_{Художник В. Федоров.}

Злодей растет из детства.

К. А. Райкин.

Глава 6. НАПАРНИК

Я уже неоднократно намекал про то, что на территорию я приехал не один. Полагаю, пришло время рассказать. Двое нас было. Я и Коля. Двадцать семь лет, советник юстиции, отличные физические данные, несколько успешно проведенных дел в области природоохраны, холост и вообще большой симпатяга и умница. Лично мне он, считай, сразу понравился. Наши прокурорские девки от него просто млели, но он их как-то сторонился. Потом, то есть уже здесь, я у него спросил про это. Дескать, какого черта?

Правильный, в общем, парень оказался. На работе и по месту жительства с ихним полом — ни-ни. Зарекся. Нормальный, скажу я, подход. Я на работе тоже сторонюсь. Как говорится — не шути, где живешь. И работаешь, конечно.

Но сначала, казалось, к нашему делу это не относится. То есть, может, и относится каким-то боком, но не сильно.

В дело нас вводили спринтерскими темпами, то есть бегом. Кстати, мне его никто не навязывал. Когда генеральный поставил передо мной задачу, то предложил выбирать второго номера самому. Без подсказок и всего с одним намеком — может быть опасно. Сам я человек холостой (хотя пора б уже и задуматься по этому поводу), потому, возможно, в опасные дела считаю разумнее брать тех, у кого семеро по лавкам не плачут. То есть холостых. Да и успел я к Егорову присмотреться, даже вместе поработали немного. Дополнительно навел справки, переговорил кое с кем — все нормально. Нет, действительно классный мужик. За дело как за родную мать — грудью встанет. И вставал. И не сказать, что фанатик. Просто добросовестный человек, ответственный такой трудяга. Люблю таких.

Так что готовились мы вместе. В нашем деле, особенно на выезде, очень важно чувство локтя. Как ни крути, а мы орган карающий — прокуратура. Особенно природоохранная. Это в уголовке надзорная функция важнейшая, у нас же меч и микроскоп в работе одновременно. То есть, конечно, сначала микроскоп или, если угодно, лупа Шерлока нашего Холмса, а уж потом все остальное, только дело не столько в последовательности применения инструментов, сколько в их наличии.

Я, как старший, для начала хорошенько погонял кандидата. Если кто думает, что по полосе препятствий или по стрельбищу, тот крупно и принципиально ошибается. Над нами, прокурорскими, в первую очередь сидит один бог — Закон. И принципы его исполнения, потому что мы исполнители. Все остальное уже потом.

Я привык строить отношения с людьми, теми, с которыми работаю, как партнерские. То есть почти равные. Это сидючи в кабинете хорошо приказывать. Не исполнил один, наклонишь другого. В поле же ситуация иная. Там без взаимопонимания и выручки, а главное, доверия многого не добьешься.

Помню, была такая ситуация у меня. Молод еще был, многое не понимал. Навалились мы на один концерн. Какой — не скажу. Только не у нас дело было, не в России. От нас двое. Я и Палыч. Жаль, умер в том году от цирроза печени. В помощь нам англичанку одну дали. Палыч старший, я при нем, вроде «подай-принеси», на самом деле опыта набирался, англичанка как бы сама по себе, но в дела суется.

По ходу расследования вышло так, что надо нам на разработки их наведаться. Например, на шахту, не суть. Артем Палыч, ясное дело, в штаб-квартире крутит, а нам дорога как раз туда, на самую что ни на есть «землю», как любят выражаться оперативники. Как раз тогда впервые прокурорам оружие выдали. Даже не просто выдали, а обязали к ношению. Я-то молодой еще, горячий, да только после учебки, так что ствол на пояс и — готов герой. Эта же подруга — суровая такая! — губы поджала и оружие в сумочку. Дамскую. Нормально? За плечами рюкзак, на локте сумочка с парфюмом и пистолетом. Тогда я еще смущался иностранных женщин с прокурорскими званиями и замечания, ясное дело, сделать не посмел. Попробовала бы она у меня сейчас такой фортель выбросить! Как миленькая нацепила б портупею и даже спала бы в ней, и наплевать, старше она меня по званию и должности или нет. Потому что это не чья-то блажь или очередная дурацкая инструкция, а жизненная необходимость, и не только для нее, но и для ее напарника, в роли которого тогда выступал ваш покорный слуга.

