"Тайное становится явным" - читать интересную книгу автора (Волков Федор Дмитриевич)

Глава V Противодействие агрессии

С началом второй мировой войны внешнеполитическая деятельность Советского государства направлялась прежде всего на обеспечение безопасности страны и ограничение сферы распространения фашистской агрессии. «В сложной обстановке Советский Союз проводил в жизнь политическую стратегию, которая имела целью максимально оттянуть нападение фашистской Германии, чтобы использовать выигранное время для укрепления обороноспособности страны и боеспособности Советских Вооруженных Сил»[288].

Агрессивные замыслы фашистской верхушки не были тайной для Советского правительства. Сложившаяся на континенте Европы обстановка, особенно после разгрома и капитуляции Франции, не оставляла сомнений, что рано или поздно гитлеровская Германия нападет на Советский Союз.

Перед советской внешней политикой стояла основная задача: как можно дольше остаться вне войны, использовать это время для подготовки отражения нападения фашистских агрессоров. «…Когда почти весь мир охвачен такой войной, — заявил 6 ноября 1940 г. М. И. Калинин в своем докладе на торжественном заседании в Большом театре, — быть вне ее — это великое счастье»[289].

Время от начала Второй мировой войны до вероломного нападения фашистской Германии на СССР Советская страна использовала для укрепления своей боевой мощи, создания наиболее благоприятной международной обстановки. Важно было иметь предпосылки для создания антифашистской коалиции на случай военного столкновения с Германией, предотвратить единый антисоветский фронт капиталистических государств, обеспечить безопасность границ от Баренцева и Черного морей до Тихого океана.

Напомним в этой связи такие события, как разгром вылазки японских агрессоров на Дальнем Востоке в районе реки Халхин-Гол (август 1939 г.); освободительный поход Красной Армии с целью предотвратить захват гитлеровской Германией Западной Украины и Западной Белоруссии (сентябрь 1939 г.); заключение договоров о взаимной помощи между СССР и Эстонией, Латвией и Литвой (сентябрь — октябрь 1939 г.). В результате мирного договора СССР с Финляндией (12 марта 1940 г.) советско-финская граница была значительно отодвинута на северо-запад.

Весной 1940 г., когда немецко-фашистские полчища вторглись в Данию и Норвегию, над Швецией нависла прямая угроза германской агрессии. Советское правительство выступило в защиту национальной независимости Швеции.

13 апреля 1940 г. германский посол в Москве Шуленбург был приглашен в Наркоминдел, где ему было решительно заявлено: Советское правительство «определенно заинтересовано в сохранении нейтралитета Швеции» и «выражает пожелание, чтобы шведский нейтралитет не был нарушен»[290]. Москва серьезно предупредила Берлин. Из Берлина Шуленбургу сообщили: Германия будет соблюдать нейтралитет Швеции и не распространит на нее военные операции.

27 октября 1940 г. советский полпред в Стокгольме А. М. Коллонтай заверила шведское правительство в том, что безусловное признание и уважение полной независимости Швеции — неизменная позиция Советского правительства[291].

Шведский министр иностранных дел Гюнтер в беседе с А. М. Коллонтай «взволнованно благодарил и сказал, что эта акция со стороны Советского Союза укрепит установку кабинета и твердую волю Швеции соблюдать нейтралитет. Особенно его обрадовало, что Советский Союз сдерживает Германию»[292].

Премьер-министр Швеции Хансон в мае 1940 г. передал «глубочайшую благодарность» Советскому правительству за поддержку Швеции, подчеркнув, что «дружба с Советским Союзом является основной опорой Швеции»[293].

Не подлежит сомнению: решительная поддержка нейтралитета Швеции Советским Союзом в момент вторжения вермахта в Скандинавские страны спасла ее от захвата немецкими фашистами.

Советское правительство приняло энергичные меры, чтобы не допустить создания очага агрессии против СССР в Прибалтийских странах — Эстонии, Латвии и Литве.

Англия и Франция стремились использовать Прибалтику в своих антисоветских целях. После начала второй мировой войны в Прибалтийских государствах усиливаются интриги гитлеровских политиков и военных. Генерал Гальдер, деятели немецкой разведки Пиккенброк, Бентивеньи договорились с буржуазными политиками Эстонии, Латвии, Литвы о превращении этих стран в плацдарм для нападения на Советский Союз. Советское правительство, народы Прибалтийских стран не могли допустить этого. Опираясь на поддержку прибалтийских народов, СССР добился в сентябре — октябре 1939 г. подписания договоров о взаимной помощи с Эстонией, Латвией и Литвой, предоставлявших советской стороне право иметь военные базы на их территории. Однако буржуазные правители Эстонии, Латвии и Литвы продолжали свой антисоветский курс, усиливали приготовления к войне с Советским Союзом, нарушали договоры о взаимопомощи, совершали провокации в отношении СССР, втягивая все более и более свои страны в фарватер политики фашистской Германии. В странах Прибалтики совершались убийства и похищения советских военнослужащих, готовились нападения на советские гарнизоны. Фактически в марте 1940 г. «оформился военный союз Латвии, Эстонии и Литвы, направленный против СССР»[294]. Трудящиеся Прибалтийских стран решительно выступили против подобного, угрожавшего их жизненным интересам политического курса своих правительств. Они требовали установления подлинно народной власти, избавившей бы их страны от военных авантюр.

В июне 1940 г. буржуазные режимы в странах Прибалтики потерпели полный крах. К власти в этих странах пришли народные демократические правительства, 14–15 июля состоялись выборы в Народные сеймы Латвии, Литвы и Государственную думу Эстонии, восстановившие Советскую власть.

21–22 июля Народные сеймы Латвии и Литвы и Государственная дума Эстонии обратились к Верховному Совету СССР с просьбой принять их страны в состав Советского Союза. Верховный Совет СССР в начале августа 1940 г. удовлетворил эту просьбу. Эстония, Латвия и Литва стали равноправными союзными республиками. Попытки гитлеровской Германии создать здесь антисоветский плацдарм провалились.

Укреплению безопасности СССР способствовало мирное воссоединение Бессарабии, захваченной в январе 1918 г. буржуазно-помещичьей Румынией, и Северной Буковины. В августе 1940 г. они вошли в состав СССР. Историческая справедливость была восстановлена.

В целом границы СССР были отодвинуты на запад на 200–350 километров.

Советская дипломатия активно противодействовала распространению фашистской экспансии на Балканы. Гитлеровская агрессия на Балканах представляла самую непосредственную угрозу интересам СССР, о чем Советское правительство не раз заявляло Берлину. В конце 1940 и начале 1941 г. Советское правительство вело с Германией переговоры о недопущении распространения ее экспансии на Балканы. Но результатов, подобных обеспечению нейтралитета Швеции, Советскому Союзу здесь не удалось достигнуть.

Известно, что болгарский народ всегда стремился к союзу с братским русским народом, освободившим его от пятивекового турецкого гнета. Но болгарская правящая клика династии Кобургов, будь то царь Фердинанд или Борис, придерживалась, вопреки воле болгар, политической ориентации на Австро-Венгрию и кайзеровскую Германию, а накануне и в период второй мировой войны — на гитлеровскую Германию.

Георгий Димитров говорил: «Одной из важнейших причин всех национальных несчастий и катастроф, которые постигали наш народ в последние десятилетия, является великоболгарский шовинизм, великоболгарская идеология… На этой почве у нас годами бесчинствовал фашизм. На этой почве германская агентура при царе Фердинанде и при царе Борисе продала Болгарию немцам и превратила ее в орудие немецкого империализма против наших освободителей»[296].

Разгром Франции, подписание Тройственного пакта держав «оси», стремительное наращивание военного потенциала фашистской Германии, новые акты агрессии — все это способствовало втягиванию тогдашних руководителей Болгарии в русло политики фашистской Германии.

