"Анютина дорога" - читать интересную книгу автора (Губаревич Константин Леонтьевич)

Полонез Огинского

Тихая деревенская улица.

Тихая, потому что люди опасаются без особой надобности показываться на ней. Вдруг встретишься с пьяным полицаем Барабулей, и тот придерется. Или проезжий немецкий мотоциклист потребует при встрече принести ему молока либо сала...

Самые смелые на улице — дети.

Вот и сейчас несколько ребятишек мчатся наперегонки к небольшой деревенской площади...

А там уже собралась стайка дружков. Они расселись полукругом перед хлопчиком лет тринадцати. Он старательно выводит на своей скрипочке мелодию знакомой в те годы песенки из кинофильма «Путевка в жизнь» — «Позабыт, позаброшен...».

Ребята зачарованно слушают, не сводя с маленького музыканта глаз.

У ног скрипача разостлана заплечная торбочка с веревочными постромками. На ней: парочка огурцов, несколько картофелин, яйца, ломоть хлеба — скромная плата...

Мальчик кончил играть, вытирает взмокший лоб. А ребятам интересно узнать, кто он, откуда?

Видимо, уже не первый раз скрипач отвечал на подобные вопросы за время своих скитаний, и слушатели узнали, что зовут его Васильком, отца его перед самой войной забрали на военные сборы, мать поехала к нему в часть навестить, война застала ее там, и она не вернулась. Город, где жил Василек, начали бомбить, все из него бежали кто куда — и Василек следом. Только захватил с собой свою любимую скрипочку. Играть на ней научил его отец-музыкант.

И вот теперь ходит по селам, играет. А за это его кормят, иногда и на дорогу дают...

Василек начал было собираться, но ребята упросили сыграть еще что-нибудь.

На прощание он заиграл тоже знакомую перед войной мелодию песни «Любимый город».

Дети и на этот раз заслушались, не заметили, как подошёл и остановился за их спинами полицай Барабуля.

— Тебе кто разрешил пиликать?

Василек перестал играть, а ребята испуганно подались подальше от полицая.

— Брысь отселева, чтоб и духу твоего тут не было!..

— Дяденька...— кто-то из хлопчиков подал несмелый голос.

— Молчать!.. Советские песенки нравятся, да?! Ух вы, чертовы выродки!..

Полицай расшвырял ногой огурцы, хлеб, яблоки, поддел носком сапога старенький, обшарпанный футляр скрипки... Ребята торопливо подобрали все, схватили Василька за руку, убежали с ним в переулок.

Там они некоторое время отсиделись, после проводили Василька к мостку через небольшую речку, за которой видны были дорога, луг, лес...

Перед тем как расстаться с Васильком, долго о чем-то шептались, опасливо оглядываясь на деревушку...

...Один из провожавших Василька поднялся по ступенькам крыльца, постучал в дверь... Появился полицай.

— Чего тебе?

— Дяденька... Там он снова играет…

— Чего?

— Ой, аж «Интернационал»!..

Полицай скрылся за дверью,— там он прихватил винтовку,— и снова очутился на крыльце.

— Где?

— На речке... Где кладки...

Полицай рванулся с крыльца, вскинув ремень винтовки на плечо. Помчался в сторону реки.

Мальчишка не очень спешил за ним. Держался на расстоянии. А не доходя до речки, совсем приотстал.

Даже спрятался за угол хаты.

Василек действительно играл «Интернационал», стоя на противоположном берегу реки. И странно: завидев бегущего полицая, он даже не шелохнулся. Как играл, так и играет. Вроде бы ему не страшно, что бежит разъяренный Барабуля... Он уже совсем близко…

Вот ступил на кладки...

Но на самой середине реки кладки неожиданно провалились под ним, и полицай по шею очутился в воде...

Прибрежные кусты вдруг зашевелились, из них во все стороны разбежались ребятишки. Это они устроили полицаю купание... В отместку за Василька...

А Василек мчался уже через луг к лесу...

Выкарабкавшись на берег, Барабуля поискал глазами скрипача. Заметил наконец. Не долго думая, открыл по нему стрельбу...

После второго выстрела Василек упал в высокую густую траву.

Полицай доволен. Начал снимать сапоги, чтобы вылить из них воду.

Но мальчик неожиданно подхватился и снова побежал. Полицай послал ему вдогонку еще три пули... Мальчишка хорошо слышал, как одна из них просвистела над самой головой... Со страха он ног под собой не чуял... Его уже лес принял под свою защиту, казалось, можно остановиться, отдышаться... Но страх гнал дальше и дальше, в глубь леса, в его самую чащу... Наконец добежал до нее, вломился с разгону, споткнулся... и упал... очутившись в чьих-то крепких руках...

Незнакомый человек зажал ему рот ладонью... Потом повернул Василька лицом к себе, тихо приказал:

— Только не кричи... Ни звука... Понял?

Мальчик кивнул головой.

Человек опустил руку. Внимательно посмотрел в глаза мальчика.

— Ты чего так бежал?

— В меня стрелял... Полицай…

Разговор тихий, сдержанный. Полушепотом.

— За что?

— Я играл... «Интернационал»...

Только сейчас человек заметил валявшуюся рядом скрипку в футляре, а Василек приметил автомат и еще двух человек, лежавших в густых кустах. Автомат был не немецкий, немецкие он хорошо знал, Советский,— решил Василек. И трое, спрятавшиеся в лесных кустах, тоже, конечно, советские. Мальчишка приободрился. Хитровато глянул в глаза державшего его человека.

— А я знаю, кто вы...

— Кто?

— Партизаны.

— Вот что, музыкант...— тихо, но внушительно сказал человек.— Ты ничего не знаешь и никого не видел.

— Ага.

— Ну вот.

— А от кого вы спрятались?— спросил Василек.

Человек подумал, потом кивком головы предложил мальчику ползти за ним. Раздвинув кустарник, показал на какое-то небольшое, похожее на сарайчик, строение у железнодорожной насыпи. Рядом горел костер. Около сарайчика ходили два немецких солдата, видимо, свободные от караульной службы. Третий солдат был на посту у моста.

Василька осенила догадка:

— Вы хотите перейти через дорогу, но боитесь? Да?

Человек неопределенно мотнул головой.

После они долго шептались. Человек наконец вынул из-за пазухи небольшой сверток, сунул его в торбочку Василька. Сказал:

— Хорошо запомни: как только услышишь кукушку — немедленно уходи в лес...

...Василек приблизился к колючей проволоке, которая не давала подойти к дороге со стороны леса. Вынул из футляра скрипочку, заиграл.

Солдаты удивились. Один из них двинулся к проволочному заграждению, за которым стоял Василек. Спросил что-то по-немецки.

Мальчишка вынул из торбочки десяток картофелин, сверток — в нем оказался кусок сала,— показал на огонь, давая понять, что хочет испечь бульбу и съесть с салом. Подошел второй солдат.

— О, ком, ком!..— обрадовался он, увидев сало и картошку. Раздвинув проволоку, помог Васильку пролезть. Подвел к костру.

Мальчишка, не долго думая, начал всовывать клубни в горячую золу. Солдат охотно помогал ему.

Управившись с картошкой, немец сел на скамейку у костра, вынул из кармана губную гармошку. Показал глазами на футляр. Василек понял, что должен взять скрипку и подыгрывать.

