"Второго шанса не будет" - читать интересную книгу автора (Цормудян Сурен)

11. Москва

Новый рассвет, как и просветлевший с рассветом свинцовый небосвод не принесли новых впечатлений. Все было как обычно. За бортом лунохода ниже тридцати по Цельсию. Ветер гонял снежную пыль над окрепшим настом. Косматые серые тучи совершали свой очередной виток над замерзшей и скрытой от солнечного света планетой. Новый день увеличивал расстояние от того страшного дня, когда миллионы душ взмыли в атмосферу черным пеплом, чтобы выпасть потом радиоактивным дождем, убив своими водами многих из тех немногих, что выжили в ядерном пожарище. Время шло неумолимо. Времени людские беды были нипочем. Оно шло вперед и тащило за собой остатки жизни в неизвестность беспросветного будущего. И только горстка людей знала причину, которая была весьма веской, чтобы бороться и надеяться. Экспедиция из Надеждинска продолжала свой путь с упрямством беспристрастного времени. В луноходе, который уже пересек погребенную под снегом московскую кольцевую автодорогу, было уже не пять, а девять человек. Машина теперь двигалась по территории бывшего Битцевского парка. Четверо сталкеров были жителями Москвы и раскинувшийся пейзаж, видимый сейчас в смотровые щели и перископ машины, был им знаком. Однако остальные люди затаили дыхание. Они были уже в Москве. Это не просто город. Да его ненавидели. Причем задолго до войны. И любили его. Это было и сердце России и вместилищем небывалой роскоши и безбедной жизни среди бедствующих регионов в лихие времена. Но если власть имущие своими деяниями обращали гневные взоры простого люда на Москву, то сам город, как дух былой истории и, вереницы ушедших эпох, был чем-то священным для русского человека. Здесь поднимали народ против захватчиков Минин и Пожарский. Об этом городе слагал строки в 1837 году воин и поэт Лермонтов. Отсюда парадным строем уходили на бой с агрессорами полки Красной армии в 1941. Город противоречий и контрастов, как сама многовековая Российская история, покоился в сугробах постядерного мира. Еще одно свидетельство тому, что все кончилось. Однако они были еще в парке, где из-за туманной взвеси снежной пыльцы на горизонте не было видно строений. Они находились на задворках бывшей столицы. Но тяжелые, горькие и в тоже время полные благоговения мысли уже овладели путешественниками. Особо болезненно воспринимали унылый пейзаж разоренного и заснеженного парка два космонавта, которые двадцать лет назад покинули цветущую и полную жизни столицу, отправившись в свой давно забытый полет на Луну.

Парк был опустошен ураганами, нещадно валившими деревья, и людьми, которые эти деревья растаскивали для отопления своих жилищ. По какому-то странному стечению обстоятельств, остался нетронутым большой славянский деревянный идол в виде мудрого старца из чьей бороды виднелся меч с широким лезвием. Очень похожий на тот, который применил прошлым вечером Варяг. Яхонтов взглянул на сталкера по кличке Барс. Из всей четверки он один бодрствовал. Остальные мирно спали, продолжая прерванный вторжением Николая ночной сон.

— Что это за истукан? — спросил искатель.

— Сварог, или Хорс, или что-то в этом роде, — ответил Барс, посмотрев в щель. — Тут часто язычники собираются перед походом. Это место «Лысая гора» зовется.

— Это они сделали?

— Да нет. Идол еще до войны был сделан. Декоративное украшение парка. Но после того как он уцелел, стали думать, что в нем какая-то сверхъестественная сила. Вот и поклоняются. Я лично не верю во все это.

Яхонтов кивнул и продолжил наблюдения. Они ночью довольно долго общались со сталкерами и, было ясно, что эти москвичи довольно дружелюбные и достаточно вменяемые люди. Объединение их групп оказалось весьма кстати сейчас. Сталкеры знали безопасную дорогу до Москвы, минуя поселения ненавидящих столицу мародеров. Варяг предполагал, что благодаря сталкерам они сэкономили как минимум день пути. Однако Яхонтов не говорил о цели их путешествия, считая, что такая информация будет лишней для ушей мало знакомых людей. Причина, которую он назвал, была достаточно правдоподобной для похода в Москву, они хотели найти там родственников. Точнее Алексеев и Макаров.

— А что за бункер там, в лесу был? — спросил Варяг у Барса.