Советское правительство стремилось закрыть агрессорам путь на Балканы, в Болгарию. Оно дважды в 1939–1940 гг. предлагало Болгарии подписать договор о взаимопомощи. Первый раз это предложение было сделано народным комиссаром иностранных дел СССР через болгарского посланника в Москве Антанова 20 сентября 1939 г. Но правительство Болгарии, испытывавшее сильное давление Германии, а также Англии, ответило отказом, заявив, что «этот пакт может вызвать осложнения». Советский Союз продолжил свои усилия, пытаясь убедить болгарских политиков в необходимости борьбы за независимость страны перед лицом угрозы фашистского порабощения. С этой целью в конце ноября 1940 г. в Софию была направлена советская делегация во главе с А. А. Соболевым, вновь предложившая Болгарии заключить пакт о взаимопомощи. СССР предлагал Болгарии оказать военную помощь в случае нападения на нее.

Советское предложение было обсуждено на узком заседании болгарского правительства с участием царя Бориса и отклонено[297]. Причина все та же: болгарская верхушка ориентировалась на фашистскую Германию. Пронацистски настроенное правительство Филова уже тогда вело переговоры с Гитлером.

Царь Борис при встрече с Гитлером подобострастно заверял его: «Не забывайте, что там, на Балканах, вы имеете верного приятеля, не оставляйте его»[298].

17 января 1941 г. Советское правительство вновь заявило германскому правительству через Шуленбурга, что Советский Союз рассматривает восточную часть Балканского полуострова как зону своей безопасности и не может быть безучастным к событиям в этом районе[299].

Советское правительство протестовало против намечавшегося ввода немецких войск в Болгарию.

Политика царского правительства Болгарии, проводимая вопреки воле народа, нашла свое роковое завершение: 1 марта 1941 г. Болгария присоединилась к Тройственному пакту и допустила оккупацию своей территории германскими войсками. 4 марта Советское правительство выступило с заявлением, разоблачив антинациональную политику болгарского правительства. Оно заявило, что этот акт «ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и к втягиванию в нее Болгарии»[300]. Советское правительство осуждало подобный курс внешней политики Болгарии, превращавшей ее в сателлита гитлеровской Германии со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.

Весной 1941 г. для Советского правительства стало очевидным, что фашистская Германия готовит нападение на Югославию.

Хотя королевское югославское правительство проводило враждебную СССР политику, более 20 лет отказываясь установить дипломатические отношения с Советской страной, югославский народ всегда питал дружеские чувства к советскому народу. Он видел в лице СССР наиболее последовательного борца с фашизмом. Под давлением народа 25 июня 1940 г. югославское правительство установило дипломатические отношения с СССР. Тем не менее оно продолжало свой антинациональный, антисоветский политический курс.

В конце марта 1941 г. правительство Цветковича, присоединившееся к берлинскому Тройственному пакту и втягивавшее Югославию в орбиту войны, было свергнуто. Обеспокоенный этим Берлин усилил подготовку к осуществлению агрессии против Югославии. СССР всячески противодействовал этим планам. 5 апреля 1941 г. в Москве был подписан советско-югославский Договор о дружбе и ненападении. Договор предусматривал политику дружественных отношений в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению[301]. Но этот акт был, видимо, предпринят слишком поздно.

6 апреля 1941 г. гитлеровская Германия начала вторжение в Югославию. Осуждением агрессии Венгрии, присоединившейся к нападению на Югославию, явилось сообщение Наркоминдела от 13 апреля 1941 г. Хотя в нем осуждалась Венгрия, но фактически заявление было адресовано в Берлин, где находился истинный вдохновитель агрессии. Однако ни хортстская Венгрия, ни гитлеровская Германия не вняли этому предупреждению.

После подписания берлинского Тройственного пакта японский кабинет министров принял в конце сентября 1940 г. решение об укреплении союза с Германией и Италией.

В марте 1941 г. Гитлер издает директиву № 24 о сотрудничестве с Японией, с тем чтобы заставить Японию как можно скорее предпринять активные действия на Дальнем Востоке.

Однако японское правительство помнило о предметном уроке Хасана и Халхин-Гола и считало необходимым урегулировать многие спорные вопросы с СССР. В начале июля 1940 г. японское правительство через своего посла в Москве предложило начать переговоры о заключении советско-японского пакта о нейтралитете, считая, что его подписание укрепит мир на Дальнем Востоке. Однако переговоры тормозились из-за нереальных требований Японии. Японцы требовали от СССР продажи им Северного Сахалина. СССР отверг это наглое предложение[302].

В течение февраля 1941 г. на заседании японского координационного комитета (главной ставки вооруженных сил и правительства) была утверждена программа внешней политики Японии, касавшаяся принципов ведения переговоров с рядом зарубежных государств. В программе было предусмотрено и заключение пакта с СССР[303]. Против этого выступали генералы Араки, Угаки, Койсо, министры внутренних дел и юстиции и другие деятели в кабинете Коноэ. Но их позиция не была тогда решающей. Во время своего визита в Берлин и Рим, состоявшегося в марте — апреле 1941 г., японский министр Мацуока получил определенные инструкции правительства: не подписывать каких-либо договоров, связывающих действия Японии, не давать никаких обещаний. Напротив, во время пребывания в Москве ему давались полномочия подписать договор о нейтралитете.

Возникала довольно своеобразная ситуация — ярый сторонник войны с СССР Мацуока вынужден был подписать в Москве пакт, заключению которого он всячески противился.

Во время переговоров в Берлине с Гитлером и Риббентропом, начавшихся 26 марта, Мацуока усиленно убеждали в необходимости участия Японии в военных действиях против СССР, как только их начнет Германия.

«На Востоке, — говорил Риббентроп Мацуока, — Германия держит войска, которые в любое время готовы выступить против России». Мацуока в свою очередь заверил Гитлера и Риббентропа: Япония придет на помощь Германии в случае советско-германской войны, разорвет пакт о нейтралитете[304]. Но это было скорее его личное обязательство, а не мнение кабинета.

На обратном пути из Берлина в Токио Мацуока снова остановился в Москве. Он заявил о согласии японского правительства подписать пакт о нейтралитете. Советское правительство, верное политике мира, пошло на этот шаг, хотя знало о вероломстве политиков типа Мацуока, Араки, рассматривавших пакт лишь как тактическое прикрытие подготовки войны с СССР.

В условиях приближающегося нападения Германии было бы неразумно отвергать подобное предложение Японии, и СССР подписал этот пакт.

Японо-советский пакт о нейтралитете (13 апреля 1941 г.), по которому обе стороны обязались «поддерживать дружественные отношения между собой и взаимно уважать целостность и неприкосновенность»[305], был важным звеном в цепи дипломатических мероприятий Советского правительства, направленных на подрыв планов агрессии фашистской Германии и милитаристской Японии. Он уменьшал для СССР угрозу войны на два фронта, поскольку, хотя бы на ближайшее время, Япония обязалась поддерживать мирные отношения с Советской страной.

В беседе, состоявшейся 16 апреля 1941 г. в Лондоне между министром иностранных дел Англии Иденом и советским послом И. М. Майским, последний отметил: «Пакт уменьшает опасность войны между СССР и Японией»[306].

Вместе с тем советско-японский пакт был свидетельством дипломатического поражения Германии, рассчитывавшей на вовлечение Японии в войну против СССР сразу же после ее начала.

Таким образом, в дипломатической битве между Берлином и Москвой преимущество было на стороне советской дипломатии. Главный итог этой борьбы — СССР удалось тогда сохранить мир, не допустить втягивания его в войну в крайне неблагоприятной международной обстановке 1939–1940 гг.

Перед нападением Германии на Советский Союз в нашей стране были созданы необходимые материальные и экономические предпосылки для максимального повышения обороноспособности Родины. Однако эти предпосылки не были в должной мере и своевременно использованы. Красная Армия не была приведена накануне войны в полную боевую готовность.

Между тем фашистская Германия, захватившая к началу войны против СССР многие европейские страны, располагала огромным военно-экономическим потенциалом и крупными вооруженными силами. «Отсутствие активных боевых действий (на Западе. — Ф. В.) позволило Гитлеру бросить основную массу своих войск и войск государств-сателлитов против СССР»[307].

И речь шла не только о вооруженных силах.

Небывалую по своим масштабам тайную войну против СССР вела германская разведка. В подготовке нападения гитлеровской Германии на СССР немалая роль принадлежала не только руководителям германской дипломатии, но и «двуликому адмиралу» Канарису — начальнику абвера (военной разведки и контрразведки). Абвер являлся самостоятельным управлением при главном штабе вооруженных сил[308].