Солдат приложил к губам гармошку и заиграл мелодию какой-то веселой немецкой песенки. Василек быстро подобрал аккомпанемент. Музыкальный дуэт звучал почти слаженно. И даже красиво. Чему сами музыканты немало удивились. Второй немец даже пританцовывать начал. Третий, услыхав необычный концерт, вытянул шею и подался поближе к месту действия.

...Знакомый уже нам человек и его товарищ тихо и незаметно соскользнули с берега в воду, взяв в руки шнур, а в рот длинные тростниковые трубочки, чтобы можно было дышать под водой...

Начали осторожно толкать перед собой небольшой плотик, замаскированный под охапку полусухого сена... Охапка сена медленно поплыла по течению... Рядом с ней двигались две торчащие из воды тростниковые трубочки.

Третий солдат улыбался при виде пляшущего у костра под музыку.

...Охапка сена уже под мостом. Двое сопровождавших осторожно показались из воды, осмотрелись... Быстро сбросили с плотика сено, под ним оказался небольшой ящик. Так же быстро они вскарабкались вверх по перекладинам моста и прикрепили к свае ящик, к ящику — тонкий черный шнур. Другой конец шнура подключил к ящику с поворотной ручкой оставшийся на берегу в укрытии третий партизан...

Заминировав мост, двое первых осторожно, и тихо снова ушли под воду, выставив наружу кончики трубочек…

А у костра уже ели печеную картошку с салом. Пару картофелин бросили на насыпь постовому, Тот с удовольствием стал уплетать их.

...Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку...— донеслось из лесу.

Василек сделал вид, что не слышал кукушки. Не торопясь, завязал свою торбочку, уложил в футляр скрипку. Кивнул на прощанье головой.

Ауфвидерзеен...

Солдат проводил его до заграждения, поднял проволоку. Мальчишка очутился по ту сторону, еще раз кивнул.

Пошел, как ни в чем не бывало, по узкой лесной тропинке. Даже не оглянулся.

И только где-то на повороте прибавил шагу, вспомнив наказ уходить как можно скорее...

Василек не знал, почему он должен спешить, если партизаны, как ему казалось, благополучно перешли дорогу. Ни им, ни ему вроде бы ничего уже не грозило. Но приказано было уходить как можно скорее, и Василек спешил. Он даже не обратил внимания на далекий гул поезда. Гул наплывал все ближе и ближе. Слышен уже четкий перестук колес…

...К железнодорожному мосту приближался немецкий эшелон.

...Партизан положил руку на поворотный ключ взрывателя, внимательно посмотрел на своих товарищей. Они следили за приближением эшелона.

А эшелон, видимо, срочного назначения перед мостом даже не замедлил хода, машинист дал только длинный гудок.

Подрывник не сводил глаз со своих товарищей. Один из них поднял руку... Резко опустил... Подрывник повернул ключ, и раздался оглушительный взрыв...

Василек почувствовал слабый толчок от взрывной волны. Упал с перепугу на землю... Отполз под густую низкую крону ели... Прислушался...

Истошные крики... стрельба... Еще взрывы. Но не такой уже силы... Взметнулось над лесом пламя... Мальчик задрожал в страхе. Не знает, что делать: бежать дальше? А вдруг кто заметит… Может, пересидеть в этом укрытии?..

Так и не решил, пока не послышался треск сухих сучьев...

Раздвинув ветки, увидел, как двое партизан несли третьего... Василек сразу узнал их. Неужели они не успели перейти дорогу? Неужели он сам чего недосмотрел и что-то сделал не так, как уговаривались?.. И не по его ли вине несут сейчас третьего, убитого или раненого?.. И что сейчас делать? Показаться им — страшно. А вдруг он действительно в чем-то виноват... Оставаться одному в глухом незнакомом лесу рядом с тем, что творится на дороге,— еще страшнее...

И решил Василек незаметно следовать за партизанами. Уж они-то знают наиболее безопасный путь через лес, знают, куда идут... Придет и он за ними куда-то, ну, а там будет видно...

И пошел. Не выпуская из поля зрения удалявшихся партизан. Переходя от дерева к дереву. Прятался, когда партизаны останавливались передохнуть или лучше приспособиться нести своего товарища.

...Шли долго. Полдня. Вечер. Началась ночь. Васильку пришлось сократить дистанцию, чтобы в темноте не потерять партизан из виду...

...К утру перешли в какой-то другой лес. Все чаще и чаще отдыхали... Мальчишка тоже устал. Он не привык к такому трудному переходу. Без сна и отдыха.

К середине дня Василек и партизаны со своей тяжелой ношей уже еле-еле плелись...

Но случилось то, чего паренек уж никак не ожидал. Вдруг рядом с ним вырос человек с винтовкой и сразу схватил Василька за ворот:

— Ты чего?..

— Что — чего?— не понял Василек.

— Следишь за ними?

— Я не слежу.

— А почему крадешься?

— И не крадусь я!

— Пошли.

— Куда?

— Куда надо.

Человек взял Василька за воротник. На всякий случай завязал ему глаза. Вел его долго, специально плутал по лесу. Видимо, хотел, чтобы мальчишка подумал, как далеко они зашли. И вот партизанский лагерь.

Из штабной землянки вышел партизан, в руки которого Василек попал, убегая от полицая.

— Петро!

— Га!

— Ты кого ведешь?

— Сцапал на посту. Шел за вами. Выслеживал…

— Не может быть!

— А вот в штабе пускай разберутся — может или нет. Партизан подошел к Васильку, снял с его глаз повязку.

— Музыкант! Милый ты мой!..— поднял мальчишку на руки и так ввалился с ним в штабную землянку.— Вот он!— крикнул сидящему за столом командиру отряда.

Командир поднялся навстречу.

— Ну... здравствуй, артист...

— Я не артист...— потупился Василек.

— Да нет, братец... Ты настоящий артист... Даже, пожалуй, почище... Не всякий артист так бы справился...

Василек ничего не понимал. Какое там справился, когда дорогу партизаны не перешли и одного своего товарища потеряли.

— Дяденька...— осмелел паренек,— вы не успели перейти дорогу?

— Ничего,— улыбнулся партизан.— В следующий раз успеем...

— Ну так что будем делать дальше?— спросил командир Василька, присев с ним рядом.

— Пойду снова играть.

— Куда?

— Мне все равно. Только покажите дорогу...

— А у нас не хочешь остаться?

Василек был озадачен:

— А разве берете таких?

— Почему бы и нет!

— Я же... не умею воевать,

— Умеешь. Да еще как!

Мальчику показалось, что над ним просто шутят. Ну какой из него вояка! Смешно даже. Но остаться ему так хотелось! Кое-что он слыхал про партизан. В его представлении это были люди смелые, как герои. Немцы боятся их, а они немцев — нисколько. Да, но просто так остаться, ни с того ни с сего... Ведь привык зарабатывать свой хлеб сам. А тут где заработаешь? Не брать же с них...

— Что ж задумался, музыкант?

— Я... останусь...

— Ну и лады.

— А... если я захочу есть?

— Накормим, конечно.

— А если я каждый день захочу?

— Каждый день будем кормить.

— Просто так?

— То есть, как это — просто так?— не понял командир.

— Мне давали есть, когда я играл.

— Ну и нам сыграешь. С удовольствием послушаем. Хлопцы наши соскучились по музыке.

