_{Художник В. Федоров.}

Злодей растет из детства.

К. А. Райкин.

Глава 7. ВИКИНГИ

Когда частокол жадного и несговорчивого Сани пропал из виду, потерявшись за деревьями, Бор, скакавший впереди отряда, сменил направление движения. Уходить от траков казалось делом бессмысленным и опасным. Разведчики, постоянно наблюдающие за тварями, говорили, от страха захлебываясь словами, что в этот раз они движутся с невероятной скоростью. Да и простая прикидка показывала, что, хотя они и уступают в скорости лошадям, при этом почти не останавливаются. Бор вел своих людей третьи сутки, а расстояние между ним и зверьми не сокращалось, если не наоборот. Правда, приходилось делать остановки и ночевки, чтобы дать отдых людям и лошадям. Тракам же, похоже, останавливаться просто не приходило в голову. Что-то неведомое гнало их вперед так, будто за их спинами вплотную следовал какой-то неведомый, всепоглощающий ужас. На людях Бор демонстрировал невозмутимость и уверенность в себе, на самом же деле он таил в себе страх и неуверенность. Сколько может продолжаться гонка? Лошади уже не выдерживают. Люди тоже вымотались. А впереди зима. Тех припасов, что удалось взять с собой, хватит ненадолго.

Что впереди? Голод? Смерть? Он легко предоставлял умирать другим, сам же собирался жить долго и счастливо, для чего строил кое-какие планы. Кроме того, имелось еще одно обстоятельство, почему он не хотел идти на запад. Если с Саней у него, в общем, были мирные, хотя и напряженные отношения — мелкие кражи скота и грабежи подвод можно легко списать со счетов, как-нибудь договорятся, дело знакомое, — то на западе он порезвился в полный рост. Там его ох как хорошо помнят! И при случае не преминут вернуть должок. Тем более сейчас, когда он движется обессиленный, с женщинами, детьми и всем скарбом. Теперь он не боевая единица, а удобный объект охоты. Не понимать этого он не мог. Имелся и еще ряд обстоятельств, по которым не стоило покидать обжитых мест.

По всему выходило, что траков следовало пропустить, а самому вернуться и готовиться к зимовке и воплощению кое-каких планов — если повезет.

Он строил свой расчет на том, что траки боятся воды. То есть раньше всегда боялись, хотя в этот раз им каким-то образом удалось перебраться через реку, пускай и не самую широкую.

То, что император ему не поможет, Бор, в общем, предполагал. Сам бы в такой ситуации он тоже вряд ли протянул руку помощи. Другое дело, что судьба Сани фактически предрешена. Ров его сухой, завален всякой дрянью; совсем расслабился император. А это значит, что со дня на день можно будет занять его цитадель. Конечно, большая часть припасов пропадет, но — лазутчики доложили — очень много поднято на высокие помосты, куда тракам не подняться. Люди, в основном старики и дети, укрывшиеся там же, Бора не смущали. Главное, что он продемонстрировал Сане собственную слабость, явив ему самую ущербную, самую жалкую часть своих людей.

— Нильс! — подозвал он старшего сына, бывшего у него за посыльного.

Тот ударил пятками молодую кобылку и подскочил к отцу, почтительно наклонив голову.

— Я тут, батя!

Бор одобрительно покосился на отпрыска. Ну что за парень растет! Родительское сердце тает от гордости и радости. Но на людях показывать этого никак нельзя.

— Дуй к Ланду. Скажешь, что мы идем на Сестру. Спешно идем.

— Так он же знает! — изумился сын.

— Я тебе повторить должен? — спросил Бор и начал медленно поднимать плетку, на конце которой желтели ржавчиной три крупные гайки разной величины. С замаха такими пробивают череп волка от макушки до самого языка.

Нильс не стал дожидаться продолжения и, рванув повод, ударил лошадь пятками так, что та скакнула с места, унося всадника. Поаккуратней бы надо, лошадей не хватает.

Проводив сына коротким взглядом, обернулся на своих людей.

— Ходу! — крикнул он. — Теперь ходу!