— Где? Куда молодчик ваш пришел?

— Ну, — кивнул Яхонтов.

— Стратегический объект там был. Метеостанция. А под землей запасной командный пункт противоракетной обороны. Мы в прошлом году наткнулись в Мытищах на одного старого полковника. Он нам рассказал про некоторые такие объекты. Он уже при смерти был. Просил взять к себе сына в отряд. Вот и поделился информацией в качестве платы. Говорит, на таких объектах есть чем поживиться. Ну и отдал богу душу короче.

— Понятно. А что с сыном стало?

— Мы этот бункер долго искали. Во время очередного рейда напоролись на пси-волков. Двое наших погибли. Среди них и парень этот. Жаль, смышленый был… Ну да ладно. Возьмем динамит и вернемся. Дверь там, зараза, хитрая.

— А вы про объект «Субботний вечер» слышали? — спросил вдруг Сквернослов, вспомнивший рассказ космонавтов о их общении с землей на орбите.

Барс удивленно уставился на Вячеслава, затем на Николая и их командира.

— Откуда знаете про него? — спросил он, наконец.

— Да тоже военный один рассказывал, — пожал плечами Яхонтов и незаметно бросил злой взгляд на Вячеслава.

— Вообще-то это он и есть. «Субботний вечер».

Братья переглянулись.

— Вот уже мир тесен, — улыбнулся Варяг и снова зло посмотрел на Сквернослова. — Не думал я, что кто-то еще о нем слышал.

— Да, — кивнул Барс, явно чувствуя, что эти люди чего-то недоговаривают.

— Там вроде еще один ход из метро ведет. Нет? — произнес Яхонтов.

— Вы даже и это знаете? Да, полковник это тоже рассказывал. И что?

— Ну, чего через метро не попробуете?

Барс изумился и рассмеялся.

— Ну, вы даете ребята, вы что, с луны свалились?!

— В смысле?

— Да там, в метро ад настоящий. Вы не знали?

— Вообще-то нет, — Варяг мотнул головой.

— Ну, так знайте. Если есть на земле самое страшное место, то это именно московское метро.

— А что там случилось? — снова подал голос Сквернослов, считая, что этот вопрос не будет крамольным и Варяг не продолжит бросать на него злые взгляды.

— Ядерный удар по Москве нанесли из метро, — мрачным голосом ответил сталкер.

— Как это?

— Не знаю как. Но знаю, что в трех местах рвануло. Сначала один взрыв, люди подумали. Что воздушный удар. Паника. Неразбериха. Полгорода ломанулось в метро. И после этого еще два взрыва.

— Так зачем они в метро бежали все?! — воскликнул Николай, с интересом слушая сталкера.

— Как зачем? Я же говорю, после первого взрыва народ подумал, что это воздушный удар. А метро московское лучше всякого бомбоубежища было. — Барс задумчиво покачал головой и вздохнул. — Я помню, еще до ядрены, когда студентом был, книжку читал фантастическую. Про ядерную войну. Точнее про жизнь после нее. Там люди выжили только в московском метро. Очень модная книжка была. До дыр зачитывали. Если бы я тогда на даче загородной у родителей не отдыхал то, наверное, первым делом тоже в метро побежал бы. — На лице сталкера появилась горькая усмешка. — Знаете, где я эту книжку купил?

— Где? — спросил Варяг, с сочувствием глядя на Барса.

— В метро! — громко ответил сталкер и вдруг залился каким-то истерическим и нездоровым смехом.

— Черт! — спящий Аксай вскочил со своего места и схватил Барса за плечи. — Он про метро говорил? — спросил командир сталкеров у Яхонтова.

— Да, — Варяг кивнул. Было не понятно, что происходит с Барсом, который еще секунду назад казался вполне нормальным.

— Твою мать! Братишка, зачем ты! — закричал старший сталкер.

Остальные москвичи тоже проснулись.

— Что с ним? — тихо спросил Николай у Армагена, который спал на его сидении.

— Да когда речь про метро заходит, с ним всегда такое. — Хачикян протер глаза и уселся рядом с Николаем.

— А из-за чего?