Специфика нашей работы частенько заставляет нас сваливаться на проверяемый объект как снег на голову. Поэтому, скажем, в какое-нибудь Перу мы можем прилететь на своем или арендованном самолете, при этом, естественно, не имея собственного наземного транспорта, добывать который приходится в зависимости от обстоятельств. Этим я не хочу сказать, что заранее, еще на стадии подготовки проверки, эти обстоятельства не просчитываются. Как правило, у нас имеется какое-нибудь требование или распоряжение, законное в данной точке мира, согласно которому нам выделяется потребный транспорт, либо мы его просто арендуем. В тот раз машинами нас обеспечила местная полиция. На одной такой мы и отправились на место, благо что ехать, в общем, не далеко, километров сто с небольшим. По хорошей дороге это меньше часа. Это мы так думали, потому что не знали в деталях местной специфики. А она заключалась в том, что тамошняя полиция «чуть-чуть зарабатывала». В том числе, как позже выяснилось, кое-что перевозила своим транспортом либо сопровождала грузы, а потому район тот в те времена спокойным назвал бы только слепоглухой идиот. Впрочем, и сейчас там, судя по новостным сообщениям, все еще далеко до идеала. Но дело не в этом, а в том, что имелся у них там конкурент в лице местного отморозка, сколотившего банду человек так в полтораста. И задумал он конкурентов показательно шугануть. Его наблюдатели доложили, что через контрольную точку проехала машина — номерной знак такой-то, числящийся за управлением полиции. Внутри двое — мужик и баба. Идеальный вариант.

Отморозок устроил простенькую засаду, рассчитанную, как я понимаю, главным образом на то, чтобы побыстрее унести оттуда ноги. Заложников брать они не собирались, да и убивать, возможно, тоже. То есть как получится. Без мармеладных церемоний, но и зарабатывать законную обратку из-за трупов каких-то двух дешевых копов нужды тоже нет.

Итак, диспозиция. Я за рулем, на боку кобура, прокурорша справа, пялится в ноутбук — изучает документы. Дорога частная, две полосы движения — одна туда, другая навстречу, состояние приличное, утро, машин мало, в основном грузовики с породой на борту, в пяти метрах от обочины лес стоит стеной. Я хорошо разогнался, иду за сотню. Да, забыл еще одно. Дорога разделена сплошной полосой. Строго. И только в отдельных местах прерывистая, там, где дорога прямая и хорошо просматривается.

Едем. Перед нами грузовичок такой с фургончиком, весь из себя уныло-убитого вида. Но идет ходко, хотя я его постепенно нагоняю и готовлюсь пойти на обгон при первой же возможности. Сближаемся метров до двадцати, и тут задний полог поднимается и оттуда два рыла с автоматами. Первое, что я подумал: «Нарыли». В смысле копнули мы наших подопечных так, что те решились физически уничтожить прокуроров. Глупо, конечно. Ситуацию это только усугубит. Но момент был такой, что для глубокомысленных умозаключений времени не было совсем. В ту же секунду я начал производить маневр ухода и кричу напарнице что-то в том смысле, что стрелять надо. Сам бью по тормозам и ухожу с линии стрельбы влево. Кобура моя, повторяю, на поясе. Из положения сидя достать из нее пистолет, да еще при этом управляя автомобилем в экстренном режиме — то еще дело. Как-нибудь попробуйте. Причем для этого совсем не обязательно находиться под дулами автоматов. Короче говоря, я тогда был не стрелок. Водила, пытающийся увернуться от пуль, которые уже летят. Вижу это по вспышкам выстрелов и дергающимся стволам.

Что в такой ситуации должен делать второй? Бросать все те дела, которыми он занимался до этого, хватать пушку и начинать отстреливаться. Что делает эта… м-м-м… леди? Смотрит на меня, потом вперед, закрывает свой ноут, наклоняется вперед, кладет его на пол и начинает визжать так, что у меня уши закладывает.

Дальнейшее не так интересно. Из-под капота пар, машина застряла между деревьев, нападавшие скрылись — вскоре тот фургончик, уже пустой, нашли на обочине. Приезжают полицейские и что же видят? Прокурорша в образе фурии на чем свет стоит поносит своего водителя, при этом пытаясь ударить его дамской сумочкой. И таки попадает ею… по уху одному из полицменов, отчего тот здесь же падает под гогот своих товарищей. Просто истины ради добавлю, что меня она тоже припечатала, только я успел прикрыться, за что и получил по локтю. Больно, я вам скажу!

Это, к слову, о напарниках. С тех пор пистолет я ношу на груди и других заставляю делать то же.

К тому моменту, как мы преодолели зону ответственности последнего на нашем пути КПП, я убедился, что в своем новом напарнике не ошибся. Для его возраста он был уверенным профессионалом и при этом хорошим товарищем и надежным человеком, которого не страшно иметь за спиной. Не страшно и спокойно. Это притом, что ехали мы чуть не в чумную зону, где есть шанс упокоиться навечно. То есть понятно, на мозг это давит. Я вам так скажу: нет людей, которым не страшно. Просто одни умеют этот страх не показывать, другие в критической ситуации предельно концентрируются. Третьи же жидко растекаются. Впрочем, знавал я одного деятеля, который демонстрировал испуг просто-таки запредельный, даже глядеть на него неприятно было, на самом же деле так он подстраивался под ситуацию, как бы выводя себя за рамки претендентов на возможное сопротивление. То есть героем он не был, во всяком случае записным, лубочным, но то, что человек толковый и головастый, — это да. Голову не терял. Но это, полагаю, все же исключение.