И, не дожидаясь остальных, перешел в галоп. Сначала легкий. Потом все нарастающий. Нужно успеть.

Река Сестра не была ни большой, ни глубокой. В самых глубоких местах вода едва доходила до седла всадника. Но это в хорошие, полноводные годы. В этом же она изрядно обмелела, хотя и не потеряла своего напора; коня, зашедшего по брюхо, напором воды просто сбивало с ног. Но — если он встал боком. Мордой же против течения выстоять вполне можно, только кому это нужно? До Бора никто не задумывался о том — зачем. Ведь обычно требуется всего лишь переправиться, для чего лошадей ставят в пару бок о бок, а то и по трое.

Ланд, при рождении получивший сакральное имя Ландау, по жизни сократившееся до того, что есть, был племянником Бора. Причем они почти ровесники. В этом эксперименте он отвечал за самую боеготовную часть института, которую требовалось скрыть от глаз императора и его соглядатаев, которые везде, начиная от разбросанных повсюду пасек до козлопасов, забиравшихся на самые отдаленные земляничные поляны. Саня всего лишь примитивный хозяйчик, не способный видеть перспективу. Вот и делает плохо просчитанные ходы вроде того, что пытается наладить торговлю. Какая может быть торговля там, где важен порыв, стратегическое мышление и видение будущего? Даже смешно! При этом настораживает, что он, опираясь на совершенно иррациональную концепцию, достигает результатов. Вот целый город построил. Хотя, если рассудить логично, зачем? Впрочем, это не исключает того, что его мелкими достижениями можно воспользоваться. Можно и должно. Оставшиеся у кромки леса двое наблюдателей на резвых конях должны были сообщить о том, чем закончится дело у Сани. Пока же нужно позаботиться о собственной безопасности.

На скаку Бор позволил себе оглянуться лишь раз, как бы проверяя своих людей. И на самом деле проверял, но больше всего ему хотелось поймать взгляд Кури, его женщины, которую он вскоре собирался объявить своей третьей женой. Но увидеть смог только ее ярко-красный платок, хотя и этого было достаточно для того, чтобы чаще забилось сердце. Сейчас довольно и этого. В последнее время его тянуло к ней просто неудержимо. И, не будь сейчас ситуация столь отчаянной, он не стал бы считаться с обычаями и просто привел бы ее в свою палатку. Никто б и слова не сказал, разве что кое-кто из стариков поворчал бы, да и то больше для порядка. Молодые же в этом легком нарушении законов усмотрели бы лишь лихое бесстрашие их отчаянного и мудрого вожака. Но весь год Бора преследовали неудачи, что здорово портило ему жизнь. Не фатальные, скорее обыденные, мелкие, почти незаметные, но он давно научился за мелким видеть большое, указание сверху, перст судьбы. В начале года, еще зимой, младший сын Резен сломал руку, спрыгивая с лошади. Восемь лет мальчишке, а какой удалец! И ведь сколько уже раз это проделывал, и все ничего. А тут даже непонятно что произошло, ведь прыгал в сугроб, где поломаться, кажется, вообще невозможно. Потом, уже весной, лучший охотник института Юрай подставился под секача, который вспорол ему бок словно ножом. Сам добрался до стоянки, но спасти его уже не сумели. Вскоре мальчик Геры — это уже когда пошли на летнее кочевье — полез в развалины и об какую-то ржавую железку рассадил себе руку так, что думали, придется отрезать. Обошлось, вылечили, выходили, но пальцы у него до сих пор плохо работают. Потом у того же Геры ни с того ни с сего сдохла лошадь. Жалко, хорошая была коняшка. Днем начала буйствовать как будто ни с чего, рваться с привязи, ее пытались успокоить, водой лили, сонную траву давали. Ничего не помогло. К вечеру это был уже труп с выкатившимися сизыми глазами, в которых, казалось, застыл ужас. Большая охота на оленей, устроенная Бором в начале лета, сорвалась самым непонятным образом. Накануне олени были, разведчики уверенно доложили, а утром, когда на облаву вышли с полсотни мужчин, только и удалось завалить что старого жилистого лося-одиночку, непонятно как не съеденного волками еще зимой.