— Да, в общем… Девушка у него там погибла. Он сам метро любил раньше. Это ведь целая субкультура подземных романтиков в Москве раньше была. И на факультете учился метростроевском. И познакомился он с ней там, в метро. Она тоже студенткой была и в книжном ларьке подрабатывала продавщицей на одной из станций. Охотный ряд кажется. Мы с ним тогда уже знакомы были. Помню, он полгода места себе не находил. Все время ездил на ту станцию и пытался заговорить с ней. Да только смущался, покупал книгу и обратно. А потом я помочь ему решил. Ну, физиономия у меня кавказская. И так люди косятся, так я еще пьяного из себя изобразил, и приставать к ней начал. А тут он. Как дал мне в морду. Герой, — Армаген грустно улыбнулся. — Вот и познакомились. И книжка у нее в продаже появилась про метро. Она сама ее, сидя в ларьке читала. Короче нашли они общий интерес. Она славная была девчонка. Не пила не курила. Не испорченная столичной жизнью, полной соблазнов. Она долго смеялась, когда выяснила, что мы все инсценировали. Катюшка. Я сам в нее тайно влюбился. Но они с Борькой, с Барсом, хорошей парой были. Красивой. А потом поссорились. Глупость какая-то. По мелочи. Он на загородную дачу к родителям уехал. Я к нему. Не дури мол, братец, вернись к ней. Он тогда собрал на даче самые красивые цветы, что мама его выращивала, и решил поехать к ней и сделать предложение. А на следующий день… Все кончено было… Тэр аствац, сколько же таких изорванных судеб…

Барс уже не смеялся. Истерика прекратилась. Он сидел на своем сидении и, повернув голову, тоскливо смотрел в смотровую щель. Аксай не убирал руку с его плеча и что-то тихо говорил товарищу. Барс в ответ лишь несколько раз кивнул. Затем повернул голову в сторону Николая и, вздохнув, сказал:

— Просто никогда не надо ссориться. Надо каждой секундой дорожить. Как последней. Я до сих пор простить себя не могу. И слезы ее забыть не могу в нашу последнюю встречу и первую ссору…

— С любимыми не расставайтесь. Всей кровью прорастайте в них. И каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг, — сказал задумчиво Армаген.

Сквернослов сидел в каком-то напряжении и вдруг резко запустил руку в окно, соединяющее с кабиной водителя и, толкнув сидевшего за штурвалом лунохода космонавта, громко произнес:

— Андрей, останови, пожалуйста.

— Что? Зачем?

— Останови. Мне до ветру надо.

Вездеход остановился. Яхонтов осмотрел в перископ местность вокруг. Никаких признаков наличия людей или животных поблизости.

— Можно выходить, — сказал он. — Оружие не забудь. Я с тобой.

— Не надо, — бросил Вячеслав и, схватив свой автомат, ловко и быстро выбрался через шлюз.

Яхонтов посмотрел ему в след и хлопнул по плечу Васнецова.

— Коля, ну-ка за ним давай.

Выбравшись на улицу, Васнецов не увидел брата. Вокруг лежали поваленные деревья. Несколько ржавых остовов машин. Со стороны сгнившего грузовика с железным фургоном послышался всхлип. Осторожно зайдя за машину, Николай увидел Вячеслава. Он стоял, облокотившись на давно лишенный колес грузовик и, закрыв ладонями лицо, тихо плакал.

— Слава, что случилось? — с тревогой в голосе спросил Николай, подскочив к Сквернослову.

— Аленка, — мотнул тот головой.

— Что? Что Аленка? С улицы Советской?

— Да. Ее плитой бетонной раздавило во время землетрясения. А я не знал ничего, понимаешь? Мы когда к ангару подошли, я только тогда узнал. Помнишь трупы в мешках? Там она была. Спала со своей куклой после ночной смены в оранжерее и тут… Месиво… Ее вместе с этой куклой и похоронили, потому что там сплошное месиво… Все перемешалось… Господи, Коля, как же больно. Как больно-то! А тут эта история! Суки!!! Как так можно!!! Неужели они никогда никого не любили?! Сколько ненависти надо было, чтобы натворить такое с миром!!! С людьми!!! Суки!!!

— Славик, я…

— Коля уйди! Уйди, как брата прошу! Дай одному побыть хоть несколько минут! Уйди, пожалуйста!

— Ладно. Ты это. Ты…

— Брат, все нормально, — махнул рукой Вячеслав, продолжая лить слезы. — Только дай мне пять минут. А сейчас уйди.