Я не буду расписывать, как мы с Колей впервые встретились с «дубинщиками», как он их окрестил. Упомяну только, что эти ребята каким-то образом наладили контрабандный канал через границу — и какую! Потом были свинари — тоже не сахар. Про охотников и прочих вообще не говорю. Чего стоит только то, что нас ночью хотели зарезать, для чего была разработана целая операция. Ничего, отбились-отмахались. Даже пленных взяли. Так что к Егорову у меня претензий не было.

Попались мы на «амазонках». Это я их так потом уже окрестил. Грамотно сработали дамочки, ничего не скажешь. Взяли они нас на молоке.

Представьте себе картину. Едем по дороге, в том месте она еще весьма приличная, глядим, справа четыре женщины косами машут. Покос у них, ясное дело. Самое милое дело расспросить пейзанок. Останавливаемся. Здравствуйте. День добрый. Бог в помощь. А не подскажете ли путникам? Чего ж нет-то? Спрашивайте, мы, типа, завсегда пожалуйста. Кстати, поснедать не желаете ли? Почему бы и нет, благодарим.

Это уже потом я узнал, что у них зелье наготове всегда. И не только оно. Но это так, детали. Выпили по кружечке молока парного, свое кое-что выставили — никакой водки! Консервы мясные, конфеты. Разговор такой милый, ужи-мочки, приятное, но ненавязчивое заигрывание. Расслабуха полная. Потом чую — а не чую я ничего. И Коля мой, гляжу, плывет. Его уже под рученьки и в кустики. Аккуратненько так, нежно, но уверенно. Поначалу думаю, ну, дело молодое, озорное. Потом же — ой! Что мне ни говорят, я на все киваю, со всем соглашаюсь, хотя внутри еще жив прокурор, пытается возразить. Но по факту — никак! А прокати, касатик? Да без проблем! И глупо хихикая. Вот это я особенно хорошо запомнил, как хихикал. Сам трясусь мелким смехом и вижу себя как будто со стороны. Ты чего, Попов, творишь?! А Попов барышень в машину и повез катать. Куда указывали. Вот туточки на эту руку бери, ага, тама вот. Си-ичас под го-орочку. В общем, все в этом роде.

Чуть ли не единственное, что я сделал почти осмысленно, так это запер машину личным кодом и поставил на сигнализацию.

Очухался я, как оказалось, через сутки с лишним. На кровати. В обычной, в общем, деревенской избе. Рядом на столе под полотенцем еда. На полу — обмазанная глиной корзина. Параша, стало быть. Сам я голый и на цепи.

Подробности я опущу. Ну их, в самом деле, и без того натерпелся. Суть даю.

Нас похитили как самцов-производителей. Набедовались бабы, рожая от близких родственников и чуть ли не от собственных сыновей. Вся округа — родня. Дети — уроды чуть не через одного. Или мутанты, это уж как угодно. Трехпалые, со сдвоенными ушами, с третьей недоразвитой ногой на спине, дауны с вечной слюной на губах, с рудиментарным глазом на макушке — жуть! Были у них, правда, и относительно нормальные мужики, только сильно пьющие. Очень сильно. Ну одни сами померли, других, говорят, выгнали. Ладно, поверим. Вот с тех пор и ловят чужаков. Так сказать, производителей. На развод.

Объяснили это мне на третий день, когда из меня дурь вышла, которой нас опоили. Кстати, так до самого конца и не сказали чем. Конспираторы. Только я тоже не лох из-за горы. Сделал себе ранку маленькую на пальце и кровью капнул на простынку. Как будто комара раздавил. А потом кусочек тот оторвал. Крохотный, едва на квадратный сантиметр тянет. Вернусь — отдам в лабораторию на анализ. Очень меня та штука заинтересовала. Это что же такое можно замутить в деревенских условиях?

Нет, к кормежке претензий никаких. Я бы даже поправился, если б не обязанности. На меня в очереди были две страждущие. Сестры, кстати. Два месяца — два! — пока у обеих не обнаружились неоспоримые признаки беременности — я регулярно выступал в качестве эталона. Если кто не в курсе, по-французски так называют жеребца-производителя. Только тогда мне вернули одежду и все мои причиндалы, вплоть до оружия. Коле тоже. Мы с ним сели на замшелой лавочке под липой и поначалу не знали о чем и как говорить. Ну стыдно же! Какие-то сексуально озабоченные бабы взяли в плен двух матерых шкуродеров из прокуратуры. Смех! После, слово за слово, разговор пошел. И, чую, мнется что-то мой напарник. Отворачивается, в глаза не смотрит. Не получается у нас разговор.

Ну когда такое дело, я всегда вспоминаю про абсолютное оружие. То есть не то чтоб совсем уж всегда, порой это бывает совершенно неуместно, но меж своими-то чего церемониться? Мухой к машине… Кстати, никто ее и пальцем не тронул, это к слову об императорском гостеприимстве. Достаю из багажника бутылочку ноль, сами понимаете, семь, и обратно к напарнику. Приняли по сто. Прямо так, без закуски. Сурово, по-мужски. Крякнули, утерлись, посмотрели друг на дружку — как, дескать? Нормально. Ну поехали дальше. Между первой и второй промежуток небольшой. И тут наш разговор тронулся с места. Сначала со скрипом, с натугой, как застоявшийся на запасных путях паровоз, а потом ничего, разогнался и полетел, разбрасывая искры и отплевываясь клубами пара.