Активной разведкой ведал 1-й отдел, организацией саботажа и диверсий в тылу противника — 2-й отдел, контрразведкой — 3-й отдел.

Первоначально органы контрразведки были созданы при штабах военных округов и военно-морских баз. Позднее они были переданы корпусным штабам. В частности, отделения контрразведки в Кенигсберге и Бреслау занимались разведкой на Востоке, главным образом в СССР.

Начальники РСХА и гестапо Гиммлер и Гейдрих внесли свою лепту в организацию разветвленной системы разведки фашистской Германии: помимо абвера органы службы безопасности (СД) создали собственную разведывательную сеть за границей. От Гиммлера и Гейдриха не отставал Риббентроп, создавший дипломатическую разведку в министерстве иностранных дел. Дело и здесь было поставлено на широкую ногу: в штате ведомства состояли такие классные разведчики, как посол в Анкаре фон Папен, посол в Токио Эйген Отт и многие другие.

Впрочем, на поприще разведки подвизались не только послы, но и германские военные атташе, обменивавшиеся военной информацией с разведками фашистских и профашистских стран[309].

Правда, между абвером, СД и разведкой ведомства Риббентропа шла внутренняя, скрытая, но весьма острая борьба за «пальму первенства». В 1944 г. Гиммлер добился устранения адмирала Канариса (его повесили за участие в заговоре против Гитлера) и передачи всей разведывательной службы в руки имперского главного управления безопасности — РСХА. Военную разведку и контрразведку возглавил бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг.

Готовясь к войне против СССР, фашистская Германия усиливала органы разведки и контрразведки, расширяла шпионаж и другие формы подрывной деятельности.

По сравнению с 1939 г. количество забрасываемой в Советский Союз немецко-фашистской агентуры увеличилось почти в 4 раза[310]. В августе — сентябре 1940 г. иностранный отдел генерального штаба Германии передал задания периферийным отделам абвера, всем разведорганам в армейских группах и армиях, нацеленных на Восток, — резко усилить разведывательную работу в СССР. Гиммлер, Гейдрих, Канарис, Риббентроп требовали от своих разведчиков до нападения на СССР собрать исчерпывающую информацию о военном и экономическом потенциале Красной Армии для общего планирования войны. Однако это оказалось весьма трудной задачей.

Немецкие генералы признавали особо сложные условия для деятельности западных разведок и контрразведок в СССР. По свидетельству Леверкюна, «Советская Россия еще до начала войны представляла в отношении разведки особо трудную проблему». «Засылка в Россию агентов из Германии, — сетует Леверкюн, — была возможна лишь в очень редких случаях. Контроль и проверка документов среди населения России как в городах, так и на транспорте проводилась гораздо строже, чем в какой-либо другой европейской стране»[311].

Бдительность советских людей была серьезным препятствием, мешавшим проникновению в СССР фашистских разведчиков, засылавшихся из приграничных стран — Румынии, Венгрии, Польши, Финляндии и т. д.

Меры Советского правительства, в частности закрытие в 1938 г. немецких консульств в СССР, являвшихся рассадниками деятельности агентов абвера, СД и Риббентропа, нанесли серьезный удар по вражеской разведке.

И все же органам госбезопасности не удалось полностью очистить страну от фашистских шпионов и диверсантов. Абвер и другие разведслужбы засылали в СССР, особенно по мере приближения дня нападения на нашу страну, все новых и новых агентов.

В начале сентября 1940 г. Канарис получил приказ Йодля, намечавший основные меры по активизации проведения разведки и подрывной деятельности на территории СССР. Было приказано определить группировки, реальную силу советских войск, их вооружение и снаряжение, разведать советские укрепления на западной границе и полевые аэродромы, сообщить данные о работе и возможностях советской промышленности и транспорта[312].

В развитие этого приказа генерал-майор Лахузен — начальник 2-го отдела абвера, заместитель Канариса — приказал организовать специальную группу под условным наименованием «А», которая должна была заниматься подготовкой диверсий и работой по разложению советского тыла. В приказе Йодля указывалось, что в целях обеспечения молниеносного удара по Советскому Союзу «Абвер-2» при проведении подрывной работы против России должен максимально использовать свою агентуру[313]. Хотя многие фашистские шпионы и диверсанты были схвачены и обезврежены, часть из них проникла на советскую территорию. Немало шпионов и диверсантов, «консервировавшихся» многие годы, было завербовано из числа немецких эмигрантов.

На содержании гитлеровской разведки находились и часть русской белогвардейщины, члены организации украинских буржуазных националистов (ОУН) вроде Бандеры, Мельника и главарей других националистических группировок. Им поручалось организовать сразу после нападения на СССР диверсионные выступления на Украине с целью подрыва советского тыла[314].

В период войны украинские националисты, предавая свой народ, ревностно выполняли самые гнусные и кровавые поручения абвера и гестапо. Именно оуновцами укомплектовали особый карательный батальон «Нахтигаль», возглавленный сотрудником абвера обер-лейтенантом Теодором Оберлендером[315]. Были подготовлены также специальные диверсионные группы, сформированные из националистических элементов, для проведения подрывной деятельности в Прибалтийских республиках. Отдел иностранной контрразведки 20 июня 1941 г. издал специальную директиву о подготовке восстания в Советской Грузии. Для этой цели в Румынии была создана диверсионная организация под кодовым названием «Тамара».

Гитлеровская разведка использовала для своих целей немецких граждан, проезжавших через советскую территорию. Группы немецких «туристов», в особенности в Прибалтике, Закарпатье, на Украине, в Молдавии, «альпинистов» в горах Кавказа занимались топографическими съемками, разведкой военных объектов. Участники Отечественной войны свидетельствуют: в период ожесточенных боев за перевалы Кавказа Марухский, Клухорский, у подножия Эльбруса и на других перевалах и в долинах у захваченных в плен, у убитых немецких офицеров находили самые подробные карты Кавказских гор.

В Бреслау был создан специальный институт, сотрудники которого занимались изучением военно-экономического потенциала СССР, вопросами пропускной способности железных и шоссейных дорог СССР. В институте усиленно исследовалась политическая жизнь страны, национальная проблема — отношения между национальностями, населяющими Советский Союз, с тем чтобы в период войны попытаться разжечь национальную рознь, использовать устремления националистов для ослабления Советской страны.

В конце 1940 г. из зарубежных немцев, хорошо знавших русский язык, был создан полк головорезов особого назначения — «Бранденбург-800». Для совершения диверсий в тылу Красной Армии, захвата мостов, туннелей, оборонных предприятий и удержания их до подхода авангардных частей германской армии солдаты этого полка, вопреки международным правилам ведения войны, надевали форму и пользовались оружием советских войск[316].

Гитлеровские разведслужбы готовили диверсии, саботаж, массовый террор, «повстанческие» выступления в тылу советских армий. В вермахте были созданы специальные «роты пропаганды». Солдаты этих рот должны были использовать любое оружие из арсенала лжи, провокаций и насилий как средство своих войск, так и в лагере противника[317].

Верховное командование германских вооруженных сил также требовало от разведки прикрыть развертывание германских армий у границ СССР.

В специальной директиве ОКВ вермахта, подписанной 6 сентября 1940 г. Йодлем, разведке давались следующие указания: общее количество германских войск на Востоке должно быть замаскировано путем распространения фальсифицированных сообщений о перемещении частей. Эти перемещения следовало, в частности, объяснять изменением дислокации лагерей обучения; разведке предписывалось создавать впечатление, что центр концентрации войск находится в южной части Польши, в протекторате Богемия и Моравия и в Австрии и что скопление войск в более северных районах сравнительно невелико. Что касается вооружения частей, в особенности бронетанковых дивизий, то немецкая разведка должна была создавать о нем как можно более внушительное впечатление, преувеличивать его.

Характерна и директива ОКВ от 15 февраля 1941 г. Цель дезинформации противника заключается в том, — указывалось в директиве, — «чтобы скрыть подготовку к операции „Барбаросса“»[318].