— Я стану играть вам... Каждый вечер.

— Там видно будет. А пока дядя Максим сводит тебя в столовую. И поселишься у него. Он дядька — ничего. Подружитесь.

— Мы уже подружились...— улыбнулся Максим.— С первой же встречи крепко обнялись... Правда, рот пришлось зажать. Чтобы не крикнул на радостях...

...Максим в своей землянке ладил топчан для Василька. Василек вертелся около, стараясь хоть чем-то помочь.

Управившись с топчаном, партизан начал раздеваться.

— Ты тоже разоблачайсь...— предложил Васильку.— У нас такой порядок: вернулся с задания — полагается поспать.

— А я не был на задании...

— Как так не был? А пойти к немцам и отвлечь их музыкой?.. Теперь ты такой же партизан, как я.

— А почему вы не взяли меня с собой?

— Тут, браток, мы и сами не знали, вернемся ли... А вдруг бы немцы пустили по нашему следу собак? Ну, мы погибли — это одно. А тебе с нами зачем голову ложить?..

— Вы одного дяденьку несли... Убили его?

— Ранили.

И когда уже улеглись, Василек спросил:

— Дядя Максим, а еще задание дадите мне?

— Посмотрим. Спи пока.

...Спать долго не пришлось. Посыльный командира срочно вызвал Максима в штабную землянку.

— Тут, Максим, такое дело...— не теряя времени, начал командир.— Наша железнодорожная разведка сообщила: на станции девять эшелонов с боеприпасами и горючим. Цистерны с горючим стоят между вагонами с боеприпасами. Словом — пробка. Пока не починят мост. Упустить такой случай, как ты сам понимаешь, нам нельзя... Тем более что есть у нас магнитная мина с часовым заводом.

— Понял,— сказал Максим.— Выполню.

— Как?

— Буду думать.

— Единственно, над чем тебе следует поломать голову — как пронести мину в город.

— А там?

— Передашь ее одному железнодорожнику. А он будет знать, что дальше делать.

— Как-нибудь пронесу.

— Как-нибудь не получится. После взрыва моста немецкая охрана насторожилась. Проверяют каждого входящего в город. На всех постах. На бесконтрольных участках — засады. А медлить нельзя. Вот-вот починят мост, и эшелоны уйдут... Понимаешь? Уйдут из-под нашего носа...

— Понимаю.

— Давай вместе думать…

...Максим и Василек идут по проселочной дороге. Максима не узнать. Он — в поношенной рваной свитке. В лаптях. С костылем. Одна нога «не гнется». Через плечо — большая торба. Словом, побирушка-нищий. Калека. Василек шагает рядом, критически поглядывая на Максима.

— Дядя Максим...

— Я для тебя сейчас не дядя Максим, а батя. Ты — мой сынок. Забыл? Ходим вот, побираемся... Со скрипочкой... И потом — немой я! Немой! Запомни... При людях ничего у меня не спрашивай, я же немой! Даже с этой минуты — никаких разговоров! Привыкай!

Вот так и поковыляли дальше.

...А на всех подъездах к городу действительно посты. Но Максим с Васильком идут к посту, ничем не выдавая своего опасения...

Подошли. Обождали, пока постовые обыскивали какую-то телегу и едущую на ней женщину.

— Куда?— хмуро спросил полицай, когда подошла их очередь.

Максим промычал что-то, показывая на Василька.

— Мы, дяденька, в город с батей, идем к доктору, он лечит ему ногу,— ответил Василек.

— Сами кто такие?

Мальчик вынул из шапки «документ»:

— Вот... Господин староста тут все написал...

Полицай повертел «документ», вернул обратно.

— А в этом ящике что?— спросил, показав на футляр,

— Скрипка...— Василек открыл футляр.

— Чего тащишь ее с собой?

— А мы ходим с батей... Я играю, и нам дают... поесть…

Полицай махнул рукой на скрипку. Обшарил Василька с ног до головы. Максима — тоже. Заставил торбу снять. Вытряхнул из нее несколько кусочков хлеба, пару огурцов, три луковицы и еще что-то по мелочи. Глянул на двух немцев, наблюдавших за обыском. Один из них кивнул головой: пусть идут. Василек подобрал в торбу хлеб и все остальное.

...Долго шли по глухой улице, не оборачиваясь, не оглядываясь. Только остановившись у калитки какой-то каты, Максим снял шапку, вытер потный лоб и незаметно оглянулся. На улице никого не видно. Партизан открыл калитку, пропустил вперед Василька. Очутились на маленьком, огороженном со всех сторон дворике.

Пожилая женщина собирала под яблоней опад.

— Тетенька, дайте, пожалуйста, попить водички,— попросил мальчик.

Женщина внимательно посмотрела на незнакомых. Молча пошла в сени. Вынесла кружку воды.

Василек с Максимом поочередно напились. Поблагодарили.

— Тетенька, вы одни живете?— спросил мальчишка.

— Нет, а что?

— Мы могли б с батей помочь вам по хозяйству. А вы за это пустите нас переночевать…

— Нет, я не одна... Муж у меня. Он, правда, не дома, второй день, как погнали чинить мост. А так у нас по хозяйству все справно, помочи покуль не требуется, спасибо... Возьмите вот яблочек в дорогу и идите с богом... Знаете, теперь время такое... кто вас знает, что за люди. А я одна... Муж, не знаю, когда вернется...

Женщина взяла несколько яблок и протянула их Васильку. Он поблагодарил, рассовал яблоки по карманам.

Повернулись, ушли со двора.

...И, сидя сейчас среди обгоревших развалин, Максим думает, подперев голову, озадаченный создавшимся положением. Василек тоже обеспокоен.

— А другого дяди нет?

— Нет, Василек... Нам нужен был только этот...

— Что ж делать?

— Попробуем сами пробраться на станцию... Поиграть солдатам... У тебя хорошо получается немецкая песенка...

...Но на станцию им не удалось пробраться. Прогнали от первого прохода... Грубо оттолкнули от второго... Сделали попытку пройти через здание вокзала, но там солдатам дали команду на посадку в эшелон, видимо, мост починили и составы начали отправлять.

Через центральный ход, забитый солдатней, пройти было невозможно.

Отчаявшийся Максим двинулся в обход станции и очутился на другой стороне, на пустыре.

Территория станции отгорожена от пустыря высоким неприступным забором с колючей проволокой поверху.

Неожиданно Максим опустился на землю. Снял торбу, выложил из нее скудные припасы. Сделал вид, что просто сели перекусить.

— Смотри, Василек...— указал глазами впереди себя.

Мальчик заметил торчащую из-под земли трубу.

— Эта труба идет от водокачки,— стал объяснять Максим.— У водокачки она кончается, и должен быть выход наружу... Я не пролезу, а ты сможешь... Твои плечи уже... Вылезешь и незаметно под вагонами подползешь к составу с цистернами... Знаешь, такие большие железные бочки на колесах... Приложи под низ бочки мину — она сама прилипнет. И назад. Тем же путем. Буду ждать тебя тут... Давай... А то скоро начнут отправлять составы...

Василек оглянулся, прихватил с собой футляр и очутился у трубы.

Еще раз оглянувшись, он протолкнул футляр впереди себя и сам нырнул вслед за ним.

