"Две маски" - читать интересную книгу автора (Маркевич Болеслав Михайлович)

IV

Сани мои стояли у крыльца Оссовицкихъ. Я сѣлъ и помчался на Набережную.

Карета Натальи Андреевны заворачивала у крыльца большаго дома ея матери, когда я подъѣхалъ въ нему. Меня тотчасъ же приняли, или, вѣрнѣе, сама она выбѣжала на встрѣчу мнѣ на площадку лѣстницы во второмъ этажѣ.

— Arrivez, arrivez! услышалъ я снизу ея голосъ, — я только-что пріѣхала и — очень рада васъ видѣть!…

Голосъ былъ звонокъ и веселъ, въ виду, очевидно, швейцара и лакеевъ, стоявшихъ на лѣстницѣ. Я зналъ, что, когда останемся мы вдвоемъ, пойдетъ, что говорится, другой разговоръ.

Я вошелъ съ нею въ маленькую, уютную гостиную ея бывшаго дѣвическаго аппартамента, оставшагося незанятымъ со времени ея замужства, и въ которомъ она остановилась теперь… Она пріѣхала одна; мужъ ея долженъ былъ или пріѣхать черезъ нѣсколько дней, или вовсе не пріѣхать, — это зависѣло отъ какихъ-то одному ему вѣдомыхъ обстоятельствъ, — и въ послѣднемъ случаѣ она должна была черезъ двѣ недѣли ѣхать обратно въ нему въ Вѣну, а оттуда съ нимъ вмѣстѣ въ Римъ…

Все это передала она мнѣ все тѣмъ же звонкимъ и веселымъ голосомъ въ теченіе коротенькаго путешествія съ лѣстницы по корридору, который велъ въ ея покои. Но лишь только дверь гостиной заперлась за нами, она указала мнѣ въ углу кресло, сѣла сама насупротивъ меня, и черные глаза ея мгновенно засверкали, какъ двѣ яркія звѣзды:

— Знаете-ли вы, что я съ ума схожу! начала она разомъ;- онъ писалъ мнѣ, чтобъ я не разрывала съ мужемъ. Я покорилась; я чуть не умерла тамъ съ тоски, но я ему повиновалась: я готова была ѣхать въ Римъ… Вдругъ получаю одно письмо… и въ тотъ же вечеръ выѣхала изъ Вѣны!… Мужъ не хотѣлъ меня пустить… Сцены у насъ были ужасныя! Но я сказала ему, что моя мать умираетъ, требуетъ меня въ себѣ… Лгала, выдумывала… Мы почти совсѣмъ разсорились, но я поставила на своемъ, послала за штулвагеномъ, и одна, съ горничной, нигдѣ не ночуя, на шестой день добралась до Петербурга. И для чего! — всплеснула она вдругъ отчаянно руками, — что узнаю я здѣсь!… Это вѣрно, что онъ уѣхалъ? быстрымъ переходомъ въ тонѣ кинула она мнѣ этотъ вопросъ и подозрительно, почти злобно глянула мнѣ прямо въ глаза.

— Уѣхалъ еще на прошлой недѣлѣ, сказалъ я, — его отецъ умираетъ.

— Отецъ!…

Она поднялась въ волненіи съ мѣста, подошла въ столу, раскрыла и закрыла лежавшую на немъ какую-то книгу, опять сѣла, и сжавъ брови и дрожа губами:

— А вы, Засѣкинъ, — я васъ почитала за лучшаго моего друга, — скажите мнѣ прямо: какую роль играете вы во всемъ этомъ?

— Въ чемъ? вскликнулъ я, изумленный и, признаюсь, нѣсколько оскорбленный тономъ этого вопроса.

— Я все знаю, сказала она на это:- сестра моя Гагина писала мнѣ въ Вѣну, — писала entr'autres, что въ свѣтѣ удивляются, что вы съ Гордономъ совсѣмъ исчезли, и что говорятъ, будто вы съ нимъ заняты одной какою-то особой, une jeune personne de province, которую видѣли одинъ разъ у Красносельскихъ на балѣ, что она очень хороша собой, богата, и что вы тамъ проводите съ нимъ всю жизнь… И въ то же почти время онъ пишетъ мнѣ, чтобъ я покорилась, ѣхала въ Римъ… О, Боже мой!… Я пріѣхала сюда ночью, а утромъ, чуть свѣтъ, — сестра еще спала, я ее разбудила… Она ничего не знаетъ, c'est la vertu même, ma soeur, — какъ я не выдала себя ей, не понимаю!… Но я узнала, кто она! Фамилія ея Оссовицкая, у нея мать, живутъ на Сергіевской, и вы познакомили его съ нею. Кто такія эти Оссовицкія?