Накануне и в ходе войны против СССР немецко-фашистская агентура представляла командованию вермахта определенные данные о боевом составе, дислокации, передвижениях советских войск на западной границе, о советской экономике и транспорте.

Надо отметить, однако, что германский генеральный штаб не считал вполне достоверными данные разведки о советском военно-экономическом потенциале и о возможности эвакуации советской промышленности на восток. Фактически генштаб не рассчитывал, что Советское государство в короткое время сможет осуществить демонтаж и эвакуацию большого количества заводов и фабрик из центральной европейской части страны. Поступавшие в генеральный штаб некоторые сведения разведки об успехах СССР в области технического прогресса, по словам Леверкюна, не принимались во внимание[319]. Для немецких генералов, да и для самого Гитлера, появление замечательных советских танков Т-34, новых типов самолетов, реактивных «катюш» оказалось неожиданностью[320].

Несмотря на то что гитлеровцы развернули накануне войны обширную шпионско-диверсионную сеть, создали более 130 разведывательных и контрразведывательных органов, около 60 спецшкол по подготовке агентуры, они так и не узнали в полной мере, какой реальной силой располагает СССР. Хотя многое им, разумеется, стало известно.

Кровавым битвам на полях сражений предшествовала упорная и драматическая борьба на «невидимом фронте».

Под руководством адмирала Канариса, Шелленберга, Гиммлера накануне Отечественной войны немецкой разведкой и контрразведкой велась невиданная по масштабам и ожесточенности тайная война против советского народа.

Этим действиям противостояли действия советской разведки и контрразведки[321]. Особенно усилилась деятельность наших разведывательных органов в 1940 г., когда становилась все более очевидной подготовка фашистской Германией нападения на СССР.

Из Токио, Берна, затем из Берлина, Лондона, Вашингтона, Варшавы, Анкары и других мест, из разных источников по разведывательным и дипломатическим каналам поступали данные, почерпнутые в высших политических и военных кругах.

Разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии, начальником которого в июле 1940 г. был назначен генерал Ф. И. Голиков, располагало обширными сведениями о намерениях гитлеровской Германии в отношении Советского государства. В разведупре имелись материалы «о военном потенциале гитлеровской Германии, о ее мобилизационных мероприятиях, о новых войсковых формированиях, об общей численности вооруженных сил, о количестве и составе гитлеровских дивизий, их группировке на театрах военных действий, о стратегическом резерве главного командования»[322]. С лета 1940 г. держались под контролем массовые переброски немецко-фашистских войск на Восток: из оккупированных стран Западной и Центральной Европы, из района Балкан, из самой Германии.

Советские разведчики сообщали в Центр о количестве, составе и дислокации гитлеровских армий, корпусов и дивизий по всей западной границе СССР — от Балтийского до Черного моря. Так, в сводке № 5 Главного разведывательного управления по состоянию на 1 июня 1941 г. «даются точные данные о количестве немецких войск на востоке как в целом, так и против каждого нашего западного пограничного военного округа — Прибалтийского, Западного, Киевского — от самой нашей границы и в глубину до 400 километров». Было известно и количество немецких дивизий на территории Румынии и Финляндии[323].

Советская разведка знала, как свидетельствует маршал Г. К. Жуков, и об основных стратегических направлениях ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз и сроках этого нападения[324]. В докладе начальника разведупра Ф. Голикова от 20 марта 1941 г., со ссылкой на сообщение военного атташе в Берлине, указано, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года». Однако выводы из приведенных в докладе сведений фактически перечеркивали их значение. «Слухи и документы, — гласил главный вывод, — говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[325].

Подобные неверные выводы не могли способствовать формированию правильных взглядов и руководства Наркомата обороны, И. В. Сталина, которому немедленно докладывалась информация, исходившая от начальника Главного разведывательного управления.

Маршал Г. К. Жуков, занимавший в то время пост начальника Генерального штаба Красной Армии, признает: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом». И хотя «эти мероприятия не гарантировали бы полного успеха в отражении вражеского натиска, так как силы сторон были далеко не равными», наши войска «могли бы вступить в бой более организованно и, следовательно, нанести противнику значительно большие потери»[326].

С лета 1940 г. советские дипломатические представители, военные атташе и их сотрудники в разных странах систематически сообщали о подготовке Германии к войне с СССР. Такая информация поступала и из антифашистского подполья Европы, от коммунистов.

Немецкие антифашисты, антифашисты Польши, Чехословакии и других стран считали своим интернациональным долгом помочь Советскому Союзу. Рискуя жизнью, преодолевая невиданные трудности, антифашисты в Германии, в оккупированных ею и нейтральных странах добывали ценнейшую информацию о военных планах гитлеровской Германии, о ее военно-экономическом потенциале и другие данные, могущие оказать помощь СССР, а тем самым и освобождению их народов от фашизма.

Большую помощь Советскому Союзу оказывала группировка антифашистского Сопротивления в Германии, которая проходила в документах гестапо под кодовым названием «Rote Kapelle» («Красная капелла»). Во главе этой самой значительной организации Сопротивления первых лет второй мировой войны «стояли ученый д-р Арвид Харнак, обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен и деятели КПГ Йон Зиг и Вильгельм Гуддорф»[327].

В состав этой организации входили коммунисты Ганс Коппи, Отто Грабовски, Герберт Грассе, Вальтер Хуземан, писатель Адам Кукхоф, врач Йон Риттмайстер. В нее входили социал-демократы и беспартийные, рабочие и ученые, учителя и артисты, художники и служащие, солдаты и офицеры. Это были отважные немецкие патриоты и убежденные интернационалисты, верные друзья Советского Союза, боровшиеся в глубоком подполье за свержение фашизма, за миролюбивую демократическую Германию. «Красная капелла» жила и боролась вплоть до августа 1942 г., пока не была разгромлена разведкой Гиммлера.

Преодолевая неимоверные трудности, в условиях жесточайшего террора, царившего в фашистской Германии, ежечасно, ежеминутно рискуя жизнью, немецкие антифашисты все же находили пути, чтобы сообщить советским людям в Германии об угрозе, нависшей над СССР. В середине февраля 1941 г. в советское консульство в Берлине пришел рабочий типографии. Он принес экземпляр русско-немецкого разговорника. В нем можно было прочесть русские фразы, набранные латинским шрифтом: «Ты коммунист?», «Руки вверх!», «Буду стрелять», «Сдавайся». Разговорник немедленно был направлен в Москву. «Начиная с марта, — писал В. Бережков, работавший в 1941 г. в советском посольстве в Германии, — по Берлину поползли настойчивые слухи о готовящемся нападении Гитлера на Советский Союз. При этом фигурировали разные даты… 6 апреля, 20 апреля, 18 мая и, наконец, правильная — 22 июня»[328].

К концу мая 1941 г. дипломатами посольства советником В. С. Семеновым и атташе И. С. Чернышевым был составлен подробный доклад. «Основной вывод этого доклада состоял в том, что практическая подготовка Германии к нападению на Советский Союз закончена и масштабы этой подготовки не оставляют сомнения в том, что вся концентрация войск и техники завершена. Поэтому следует в любой момент ждать нападения Германии на Советский Союз»[329].

Тревожные сообщения из Берлина поступали от советского военно-морского атташе в Берлине капитана 1-го ранга М. А. Воронцова. «Он не только сообщал о приготовлениях немцев, — писал в своих мемуарах народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, — но и называл почти точную дату начала войны»[330].

Однако наркомом ВМФ не было дано должной оценки полученной информации. В одной из записок, направленной Кузнецовым Сталину, сведения, представленные Воронцовым из Берлина, были охарактеризованы как «ложные». Они, как и многие другие важные донесения, остались лишь предупреждениями «сомнительного» характера.

Ценные сведения о подготовке фашистской Германией нападения на СССР передавал из Японии советский разведчик Рихард Зорге (Рамзай), закрепившийся на работе в немецком посольстве в Токио и имевший доступ к секретной переписке фашистского посла Эйгена Отта.