...Прежде чем вылезти наружу в противоположном конце трубы, Василек чуть-чуть высунул голову, осмотрелся. Кажется, никого вблизи... Вылез. И сразу же — под вагон. Успокоившись, начал искать круглые бочки на колесах. Подлез под один состав... Под другой... Под третий... Да вот же они, длинные железные бочки на колесах...

Мальчишка подполз под одну из них. Притаился, вслушиваясь... Вроде бы ничего подозрительного...

Раскрыл наконец футляр. Вынул из потайного, специально сделанного ящичка магнитную мину. Прилепил ее снизу к цистерне.

Пополз обратно между колес. Хотел прошмыгнуть под следующий состав.

— Хальт!..— остановил его окрик. Василек замер.

Вернее — обмер.

К нему подошел часовой, схватил за шиворот. Начал что-то лопотать по-немецки. Мальчик повернулся лицом к солдату.

— Дяденька, мне надо ехать домой... Я не знаю, в какой поезд садиться...

Не слушая оправданий, часовой толкал Василька перед собой к выходу со станции...

На выходе ему поддали еще, и он упал плашмя... Но быстро поднялся, подхватил футляр со скрипкой и помчался без оглядки…

А что же с Максимом? С ним дело хуже. Проверяя пустырь, патруль обнаружил Максима и забрал то ли как бродягу, то ли как подозрительного, Его уже вывели на привокзальную площадь и, возможно, сдали бы по назначению, но... взрыв огромнейшей силы потряс не только станцию, а и весь маленький городок...

За первым взрывом начались другие более или менее мощные... Земля дрожала, над станцией взметнулись высокие столбы огня и дыма...

Через какое-то время привокзальная площадь была оцеплена солдатами, всех, кто очутился в окружении, хватали и бросали в крытые машины. Ловили людей и на улицах... Не успевшие скрыться по домам бежали в ближайший костел.

...Костел. Ксендз правит мессу. Но прихожанам не до нее. Слышны взрывы, и люди не знают, что делать: бежать домой или оставаться.

Спасаясь от облавы, люди заполняют костел... Ползет шепоток, что в городе всех хватают.

Среди прибежавших Василек. Его обуял такой страх, что хотелось забиться как можно подальше... Заметил ступеньки, ведущие на хоры. Не долго думая, поднялся наверх...

Ксендз почувствовал волнение в костеле. Он простер руки перед дарницей и начал молиться. Орган на хорах зазвучал громче обычного...

Молитву подхватили все молящиеся...

В приходе костела появилось несколько немецких солдат с автоматами наготове. Солдаты остались у входа, а в костел вошел Гельмут — начальник местного гестапо со своим помощником. Они продвигались по проходу между скамьями, внимательно вглядываясь в опущенные над молитвенниками лица...

Люди делали вид, что, кроме молитвенников, перед собой ничего не видят. Глаза у них прикрыты веками, только дрожащие губы шепчут молитву — скорее всего просят бога, чтобы убрал этих самых страшных, в черных мундирах и с черепами на рукавах...

Гельмут с помощником прошли до алтаря, повернули обратно и, все так же медленно шагая, всматривались в опущенные лица...

Начальник гестапо заметил ступеньки на хоры. Стал медленно, подниматься по ним. Органист продолжал перебирать клавиши звучащего под сводами костела инструмента.

Некоторое время Гельмут стоял на верхней ступеньке, слушал. Заодно внимательно вглядывался в орган. Сам орган и его звучание, видимо, очень нравились Гельмуту. Но это между прочим.

Сюда он взошел не любоваться органом. Гельмут поднял руку — органист прервал игру.

— Здесь, кроме вас, никого нет?— Нет, пан офицер.

— А если найду?

— Проше, пан офицер,— спокойно ответил органист.

Начальник гестапо прошел вдоль балюстрады, заглянул за тыловую стенку органа. Тронул стенку перчаткой.

— Пыль... Надо вытереть. Сегодня же...— сказал тоном приказа и спустился по ступенькам вниз.

А орган снова торжественно и громко зазвучал под высокими сводчатыми стенами.

Гельмут с солдатами покинул костел, не найдя ничего подозрительного…

...По окончании мессы органист проводил ксендза до выходных дверей. После прошелся между скамьями, проверяя, все ли в порядке. Поднялся наконец к себе на хоры, снял служебный сюртук, вместо него надел обычный пиджак. И только теперь подошел и открыл боковую дверцу органа.

— Проше,— пригласил кого-то.

Из органа показался Василек со своим неразлучным футляром в руке. Некоторое время смотрят друг на друга, молчаливо знакомясь.

— Ты кто ест?

— Василек...— неопределенно ответил мальчик.

— Музыкант?

— Играю... На скрипке...

— Так чего пан музыкант ховается?

— Там всех хватают.

— Пойдем со мной.

— Не, не!— запротестовал Василек.— Мне нельзя... Меня могут взять…

— За цо?

Мальчик опустил голову, молчит. Долго молчит. Органист — тоже. Вроде бы догадывается, почему молчит этот грязный с ног до головы мальчик.

— Ну то добже, хлопек... Застанься тутай... Я помыслю и завтра приду. Переховаю тебе друге мейсце... Ты не бойся... Тебе никто не зобачить... Поки ляг на тэй канапке,— показал на деревянную скамейку со спинкой.— Тебе тшеба поспать… Добже-добже поспать...— посоветовал органист, глядя на уставшего, измученного мальчика.

Василек покорно сел на скамейку, сжался в комочек, приготовившись провести ночь в темном пустом костеле. Где-то около алтаря слабо горела лампадка, но ее света едва хватало, чтобы различить лики святых. Органист попрощался и оставил мальчика одного. Слышно было, как он закрыл на большой ключ двери главного входа.

Наконец-то тишина, никого нет. Можно без страха и опасения посидеть, подумать, как быть дальше... Где дядя Максим? Что с ним? Где завтра искать его и вообще жив ли он? Может, и его схватили или попал под взрыв и погиб?

Может, он всю ночь будет искать Василька, и ему в голову не придет, что мальчик сейчас в самом безопасном месте... Только будет ли оно безопасным завтра? Утром придет за ним органист, а что он за человек? Можно ли на него положиться, а тем более — довериться? А вдруг и органиста завтра схватят, тогда как же выбраться из костела,— не каждый же день он бывает открытым?

Эта мысль больше всего тревожила Василька. В самом деле, как отсюда выбраться, если завтра не придет органист?..

Паренек решил поискать, есть ли другой выход, кроме главного.

Он спустился с хор. Начал обследовать стены от главного входа. По кругу. Но темно, ничего не видно... Тогда вынул из подсвечника большую свечу, зажег ее от лампадки... Ну вот, теперь видно каждое углубление... Василек медленно пошел вдоль стены.

Поднялся на несколько ступенек, ведущих к алтарю. Ага, есть дверь! Вот она, в левом крыле алтаря!.. Узкая, полукруглая сверху...

Нет, не поддается... Тоже, видимо, закрыта на ключ...

Еще несколько раз поднажал,— никак… Обидно. Но, может, эта дверь не единственная? Обследовал алтарь. Перешел к противоположной стене. Своим строением она повторяла первую, в ней тоже ничего похожего на дверь не было.

В конце стены Василек споткнулся о что-то. Железное кольцо, прикрепленное к крышке в полу! Интересно, что же это за крышка? Что под ней?