Долго мы так сидели. Я еще разок сбегал. И было отчего. Влюбился мой напарник. Отчаянно. Втрескался по самое не балуй. До того, что хочет остаться. Только стыдно ему передо мной — долг, присяга и все такое. В общем, и правильно, что стыдно. В конце концов, работа есть работа. И долг, и присяга, и ответственность тоже присутствуют. Для того все это и придумано, чтобы на неокрепшую психику давить.

Только его так приперло, что он уже ствол к виску примеривал. Потому что и так нельзя, и эдак невозможно. Честно говоря, вот это самое последнее обстоятельство меня и смутило. Самостреляться-то зачем? Поговори со старшим товарищем, облегчи душу, может, он тебе чего умное и присоветует.

Уж как я ему советовал! Соловьи таких песен не поют, какие я ему исполнял. И по душам, и по строгости, да с примерами. Один есть просто замечательный. Майор из Интерпола мне рассказывал (сейчас он в бизнес подался). Я тут чуть отвлекусь, чтобы понятно было. В чем, по большому счету, суть деятельности Интерпола? В обеспечении взаимодействия между полициями разных стран. В основном это бумажная работа — запросы, контроль за исполнением сроков, ответы, увязывание, согласовывание и все такое. Нет, конечно, и кое-какой анализ присутствует, но никаких погонь и прочего голливудского героизма. За исключением, пожалуй, одного момента — они участвуют в перевозке преступников из одной страны в другую. То есть, скажем, Россия посылает запрос в Бельгию на какого-нибудь Сидорова, по которому наша ИТК плачет, там запрос рассмотрели и вдруг согласились с присланными доводами. Тогда в Брюссель вылетает российский интерполовец (или даже несколько), ему вручают клиента, с которым он опять садится в самолет, и сопровождает его вплоть до момента высадки, где его уже ждут парни из МВД. ОМОН или кто еще — судя по персоне.

И вот был такой случай. Этапировал одну особу молодой офицер. Аферистка — пробу ставить негде. А красивая! Пока летели — всего-то несколько часов, — она его разговорила и влюбила в себя. Насмерть. Так в аэропорту эту дамочку у него чуть только не с оружием в руках отбивали; он уже намылился ее провести и укрыть в тихом месте для своего, так сказать, личного употребления. Особого шума не было, потому что папа у офицера был большим милицейским чином.

Но Коле моему я, понятное дело, кое-какие краски сгустил, другие смазал. Как я выступал! Вдохновению, казалось, не будет предела. Драмтеатр отдыхает за кулисами. Эх, хорошего бы режиссера в тот момент, мне карьера на подмостках была б обеспечена.

Я ему и про карьеру с бытовыми удобствами в виде теплого сортира, про эффект влюбленности со стокгольмским до кучи, про паузу, которая потребна для проверки искренности чувств; недаром же наши ЗАГСы делают паузу между подачей заявления брачующимися и, собственно, моментом бракосочетания. Соловей бы уже охрип от таких трелей, но я держался. Ну а как иначе? Взять и просто так потерять напарника? Это, извините, граждане, не шутки, типа «я не видел, когда пассажир вышел из вагона». Помимо всего прочего ведь и с меня спросят, как со старшего. Да еще как! С меня за такое-то не стружку станут снимать, куски мяса грязными ногтями отколупывать будут. До костей.

Пару раз на фоне нашего разговора мелькнула его зазноба. Вроде как не к нам у нее интерес, она так, по делам, вышла. И глазками в нашу сторону — стрель-стрель. Ну скажу я вам, ничего необыкновенного. Не кинозвезда, прямо скажу. Симпатичненькая, молоденькая, грудастенькая в меру. В общем, я даже не знаю, на что там так западать.

Так я дальше про соловья. То есть, скорее, про ворону и лисицу, которая, в смысле я, только и ждет, что слушательница выпустит из клюва кусок ядреного деревенского сыра. Нет, то, что там кровь с молоком играются, в сыре этом, я не спорю. Факт есть факт. Но вот на секундочку. Как мужику с высшим образованием, успешному и перспективному, любителю книг и хорошей музыки, жить с деревенской девкой, которая и читать-то толком не умеет? Кроме, извините, постели есть и другие интересы, иные потребности. Да хоть того же пива с приятелями и сослуживцами в пятницу вечером попить. Или я чего-то не понимаю?

Это далеко не полный перечень аргументов, которые я ему исполнял. Добрую половину я, наверное, уже и не вспомню. А он мне — лублу и все тут. Лублу он! А ежели по этому самому лублу да с маху? Честно, я уже начал склоняться к тому, чтобы его немножко вырубить, загрузить, а там уж, когда отъедем подальше, как-нибудь договоримся. Замечу, что косые оба были уже прилично. Но он меня четко проинтуичил. Ну я же говорил, что Коля профессионал.