Первое донесение группы Рамзая об опасности для СССР со стороны Германии было получено ровно за месяц до подписания Гитлером плана «Барбаросса» — 18 ноября 1940 г.[331] Ссылаясь на беседу с человеком, выбравшимся из Германии, Зорге сообщал о проводимых фашистской Германией мерах по подготовке нападения на Советский Союз. Через десять дней после подписания Гитлером плана «Барбаросса», 28 декабря 1940 г., Зорге радировал: «На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков — Москва — Ленинград»[332].

В начале 1941 г. Зорге сообщал в Центр информацию, полученную через прибывших в Японию из Германии специальных эмиссаров, об усиленной концентрации германских войск на советской границе, переброске частей из Франции. Рамзай доносил о завершении строительства немецких военных укреплений на восточной границе с СССР.

21 мая в Центр им было направлено сообщение: «Германия имеет против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий». В конце мая Зорге передает заявление немецкого посла в Токио Отта: «Немецкое выступление против СССР намечается во второй половине июня».

1 июня Рамзай радирует: «Начало советско-германской войны ожидается 15 июня… Наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии». «На восточной границе (Германии с СССР. — Ф. В.) сосредоточены от 170 до 190 дивизий. Главные направления (удара. — Ф. В.) будут обращены против Москвы и Ленинграда, а затем против Украины».

Но особенно ценны две радиограммы Рихарда Зорге, посланные в Центр 15 июня. Первая гласила: «Война будет начата 22 июня». Во второй говорилось: «Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня. Рамзай»[333].

Информация о подготовке Гитлером нападения на СССР поступала и из Швейцарии.

В этой нейтральной стране была создана разведывательная организация Дора, возглавленная венгерским коммунистом Шандором Радо[334]. Одним из источников, из которого черпал ценнейшую информацию Ш. Радо, был немецкий антифашист Рудольф Рёсслер (Люци). С ним было связано несколько немецких генералов и офицеров, названных группой Викинг. Они действовали накануне и в период второй мировой войны в генеральном штабе вермахта и ОКВ. Рёсслеру через группу Викинг стал известен секретнейший план «Барбаросса» уже через 20 дней после его подписания[335]. Эти данные были немедленно сообщены в Москву.

Ш. Радо передавал точные сведения о переброске на Восток, к границам СССР немецко-фашистских армий, об их составе и вооружении.

В конце февраля 1941 г. Шандор Радо сообщил в Центр: «Германия имеет сейчас на Востоке 150 дивизий… Выступление Германии начнется в конце мая»[336]. В конце марта Дора уточняет: Гитлер отложил операцию («Барбаросса») на четыре недели[337].

Особенно важной была радиограмма, переданная Шандором Радо в Москву 12 июня 1941 г.: «Общее наступление на СССР начнется на рассвете в воскресенье 22 июня».

Тревожные сигналы об интенсивных военных приготовлениях фашистской Германии поступали также из Франции от советского посла А. Е. Богомолова и военного атташе И. А. Суслопарова.

Дальнейшее обострение японо-американских противоречий, усиление угрозы интересам США со стороны фашистской Германии и других стран «оси», поражение Франции и тяжелое положение Англии — все это тревожило Вашингтон. Увеличивавшаяся опасность для Соединенных Штатов толкала наиболее дальновидных политиков США искать пути к улучшению советско-американских отношений.

Министр внутренних дел в кабинете Рузвельта Гарольд Икес записывал в своем дневнике еще в конце сентября 1940 г.: «Для меня непонятно, почему мы не должны сделать все, чтобы быть по возможности в самых дружественных отношениях с Россией»[338].

27 июня 1940 г. заместитель госсекретаря США Сэмнер Уэллес в беседе с полпредом СССР в Вашингтоне К. А. Уманским заявил: «Пора обеим нашим странам подумать не только о нынешних отношениях, но и о будущих месяцах и годах, которые, быть может, для обеих держав будут чреваты новыми опасностями. Не пора ли устранить источники трений». Полпред Уманский заявил со своей стороны, что улучшению советско-американских отношений способствовал бы «подход к отношениям между СССР и США как к отношениям между великими державами»[339]. Это были реалистические предвидения дипломатов.

Теплым августовским вечером 1940 г. в одном из берлинских театров состоялась встреча коммерческого атташе США Эдисона Вудса, связанного с разведкой США, с одним из подданных третьего рейха. Немец принадлежал к высшему свету, был связан с директором Рейхсбанка Яльмаром Шахтом, имел доступ к верховному командованию вермахта, но что особенно важно — являлся членом антигитлеровской оппозиции. Во время секретной встречи немец незаметно передал американскому дипломату листок бумаги. Когда Вудс пришел домой и развернул записку, он прочел следующие слова: «В главной ставке Гитлера состоялись совещания относительно подготовки войны против России».

Вудс немедленно направил эту информацию в госдепартамент США. Но к ней отнеслись, как писал тогдашний государственный секретарь США Корделл Хэлл, с недоверием, поскольку Гитлер вел ожесточенную войну против Англии.

В январе 1941 г., вскоре после принятия плана «Барбаросса», информатор Вудса передал ему копию документа. Тогдашний шеф ФБР Э. Гувер признал его подлинным. Госдепартамент получал подтверждение информации Вудса и по другим каналам. В январе 1941 г. К. Хэлл доложил информацию о подготовке фашистской Германией нападения на СССР президенту Ф. Д. Рузвельту.

После совещания со своими подчиненными Рузвельт дал указание сообщить советскому послу в Вашингтоне К. А. Уманскому об агрессивных планах Гитлера в отношении СССР. 1 марта 1941 г. заместитель госсекретаря Уэллес вызвал Уманского и познакомил его с материалами, полученными через Вудса. По сообщению Хэлла, посол молча выслушал его и после короткой паузы поблагодарил правительство США за исключительно ценную информацию, заявив, что он немедленно сообщит ее Советскому правительству[340].

20 марта С. Уэллес подтвердил К. Уманскому свое сообщение от 1 марта и дополнил его рядом новых сведений.

21 июня 1941 г. государственный департамент сформулировал президенту США программу будущего в советско-американских отношениях.

Эта программа будет воплощаться в советско-американских отношениях в начальный период Великой Отечественной войны.

В конце 1940 — начале 1941 г. в Англии усиливаются тенденции политического реализма, вылившиеся в англо-советское сближение и в немалой степени предопределившее в дальнейшем создание антифашистской коалиции.

В. И. Ленин характеризовал Черчилля как «величайшего ненавистника Советской России»[342]. Черчилль был последовательным врагом коммунистической системы. Однако на спасение Британской империи — а ее положение летом и осенью 1940 г. было катастрофичным — можно было надеяться лишь при союзе с Советской страной. Без этого союза — и это прекрасно понимал Черчилль — Гитлер рано или поздно сокрушит Британскую империю. А раз так, надо идти на сближение с Советами, приглушив свою ненависть к социалистической стране.

Подобно Черчиллю, многие реалистически мыслящие деятели консервативной, лейбористской и либеральной партий Англии выступали за сближение с Москвой, за нормализацию англо-советских отношений, над максимальным ухудшением которых так много «поработали» Чемберлен, Галифакс, Астор и другие английские реакционеры.

12 июня 1940 г. в советскую столицу прибыл новый английский посол Стаффорд Криппс. Он был известен лейбористской партии как человек, стремившийся к улучшению отношений между Лондоном и Москвой. 1 июля 1940 г. Криппс был принят Сталиным. В беседе обсуждался вопрос о военном положении в Европе, о растущей угрозе для СССР со стороны немецких фашистов, о взаимоотношениях между СССР и Германией, англо-советских отношениях[343].

Криппс передал Сталину личное письмо Черчилля, датированное 25 июня 1940 г. Черчилль выразил готовность английского правительства обсудить с Советским правительством «любую из огромных проблем, возникших в связи с нынешней попыткой Германии проводить в Европе последовательными этапами методическую политику завоевания и поглощения»[344].

15 июля 1940 г. в Москве начались торговые переговоры между СССР и Англией.

Английские политики внимательно следили за развитием советско-германских отношений, все более и более ухудшавшихся. В конце октября 1940 г. Стаффорд Криппс от имени британского правительства заверил советских политических руководителей: «Великобритания не будет участвовать в любом нападении на СССР»[345]. Это был важный шаг на пути к англо-советскому сближению.