Мальчишка поднатужился и с большим трудом поднял ее... Пахнуло подвальной сыростью... Ничего не видно... Посветил свечой... Вниз вели ступеньки... Куда? Видимо, в склад какой-нибудь.

С таким же трудом крышка была опущена на свое место.

Никакой другой двери Василек не нашел. С тем и вернулся на хоры в глубокой тревоге...

Свечу не хотелось гасить. Свет слабый, но все же веселее. Пристроил ее в небольшой нише, а сам скукожился на скамейке, почувствовав, наконец, необоримую усталость. Даже не заметил, как сморил сон...

...А улетучился он с первыми лучами утреннего солнца. Один из них пробился через высокое сводчатое окно и лег на лицо спящего Василька. Сон был не крепкий, настороженный, и мальчик быстро открыл глаза. Сначала не понял, где он и что с ним, но через какое-то мгновение память воскресила все-все...

За ночь немного озяб. Подхватился, поразмялся.

Узкое окно на хорах выходило на площадь у костела. Потянуло посмотреть, что там, за стенами.

Боясь обнаружить себя в окне, он начал всматриваться, стоя у стены.

Площадь и прилегающие к ней улицы пусты. Нигде никого... Городок словно вымер после вчерашнего... Хотя нет. Прозвучали два или три выстрела... Василек вспомнил, что ночью тоже вроде были слышны выстрелы... Значит, охотились за людьми всю ночь. И утром продолжают... Нет, выходить еще из костела опасно. Надо ждать. Хотя бы пока придет за ним органист. Если придет...

На площади показалась большая грузовая машина с солдатами. Остановилась у костела.

Но что такое? Из кабины вышел органист... Солдаты быстро соскочили на землю... Органист ведет их в костел. Зачем?.. Да за ним... За Васильком... Всех, кого надо, переловили, а теперь приехали за ним. Предал органист… Выслужился!..

Мальчик заметался по хорам, как затравленный зверек... Куда бежать, где скрыться?..

Взгляд упал на догорающую с ночи свечу... И сразу пришло неожиданное решение...

Схватил футляр со скрипкой, снял свечу, осторожно спустился с ней вниз...

Пока органист возился с ключом, которым почему-то никак не мог открыть главный вход, Василек успел поднять и опустить за собой крышку костельного подвала…

Очутившись в подвале, прислушался... Глухо протопали солдатские сапоги. По затихающему топоту догадался, что солдаты поднялись на хоры...

...Сейчас они, вероятно, уже ищут Василька. Не найдут, конечно... Начнут искать по всему костелу...

Нет, надо и в подвале найти потайное место...

Василек осмотрелся, высветил разбитые фигуры святых... Старые заржавелые подсвечники... Надежного места пока не было...

Двинулся дальше, освещая перед собой путь... Ах, это вовсе не подвал! У него нет конца,— он уходит куда-то бесконечным темным коридором... Как туннель. Куда?.. Страшно, но что делать? Может, там, где-то в глубине, он все-таки спрячется?..

Но сколько ни шел мальчик по подземному ходу, укрытия не было. Бесконечно тянулись глухие заплесневелые от сырости и времени кирпичные стены с полукруглым сводом вверху... Низ выложен серым булыжником, тоже сырым, замшелым...

Василек шел долго, а конца все не видно. Остановился в нерешительности. Идти дальше? Не заблудится ли?

Но и возвращаться опасно. Надо идти. Тем более что туннель тянулся по прямой, вряд ли можно заплутаться. Хватило бы только свечи...

...Свечи хватило.

Далеко, правда, чуть-чуть забрезжило... Неужели конец?..

И чем ближе подходил Василек, тем становилось все светлее и светлее... Уже можно без огня. Туннель кончался подвалом под каким-то зданием, Костел соединялся с ним длинным подземным ходом.

В подвале ящики, бочки, всякая рухлядь. Двери завалены хламом. Выбраться отсюда можно только через подвальное разбитое окно, выходившее на задний двор.

Но Василек не спешил. Он поставил под ноги какую-то железную перекладину, встал к окну. Хотелось выглянуть во двор. Увидел бочки из-под горючего, поломанные машины, мотоциклы... Откуда-то доносились глухие голоса... Что за голоса, что там за люди?.. Куда вообще он попал?

Неизвестность тяготила.

Надо все же узнать, что за здание, кто в нем хозяин...

...Хозяин — майор Кунц. Комендант здешнего гарнизона, размещенного в здании замкового типа. Он сидит за столом, подперев голову кулаком.

Даже не смотрит на вытянувшегося перед ним обер-лейтенанта. Только буркает:

— Докладывайте дальше...

— ...Сегодня ночью я говорил вам, господин комендант, что взрыв произошел в составе со снарядами... Уточнено: взорвалась сначала цистерна. Снизу. Взрыв наружный. Вероятнее всего от мины...

— С чем, конечно, надо поздравить капитана Гельмута...— горько усмехнувшись, добавил Кунц.— Уберег. Сначала мост, теперь станцию... Что же вы мне об этом сообщаете? Скажите Гельмуту, обрадуйте его...

Измотанный за ночь обер-лейтенант даже забыл сделать уставной поворот. Он поплелся от стола коменданта расслабленной походкой, убитый сознанием собственной какой-то непростительной вины во всем случившемся...

Купцу тоже было не до субординации. У него все кипело внутри при одной только мысли о Гельмуте. Так опозорить гарнизон своей службой безопасности!.. Партизаны взорвали мост, создали на станции пробку, а местные подпольщики под носом гестапо проникают на станцию и подрывают составы!..

...Василек все же не утерпел. Вылез через окно во двор и ползком, короткими перебежками добежал до грузовых машин, Спрятался под ними, чтобы осмотреться и выяснить обстановку. Хорошо видна внутридворовая площадь. На площади — крытый грузовик. Из него солдаты выгоняли людей. Вокруг машины стояли автоматчики с собаками. Собаки рычали на людей, но их крепко держали на поводах...

Василек подполз еще ближе — может, и дядя Максим тут?..

Чья-то рука схватила мальчика за ногу и потянула... Василек вскочил и очутился перед солдатом. Тот погрозил ему автоматом и показал на высаженных из машины людей. Вероятно, решил, что паренька тоже привезли в грузовике, но он успел спрятаться под машинами.

— Не, не, дяденька, я сам пришел сюда!..— оправдывался Василек.— Я хотел поиграть солдатам...

Он торопливо вынул скрипку и, не давая солдату опомниться, с места в карьер начал играть немецкую песенку.

Звуки песни долетели до Кунца... Комендант гарнизона подошел к окну. Увидел перед солдатом мальчика, играющего на скрипке.

Солдату не до музыки, он толкает мальчика в толпу людей.

Кунц приказал адъютанту привести мальчика со скрипкой и позвать Гельмута.

Гельмут, правда, явился без приглашения, поскольку время от времени он информировал коменданта гарнизона о ходе расследования вчерашней диверсии. Еще с момента взрыва моста отношения их были предельно натянуты.

Когда вошел Гельмут, Кунц даже не повернулся, продолжал наблюдать за происходившим во дворе.

Гельмут сел у стола в ожидании, что комендант все же обернется к нему.

— Уже детей хватаете?— не скрывая иронии, спросил Кунц, не оборачиваясь.