Отошел как бы по нужде, дело сделал и оборачивается уже с пушкой в руке. Пьяный-то пьяный, а целит точно в левое плечо. То есть не в лоб, не в живот, чтобы насмерть, но на серьезное ранение явно не поскупится. И лицо при этом такое нехорошее, замерзшее. Решился. Мне не по себе стало.

Тут я осознал, что вторая бутылка явно была лишней. Повторяю — только собственными рукавами мы и занюхивали. Вот и вся закусь. И озверел человек. Уперся и озверел. Да и вообще как-то не сильно он поддавался на мои уговоры. Скорее, слушал из уважения и для хотя бы частичного искупления собственной вины передо мной в частности и всеми остальными в целом. Я имею в виду прокуратуру, родителей, общество… Что там еще в этом списке гражданских и человеческих обязательств? Он слушал меня, отбывая повинность за неисполнение всех их чохом. Вроде как получал одновременно отповедь и индульгенцию по цене этой самой отповеди.

Ну и какое решение я должен был принять под стволом пистолета, который держит человек, откровенно готовый нажать на курок? При этом я доподлинно знаю, что стрелять он умеет. И неплохо. Хуже того, я знаю это оружие. Уверяю, не мелкашка. И уж тем более не мальчишеская рогатка. Серьезный ствол.

Потом я немало размышлял над сделанным мною выбором. В дороге да в одиночку хорошо думается. Если даже отбросить вооруженную угрозу, хотя как ее отбросишь, я пришел к неутешительному выводу по поводу моей персоны. Слабак. У меня имелись десятки вариантов переломить ситуацию. В конце концов, я опытнее, и предательство, к сожалению, мне не впервой. А уж слабость тем более. Да что тут говорить!

Я отвернулся тогда от него, налил себе очередную и последнюю сотку, принял, покивал, принимая в грудь, и выдал:

«Если ты так решил, то и ладно». Он мне не поверил. «Ты меня отпускаешь?»

«А чего? Прикажешь за узду тебя тащить? Перебьешься».

«Ну а ты как? Я вообще». «Я тоже перебьюсь». «Правда?»

Ббб!.. То есть мама моя дорогая! К мужским соплям я в принципе плохо отношусь. Даже в виде насморка. А уж тут!

Я получил вот такенную порцию откровений!

Смысл жизни. Лубовь опять же. Покой. Кое-что узнал про вредность нашей профессии — как будто я не знаю. Натуральные продукты. Полезная физическая работа. Ох! Далее телеграфом. Бюрократия. Налоги. Коррупция — Коля привел примеры и порывался выпить еще. Я его осадил. Суета. Гонка. Теснота. Оторванность от корней и матери природы. Дурацкие неисполнимые законы, которых никто и не знает. Еще раз бюрократия. Или даже не раз, я точно не помню. Что еще? Да! Последняя попытка построить новое общество, основанное на традиционных ценностях. Вот теперь все нормально, на моих глазах стал появляться новый мессия.

Ну коли так, то мессии оружие ни к чему. Пистолет я у Коли забрал и — пьяный сильно — поплелся к джипу. Помню обрывки мыслей. Надо бы что-то оставить напарнику. Бывшему. А зачем бывшему, а больше того, будущему пророку и вершителю судеб, туалетная бумага? Оторжавшись, я поднялся с земли и заковылял дальше, размахивая конфискованным пистолетом и выделывая неприличные пируэты. При этом еще и подхихикивал время от времени. Почему-то, бес его ведает почему, вопрос с туалетной бумагой смешил меня больше всего, хотя позже, трезво рассуждая, я видел, что без нее местные жители обходятся элементарно. Кстати, подтверждаю, что подсушенный мох, используемый — в числе прочего — в виде пипифакса, отлично справляется с поставленной перед ним задачей. И не одной этой, несмотря на то что у него нет крылышек.

Признаюсь, за руль я сел, говоря приблизительно, если иметь в виду термин «сел», сильно нетрезвый. На хрен! Отсюда куда угодно и подальше. Что-то мне эти амазонки перестали нравиться. Да и не нравились никогда. Я, в конце концов, прокурор, а не спермодонор. Нашли, понимаешь, тоже мне! Мне не нужны дети на стороне. Вы, может, еще и алименты с меня стребуете? А вот вам мое категорическое нет! Категорическое! Налицо факт насилия. Статья… Не помню, но есть. Я вам подведу правовую базу! И Кольку, пацана зеленого, развели как местечкового лоха. На трех бобах под тюбетейкой.

В общем, думаю, понятно, что в хмельной досаде я могу быть несдержанным на язык. Что-то, допускаю, я исполнял вслух.

Вот ни за что не угадаете, когда я офигел окончательно.

Когда я не очень успешно сконцентрировался на том, чтобы завести машину. Тогда джип еще не был мустангом. Потому что у меня имелся другой товарищ. Картина на кривом заборе — меня мотает на сиденье, я тычу ключом в замок зажигания, дверца открыта, я сам вижу только цель, в которую какой раз пытаюсь попасть ключом, для чего уже щурю левый глаз. И — удача! — попал. Только собрался себе поаплодировать, как слева от меня объявились эти две. Сестрички. Алена и Катя. Кобылки пришли проведать своего жеребчика. И смирненько так стоят, только глазками от земли на меня — торк-торк.