Николай нехотя побрел в сторону лунохода. Затем остановился в нескольких метрах от машины. Шар перископа медленно вращался на крыше. Задержал свой стеклянный глаз на нем и снова стал медленно поворачиваться. Это, судя по всему, Варяг осматривал горизонт. Васнецов решил не возвращаться в луноход. Во-первых, оставлять Сквернослова одного на улице нельзя. Во-вторых, он вдруг сейчас, наконец, осознал, что находится в Москве. Он почувствовал какое-то непонятное чувство гордости. Однако вкусить в полной мере это ощущение не давала история Барса и горе Вячеслава. Николай не был близко знаком с той Аленой, но когда его названный брат с ней общался, он часто ее видел. Сейчас Васнецов пытался вспомнить лицо девушки, но не мог. Он помнил, что она была красивая. Но черты ее лица ускользали от воспоминаний. Николай много слышал о любви, но точно знал, что это чувство знает только понаслышке. Он сторонился девушек из-за той истории с пьянкой. Он чувствовал, что не интересен противоположному полу из-за своей молчаливости и неспособности быть грубым, безмерно веселым и общительным. Он иногда чувствовал, что какое-то странное наваждение влекло его к девушкам, но склонность его характера к отчужденности была гораздо сильнее инстинктивного влечения. Конечно, Николай часто чувствовал сильные душевные муки оттого, что был лишен женского внимания и так необходимых порою ласк, но сейчас он был рад тому, что любви он не знал, и ему не о ком было тосковать. Видя, как сейчас страдают Барс и Сквернослов он, ощущая сочувствие к ним, одновременно радовался тому, что его сия чаша миновала. Зачем нужна любовь, если она делает такое с людьми? На ум снова пришла та песня, про черных людей незнающих любовь, и ему сразу стало стыдно за то, что в той боли, которую сейчас испытывал его названный брат, он умудрился найти для себя удовлетворение. Васнецов стал ругать себя за этот цинизм. Захотелось вернуться к Славику и обнять его. Но вдруг он услышал странный и знакомый скрип. Что-то скрипнуло после порыва ледяного ветра, и звонкое эхо вспорхнуло над пустошью бывшего Битцевского парка. Еще порыв. Скрип повторился. Качели?!

Николай двинулся на звук. Обойдя луноход и толстый ствол поваленного и сгнившего дерева, он вдруг увидел, что это действительно качели. Как во сне. Только более ржавые и с погнутыми стойками. Метрах в пятидесяти от него. Здесь почему-то было немного снега. Вокруг виднелись остатки детских аттракционов. Лежащая на боку карусель. Во многих местах из клочков редкого снега торчали ржавые куски колясок и велосипедов. За скрипящими качелями виднелся остов повозки, в которую когда-то запрягали лошадей и они катали по парку детвору. Чуть дальше разбитая легковушка. Обгоревшие домики. Он сделал шаг вперед, и что-то хрустнуло. Николай опустил голову. Здесь много битого стекла и каких-то железок. Все это лежало на земле, и было странно, что тут практически нет снега. Были хорошо видны разбросанные предметы. Полуистлевшая корочка студенческого билета. Рваная милицейская фуражка. Пластиковая бутылочка с красочным узором из бабочек и соской на горлышке. Истрепанная кукла. Крохотный сандалик. Дамская сумочка. Связка ключей рядом. Разбитый мобильник. Кости. Человеческие? Разбитый игровой автомат и груда потерявших цвет плюшевых игрушек рядом. Большая детская коляска, видимо для двойняшек, придавленная какой-то трубой. Рваный рюкзак в виде кролика. Пластмассовый игрушечный автомат с торчащими из него проводами. Голова от большой куклы-младенца с пустыми глазницами. Велосипедное колесо. Кроссовок со следами крови и чьих-то клыков. Растоптанные очки. Большинство из этих предметов были давно забыты в мире подвалов Надеждинска, но Николай узнавал их. Он как завороженный смотрел на это немое свидетельство былой катастрофы и одинокий монотонный скрип качелей, казалось, сводил его с ума. Васнецов все больше погружался в гипноз этого звука. Какая-то лень и полная апатия охватила тело. Даже моргал он как-то медленно. И неторопливо подняв взгляд, совершенно автоматически и безразлично заметил, что качели не раскачиваются на ветру, так как порывы стихли уже. Но скрип продолжался, все больше сверля рассудок. Николай улыбнулся, чувствуя дурман в голове и отсутствие ощущения страха и холода. Тело все стало мягким и невесомым. Веки отяжелели и опустились, затягивая его в сон. Он так и уснул бы, стоя посреди этих разбросанных вещей и окутанный звуком, слышимым только им одним, но его в чувство привела автоматная очередь.