— О детях я ничего не знаю,— сухо ответил Гельмут.

— А о том, что цистерна взорвана миной, вы знаете?

— Веду расследование.

— Обер-лейтенант Штольц точно установил. Пока вы занимались «расследованием».

— Я не просил Штольца совать свой нос в мои дела.

— Теперь это уже наши общие дела. А вы занимаетесь черт знает чем. Таскаете из костела органы...

— Вы, господин комендант, когда-то сами говорили, что нужно забрать из костела орган. Вот я и приказал привезти.

— Кстати, в самый раз. Может, сегодня или завтра придется мессу отслужить... Когда меня с вами расстреляют за мост и станцию...

— Я не так мрачно настроен, господин комендант...

— Погодите, настроитесь. Перед трибуналом.

Адъютант привел Василька.

Только сейчас Кунц повернулся. Посмотрел на оторопелого мальчика, не скрывая иронической улыбки.

— Ай-я-яй, такой маленький, а уже станцию взорвал!..— решил Кунц поиздеваться не столько над мальчиком, сколько над Гельмутом.

— Я не взрывал...— стал оправдываться Василек дрожащим от страха голосом.

— А вот этот дядя в черном говорит, что ты взорвал.

— Я не взрывал...— уже сквозь слезы стал отнекиваться Василек.

— А за что он тебя арестовал?

— Не знаю...

— Дядя в черном тоже не знает…

— Отпустите меня, я есть хочу...

— Привести поляка сюда,— приказал Кунц адъютанту.— Ты есть музыкант?

— Ага.

— Сыграй нам... ну когда хоронят... У нас скоро будут похороны... Что у вас играют, когда хоронят?..

Василек взял скрипку, подумал и заиграл «Вы жертвою пали»...

— О, прима! Как раз, что надо!..

Адъютант привел органиста.

Увидев его, Василек сжался в комок. Органист не менее ошарашен встречей. Но ничем не выдал своего знакомства с Васильком.

— Дозвольте, пан комендант...— обратился органист.

— Да?

— Орган пшиехал цалый... Скоро бэнде уладкованы. Мне можно исти до дому?

— Нет. Останьтесь здесь. У нас будут ежевечерние мессы... Готовьте концерты для офицеров. Для солдат будет играть он...— Кунц показал на Василька.— Помогите ему. Он хорошо играет немецкие песенки… Тут заскучали от безделья...

...Длинный подвальный коридор. Вдоль стены выстроен ряд людей, захваченных во время облавы. Человек сорок или пятьдесят... На многих лицах следы побоев. Видимо, люди сопротивлялись при облаве.

Вдоль шеренги медленно вышагивает Гельмут, внимательно вглядываясь в каждого стоящего.

Говорит чеканно, чтобы доходило каждое слово...

— ...Взрыв моста и станции — дело рук партизанской банды... Но необязательно ее руками... Возможно — вашими... Или другими... Если кто знает — скажите. Будет большая награда... Если из вас кто сам выполнил партизанское задание,— признайтесь. Жизнь гарантируем... Будете молчать — станем вешать. Сначала каждого третьего... Потом — второго...

В ответ — тишина. Тяжелая, мрачная.

Задумывается Максим, стоявший в конце ряда. Он знает, что Гельмут не просто запугивает. Ему ничего не стоит привести свою угрозу в исполнение… И погибнут ни в чем не повинные люди...

...Органиста поместили в какой-то боковушке. Он наливает в таз из ведерка теплую воду. Василек настороженно наблюдает за ним, забившись в угол.

— То як твое имя?— между прочим спрашивает органист.

— Василек.

— А мое — Франек...— Он снимает пиджак и закатывает рукава.

— Проше, Василек... Идь, помою тебе...

— Не хочу.

— То не можно таким... брудным.

Василек смотрит на него исподлобья.

— То чего ты таки... смурный?

— А за что вы хотели... забрать меня в костеле… когда с солдатами приехали?

— Мене пшимусили пшиехать... И не за тобой, а за органом... Я боялся, что немцы найдут тебе... То я марудно-марудно открывал двери... Жебы ты услыхал... Ты услыхал? Так?..

— Я увидел... Когда машина подъехала...

...Гельмут собрал в небольшом зале всех уцелевших от взрывов солдат и офицеров, которые несли наружную охрану станции. Их мало. Человек восемь. Да и у тех перевязки на головах, руках.

Они встали, когда вошел Гельмут со своим помощником. Гельмут разрешил всем сесть. Сам тоже сел. Приступил к делу, не теряя времени.

— К сожалению, вас осталось очень мало. Но, может, вы помните, когда стояли в наружной охране... Не проходил ли кто или пытался пройти на станцию перед взрывом?.. Кто это был — мужчина, женщина? Во что одет? Другие приметы?..

Пока — молчание. События вышибли из памяти охранников все подробности. Гельмут понимал это и дал время подумать, припомнить...

Припоминали долго, упорно, поскольку получили такой приказ, а приказы надо выполнять... Один наконец поднялся.

— Господин капитан...

— Да?

— Мой пост был у въезда машин...

— Так.

— Ко мне подошел мужчина... На костыле…

— Дальше.

— С ним был мальчик... Через плечо у мальчика висел футляр... в котором скрипки носят... Я прогнал их.

— И куда они пошли?

— Не знаю, господин капитан,

— Кто еще их видел?

Из присутствующих никто больше не видел.

Но для Гельмута возникла зацепка.

...Франек стирает в тазу рубашонку Василька. Отжал, повесил. Подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор. Убедился, что никого нет. Присел рядом с Васильком, перевел разговор на полушепот...

— Про подземный ход — никому, ни еднэго слова...

— Не, не скажу...— обещает мальчик.

— Мы пуйдэм с тобой через этот ход... у мене естэм ключ от боковых дверей костела... Пуйдэм в лес... Я тэж боюсь оставаться тутай... Мене могут заарестовать.., Бо я убежал из Люблина от гестаповцев. Ксендз взял мене за органиста. Я тэж музыкант... Тылько мене и тутай могут найти...

— Дядя Франек... Я хочу вернуться в лес... с папой…

— А где он?

— Вчера всех ловили... И его, может…

— Ты видел?

— Нет. Но он на костыле. Не мог убежать... Если он тут, давайте выкрадем его и убежим все вместе...

...Узники снова выстроены у стены. Как будто случайно, мимо и не обращая на них никакого внимания, проходят несколько солдат. Среди них — давший показание Гельмуту.

Он и только он незаметно всматривается в стоящих у стены.

Проходя возле Максима, опершегося на костыль, солдат ничем не дал понять, что опознал его.

За дверями стоял Гельмут.

Когда солдаты вошли, он всех отправил, кроме свидетеля.

— Узнал?

— Так точно, господин капитан, он…

Сам Гельмут не присутствовал на опознании Максима, у него были на это свои соображения: пока не хотел, чтобы у задержанного возникло хотя бы малейшее подозрение...

...Орган установлен в большом зале. Франек за клавишами проверяет настройку, тихо наигрывая мелодию полонеза. Рядом — Василек со скрипкой.

— То ест полонез Огиньскего...— объясняет Франек.— Был таки польский композитор... Тэж еднэго разу мусив покинуть Польшчу... И стало ему тенжко-тенжко в чужем краю... И написал тэн полонез, полный болю и смутку по ойчизне... Пенкна мелодыя?..

