя мать — индианка сиу, сэр. С севера Великих озер.

— У тебя хороший рост, но твой отец был повыше. Нат, ему нужно оружие?

— Что-нибудь подходящее для Кота, но не для Медведя, — ответил ему сын.

— Пойдем, парень, со мной, — сказал старик, дуя на чашку с кофе, и зашаркал по полу. Он открыл дверь и стал спускаться по лестнице в подвал.

Валентайн оглянулся на остальных. Они улыбались, и он пошел за старым Кобом.

В подвале была целая коллекция разнообразных орудий — от сабель до фермерских инструментов. Кинжалы висели на стене рядом с серпами, а на полке напротив вилы соседствовали с длинными копьями. Кавалерийская шашка занимала самое почетное место. Валентайн шагнул к ней, не отрывая глаз от ничем не примечательных на первый взгляд рукоятки и ножен.

— Она принадлежала Натану Бедфорду Форресту, сынок. Но вряд ли ты знаешь, кто это.

— Командующий кавалерией конфедератов во время Гражданской войны.

— Рад, что ошибся в тебе. Один раз в год-два такое случается. Ты что-нибудь выбрал?

Валентайн снял с полки тяжелый клинок с плетеной ручкой, лежавший рядом со старинным палашом, и взмахнул им для пробы.

— Что ты себе вообразил, Валентайн? — проворчала Дювалье с нижней ступеньки лестницы. Он не слышал, как она спустилась. — Ты же не собираешься тащить это через полстраны? Мистер Коб, давайте отыщем что-нибудь, что легче нести и пустить в дело.

— Х-м, — промычал Коб. Не то чтобы он не соглашался со Смоки, но и не хотел показать, будто следует ее совету. — У меня есть подходящий клинок с ножнами. Последним его владельцем был гвардеец, питавший особое пристрастие к оружию, особенно к саблям и рапирам. Посмотрим, как тебе понравится вот это.

Он открыл низкий сундук и принялся перебирать завернутые в одеяла и перевязанные бечевкой клинки.

— Ну, что это за зверь? Держи-ка, — сказал он, доставая клинок и вручая его Валентайну.

Заинтригованный, будущий Кот развернул оружие. Увидев рукоять, он решил, что это самурайский меч.

— Это катана, Валентайн. Чертовски опасный образчик боевого клинка. Кажется старинным, но на самом деле — уже нашего века. Лезвие — всего двадцать четыре дюйма. Надо будет приделать к нему новую рукоятку. Но это не займет много времени.

Валентайн со всех сторон осмотрел меч. На клинке виднелась гравировка — загадочная идеограмма.

— А можно ему сделать такие же ножны, как у меня? — спросила Дювалье.

— Запросто, мисс. Он сможет орудовать им обеими руками, если войдет в раж. Или одной, если, скажем, будет верхом или станет прикрываться этой жуткой лапой.

— Мне нравится, — сказал Валентайн. — Сколько с меня? — спросил он, размышляя, каким образом сможет расплатиться.

— Это не твоя забота, а Южного округа. Ты и маленькая мисс должны будете только оставить расписку за то, что взяли.

Дювалье сморщила свой веснушчатый нос. Валентайн не сомневался, что это мисс действовало ей на нервы.

Лапы, как он выяснил на следующий день, представляли собой пару железных рукавиц, которые крепились к ладоням прочными кожаными ремешками. Они полностью повторяли строение руки и заканчивались прикрывающими пальцы острыми когтями.

— С их помощью ты сможешь лазить по деревьям. И если уметь ими пользоваться, они незаменимы в бою, — пояснила Дювалье. Она надела свои лапы и оглянулась в поисках дерева. — Это, конечно, требует тренировки.

Подойдя к старому дубу, она вспрыгнула на дерево, обхватив ладонями ствол, и начала карабкаться вверх. В мгновение ока она уже скрылась в ветвях.

Валентайн попробовал сделать то же самое, но, к своей досаде, обнаружил, что если не обхватит ствол ногами, то не удержится с помощью одних только лап. Ему все-таки удалось чудом не соскользнуть с дерева и даже взобраться наверх, далеко не так быстро и ловко, как Дювалье, но все-таки он справился.

Мастер по имени Эггерт сделал деревянную рукоять для меча Валентайна, более или менее подходящую для его руки. Затем Эггерт обернул рукоятку влажной свиной кожей, закрепив ее несколькими маленькими заклепками.

— Обычно используют кожу скатов и акул, но их тут редко встретишь, — пояснил он.

В довершение рукоять несколько раз обвили крепким шнуром. Дювалье настояла на том, чтобы лично завязать последний узел.

— На счастье, — сказала она, целуя только что завершенную рукоять.

Вместе они потрудились и над ножнами, прикрепляя ремешок от старой винтовки к полой трубке из красного дерева. Валентайн решил, что удобнее всего носить оружие на плече.

— Можно приделать снизу пружину, тогда меч будет выскакивать быстрее, — предложила Смоки, понаблюдав за тем, как Валентайн несколько раз вытащил и вставил клинок на место.

Как только оружие для Валентайна было готово, они двинулись в путь, взвалив на спину рюкзаки с новыми запасами еды, выданными щедрыми (за счет командования Южного округа) Кобами.

— Ну, теперь домой, — заявила Дювалье, сворачивая на восток.