— Маргарита Павловна Оссовицкая, проговорилъ я серьезнымъ тономъ и отчеканивая каждое слово, — двоюродная мнѣ сестра, дочь роднаго брата моей…

— Но вы, быстро перебила меня Наталья Андреевна, — вы можете жениться на ней?

— На Маргаритѣ Павловнѣ? спросилъ я, будто не понявъ:- она на пятнадцать лѣтъ меня старѣе…

— Не смѣйте смѣяться! топнула она ногой:- вы знаете. о комъ я говорю:- на ней, на дочери, вы могли бы жениться?…

— Могъ бы… еслибъ она захотѣла, проговорилъ я, стараясь скрыть подъ улыбкой то тоскливое чувство, которымъ опять при этой мысли залегло на сердцѣ…

— А! вскликнула молодая женщина, и губы ея задрожали: опять, — такъ она не хочетъ! Она любитъ другаго! Его?..

Яне отвѣчалъ.

— И онъ ее!..

Она схватилась за голову:

— Такъ это правда? О, я несчастная! Онъ ее любитъ? Отвѣчайте!… да отвѣчайте же, Христа ради!

— Онъ мнѣ не признавался въ этомъ, сказалъ я, избѣгая прямаго отвѣта.

— Да развѣ я не понимаю, не слышу изъ каждаго звука вашего голоса! Il ne m'aime plus!..

Слезы приливали у нея къ горлу…

— Я ее видѣла сейчасъ, эту вашу красавицу… Une pâlotte efflanquée, какіе-то вылинявшіе глаза… Гдѣ же его клятвы! Онъ говорилъ мнѣ сто разъ, что никогда не женится!.. О, проклятъ будь тотъ день, когда я уѣхала! Будь я тутъ, я бы не допустила!.. И къ чему вы его познакомили!.. Il est beaucoup plus beau que vous, — вы должны были предвидѣть, что она его полюбитъ, а не васъ!..

— Да, я долженъ былъ это предвидѣть! растерянно повторилъ я себѣ внутренно этотъ никакъ мною нежданныйчисто женскій упрекъ, и поднялъ на нее глаза, которые какъ-то невольно держалъ все время опущенными.

Это была женщина лѣтъ 28, во всемъ цвѣтѣ молодости, красоты и — страсти. Усталость отъ дороги и душевная тревога сказывались въ темныхъ полукружьяхъ подъ глазами, отъ которыхъ еще пронзительнѣе, еще ярче сверкалъ пламень ихъ золотистыхъ, изжелта черныхъ зрачковъ. Подъ плотно охватывавшимъ ее бархатнымъ платьемъ ходила волной ея высокая грудь и вздрагивали пышныя плечи, "античною формой" которыхъ любовался въ тѣ дни "весь Петербургъ". Лихорадочный румянецъ то вспыхивалъ, то пропадалъ на ея матово-горячемъ лицѣ… Сравнивая ее съ собою, Мирра дѣйствительно должна была представляться ей ничѣмъ инымъ какъ "une pâlotte efflanquée".

Она встала опять, обошла кругомъ комнаты точно львица въ клѣткѣ, глянула въ окно, вернулась снова въ свой уголъ… Губы ея сложились въ ѣдкую и высокомѣрную улыбку:

— Я не хочу! J'у laisserai ma réputation, но этого не будетъ! Клянусь вамъ въ этомъ всѣмъ, что есть только святаго на свѣтѣ! Сама погибну, но не позволю… Онъ мнѣ клялся, онъ заставилъ меня забыть долгъ… все!.. Дѣтей у меня нѣтъ… некого любить! Забыть не для кого!.. Онъ все былъ для меня, вся моя жизнь! Я не отдамъ его… не отдамъ… не отдамъ! уже истерически, сквозь судорожно сжавшіеся зубы повторяла она…

И вдругъ, къ ужасу моему, съ громкимъ рыданіемъ она, какъ стояла, такъ и бухнулась въ моимъ ногамъ.

— Спасите меня, Засѣкинъ, вы можете, — не доводите меня до отчаянія, до скандала!.. Спасите самого его, онъ вамъ другъ… А если вы сами любите ее, тѣмъ болѣе это долгъ вашъ!..

— Бога ради, что вы дѣлаете! упрашивалъ я ее, подымая и сажая въ кресло:- могутъ каждую минуту войти, услышать…

Я кинулся въ двери.

Въ сосѣдней комнатѣ, къ счастію, никого не было.

Я далъ ей выплакаться…

— Ну, а теперь, когда вы нѣсколько успокоились, скажите, чѣмъ я могу служить вамъ?