Николай упал наземь и часто моргая, стал озираться, с удивлением понимая, что какая-то сила его едва не утянула в неизвестность. Он успел заметить люпуса. Раненный автоматной очередью мутант взвизгнул и, прихрамывая, пытался убраться прочь.

— Аксай! Вали его! Не дай уйти! — послышался крик Барса позади.

— Армаген! Возьми пацана на прицел! Глянь что с ним! Он уже обращенный может быть! — услышал Николай голос Аксая. Снова раздалась автоматная очередь. Ей вторили глухие щелчки ВССа.

— На меня смотреть! — Над Васнецовым склонился Армаген. Он наступил на выроненный Николаем автомат, прижимая его ногой, и целился своим оружием Васнецову прямо в лицо. — На меня смотреть!

Николай совершенно не понимал, что происходит. Откуда взялся люпус и почему Армаген в него теперь целится?

— Убери валыну, чурка! — послышался яростный вопль Сквернослова, показавшегося за стволом поваленного дерева и взявшим на мушку Армагена.

— Ты не понимаешь… И не называй меня чуркой, баран!!!

— Не целься в Хачика, — за спиной Вячеслава показался Сабзиро, который ткнул свой пулемет Вячеславу в спину. — Я за него порву любого.

— Ниже-нуля, ты тоже баран, не называй меня Хачиком! Парень, а ты в глаза мне смотри!

Глухой удар приклада по затылку Сабзиро свалил его с ног. Варяг прижал ствол своего Калашникова к шее пулеметчика и рявкнул:

— Не дергайся!

В этот момент между сгоревшими остатками декоративных домиков появились гонявшиеся за люпусом Аксай и Барс.

— Мужики! Спокойно! — Крикнул командир сталкеров, поднимая свой ВСС стволом вверх.

— Какого хрена тут твориться? — Зло прокричал Яхонтов. — Почему ваш в нашего целится?

— Он обращенный может быть! — ответил Аксай.

— Что это значит?

— Армаген! Спроси его!

Хачикян, не сводивший ни взгляда, ни автомата с Николая кивнул и стал, четко проговаривая буквы, говорить:

— Парень, ты только не волнуйся. Просто ответь на мои вопросы. Ты понимаешь меня?

Недоумевающий Николай с удивлением обнаружил, что лежит на снегу. Вся эта детская площадка давно покрыта снегом и нет тут тех предметов, которые он так заворожено разглядывал. По крайней мере, на поверхности нет. Он уставился на Армагена и кивнул.

— Как тебя зовут? — спросил Хачикян.

— Что?

В глазах Армагена появился испуг, и он отступил на полшага.

— Как зовут тебя?!

— Николай… Васнецов…

— Как меня зовут?

— Армаген? Да что происходит?

— А брата твоего как зовут? — продолжал спрашивать сталкер.

— Славик… Что тут такое?

— Какой это город?

— Москва. — Васнецова уже стало злить неведение. Что могло послужить такому поведению сталкеров и куда подевалась площадка не запорошенная снегом?

Армаген взял автомат левой рукой за цевье и опустил его, протянув правую руку Васнецову.

— Прости брат. Проверить надо было.

— Что проверить? — Николай поднялся на ноги, приняв от сталкера помощь в виде протянутой руки.

— Аксай, вы его вальнули? — спросил Армаген, обращаясь к командиру.

— Да, — тот кивнул. — Добили.

Васнецов поднял свой автомат и толкнул прикладом Хачикяна.

— Я спрашиваю что проверить?! Какого хрена тут происходит?!

— Спокойно брат. — Армаген развел руки. — Это же пси-волк. Он тебя обратить мог.

— Куда обратить?!

— В свою веру, — хихикнул сталкер, но, поняв, что его шутка осталась непонятой, сделал снова серьезное лицо. — Ты что, про пси-волков не слыхал?

— Это люпус был!

— Люпус, мупус, какая разница? Пси-волк. Они ультразвуком волю человека подавляют и съедают его потом. Но иногда, они просто глушат разум и не трогают жертву. А человек забывает все. Не соображает ничего и убивает всех подряд. Человечину жрать начинает как волк. Зомби, понимаешь?