Однако линия на сближение с СССР имела немало противников в Англии, в самом Форин-офис. Так, 22 октября 1940 г. Криппс в беседе с первым заместителем наркома иностранных дел СССР от имени английского правительства предложил заключить торговое соглашение с Англией, а затем и пакт о ненападении. Хотя Криппс подчеркнул особую доверительность этого предложения, чиновники Форин-офис немедленно довели до сведения журналистов о демарше Криппса, тем самым дезавуировав его.

Впрочем, тенденции к англо-советскому сближению хотя и медленно, но пробивали себе путь. 27 декабря 1940 г. состоялась первая встреча нового министра иностранных дел Англии Идена, сменившего мюнхенца Галифакса, с советским полпредом в Лондоне. Иден заявил: между СССР и Англией нет непримиримых противоречий и хорошие отношения между обеими странами вполне возможны. Советский полпред отметил: если Иден действительно хочет содействовать улучшению отношений между СССР и Англией, то следует ликвидировать трения в вопросе о вхождении Прибалтийских республик в СССР[346].

3 января 1941 г. парламентский заместитель министра иностранных дел Р. Батлер сообщил советскому полпреду, что «Иден обдумывает сейчас вопрос о том, каким путем было бы лучше всего приступить к налаживанию англо-советских отношений»[347].

Особенно усиливаются тенденции к лучшему взаимопониманию между Лондоном и Москвой в первой половине 1941 г.

17 января 1941 г. объединенному разведывательному управлению Англии (в него входили представители всех трех родов войск) были доставлены новые факты о подготовке нападения фашистской Германии на СССР:

Правда, британская разведка квалифицировала переброску германских войск, военные приготовления вблизи русских границ как «нормальные». Объединенное разведывательное управление считало, что главной целью Германии все еще является разгром Англии.

В конце марта 1941 г. военный атташе в Берне сообщал в Лондон:

Эта информация была получена от секретного британского агента в Берлине.

«Гитлером, по всей вероятности, — предполагала влиятельная газета „Таймс“, — овладело сильное искушение использовать свою армию в нападении на Россию».

В Англии и других странах все более усиленно муссируются слухи: фашистская Германия концентрирует свои войска на границах с СССР, перебрасывая их с Запада, строит в Польше шоссейные и железные дороги, аэродромы, проводит таинственные военные приготовления в Румынии и Финляндии.

В конце марта 1941 г. Черчиллю было сообщено о переброске германских танковых сил из Бухареста в Краков. «Для меня, — писал он, — это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию»[350].

7 апреля объединенное разведывательное управление доносило Черчиллю: «В Европе распространяются слухи о намерении немцев напасть на Россию», Германия «будет воевать с Россией»[351].

Получив эти важнейшие сведения, У. Черчилль через Идена послал письмо английскому послу в Москве Криппсу, предложив ему немедленно сообщить о них Советскому правительству. Но… по неясным причинам с этим произошла задержка. Черчилль писал Идену: «Я придаю особое значение этому личному посланию от меня к Сталину. Я не понимаю, почему сопротивляются его отправке. Посол не понимает военной значимости этих фактов»[352]. Послание Черчилля Сталину было вручено ему лишь 22 апреля. Таким образом, были потеряны почти три недели. К тому же, как писал маршал Жуков, Сталин «к этому посланию отнесся с недоверием»[353].

4 апреля Форин-офис направил Стаффорду Криппсу телеграмму о том, что «намерение Гитлера напасть на Югославию в настоящее время отодвигает его предыдущие планы угрозы (войны. — Ф. В.) Советскому правительству. А если так, то для Советского правительства создается возможность использовать эту ситуацию для усиления своих позиций. Эта отсрочка показывает, что силы врага ограниченны… Пусть Советское правительство поймет… что Гитлер рано или поздно нападет (на СССР. — Ф. В.), как только он сможет»[354]. Форин-офис поручал послу довести эту важнейшую информацию до сведения Сталина.

16 апреля состоялась беседа А. Идена с советским полпредом в Лондоне И. М. Майским. Речь шла об улучшении англо-советских отношений в условиях растущей угрозы Советскому Союзу со стороны фашистской Германии.

«По нашему убеждению, — говорил Иден послу, — военные устремления Германии беспредельны и включают в себя нападение на Советский Союз или в настоящее время, или спустя несколько месяцев… Имеется большое количество доказательств, свидетельствующих о его (Гитлера. — Ф. В.) решимости уничтожить СССР, и перед лицом подобной ситуации весьма желательно обсудить по-дружески вопрос об отношениях между двумя нашими странами… с целью возможного сближения»[355].

Советский посол подтвердил желание Советского правительства улучшить отношения с Англией.

Английское правительство располагало обширными сведениями о подготовке нападения Германии на СССР, поступавшими от разведорганов и по другим каналам.

В беседах, состоявшихся между Иденом и Майским 5, 10 и 13 июня 1941 г., Иден предупреждал посла «об опасности, угрожающей его стране» со стороны гитлеровской Германии. В частности, в беседе от 13 июня Иден сообщил послу: если Германия нападет на СССР, английское правительство готово будет оказать помощь Советской стране, используя английскую авиацию против немцев, а также посылкой в Москву военной миссии и оказанием практически возможной военной помощи. В ноте, направленной Иденом Советскому правительству 14 июня, сообщалось «о концентрации германских войск на советских границах»[356].

5 мая Сталину было доложено сообщение из Варшавы о подготовке Германии к нападению на СССР. «Военные приготовления в Варшаве и на территории Польши проводятся открыто, — указывалось в сообщении, — и о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом немецкие офицеры и солдаты говорят совершенно откровенно, как о решенном уже деле. Война должна начаться после окончания весенних полевых работ»[357].

6 июня 1941 г. Сталину были представлены разведывательные данные о сосредоточении на советско-германской границе немецких и румынских войск численностью до 4 млн солдат и офицеров[358].

Из авторитетных источников Анкары сообщалось: «В турецкой печати и дипломатических кругах усиливаются слухи о войне Германии с СССР. Германия сосредоточила на границе СССР 120 пехотных дивизий. Проводится срочная мобилизация в Румынии и Финляндии»[359].

19 июня около 16 часов в советское полпредство в Риме позвонил американский корреспондент Кинего и попросил посла Н. В. Горелкина о срочной встрече. В 18 часов эта встреча состоялась.

Сообщения компетентным советским органам о точном сроке нападения фашистской Германии на СССР поступали даже из немецкого посольства в Москве, в том числе от коммуниста-антифашиста Герхарда Кегеля[361].

Есть данные, что и сам посол в Москве Шуленбург сообщил о «намерении фюрера развязать войну против СССР»[362].

Однако все эти тревожные сигналы не были оценены должным образом, и мы еще не имеем достаточно четкого представления о причинах этого.

А в это время маховик гигантской военной машины фашистской Германии раскручивался все более стремительно. 31 января 1941 г. главное командование сухопутных сил утвердило «Директиву по сосредоточению войск». Эта директива ставила ближайшую задачу вермахта: расколоть фронт главных сил Красной Армии, сосредоточенных в западной части России.

Намечалось два основных направления в наступлении германских войск: южнее и севернее Полесья. Севернее Полесья главный удар должны были нанести две группы армий — «Север» и «Центр».

На совещании, состоявшемся в ставке Гитлера 3 февраля 1941 г., были уточнены некоторые детали плана «Барбаросса» и отдано распоряжение о развертывании вооруженных сил по этому плану. Гитлер отменил проведение операции «Атилла» — так была закодирована операция по захвату неоккупированной территории Франции. Отменялась и операция «Феликс» — по захвату Гибралтара. Все усилия сосредоточивались на завершении подготовки войны на Востоке.

Однако начало военных операций против СССР было отложено Гитлером на четыре-пять недель: фюрер сначала планировал «прыжок» на Югославию и Грецию. Оккупация этих стран стала прелюдией к нападению на СССР.

30 апреля 1941 г. Гитлер решил начать операцию «Барбаросса» 22 июня[363].