И неважно, что неделей позже добыли сразу восемь косуль и медведя, а жена Ньюта родила двоих крепких мальчишек. На душе легче не стало. Искусство руководителя заключается в том, чтобы за мелкими на первый взгляд неприятностями увидеть настоящую проблему. Бор все ломал голову — какую? Но то, что в этом году траки пойдут осенью, не ожидал. Да и никто не ожидал.

До Сестры скакали час десять; Бор засек время по своей «Победе». Когда-то добыл часы сам, ему еще и одиннадцати не было. Снял с руки лично застреленного им торговца бутылками, очень ценимыми всеми хозяйками. Особенно те, где крышка с резьбой. Старший брат — отца тогда уже не было в живых — прилюдно наказал за торгаша, которых, так повелось, никто не трогал. Но часов не отобрал и потом, наедине, слегка подмигнул одобрительно. Мужчина в семье растет! Бутылки тихо и без шума разошлись по хозяйкам. Через десять лет Бор сместил его с поста руководителя. Когда они купались в озере, подплыл снизу и резко схватил за причинное место. Брат закричал, раскрыв рот, и пошел ко дну, глотая воду. Старые пришли к выводу, что его скрутила судорога, и Бор занял его место. Хотя кое-кто сомневался, это видно было, но вслух свои сомнения никто не решился высказать. Уже тогда знали, что Бор зла не забывает.

Впрочем, добро он тоже помнил, и помнил хорошо. При нем владения института расширились многократно. Люди успели забыть про то, что такое голод. Не все знали, но тот же Саня, к примеру, платил ему за спокойствие, поставляя зерно и изделия из железа. Ахмед, разводивший свиней, каждую осень давал отличную солонину. Старовер-химик Костя не скупился на соленья — грибы и капуста не переводились в институте до весны. А уж как он принимал! Какие песни пел под гармонь! Заслушаешься. А под его «слезу», которую он гнал ведрами, так вообще. Наташка-рыбак, страшная образина, жестокая как сам черт, ее мужики боятся хуже худшего, злющая и отчаянная, платила Бору за то, чтобы он разобрался с соседями за нее. Ни уговоры, ни набеги ее не страшили. Чуть чего — все на лодки и в озеро на острова. Поди возьми их! И еще она унизительно коверкала его имя, называя Борей. Ну когда-нибудь он с ней разберется до конца. Хоть бы и нынешней зимой, когда на озере встанет лед. Никуда она не денется. Потому что глупая она баба, своего счастья не знает.

На берегу Сестры он не дал людям передохнуть. Тут же размотали веревку, и трое мужчин на хороших лошадях вошли в воду, налаживая переправу. Через десять минут к деревьям на обеих берегах реки привязали трос. Переправа началась.

Следующая переправившаяся тройка сразу принялась раскладывать костры. Вода в Сестре холодная до того, что не приведи бог в нее свалиться. После зуб зубом будешь ловить час, не меньше.

— Женщин с детьми, — негромко командовал Бор, стоя на берегу. Что-то Ланд запаздывает. И Нильс с ним, кстати, тоже. Не случилось ли чего?

Здесь, в этих лесах, обитают Медведи. Семья, человек двадцать или около того. Точно никто не знает. Промышляют охотой. Поговаривают, будто и человечинкой не брезгуют. Против Ланда с людьми им, конечно, слабовато, но заманить могут. Натура у них такая, звериная. Сожрать не сожрут, горла не хватит, а вот загубить без счета могут. Не Медведи — волки! От вида крови с ума сходят.

— Слушай, Бор, — обратился к нему Курчав, его еще Трехпалым кличут. В молодости с рысью добычу не поделил. Старый, на коня сам еле залазит, обычно внук помогает. Известно, что Курчав тайно говорит против него. Но — семья у него большая, сыновья, брат, внуки. И осторожный до оргазма. И сам живет по заветам. Уже немолодым сменил имя на сакральное. Люди его уважают. Так что пока не тронешь.

— Чего хочешь, Курчав?

— Ты того чужака, на машине, помнишь?

— И чего?