— Очень!..

— Сможешь повтурить?

— Попробую...

— А я буду акомпановать...

Василек поднимает смычок, несмело и не очень уверенно начинает повторять вслед за Франеком мелодию.

Органист подбадривает его одобрительными кивками.

Они не заметили, как мимо них прошел все тот же солдат-свидетель, внимательно посмотрев на Василька. За дверями его ожидал Гельмут.

— Тот?

— Так точно, господин капитан…

...Следственная. Гельмут прохаживается из конца в конец, как будто забыв о стоящем посередине комнаты Максиме. Все же садится за стол.

— Настаиваешь, что ты немой?

Максим мычит что-то неопределенное.

Гельмут пишет на листке бумаги:

«У тебя есть сын?»

Показывает Максиму. Дает ему карандаш, чтобы написал ответ. Максим делает вид, что ничего не понимает. Отрицательно вертит головой.

— Значит, сына у тебя нет?..

Максим продолжает отрицательно вертеть головой.

Гельмут уставился в глаза Максиму и смотрит долго, внимательно, изучая малейшее движение на его лице... Максим не отводит взгляда. Он тоже смотрит «непонимающими», «безразличными» ко всему глазами в лицо Гельмуту...

...По коридору солдат конвоирует Максима. По другому коридору помощник Гельмута ведет за руку Василька. Солдат открывает большие двери и пропускает в них Максима.

Максим — в зале, где установлен орган, и пока не понимает, почему его оставили одного.

В противоположных дверях показывается Василек.

— Папа!..— бросается к нему мальчик со слезами. Виснет у него на шее...

Максим мотает головой, мычит, давая понять, что он «немой»... Из боковой двери быстро входит Гельмут.

— Это твой папа?— вкрадчиво спрашивает Василька.

— Да!.. Мой!..

— Ну вот, а ты отрицал...— укоризненно качает головой Гельмут, грозя пальцем Максиму.— Ах, как нехорошо забывать своих детей!

...Максима опять увели в следственную. Гельмут сидит на краешке стола, его помощник стоит за спиной Максима.

Гельмут по-прежнему молча изучает его, следя за выражением лица. Движением взгляда подает условный знак помощнику.

Тот незаметно вынимает пистолет и стреляет около самого уха Максима. Лицо его слегка дрогнуло, что не прошло мимо внимательных глаз Гельмута.

— Ну вот,— улыбается Гельмут,— оказывается, «глухонемой» неплохо слышит... Пойдем дальше...

Помощник тычет Максима в спину и показывает на дверь.

Максим направляется к выходу, опираясь на костыль. Гельмут внимательно следит за его «негнущейся» ногой...

Подойдя незаметно сзади, помощник выбивает костыль из-под мышки Максима. Максим падает, потеряв опору...

— Встать!

Максим с трудом поднимается, ступает только на одну ногу.

Помощник поворачивает его в обратном направлении и опять тычет в спину, чтобы шел. Максим идет, подтягивая «негнущуюся» ногу. Помощник неожиданно бьет сзади носком сапога в изгиб колена — «негнущаяся» нога... согнулась...

— Так,— еще веселее улыбается Гельмут.— И с ногой все ясно. Теперь, может, заговоришь все же?..

Максим молчит.

— Ну ничего. Заговоришь.

...Гельмут не спеша мастерит бумажного голубя, как будто забыв, что перед ним стоит Василек. Пришла его очередь. Вроде бы между делом Гельмут ведет неторопливый разговор.

— Ну и давно твой папа стал немой?

— Когда война началась... От бомбы... Его контузило...

— Да, это бывает... И ты сейчас помогаешь ему?

— Ага. Я играю, и нам подают... Кто что... Ходим всюду.

— А зачем позавчера на станцию ходили?

— Солдатам поиграть... Они тоже давали нам...

— Тебя папа туда повел?

— Не, я повел.

— И пропустили вас?

— Не.

— И куда же вы пошли после?

— Мы не успели... Там как началось!.. Я как побежал со страха!..

— А папу оставил?

— Ага.

— Нехорошо...

— Он... не мог бежать...

— Зачем же было бежать?

— Так... всех ловить начали.

— Маленьких не ловили. Они же не виноваты. А раз ты побежал, значит, подумали, что ты виноват, и схватили.

— Не, я не виноват... Папа тоже.

— Конечно, нет. Я же не говорю.

Гельмут поднимает из-под стола футляр со скрипкой.

— Это твое?

— Ага.

Гельмут открывает футляр, вынимает скрипку.

— У тебя здесь больше ничего нет?

— Не.

Гельмут неожиданно открывает потайной ящик, где лежала мина...

— А это что?

В ящичке — такая же мина, как и та, что принесли в город... Василек вздрагивает от испуга и неожиданности, что не ускользнуло от внимательного взгляда Гельмута... Он вынимает мину, кладет ее на стол перед Васильком.

— Такая штучка была в твоем футляре?

Мальчик молчит.

— Ну, чего молчишь?

Василек оторопел, никак не может собраться с мыслями.

— Такая была, да?.. Ну что ж молчишь, значит — такая... Кому твой папа передал ее?..

— Папа не передавал...

— Он сам подложил? Куда? Не знаешь?

— Не.

— Зачем же ты обманываешь? Твой папа сказал...

— А мой папа немой,— он не говорит.

— Ах, да. Я забыл. А ты жалеешь папу?

— Ага.

— Так вот, твоего папу будут больно-больно бить... Если ты не скажешь, кому он передал вот такое... Ты же понимаешь, он говорить не может,— за него должен сказать ты…

...Максим привязан к тяжелому деревянному креслу. Голый до пояса.

Помощник Гельмута ставит Василька на стул, чтобы мальчик мог видеть через верхнюю застекленную часть дверей все, что будет происходить.

И он видит Максима, Гельмута, сидящего у стола… Видит, как немец зажигает черную горелку... Медленно подносит огненную струю к голой груди Максима... Максим стонет, потом резко вскрикивает...

Василек забился в руках помощника... Он не может смотреть на эту страшную пытку... Помощник насильно заставляет... Василек кричит, еще сильнее вырывается из цепких рук, пока не повисает, потеряв сознание...

...Гельмут уже более свободно держится перед Кунцем. Он позволил себе чуть ли не развалиться в кресле, в то время когда сам Кунц стоит у окна, глядя куда-то.

— И вы серьезно уверены, что калека с мальчиком причастны к диверсии?

— Да, господин комендант, представьте. Как ни странным казалось вам...

— Но пока подозрения?

— Не только. Есть факты.

— Например?

— Калекой он прикидывается. Нога его прекрасно гнется...

— Да?

— Представьте. И он не глухой. Хорошо, оказывается, слышит... И совсем не немой. Закричал нормальным человеческим голосом... Когда поджаривать начали...

— Но слово хоть одно сказал?

— Нет. И не скажет, конечно. Как и многие из них... Вся надежда на мальчика.

— Вы полагаете, он что-нибудь знает?

— Наверняка. Футляр выдал его. Настолько растерялся,— слова не мог вымолвить.

— Пытали уже?

— Еще нет. У него сейчас нервный шок. Надо обождать, пока выйдет из этого состояния.

— Но из этого состояния он может и не выйти, если возьметесь за него как следует,

— Я тоже опасаюсь.