— Наши люпусы так не делали, верно, Варяг? — Николай взглянул в сторону Яхонтова.

Тот, наконец, убрал автомат от горла, лежащего на снегу Сабзиро, и ответил:

— Старые, да. Просто волки видоизмененные. Но другие, новые, про которых я слышал, вроде гипнотизировать умеют.

— Ну, вот видишь, — Армаген хлопнул Николая по плечу и повернулся в сторону Сабзиро. — Ниже-нуля, брат, как ты там, живой?

— Башка болит, и жрать охота, — проворчал, вставая, здоровяк.

— Значит все в порядке, — хмыкнул Хачикян.

К Васнецову подошел Аксай.

— Парень, тебе очень повезло. Лучше быть мертвым, чем обращенным.

— Я тут видел что-то. Снега не было. И все вещами всякими усыпано. И скрип постоянный такой и пронзительный. — Васнецов растерянно взглянул на командира сталкеров.

— Понимаю. Это все волчьи штучки. Ты на грани был. Смекаешь?

— Да тут все на грани были, — зло проговорил Варяг. — Предупреждать надо. Сейчас поубивали бы друг друга на радость волкам. Поехали дальше.

Луноход пересек кольцевую развязку, где сходились Севастопольский и Балаклавский проспекты и улица Обручева. Снежный покров здесь был грязного цвета и весь испещрен многочисленными вереницами следов. Тут были и снегоступы, и просто обутые ноги и звериные лапы и лыжи. Даже след от лыжно-гусеничного снегохода. Казалось, что тут бурлила жизнь, но кроме этих следов, никаких иных признаков видно не было. Видимо здесь давно не выпадал снег, и редкие путники оставляли следы, которые скапливаясь, создали иллюзию интенсивного движения. Облака плыли совсем низко. Казалось их рваные космы, вот-вот заденут крыши некогда жилых многоэтажек, растянувшихся вдоль проспекта и уходящих к туманному горизонту.

Николай еще толком не пришел в себя, вспоминая недавний инцидент с мутантом. Сам факт того, что зверь может проецировать в разум человека какие-то реальные образы и делать из него покорного зомби, не укладывался в голове. И с трудом верилось, что именно он едва не стал жертвой мутанта. Казалось, что что-то может произойти плохое с его спутниками, но только не с ним. Но именно с ним едва не случилось то, что было бы непросто смертью. Умер бы только его разум, но тело жило бы дикими волчьими инстинктами. Каково это? Чтобы он чувствовал, превратившись в зомби? Почему пси-волк внушал ему именно детскую площадку и откуда он знал о его снах со скрипящими качелями? Сталкеры сказали, что там была именно детская площадка и, возможно, он видел реальные вещи скрытые снегом. Только теперь, снова и снова переосмысливая то что с ним произошло, Николай стал отчетливо понимать насколько он был близок к смерти. И не абстрактной, которой он боялся, как и любое живое существо, а реальной, которой и испугаться можно не успеть.

— Я думал, что город весь в сплошных руинах, — разорвал тишину голос Яхонтова, смотрящего в перископ на уцелевшие здания.

— Руины есть. И немало. Но там где заряды взорвались. — Кивнул Аксай. — В других местах либо от времени, либо от боев разрушения. А по площадям только в зонах поражения. Самые страшные разрушения в районе Курчатовского института. Там вроде самый мощный заряд был. На станции метро «Щукинская». Видимо по институту и били. Там от парка Покровское-Стрешнево, до улицы Паршина и от улицы Зорге до Строгинской поймы все снесло.

— А первый заряд, где рванул?

— В Ботаническом саду. Ну, тоже в метро. Но заряд какой-то хитрый был. Он ближайшие станции только сжег, а все поражающие факторы в основном на поверхности были. Может он и не в метро был а в подвале каком. Вот тогда все и подумали, что ракету по Москве запустили. И весь город в метро бросился, искать спасения. И тогда одновременно рванули в глубине и на Щукинской станции и на станции Лубянка. Хотя я слышал, что не на Лубянке, а на станции «Охотный ряд» было. Сейчас и не разобрать. Говорят, на улицу из многих станций и колодцев огненные фонтаны били в сотни метров. Вообрази, что с людьми было.