— Присмотреться бы к нему. Как думаешь? Чувствую, выгоду мы с него поиметь можем.

— Как это?

Бор невольно скосил взгляд. Сейчас как раз переправлялась Кури на низкорослой кобылке, высоко задирая ноги над водой, чтобы не промочить. Эх, смотреть бы да смотреть. Как она ловко за веревку-то держится. По телу Бора разлился жар.

— Поторговать бы с ним, — раздумчиво проговорил старик, будто невзначай блеснув золотыми часами с дарственной гравировкой на какого-то Успенского. Бор еще в детстве на них заглядывался. «От членов ученого совета с уважением и благодарностью». Каждую буковку, каждую бороздочку он своим детским пальчиком прощупал-погладил, ноготком колупнул. Только надпись непонятная. Буквы наполовину кривые, гнутые.

— Чем это? Эй! Не спешить, не спешить! — Это он на переправу.

— Так пришлый зачем-то полез сюда. Зачем? Чего-то надо ему. Не просто же так. Машина у него, я скажу, новая.

И стреляет.

Да уж. То, что чужак стреляет. Бор видел собственными глазами. Да еще как. Ему бы такое оружие совсем не помешало. Висящий у него за седлом старенький АК-47 больше похож на декорацию, чем на настоящее оружие. Воронение вытерто до белизны, приклад треснул, в рожке три последних патрона. Он уже второй год тихо торгуется, пытаясь добыть хотя бы заряды, и ничего. У кого есть — не продают. Самим надо. У кого нет… Да что тут говорить, и так понятно. Туманные обещания, намеки на какие-то склады, знакомых. Жулье!

— Что предлагаешь? — спросил, небрежно отвернувшись к переправе. Сейчас это важнее. Да и чуял, что разговор начат не про то. Курчав хитер, змей. Недаром в совете состоит. Ученый!

— Послать бы ему навстречу пару ребят посмышленей да женщин эдак трех. Кури, скажем. Нельсона твоего. Кстати, чего-то он задерживается.

— Подумаю, — солидно кивнул Бор, не отрывая взгляда от переправы.

Там Капес, широкий, как медведь, пытался за гриву удержать жеребенка, сносимого водой.

— Эй! Чего смотришь?! Помоги давай!

Каждая лошадь, каждый жеребенок были на счету. С одной стороны, самим надо и еще не хватает. С другой же — расчет такой шел: одна лошадь — один патрон. Тут подумаешь. За молодую женщину давали три патрона. Иногда четыре. За мальчика пяти-шести лет три. А еще пять лет назад можно было получить десять. За двоих — автомат.

— Ты хочешь сказать, этим надо заняться прямо сейчас?

— Да, Бор, думать об этом уже пора.

— Пускай сначала подойдет Ланд. — Он демонстративно посмотрел на часы. — Опаздывает. Сам понимаешь.

Сказав это, он не согласился и не отказался. С Курчавом ухо нужно востро держать.

— Хо! — ответил старик. Тоже непонятно, согласился или просто закончил говорить. Мудрит. Его этика стоит на том, чего, наверное, ни в одной седельной сумке не отыщешь.

У всех за плечами и годами есть своя книга, сколько их не сжигай. Лично Бор считал, что их нужно всего три. Да больше он и не читал. Ну и какая, скажите, в этом необходимость, если всего в трех содержится вся мудрость мира?! «Познавательная физика в лицах» самая главная из них. Учпедгиз, 1957. Тираж 200 тысяч. Еще никто и, факт, никогда не сможет оспорить эту великую вещь! Не посмеет.

Несчастье все же случилось. Мать Вольта, одного из лучших лучников, жадная, скаредная тетка с отвисшими щеками и расплывшейся грудью, упустила какой-то узел, заголосила и, нагнувшись, чтобы его достать, упала в воду, продолжая орать. Хоть бы она утопла, сволочь голосистая.