1 июня 1941 г. верховное командование утвердило календарный план последних военных приготовлений. Были отданы соответствующие приказы армии, военно-морскому флоту и авиации.

14 июня в имперской канцелярии состоялось совещание высшего командного состава вермахта. Командующими армейскими группами, военно-морскими и военно-воздушными силами были сделаны сообщения о готовности войск к началу боевых действий[364].

17 июня верховное командование вооруженных сил отдало окончательный приказ о начале осуществления плана «Барбаросса» 22 июня. По условному сигналу «Дортмунд» немецко-фашистские армии должны были напасть на Советский Союз.

К лету 1941 г. в рядах немецко-фашистских вооруженных сил насчитывалось свыше 8500 тыс. человек — почти вдвое больше численности Советских Вооруженных Сил. 1 июня мобилизация и развертывание сухопутных сил были завершены. Для осуществления плана «Барбаросса» предназначались 152 немецкие и 29 румынских и финских дивизий. Общая численность войск фашистской Германии и ее сателлитов на Востоке составляла 5,5 млн солдат и офицеров. На их вооружении находилось более 47 тыс. орудий и минометов, около 2800 танков, 4950 самолетов, сотни боевых кораблей[365].

История войн не знала примера, когда бы к началу войны было сосредоточено такое колоссальное количество людей и техники!

Накануне войны Коммунистическая партия и Советское правительство провели огромную работу по укреплению обороноспособности нашей Родины, подготовке к отражению фашистской агрессии. В короткие сроки были созданы практически заново тяжелая индустрия, включая машиностроение, оборонную промышленность, современное по тем временам химическое производство, выполнен план ГОЭЛРО.

В 1940 г. в СССР выплавлялось 18,3 млн тонн стали (а за первое полугодие 1941 г. — 11,4 млн тонн), 14,9 млн тонн чугуна, добывалось 31,1 млн тонн нефти. Выработка электроэнергии по сравнению с 1913 г. увеличилась в 25 раз, составив 48,3 млрд киловатт-часов. Объем станкостроительной промышленности в 1940 г. превысил уровень 1913 г. в 39 раз[367].

Однако, поскольку гитлеровская Германия поработила к июню 1941 г. одиннадцать стран Европы и поставила их ресурсы на службу агрессии, соотношение сил между СССР и фашистским блоком складывалось не в пользу Советского государства.

В 1941 г. в Германии вместе с оккупированными территориями выплавлялось 31,8 млн тонн стали — почти вдвое больше, чем в СССР[368].

Станочный парк Германии в три раза превосходил советский — в 1941 г. парк металлорежущих станков составил 1700 тыс.[369]

Несомненно, промышленность СССР могла полностью обеспечить Красную Армию оружием и снаряжением. Но разработанный и принятый Советским правительством мобилизационный план был рассчитан на перестройку промышленности на военный лад в течение второй половины 1941 г. и в 1942 г. Требовалось значительное время, чтобы превратить военный потенциал в военную мощь, перевести советскую промышленность на военные рельсы для производства всех видов вооружения и боевого снабжения.

За 1939 г. — первую половину 1941 г. советская промышленность произвела 17 тыс. боевых самолетов старых и новых типов — больше, чем Германия, 7600 танков, более 80 тыс. орудий и минометов[370]. Правда, Германия выпускала самолеты новых типов.

По сравнению с 1938 г. к июню 1941 г. более чем в три раза увеличился численный состав Красной Армии. В условиях явно обозначившейся опасности нападения фашистской Германии на СССР численный состав наших Вооруженных Сил достиг к июню 1941 г. 4,6 млн человек[371].

Существовали мобилизационные планы и планы стратегического развертывания. Весной 1941 г. (в феврале — апреле) оперативный план был переработан, хотя и в нем наиболее опасным стратегическим направлением считалось юго-западное — Украина, а не западное — Белоруссия.

Положение на советско-германской границе, особенно весной и в начале лета 1941 г., было крайне напряженным.

Советский Союз скрупулезно соблюдал договор о ненападении с Германией. Советское правительство добилось определенных успехов в разрешении некоторых проблем советско-германских отношений. 10 июня 1940 г. была подписана советско-германская конвенция о порядке урегулирования пограничных конфликтов и инцидентов. К декабрю 1940 г. была завершена демаркация советско-германской границы. 11 января 1941 г. были подписаны труднообъяснимые соглашения между СССР и Германией о переселении из Прибалтики лиц немецкой национальности. По словам видного деятеля спецслужб Де Йонга, это означало ущемление интересов абвера[372]. Однако многие из высылаемых не имели никакого отношения к немецкой разведке.

Советско-германские отношения становились все более напряженными. Активизировали свою подрывную работу фашистские разведслужбы. Характерны такие данные: в течение года, предшествовавшего нападению гитлеровской Германии на СССР, пограничные войска в западных военных округах задержали около 5000 вражеских агентов и уничтожили немало хорошо вооруженных банд[373].

С января 1941 г. до начала войны было зарегистрировано 152 случая нарушения советской границы немецко-фашистскими самолетами[374]. С 1 января по 10 июня 1941 г. было задержано 2080 нарушителей границы со стороны Германии[375]. Советское правительство протестовало против этих нарушений, предупреждало о возможности серьезных последствий инцидентов.

В мае — июне 1941 г. в распоряжении советских разведорганов имелось большое количество неопровержимых фактов интенсивной подготовки фашистской Германии к нападению на СССР. Речь шла лишь о том, когда именно Гитлер совершит нападение. Весной 1941 г. Генеральным штабом РККА совместно со штабами военных округов и флотов был разработан План обороны государственной границы 1941 г. План был утвержден наркомом обороны и доведен до военных советов пограничных округов.

В феврале 1941 г. Советским правительством был утвержден план мобилизации Вооруженных Сил.

С начала мая 1941 г. происходило сосредоточение части сил Красной Армии ближе к западной границе. «Из глубины страны, — писал в своих мемуарах С. М. Штеменко, — на запад перебрасывалось пять армий: 22-я под командованием генерала Ф. А. Ершакова, 20-я под командованием Ф. Н. Ремезова, 21-я под командованием В. Ф. Герасименко, 19-я под командованием И. С. Конева и 16-я армия под командованием М. Ф. Лукина»[376].

Однако сосредоточение войск происходило недостаточно быстро. Маршал Жуков писал: «Нам было категорически запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И. В. Сталина»[377].

Сыграли свою роль просчеты, допущенные в оценке возможного времени нападения на Советскую страну фашистской Германии. Сталин понимал: война неизбежна, но ошибался в сроках ее начала. Он «ошибочно полагал, что в ближайшее время Гитлер не решится нарушить договор о ненападении…»[378].

Этим можно объяснить, что войска западных военных округов не были своевременно приведены в состояние полной боевой готовности. Сталин опасался дать германским фашистам предлог для нападения, рассчитывая оттянуть столкновение с Германией.

Позднее, в августе 1942 г., во время встречи с Черчиллем в Москве Сталин сказал: он знал, что война начнется, но «хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению»[379].

Маршал A. M. Василевский пишет в своих воспоминаниях: «Оправданно поставить вопрос: почему Сталин, зная о явных признаках готовности Германии к войне с нами, все же не дал согласия на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность?»

Он так отвечает на этот вопрос: «…хотя мы и были еще не совсем готовы к войне… но, если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решился на это…»[380]

Если бы к тем гигантским усилиям партии и народа по подготовке страны к отражению фашистской агрессии «добавить своевременное отмобилизование и развертывание Вооруженных Сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по-другому»[381].

Только в мае 1941 г. Генеральный штаб РККА дал директиву выдвинуть значительные силы армии на запад. Перед самой войной около 170 дивизий (более половины численности всей Красной Армии) находилось в западных приграничных округах. Войска были рассредоточены на огромной территории: до 4,5 тыс. километров по фронту и до 400 километров в глубину. Дивизии вторых эшелонов находились от границы в 50–100 километрах, а соединения резерва — в 150–400 километрах. При этом все танковые дивизии входили в состав вторых эшелонов и резервов. В группировке советских войск слабым был первый эшелон, недостаточно нацеленными оказались резервы. Второй стратегический эшелон еще не был полностью развернут. Большое количество мобилизационных запасов находилось вблизи приграничной полосы и в первые дни войны неизбежно попадало под удары немецко-фашистских войск[382].