Она схватила меня за обѣ руки:

— Напишите ему… Нѣтъ, прервала она себя вдругъ, — я сама… Напишите мнѣ только его адресъ, — вотъ здѣсь, на столѣ, мой несессеръ…

— А вы, начала она, когда я кончилъ, — вы, мой другъ, дайте мнѣ сейчасъ честное слово, что исполните свято мою просьбу!

— Вы будете просить невозможнаго? сказалъ я.

— Нѣтъ, отвѣчала на это Наталья Андреевна; она успѣла уже совладать съ собою, и голосъ ея, повинуясь волѣ, звучалъ теперь ровно и отчетливо, — нѣтъ, и мнѣ даже вашего слова не нужно: то, о чемъ я буду просить, столько же въ вашемъ, сколько и въ моемъ интересѣ… Вы любите эту дѣвушку?

Я запнулся…

— Все равно, поспѣшила сказать она, — вы имъ родня, другъ… Во всякомъ случаѣ вы ей желаете добра?

— Ужь конечно! вскликнулъ я.

— Такъ вы скажите… предварите ихъ, — ея мать, — что есть женщина — вы даже можете назвать меня, я позволяю! — которая не допуститъ его жениться на ней, что онъ связанъ съ этою женщиной, и она не отдастъ его никому, ни за что!.. скажите, что она на все готова, что она изъ-подъ вѣнца, еслибы до того дошло, вырветъ его у нея!.. Вы видите, — примолвила въ этому Наталья Андреевна, — что я говорю вамъ это теперь не въ горячкѣ, не въ безуміи, а совершенно спокойно. И вы, я знаю, передадите имъ то, что я прошу васъ имъ сказать, потому что вы у-вѣ-ре-ны, — протянула она, — что то, что я говорю, я исполню!..

Глаза ея заискрились снова, изъ-подъ заалѣвшихъ и раскрывшихся губъ блеснули бѣлые, маленькіе и острые зубы, — и все это вмѣстѣ представилось мнѣ въ ту минуту, улыбнулось какою-то безпощадною и хищною улыбкой.

— C'est Venue toute entière à sa proie attachée!

Вспомнился мнѣ Расиновскій стихъ… Она не ошибалась: я, дѣйствительно, былъ увѣренъ теперь, что она "готова на все"!..

— Скажете? говорила мнѣ между тѣмъ Frau Venus. [2]

Я утвердительно повелъ головою.

Она протянула мнѣ свою красивую руку:

— Merci! Пока мужа нѣтъ, вы можете меня найти дома каждый день entre trois et quatre. Если онъ вздумаетъ пріѣхать, это будетъ труднѣе: le malheureux — она презрительно приподняла плечи, — продолжаетъ, думать до сихъ поръ, что опасенъ для него вы!.. Вы можете тогда написать мнѣ: онъ писемъ моихъ не читаетъ.

Я взялъ каску и поднялся.

— Не сердитесь на меня слишкомъ, сказала мнѣ она прощаясь, — за все, что могло вамъ показаться непріятнымъ въ нашемъ разговорѣ!

— И было бы изъ-за чего сердиться, — не сталъ бы! Вы дали мнѣ сегодня случай наткнуться на то, въ чемъ, я полагалъ до сихъ поръ, рѣшительно отказано нашимъ, русскимъ барынямъ. Вы — характеръ, Наталья Андреевна!

— Люблю! коротко отвѣчала она мнѣ на это, и двѣ крупныя слезы выкатились у нея изъ-подъ рѣсницъ…

Я съ чувствомъ поцѣловалъ у нея руку и вышелъ.

— А мнѣ, говорилъ я себѣ, спускаясь съ лѣстницы, — судьба — я тогда называлъ это судьбою, — назначила роль орудія къ осуществленію того, что такъ странно предчувствовано было Миррой!..

Но, признаюсь вамъ теперь, роль этого орудія нисколько не претила мнѣ въ ту минуту. Предварить близкихъ, родныхъ мнѣ особъ о томъ, что могло имъ угрожать, въ данномъ случаѣ было моимъ долгомъ, — было бы имъ даже и тогда, еслибы не былъ я такъ рѣшительно уполномоченъ предварить ихъ тою самою особой, отъ которой могла итти опасность. Совѣсть моя чиста, говорилъ я себѣ: самъ я не при чемъ, я только орудіе, и положеніе таково, что я могу объявить объ этомъ самому Гордону, и онъ не въ правѣ сѣтовать на меня за то… А между тѣмъ послѣ этого предвидѣніе Мирры окажется дѣйствительностью. Они не увидятся болѣе!.. А тамъ время… она можетъ забыть его… даже скоро забудетъ, когда узнаетъ объ этой его связи съ другою женщиной…

И новыя, безумныя надежды заискрились въ моей взбудораженной головѣ. За этими надеждами я не видѣлъ… я забывалъ все другое…