— Догнать! — заорал Бор. — Ты! Быстро! Да брось ты это. Почему так долго нет Ланда? Если по-хорошему, так он должен был оказаться тут первым. Переправа идет уже — Бор посмотрел на часы — сорок пять минут. Что случилось? Медведи, которые волки, твари поганые, виноваты? Или сам племянник? Бор давно подозревал, что тот хочет открыть собственный институт. А для этого все средства хороши. В том числе предательство. И убийство тоже. Нильса щадить племянник не станет. Каждому хочется заполучить свой эксперимент. Может, они в другом месте переправляются?

— Фара, — подозвал он своего десятника, — пошли двух человек вверх и вниз по течению. Двух вверх и двух вниз, — уточнил Бор на всякий случай. — Далеко уходить не надо. Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно. Пусть посмотрят что к чему. Что-то Ланд запропастился. В случае чего пусть сами переправляются. И предупреди, чтобы не ввязывались ни во что. Их дело только смотреть.

— Понял тебя, Бор.

— Исполняй. Полчаса!

— Полчаса, понял.

Вольтову мать благополучно достали из воды и мокрую, с трясущимися от холода щеками, выволокли на тот берег. Кури — Бор взглядом отыскал красный платок — уже хлопотала возле костра, рассаживая вокруг детишек. Пускай погреются, как бы скоро снова не пришлось в воду лезть. По счастью, солнце грело еще хорошо, совсем по-летнему, быстро высушивая лошадей, которым досталось больше всего. Не хотелось бы, чтобы хоть одна погибла от простуды. Кстати, в свете происходящего в ближайшие дни не мешало бы порыскать по округе; не может быть, чтобы несколько лошадок не удрали, вырвавшись, от своих хозяев. И вообще пройтись по округе, посмотреть как и что. Наверняка кое-что осталось бесхозным, а ему пригодится. Нет, правильно, что он не ушел на запад. Еще успеется.

Продолжая следить за переправой, он время от времени поглядывал на Курчава и его сыновей. Почему он упомянул Кури? Просто так ляпнул или замышляет чего? Нет, не стоит больше тянуть с этим делом, завтра же он объявит ее своей женой. Или даже сегодня вечером. Ну да там видно будет, этот день еще пережить надо. Так что же с Ландом? И с Нильсом.

Словно в ответ на его слова из леса раздался глухой топот копыт. Бор напряг слух. Одиночка. Ну-ка, ну-ка. В просветах между стволами мелькал всадник, но кто это, пока не разглядеть. Наконец показался из-за кустов, попав лицом в солнечный луч. Вольт!

Бор поднял руку, призывая всадника к себе, но тот уже и так увидел и повернул взмыленного жеребца к нему, осаживая. Остановился рядом, пахнув горячим конским потом и блестя нервным, напряженным оскалом. Бор молча смотрел на него, ожидая вестей; Вольт был среди людей Ланда.

— Бор! Мы напоролись… — Хватанул воздух открытым ртом. Ну?! — На медведей.

— На этих гадов?

Пару секунд Вольт смотрел на него с недоумением. И улыбнулся.

— Не-эт. На настоящих. Они просто бешеные какие-то. Шесть штук. Ланд велел забить их. Одного медвежонка живым взяли, повесили на палку. Пока шкуры снимали, свежевали, разделывали — время ушло. Скоро все будут здесь. Он просил принять подарок и…

— Я приму. Я так приму, что ему мало не покажется, — тихо и зло проговорил Бор, отчего всадник вместе с конем подался назад. — Далеко они?

— Минут пятнадцать ходу.

— Проходи коня, охолони и переправляйся. Твоя семья уже там.

— Слушаю, — сказал Вольт и поспешил удалиться, радуясь, что угроза не касается лично его.

Те, кто пришли с ним, переправились почти все. Полтора десятка мужчин остались. Бор решил, что теперь пришла пора и ему двигать на тот берег. Осторожно, наискось спустившись с крутого откоса к воде, пятками подтолкнул коня к журчащей кромке. Ослабив поводья, дал ему сделать пару глотков. Пора. Тронул рукой веревку — натянута, аж звенит.

— Ах-ха! — гаркнул и ударил жеребца по крупу. Тот резко скакнул и так, крупными махами, в несколько секунд перемахнул через поток.

Скрывая довольную улыбку, резко рубанув рукой, сделал знак оставшимся: «Пошли!»