Клянусь! Я протрезвел. И схватил пистолет Егорова, который до этого бросил на правое сиденье.

«Чего надо?!»

«Ты бы остался», — тоненько блеет Алена и мило краснеет. Сестра согласно и очень решительно кивает. Я бы даже сказал, обреченно.

Девки, чего же вы со мной делаете?! То есть они уже, конечно, не… Так они ж сами.

«Не могу, бабоньки», — отвечаю, а самого колотить начинает. Уж очень мне этот подходец не понравился.

«Коля вон остался», — молвит Алена. Она помладше будет.

«У меня дела, извините, барышни. Ехать надо».

«Так, может, тогда вернешься? После». — Это опять она.

А старшая молчит и смотрит исподлобья. И так мне ее молчание не понравилось, просто до ужаса в виде мурашек на спине. Нехорошее такое молчание. С подтекстом. С невысказанной такой угрозой. Нет, про мурашки я, пожалуй, загнул, состояние у меня другое было, скорее боевое, чем испуганное, но то, что не по себе — факт. Расклад выходил такой, что придется мне по матерям моих неродившихся детишек стрелять. Или самому голову сложить. Ну чуял я это. Почему — словами не сказать. Что хотите, на выбор: нюх, интуиция, опыт, шестое чувство, пятая точка голос подала. И ведь вот что интересно. Угрозу чую, а вот способов ее воплощения не наблюдаю. Стоят, ручки на пупочках сложили и ждут. Нет, не должны они в драку-то, они маленьких ждут. Уж тут рисковать они не станут. Не для того все затевалось. Но что же им надо-то еще от меня? Получили свое, так успокойтесь. Все! Окончен бал, и свечки погасили. И так мне не хочется в конфликт переходить, просто словами не описать. Как-никак почти родные люди. Или уже без «почти»? Во задачка-то!

«Ну если с делами нормально управлюсь, чего бы и нет? Загляну, если не прогоните».

Говорю и силюсь улыбаться. Мол, все хорошо и прекрасно. А у самого на душе смута похлеще февральской вьюги. Чувства врасхлест. Даже, ощущаю, копчик вспотел.

У Кати голос пониже, чуть с хрипотцой. Думаю, нарочито это, старшую из себя ставит. Слыхал я, как они шептались, думая, что я сплю. Ощущениями делились. А он чего? А ты как? Краснел, как рак в кипятке. Они ж простые, можно б сказать, бесхитростные, если не то, как они нас взяли.

«Ты куда направляешься-то, а?» — спросила она. Нехорошо так спросила. Во мне адреналин хлещет, вымывая выпитое без остатка.

«С мужиком одним надо встретиться», — небрежно поясняю я и, переложив пистолет в левую руку, будто само собой разумеющееся пытаюсь завести двигатель. Это после двух-то месяцев простоя! Там уже и аккумулятор подсел, и вообще черт его знает что творится в системе. Но не зря наши техники эту машинку вылизывали; им устно передали команду генерального, вот они и старались, зная, что наше руководство сантиментов по отношению к работникам не допускает. Двигатель почти сразу схватился и мощно заработал на подсосе. Ну уже легче.

«Далёко?» — с ударением на «ё» спросила Катерина.

«Очень», — уверенно ответил я, ставя ноги на педали так, что мог стартовать сразу.

«Тогда до него не останавливайся».

«Чего так?»

«Нам уроды больше не потребны».

Я будто холодной водой умылся. Ну конечно же! Мог бы и сам догадаться. Уроды. Конечно. Больше их, по большому счету, ничего не занимает. Натерпелись. Этих, со сросшимися и скрюченными пальцами, с вывернутыми ступнями, со всей этой взбесившейся генетикой. В которой, подозреваю, повинны не только кровосмесительные связи. Тут и еще кое-что, в чем ни я, ни мои командиры с их консультантами да экспертами не разобрались. Да и, в общем, не сильно-то хотят, потому что иначе отправили б сюда с нами третьего — или хоть второго! — в чине доктора или кандидата медицинских или иных профильных теме наук с кучей аппаратуры, пробирок и прочих лакмусовых бумажек. Не отправили. О чем-то это говорит. Иногда я свое начальство не люблю.

И я сказал самым проникновенным, самым честным голосом, который только мог воспроизвести, тем более что говорил я правду:

«Обещаю. Ни с кем здесь. Кроме вас. Клянусь!»

Нет, я действительно искренне. Без, что называется, камня за пазухой. Хватило с меня одного раза. По самое… Словом, хватило. Поэтому они мне и поверили. Обе.

«Тогда заезжай, если надумаешь», — сказала Катя.