Советское правительство прилагало все усилия, чтобы с помощью дипломатических средств затруднить нападение Германии на СССР, совершало политический зондаж, выясняя намерения Германии. С этой целью 14 июня 1941 г. было опубликовано сообщение ТАСС. В нем заявлялось, что распространяемые иностранной печатью слухи «о близости войны между СССР и Германией» не имеют никаких оснований. Далее в сообщении отмечалось: «Происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям»[383].

В сообщении Советский Союз ясно подтвердил свою верность пакту о ненападении с Германией. «СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными»[384].

Сообщение ТАСС не было опубликовано в немецкой печати, что явилось лишним подтверждением агрессивных планов Германии, закончившей подготовку войны с СССР.

К сожалению, сообщение ТАСС имело свои отрицательные последствия, ослабляя бдительность советского народа, командования Красной Армии. «Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, — писал Л. Сандалов, — как-то было приглушено известным заявлением ТАСС»[385].

Историю, как известно, «переиграть» нельзя. И факт остается фактом. Вплоть до рокового дня начала войны Советское правительство считало крайне важным соблюдать величайшую осторожность, предотвращать возможные провокации со стороны фашистской Германии, и меры по приведению Вооруженных Сил СССР в полную боевую готовность были приняты слишком поздно.

Вечером 21 июня состоялась беседа наркома иностранных дел СССР Молотова с немецким послом в Москве Шуленбургом[386]. Советское правительство сделало еще одну попытку добиться ясности в вопросе о состоянии отношений с Германией. Нарком снова говорил Шуленбургу о слухах о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом. Его интересовало: чем вызвано нынешнее положение в отношениях между Германией и СССР? Нарком также спросил, чем вызван массовый отъезд из Москвы в последние дни сотрудников германского посольства и их жен. Шуленбург, разумеется, знал, чем вызвано это положение, но, не имея инструкций из Берлина, на вопрос не ответил.

Поздно вечером 21 июня Шуленбург получил телеграмму от Риббентропа. В ней содержался приказ: «По получении этой телеграммы весь шифрованный материал… подлежит уничтожению. Радиостанцию привести в негодность».

В этот же день советский полпред в Берлине добивался приема у Риббентропа, но не был принят им. Вместо Риббентропа посла принял статс-секретарь Вейцзекер. Полпред вручил ноту протеста против нарушения советской границы германскими самолетами. Вейцзекер, прекрасно зная о близкой войне с СССР, упрямо отрицал очевидные факты.

До начала вероломного нападения Германии на СССР оставались считанные часы. Органы государственной безопасности, разведка и командование пограничных войск известили Сталина: «Нападение фашистской Германии на СССР произойдет 21–22 июня»[387].

В последние часы перед нападением Германии на СССР был получен ряд новых данных, неопровержимо свидетельствовавших: события развернутся ранним утром 22 июня. Так, в 23 часа на 4-м участке, занимаемом Владимир-Волынским погранотрядом, был задержан солдат 222-го саперного полка Альфред Лисков, добровольно перебежавший на нашу сторону. Он сообщил командованию отряда: в ночь с 21 на 22 июня немецкая армия перейдет в наступление[388]. Об этом было немедленно доложено начальнику погранвойск Киевского военного округа, а также в штаб армии в Луцке. Тогда же начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев сообщил, что «немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня»[389].

Поздно вечером командующему войсками Западного особого военного округа Д. Г. Павлову руководители разведки сообщили: немецкие войска на границе приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы. Павлов не поверил этому сообщению[390].

Подобно Альфреду Лискову, покинули свои воинские подразделения и сообщили о готовящемся фашистском нападении на СССР немецкие коммунисты Ганс Циппель, Макс Эммендорфер и Франц Гольд. О грозящей СССР опасности предупредили члены экипажа Ю-88 Герман, Кратц, Шмидт и Аппель, посадившие свой самолет на аэродром в Киеве за несколько часов до начала войны[391].

О скором нападении Германий на СССР сообщали перебежчики, доставленные к командованию Дунайской военной флотилии[392].

На рассвете 22 июня в воинских частях немецко-фашистской армии, стянутых к границам СССР, был зачитан приказ Гитлера о начале войны. Немедленно после этого унтер-офицер Вильгельм Шульц, коммунист из Эйзенаха, бросился вплавь через реку Буг к советским пограничникам. Гитлеровцы открыли по нему огонь. Шульц был смертельно ранен, но нашел в себе силы выбраться на берег. «Друзья, — сказал он советским пограничникам, — я коммунист. Сейчас начнется война. На вас нападут, будьте бдительны, товарищи»[393]. Шульц выполнил свой долг коммуниста-интернационалиста. Он умер за полчаса до агрессии.

Около 2 часов дня 21 июня И. В. Сталин позвонил командующему Московским военным округом генералу армии И. В. Тюленеву и потребовал повысить боевую готовность противовоздушной обороны[394]. Тюленев отдал приказ генералу М. С. Громадину привести ПВО в полную боевую готовность. В 17 часов вечера нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба Г. К. Жуков были вызваны к Сталину. За одиннадцать часов до нападения фашистской Германии на СССР было решено: предупредить командование пограничных военных округов и военно-морских флотов о грозящей опасности и привести Вооруженные Силы в полную боевую готовность.

Директива гласила:

В тот момент, когда до нападения на СССР оставались считанные часы, советское военное командование приказывало «не поддаваться на провокации»…

Директива о приведении войск в полную боевую готовность поступила на телеграф в 23 часа 45 минут 21 июня, то есть за 4 часа 15 минут до начала войны[396].

Около 23 часов 30 минут по указанию наркома обороны нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов отдал приказ: объявить оперативную готовность № 1. В журнале боевых действий Балтийского флота записано: «23 часа 37 минут 21 июня объявлена оперативная готовность № 1». По Черноморскому флоту оперативная готовность № 1 была объявлена в 1 час 15 минут 22 июня[397]. Северный флот перешел на оперативную готовность № 1 в 4 часа 25 минут утра 22 июня.

Ранним утром 22 июня 1941 года гитлеровская Германия без объявления войны, нарушив пакт о ненападении, вероломно напала на Советский Союз. Около четырех часов утра тысячи немецких орудий открыли огонь по советским пограничным заставам, по войсковым штабам, укреплениям, узлам связи и районам расположения частей и соединений Красной Армии. Одновременно тысячи бомбардировщиков со свастикой на крыльях вторглись в воздушное пространство СССР. Фашистские летчики, до этого бомбившие Лондон и Ковентри, Дюнкерк и Страсбург, Бирмингем и Кале, обрушили массированные бомбовые удары на города Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии — Киев, Минск, Ригу, Каунас, Севастополь, Житомир и многие другие советские города.

Лишь в 4 часа утра, когда фашистские войска уже вели бои на территории СССР, Риббентроп передал полпреду СССР в Берлине заявление об объявлении войны Германией. Посол твердо заявил: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз»[398].

Вместе с гитлеровской Германией в войну против Советского Союза вступили ее союзники — Италия, Румыния, Финляндия, Венгрия. Правительство Виши разорвало дипломатические отношения с СССР. Милитаристская Япония, прикрываясь мнимым нейтралитетом, выжидала удобного момента для нападения на СССР.

Разбойничий план «Барбаросса» начал осуществляться на полях кровавых сражений.

Советский народ по призыву Коммунистической партии поднялся на справедливую Отечественную войну.

Началась одна из самых тяжелых, кровопролитных войн, какие когда-либо пришлось пережить народам нашей великой Родины за всю ее многовековую историю.

«Главные итоги внешнеполитической деятельности Коммунистической партии и Советского правительства в первый период второй мировой войны — с сентября 1939 по июнь 1941 г. — состояли в том, что почти на два года удалось уберечь советский народ от урагана мировой войны и выиграть довольно значительное время, которое было использовано для укрепления обороноспособности страны, ограничения сферы германской агрессии и оказания братской интернациональной помощи народам, которым угрожало фашистское порабощение»[399].