Тут один за другим вернулись посланные им разведчики. Вторая, чуть припозднившаяся, пара скакала как-то уж очень отчаянно, на скаку делая какие-то знаки. Понятно, что показывают назад. И чего там такого?

Вдруг дошло. Траки! Ну Ланд, получит он. Если выберется. Только бы выбрался. Охотничек! На медвежатинку, видишь, потянуло.

— Далеко? — крикнул.

— Скоро будут здесь!

— Сюда давайте.

И тут показались первые всадники с Ландом впереди. Красавец. На секунду Бор им залюбовался. Действительно хорош. Только людьми ему руководить, как оказалось, рановато. Думает только о себе, не о них. Не понимает еще, что отвечает за них. Нет в нем этого чувства, которое должно быть у каждого руководителя. И тут Бор похвалил себя, да и было за что. Семьи тех, кто были с Ландом, он оставил при себе. Родители, жены, дети. Кто бы из них решился идти против своего истинного руководителя? Скрывая усмешку, провел рукой по усам. Никто. Как это называется? Заложники? Кажется, так. Научный факт.

Подоспевшие переправу начали с маху. Не отягощенные старыми и малыми, шли привычно, по трое бок о бок. Этим даже веревка не нужна, привыкли форсировать так.

И тут началось.

Сначала прискакал дозорный, один из четверых, что окружили временный лагерь на этом уже берегу.

— Траки! — истошно заорал он еще издали.

Бор сразу же, не давая разгореться панике, крикнул, перекрывая начавшийся шум:

— В седла! Все! Ко мне быстро! К воде!

Ребята, которые привыкли быстро воспринимать команды — жизнь такая, время порой так поджимает, что держись! — вскочили первыми, другие же, сообразив, стали помогать не таким ловким. Хватали в охапку и в седло. Ребенка в руки.

— Капес! Где ты, чтоб тебя!

Тот вынырнул из-за скопища людей и лошадей, ведя в поводе свою кобылу, за которой потешно семенил жеребенок. Сам мужчина немаленький, он и лошадь себе такую же подобрал. Высоченную, широкую, крепконогую, с длинной рыжей гривой и белой неряшливой отметиной на полголовы, будто сметаной облилась, когда украдкой от хозяина лакала.

— Жеребенка оставишь мне. Я сам за ним присмотрю.Понял?

— Да, Бор.

— Молодец. Выйдешь на стремнину. В самую середину. Лицом на течение. Ты — первый. На тебя вся надежда. Остальные за тобой. И так стой, пока я не скажу. Только стой, больше ничего. Пройдешь вперед метров на пятьдесят. И смотри, чтобы над тобой не было ни деревьев, ни веток, ничего. Выдержишь?

— Смогу, если надо.

— Вот и молодец. Стой. И обязательно отмахивайся. Не подпускай к себе их, хорошо? Просто не подпускай.

Природа, дав Капесу много тела и силы, как будто взамен этого поскупилась на мозги для него. Все ему приходилось втолковывать. При этом он безумно любил животных и детей, а еще — никогда и ничего не замышлял против Бора или кого еще. Может, просто не умел такого, ни хитрости, ни коварства. Если что бывало не по-нему, просто пер напролом, при этом не задумываясь, сколько против него народа, один или десяток. Те, кто видели Капеса во злобе, больше подобного не хотели испытывать. Хватало и одного раза. При всем при этом считали его за добряка. Особенно женщины. Бор знал, что некоторые потихоньку ходят к нему, даже замужние. А уж что бывает на долгих стоянках, когда вокруг здоровяка крутятся дети от мала до велика, когда и детьми-то их язык уж не поворачивается назвать! Визг, хохот, побегушки всякие, а поверх всего этого довольная рожа самого Капеса.

— Не подпушу, Бор. Так жеребеночка-то возьми, а то увяжется ведь, сам знаешь.

Жеребенок этот еще! Совсем не ко времени. Только мешаться будет. Ну уж коли пообещал…

— Эй! Веревку кто-нибудь!

Суета. Никто не слышит и слышать не хочет. Паника — это страшно. Одной рукой, нагнувшись, схватил молокососа за гриву, другой махнул Капесу.