Ее голос заметно оттаял. И мне вспомнилось, как она, как мы с ней, то есть она со мной… Нет, этот кошмар будет меня мучить до конца дней моих. Хотя, может, не такой уж и кошмар? Если разобраться. Элемент насилия, конечно, присутствовал, но минуты удовольствия тоже. Другое дело, что мне все казалось, что после исполнения, так сказать, супружеского долга эти амазонки аккуратно отправят меня на тот, самый темный изо всех светов свет. Что бы и кто бы не обещал про райские кущи. По — любому, на мне грехов больше, чем то дозволено праведнику. И пусть большинство из них я исполнял по чужой воле, ровно как в случае с сестрами-амазонками. Полагаю, Самый Высший Судья ни хрена не примет во внимание эти обстоятельства.

Сестрицы мне поклонились. Обе разом. Правда, чуть вразнобой, не до конца синхронно, но они же, в конце концов, не кремлевские оловянные солдатики, которых строят в разных позах по сто раз на дню. Обыкновенные деревенские девки. Теперь, пардон для меня, уже бабы. Молодые. Видел я их маму. В смысле, родную. Решительная женщина. Громкоголосая. Эти же, по крайней мере при мне, голосов не повышали. Только рождаемость.

«Ну…»

Хотел вольготно, по московско-молодой привычке бросить «адью», просто от облегчения, от наступления которого элементарно захотелось пошалить. Но сдержался. Еще не поймут. Обидятся будущие мамаши. Ох, и что же мне теперь со всем этим делать-то? Кем я теперь буду значиться? Прокурор-алиментщик? Вот уж наградили, ничего не скажешь. Кстати, ничем другим, кажется, нет. Я в медицинском смысле.

«Ну бог даст, увидимся, — сказал я. — Не скучайте».

«Ты возвращайся», — тоненьким козлетоном проблеяла Алена.

Очень похоже, что она этого хочет на самом деле. Я… Черт! Боюсь я этого, вот что! Я привык сам выбирать, с кем, что и как. И когда тоже. Иначе просто бегу. Иногда позорно. Допускаю, что это издержки профессии, когда в каждом встречном движении видишь подвох. Возможно, просто черта характера. Такая вот, во всю грудь! Через всю наглую харю! Или просто маленькая такая запятая в душе. Червоточинка.

«До свидания», — чуть не по слогам произнес я и закрыл — очень аккуратно — дверь джипа. И медленно поехал, посматривая в зеркало заднего вида. Они стояли и смотрели мне вслед. Не люблю я долгих прощаний. Во многом из-за этого все мои отъезды в последнее время обставлены очень по-спартански, без ненужных эмоций. Кстати, это сразу мобилизует на дело, на сам процесс, а не на переживания разлуки.

У меня стоит автономная система навигационного контроля, работающая независимо от всяких поставщиков помех почти любого рода. То есть система специфического видеонаблюдения автоматически фиксирует обстановку и привязывает ее к существующей карте. Без ошибок тут, само собой, не обходится, потому что я лишен спутникового сопровождения, но на локальных участках действует безотказно, тем более если речь идет о том, чтобы вернуться по уже пройденному маршруту. Порой это здорово выручает. Особенно в темноте. Такой своеобразный почти автопилот. И я по привычке положился было на него, бездумно руля в соответствии с показаниями курсора, когда на повороте в последний раз посмотрел на моих дамочек. Аленка стояла явно расстроенная, а Катерина зло глядела мне вслед.

Кто-то скажет, усомнившись, дескать, что ты мог рассмотреть в зеркало? Врешь ты все.

Конечно, многих деталей я не увидел. Но мизансцену разглядел и почувствовал. Знаете, хороший актер на сцене порой может обойтись без слов, пользуясь только мимикой и «языком» собственного тела. Иной что-то кричит, мечется по сцене, руки заламывает, срывает голос, а зрителя не пробирает. Не доходит до зала, не трогает. Другой же встанет, лоб рукой обхватит и бормочет что-то себе под нос — текст тот же самый. А зал замер и дышать боится. Проняло!

Вот и здесь то же. Они говорили мне без слов. Катя она вообще пожестче, Алена же девушка нежная, как мне показалось, трепетная. Если первой достаточно было получить свое, то младшая ко мне как-то с нежностью, что ли. Я не рискнул бы назвать это любовью. Знаете, похищение с любовью как-то не вяжется. Тем более первого попавшегося. Впрочем, говорят же, что женская душа потемки.

Там поворот на пригорочке и дорога сразу направо, почти под прямым углом. И вниз. Уклон небольшой, градусов двадцать всего. Может, двадцать пять. Я затормозил, едва оказался за кустами бересклета. Здоровенные такие, подобные мне раньше не встречались. Стою на тормозе и пялюсь перед собой. Что за дела?

Я уже говорил, что протрезвел. Только это не совсем так. Водка в сочетании с адреналином дала дикую, взрывоопасную смесь. Во мне бурлило, кипело и лопалось, выбрасывая облачка горячего пара. Что задела такие? Что, одна свое «лублу» тянет, а вторая яростно открещивается? Так что-то поздно они спохватились. Такие вещи решаются до. Теперь-то уж чего? Все, проехали.