Снова услышав о метро, Барс вздохнул и повесил голову.

— А сколько вообще людей выжило в Москве? — спросил Варяг.

— Да кто его знает. Только в первые три удара, наверное, миллиона четыре убило. Там ведь после Курчатовского взрыва пойма просела и Химкинское водохранилище цунамием прошлось по многим районам города. А это еще жертвы. Сотни или даже тысячи в давке от паники погибли. Потом в тот же день этнические чистки начались. Кто-то виноватых искал, кто-то город под контроль взять пытался. Всякие банды оживились. Черт, да тут такое творилось! Потом тысячи или сотни тысяч погибли во время исхода из Москвы. Короче никто не считал. Сейчас во всем городе сотня или две тысяч людей.

— Ого! — Сквернослов присвистнул.

— Чего ого? С тем рвением, с которым они друг друга продолжают убивать, это ненадолго.

— А как живете теперь? В подвалах?

— Ну да. В подвалах. В подземных переходах, подземных гаражах. Некоторые умудрились здания утеплить. Но там скорее что-то вроде военных баз. А жилые поселения, как правило, под землей. Но не в метро. Хоть многие станции и уцелели, их замуровали довольно быстро. Оттуда и радиация и еще черт знает что перло. Люди пораженные. В страшном сне такое не присниться. Сейчас, наверное, даже сам всевышний не знает, что в метро твориться. Дьявольщина одна. Морлоки.

— Морлоки? — переспросил Варяг.

— Ну «Машину времени» Герберта Уэлса читал?

— Фильм смотрел, кажется.

— Фильм ерунда. На книгу не похож был. А вот книга… Короче кто-то периодически через завалы на станциях выходит в город по ночам. Людей похищают. Мы их морлоками зовем. Как в книге. Там тоже твари лезли из-под земли и людей воровали для пищи.

— Н-да. Хреновато тут у вас, — вздохнул Яхонтов.

— А где хорошо? — Аксай усмехнулся.

Слушавший этот разговор Николай вдруг вспомнил слова отца: — «Ты, сынок, живешь в раю, и это главное». Что видел отец, что он называл унылый, холодный, загнанный в провонявшие спертым воздухом, звериными шкурами и копотью лучин подвалы Надеждинска раем? И что доведется увидеть ему, Николаю, покинувшему этот рай?

Луноход проехал по пустынному кварталу и двигался по сужению образованному дугами Херсонской улицы и Научного проезда. Справа высилась пустующая высотка жилого дома. Слева тоже высотка, но этот дом, кажется, не был жилым и мел другие функции. Здание было с закругленными углами. Многие стены местами были обрушены. Стекла отсутствовали. У подножия этого здания виднелась припорошенная снегом груда искореженного металла, в которой с трудом угадывались десятки автомобилей.

— А в этом районе вообще люди есть? — снова задал вопрос Варяг, который так и не увидел ни одного признака жизни, кроме следов на перекрестке.

— Да есть. По норам своим сидят. Вам же к Воробьевым горам надо, ты говорил?

— Да, — Яхонтов кивнул. Он помнил просьбу космонавтов попросить у сталкеров, чтоб те указали им путь до Воробьевых гор. На самом деле Алексееву и Макарову надо было в район Киевского вокзала, но от Воробьевых гор они дорогу, по их словам, могли найти с закрытыми глазами. Сам Варяг не совсем понимал, что космонавтам надо у Киевского вокзала, но просьбу их он исполнил.

— Ну, вот там народу побольше. Престижный район, так сказать. Там военных бывших много. Они стараются вместе держаться. Не любят их люди. Вот и кучкуются.

— И тут их не любят?

— Ну да. Не защитили ведь. Ну, мы, сталкеры, хорошо к военным относимся. Сотрудничаем с ними. А вот всякие там массы…

— В гадовнике их не любят, в Москве не любят. Ох, и тяжко военным. — Ухмыльнулся Варяг.

— Да кому сейчас легко? Тут, в столице, конечно, своя специфика. Многое поначалу непонятно будет. Но через пару тройку дней понимать многое начнете. Кто чем дышит, кому симпатизирует. С кем можно дело иметь, а кому без предупреждения лучше сразу пулю в череп вогнать. Короче нормальная цивилизованная жизнь кипит. — Аксай покачал головой и невесело улыбнулся. — Добро пожаловать в Москву.