— Иди! Ты, — выхватил первого попавшегося, — веревку мне, быстро! Ты! — Теперь подвернулся Вольт. — Держи его. Держи крепко! Спрошу.

— Хорошо.

— Вот именно что хорошо держи. Все! По двое! За Капесом! Лицом против течения! Фара! Где ты пропал, черт тебя? Фара! Фарадей, твою мать!

— Я здесь! — выскочил тот сзади.

— Поторопи людей. По двое, по трое. Хоть по четверо! Мужчины по бокам. Все в воду. Ланд! — крикнул через реку.

Племянник стоял на том высоком берегу и подгонял людей. Услышал. Обернулся. — Да!

— Всех на середину! В спину за Капесом!

— Я понял.

И начал там кричать, распоряжаясь и подгоняя. Ладно, справится, ничего сложного.

Горы, мелькнула запоздалая мысль. Тут горы рядом. Надо было туда уходить. Переждали б несколько дней, ничего страшного. Траки наверх никогда не ходили. Но ведь и осенью тоже никогда… Ну что такое с физикой творится?

— Веревка, Бор.

— На шею ему накинь. Да петлю, дурак! Петлю сделай. Вы куда толпой? По трое и не спешите. Ближе, ближе. Теснее.

Посмотрел на широкую спину Капеса. Тот уверенно и неторопливо вышел на стремнину и теперь двигался вперед. За ним шла двойка молодых, которых отрядил Фара. С того берега тоже все налаживалось. Ну там понятно. Как бы коней не застудить. С таким трудом собранные, добытые, выращенные, выменянные, уведенные. Вспоминать жутко. Без них остаться — страшнее не придумаешь.

Чья-то лошадь не то оступилась, не то толкнули в панике — люди на самом деле испуганы, — словом, животное упало, седок тоже, начались крики, суета в том месте поднялась, выловили, лошадь подняли. Опять Вольтова мать! Ну нет слов.

Вольт взял конец веревки, потащил упирающегося жеребенка за собой. Простудится, факт. Как же жалко.

— В воду! В воду!

И все равно не успели. Твари уже мелькали за деревьями.

— Быстрей! — подгонял Фара, не стесняясь пользоваться плеткой. Красный платок Кури мелькал где-то далеко, на середине реки. Держись, девочка!

Жеребенок, рыженький в мать, жалобно ржал и упирался, не желая лезть в холодную воду. Вольт дернул за веревку — давай! — и петля затянулась, перекрывая доступ воздуха. От злости аж зубы свело. Вернулся, перебирая рукой по веревке, и распустил узел, давая сосунку глотнуть воздуха. Тот испуганно пучил глаза и все пытался убежать, хотя силенок на это уже не осталось. Только ужас.

Бор подъехал к нему и похлопал его по холке. Потом жестким ногтем поскреб за ухом. Уходить пора!

— Пойдем. Не бойся, все будет хорошо. Пошли. Твари были уже в метрах. Хуже зрелища Бор в жизни своей не видел. Тупые, невыразительные морды. Лавина таких морд. И бегут, бегут, гады.

Он легко тронул аркан. Жеребенок сделал шаг за ним.

— Молодец. Ты молодец. Давай так, шаг за шагом. Жеребец под Бором начал беспокоиться и нервно оглядываться. А кому не страшно? Все мы боимся.

— Ну! Решай сам. Идешь?

Больше ни секунды. Кто-то кричит. Голос мужской. Надо было молочного хоть той же Кури поручить, что ли. Вольт слишком груб и нетерпелив. Да и напуган, наверное, хотя и старается не показать.

— Вперед!

И они пошли. Вместе с жеребенком. Ох, не выживет. Вольт втиснул его за чью-то спину, точнее, хвост. И только теперь Бор, вошедший в воду следом, посмотрел на берег. Сначала на левый. Потом, через плечо молодого Ампа из семьи Курчава, на правый. Справа пока было тихо. Зато слева, на месте недавнего привала, кипела злоба и кровожадность.