Нет, подумать только, мне ехать надо, ноги уносить, а я тут кроссворды разгадываю.

Да нет, не похоже. Одна явно убеждала. Можно сказать, молила. Вторая же резко возражала. О чем? Против чего?

Я сидел, тормоз в пол, сцепление тоже, движок ровно бухтит себе, но с некоторой натугой. С чрезмерной, я бы сказал. Убрал подсос, для чего мне пришлось чуть наклониться вперед. Достаточно, мотор разогрелся, да и горючку надо экономить. При этом продолжаю бессмысленно смотреть вперед, силясь разгадать увиденную мной пантомиму.

И вдруг как платок с глаз сняли!

Нет, честно. Ведь смотрел все в то же самое место и ничего не замечал. И вдруг увидел. Молодцы! Молодцы молодицы.

Где-то на последней трети спуска, уходящего направо, я явственно увидел следы недавних земляных работ. Потревоженный грунт, неестественные следы тележных колес, земляные крошки на кустах и траве по обочине, заметная рыхлость почвы по краю дороги. И, приглядевшись, увидел контуры ямы. Так и хочется сказать, волчьей. Джип влез бы туда без остатка. Даже не влез — нырнул. Подушек безопасности в нем нет. И что было бы со мной после такого полета? Учитывая бронированное стекло и неизвестную глубину… А еще возможную скорость…

За кустами я разглядел замаскированную ветками кучу земли. Нехилая такая куча. Даже интересно, как же они ее перетаскали? Ну сестрички! Сейчас ваш папа разозлился. Вот теперь как раз разозлился.

Я прикинул возможность прорыва через кусты. Мне и мелкие деревца не большая помеха, подомну, а вот молодые кедры — категорически не по зубам, даром что они не толще моей руки. Об них можно и зубы сломать. В смысле передок. Весь. Бесповоротно.

Можно было, вероятно, все же найти объезд, но эта дикая смесь, кипящая во мне, взывала к возмездию. Нет, в самом деле! Вы получили что хотели? Под завязку. Скажу не для афиширования, совсем не для рекламы, но нас два раза в год в процессе общего медобследования в числе прочего зачем-то проверяют, так сказать, на спермопригодность. Уж не знаю для чего, но это медицинский запротоколированный факт. В этом смысле у врачей ко мне претензий нет. У этих дамочек тоже, по идее, не должно быть. И тут такая черная, просто чернючая, вопиющая неблагодарность!

Мне захотелось показательно продемонстрировать мое отношение.

Врубил заднюю скорость, чуть газанул, примериваясь — все же алкоголя во мне имелось достаточно для раскоординации, — и отпустил педаль тормоза с одновременным ускорением.

Видно, я был слишком зол и все еще достаточно пьян, поэтому мы — джип и я в нем — вылетели на горку, использовав ее как трамплин. При приземлении меня изрядно тряхнуло, аж зубы клацнули. Да не до них сейчас! Зол я был очень сильно. Сказал бы даже, обижен, но уж больно словцо затасканное. Неоднозначное даже. С обратным смыслом.

Я вообще не сторонник езды в пьяном виде. Даже больше того — противник. Но, знаете, в тотальном отсутствии регулировщиков и проверяющих, пусть все мы их сильно не любим, как-то расслабляешься. А уж после плена особенно.

Сестричек я объехал по короткой дуге, сознательно засыпав вылетающей из-под колес дорожной дрянью. Этот подлый приемчик я в курсантскую свою юность выучил. Когда инструкторы время от времени забывали за нами присматривать, мы, бывало, немало чудили. И не только на автодроме.

Уверен, ничего подобного в жизни моим, так сказать, женушкам видеть не приходилось, а тем более испытывать на себе. Знаете это чудное ощущение, когда вас окатывают водой из ближайшей лужи? Стоишь, ругаешься, смотришь вслед удаляющемуся нахалу, а поделать ничего не можешь. По крайней мере, в этот конкретный исторический момент. Особенно подобное впечатляет, когда спешишь на работу или важную встречу. Тут, конечно, не Москва с ее офисами и зеркальными лифтами, где перепачканное дорожной грязью чмо смотрится совершенно инородно, но я постарался, чтобы произошедшее имело максимальный эффект. И, уверяю, мой маневр удался. Не скажу, что на славу, ибо уж какая в этом слава, но земляной веер, вырвавшийся из-под колес, получился насыщенным и широким, так что досталось обеим. И — прямым ходом в деревню и через нее. Правда, притормозил у нового места жительства моего напарника, надавив на клаксон, подождал с минуту — эффекта ноль. Ну что ж, он свой выбор сделал. Единственное, что я могу для него совершить, это попытаться заехать на обратном пути. Ежели он сам раньше не сбежит от прелестей деревенской жизни.

Вот так и получилось, что я не выехал обратно на старую дорогу с асфальтовым покрытием, здорово обветшавшим, а углубился в дебри, которыми и прибыл в неласковые и неискренние объятия императора Сани и его не менее «гостеприимных» подданных.