Твари, твари, твари… Пара зайцев неслась от них большими скачками, положив уши на спины. Убегут? Вряд ли. Чей-то ребенок заплакал впереди. Мимо по течению проплыла чья-то рукавица из оленьей кожи. Несколько тварей ринулись к воде. Бор напряженно смотрел на них. Достигнув кромки воды, принялись жадно пить, глядя на людей черными бусинами глаз, блестевшими отраженным от воды солнечным светом. Странно все же, почему они не плавают? А вдруг научатся? Или уже? По спине Бора пробежал холодок опасности. Он крепче сжал рукоять плетки. Но нет, не сунулись. Поводили хищными усатыми мордами и двинулись дальше вдоль кромки воды, на ходу обнюхивая то, что было потеряно людьми во время переправы, и забираясь на стволы деревьев, упавшие в воду. Скорее всего, просто ищут переправу, но кажется, что выискивают возможность добраться до людей, укрывшихся на стремнине.

Бор не видел, как за его спиной пара траков забралась на низко склонившееся над рекой дерево, и только когда кто-то крикнул: «Берегись!» — резко обернулся и успел рассмотреть, как один из зверьков, не то сорвавшись, не то прыгнув специально, летит вниз, широко растопырив лапы. Кто-то, за конными не разглядеть кто, махнул саблей и промазал, оттуда послышались крики, и началась какая-то возня. Но, кажется, все обошлось. Второй трак неловко развернулся, цепляясь за основание ветки, и тронулся назад, к земле.

Когда волна траков почти уже схлынула, слева появилась следующая, но казалась жиже первой. Впрочем, из-за того, что берег крутой, много было просто не рассмотреть. Оттуда даже никто не сунулся к воде. Одна из лошадей — видимо, от холодной воды свело судорогой мышцы, — забилась, и всадник ее успокаивал, сильно натягивая на себя узду так, что ее уши почти достали до лица человека.

Скорее всего, можно уже выходить на берег, но Бор решил не торопиться. Вдруг вторая волна? По рассказам, такое редко, но бывало. Поискал взглядом рыжего жеребенка. Тот стоял по шею в воде и дрожал. Замерзнет…

— Вольт! — крикнул.

— А? — обернулся тот.

— Выведи сосунка на мель. Замерз вконец.

— Да ничего, в порядке.

Понятно, боится. Пришлось повысить голос.

— Кому сказал?!

Вольт, втянув голову в плечи, тронулся к берегу, ведя за собой сосунка. Теперь стало окончательно понятно, что тот сильно продрог; его била мелкая дрожь, и он еле переступал тонкими ногами с крупными узлами коленных суставов.

Наверное, надо и остальным двигаться к берегу. По крайней мере, уходить со стремнины. Видно же, что твари в воду не суются. А если вторая волна? Говорят, в ней твари бывают еще голодней и отчаянней. Но будет ли она вообще? Рискнуть? Иначе можно лошадей застудить. Бор вспомнил, как несколько тварей сунулись к непогашенным кострам, догоравшим слева. Сунулись и отскочили.

— Ланд! — крикнул он племяннику. — Выводи своих людей на берег и разводите костры. Сплошняком, вкруговую. И вышли дозорных.

От этих слов даже по спинам людей было видно, что они оживились.

Ланд, видно, чувствующий за собой вину, принялся активно распоряжаться, подгоняя людей, и сам вылетел на берег в числе первых, где первым делом обтер своего коня, рукой сгоняя воду с крупа и ног. Молодец, догадался.

Ночевку, скорее всего, придется делать здесь. Надо дать людям и лошадям согреться, прийти в себя, поесть. И к утру решить, куда двигаться. Пришло время всерьез думать о зимовке. А это означает, что нужно не только ставить жилье, но и устроить большую охоту. После нашествия траков в этих местах с дичью будут большие проблемы. Значит, надо идти туда, где твари не были. То есть к болотам. Туда, где, как известно, засел Лось. Наверное, сама судьба толкает Бора наконец-то с ним познакомиться. Пора. Надо только хорошенько подумать, как и о чем с ним говорить. Сначала самому. А потом собрать совет, дать высказаться старикам и старшим родов.