Дежурный докладывает Кунцу, что его хочет видеть поляк-органист. Кунц разрешает впустить его, На пороге — растерянный Франек.

Кунц оборачивается к нему с молчаливым вопросом.

— Пан комендант...

— Да?

— Я не вем, дзесь хлопек... Не можу найти…

За Кунца отвечает Гельмут:

— Мальчик арестован.

Франек еще больше теряется:

— За цо?

— Подозревается в преступлении...— не сразу отвечает Гельмут.

Кунц смотрит на Гельмута с недоумением: зачем он говорит об этом какому-то органисту?.. Франек с сожалением качает головой, не зная, как ему реагировать.

— Таки маленький и уже...

— Да...— подтверждает Гельмут, думая о чем-то своем.

— То я пойду?— обращается Франек к Кунцу.

— Идите.

Франек поворачивается к выходу.

— Минутку...— останавливает его Гельмут.

— Слухам, пан офицер.

— Хотите хорошо заработать?

— То так... У меня... ниц нема...

— У вас все будет... Все, что вы захотите... Мальчик вам верит? Хорошо относится к вам?

— О, так.

— Сейчас мы его вернем вам. Вы отогрейте его. Успокойте. Приласкайте... Убедите, что вы хотели бы уйти в лес к партизанам, но не знаете, кто бы мог помочь вам в этом... Может, он подскажет, с кем в этом местечке связаться... С кем его отец знаком здесь. С кем связан. Поняли?

— О так, пан офицер!

— Сможете?

— Поки не вем, але ж зроблю все-все, жебы он сказал мне. Мы, пан офицер, музыканты. А у музыкантов една душа, едно сэрде... То, цо он не скажет вам,— скажет мне... А я — вам.

— Даю вам два дня. Больше нельзя. Через два дня начнется общая экзекуция.

— Что собираетесь делать?— спрашивает Кунц.

— Вешать... По три сразу. Кстати, прошу дать команду поставить виселицу. Здесь же, во дворе. Среди заключенных наверняка есть причастные к диверсии. Или знавшие о ней... У виселицы заговорят. В том числе и «немой».— Снова обращается к Франеку: — Под видом прогулки на свежем воздухе покажите мальчику виселицу. Скажите, что слыхали о казни всех узников. Его отца — тоже. Может, проговорится о чем-нибудь...

— Слухам, пан офицер.

— А пока вот вам...— Гельмут вынимает из бокового кармана бумажник. Отсчитывает несколько марок крупного достоинства и протягивает Франеку.— Маленький аванс...

У Франека глаза чуть на лоб не полезли, когда в его руках оказался этот «маленький» аванс... Он подобострастно изогнулся, схватил Гельмута за руку и благодарно поцеловал... Удалился спиной к дверям...

Гельмут вынул носовой платок, брезгливо вытер место поцелуя на руке.

Франек привел в свою боковушку Василька. И футляр со скрипкой принес.

— То ляг, Василек, проше... Тебе надо полежать. Принесу горячего чаю... Обед. Все бэндзе добже... Я сказал им, цо ты маленький и нездравый... Тебе не можно бить... Ты ни в чем не виноват... Сказал еще, цо ты будешь великим-великим музыкантом... И пан комендант согласился отпустить тебе...

— А про папу он ничего не говорил?

Франек подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор... Подсел к Васильку.

— С папой не добже, Василек... Через два дня гестаповец будет вешать его... Захваченных — тэж... На двоже начали ставить висельню... По тши человека сразу...

Василек уткнулся в грудь Франека, и плечи его задрожали.

— Успокойся, Василек...

— Если б вы видели, дядя Франек, как папу мучили...

Мальчик еще сильнее заплакал.

Кое-как Франек все же успокоил его.

— Давай подумаем, як уратовать ойца... И вшисцих остатних... Може, в местечке у ойца ест знаемые? Ты знаешь их?..

Василек отрицательно покачал головой.

— То, може, еще ест?

Василек задумался. Поднял заплаканные глаза на Франека.

— Дядя Франек...— мальчик помолчал.

— То я слухам.

— Вы сказали, что у вас есть ключ от входа в костел... Который сбоку... Дайте мне его...

— Для чего?

— Схожу в лес... Там есть знакомые папы... Я скажу им.

— А сам вернешься?

— А как же!.. Без меня они не найдут сюда дорогу.

— Ты хочешь привести их в тэн замок?

— Ага.

— То як?

— Под землей... Через костел. А?

— О, то добже!— обрадовался Франек.— А ключ ест!.. Тылько не опоздай... Два дня — не болей...

...В большом зале Франек продолжал возиться с органом, доводя его настройку.

На звуки органа пришел помощник Гельмута. Некоторое время следит за манипуляциями Франека с клавишами.

— Шеф интересуется: есть ли что новое?— спросил помощник.

Франек на минуту оторвался от своей работы. Подумал, прежде чем ответить. Убедившись, что кроме помощника близко никого нет, пообещал:

— Пока нет, але будет... Через два дня. Так и передайте пану шефу...

...Два дня на исходе, а передать пану шефу нечего,— нет мальчика. Неужели не придет?.. Тогда Франеку конец. Ему доверили Василька, которого Гельмут серьезно подозревает в чем-то... Если хлопчик не вернется, подозрение падет на Франека. Обвинят в сообщничестве: помог преступнику скрыться... Сказать, что мальчишка сада убежал,— не лучшее оправдание. Франек обязан был не спускать с него глаз. Самому попробовать уйти? Но где гарантия, что за ним уже не следят?.. Поймают — тогда наверняка заподозрят в пособничестве или даже больше того.

...Тем временем виселица была готова, Ее построили на внутридворовой площади, замкнутой со всех; сторон примыкающими постройками и высокой каменной стеной по образцу типичного замкового строения.

Через узкое высокое окно боковушки Франеку хорошо видна виселица на краю площади. На перекладине — три петли... Возможно, одна из них для него...

В дверь без стука вошел адъютант Кунца. Поманил к себе пальцем Франека.

Органист приблизился, едва сдерживая дрожь в ногах.

— Слухам пана...

— В восемнадцать ноль-ноль вам быть в органном зале... Следите в окно за господином комендантом. Он подаст вам с площади знак, и вы начнете играть что-нибудь такое... грустное... Поняли?

— Так...

«Что-нибудь грустное...» Неужели комендант Кунц в самом деле будет грустить, глядя, как станут вешать?.. Или хочет разжалобить пленников, чтоб они со слезами на глазах упали на колени перед вешателями и признались во всем?.. Хотя о сентиментальных причудах фашистских палачей он кое-что знал уже. В местечке под Люблином эсэсовцы гнали на расстрел толпу евреев под духовой оркестр, исполнявший вальсы Штрауса...

Тихо и почти незаметно в дверь проскользнул Василек... Франек чуть не вскрикнул от радости, бросившись ему навстречу... Спасен!

— Привел...— задыхаясь от волнения и усталости, шепнул Василек.

— Кого?

— Всех... Из лесу... Еще вчера ночью... Целый день сидели под костелом... Я подходил сюда... Видел из подвала, как ставили виселицу...

— Чекай, чекай... Ты кого привел?

— Папиных знакомых... Много-много... Просили, чтобы дал им знак... Когда начнется... когда всех выведут на площадь...

— Во двоже замного немцев?— поинтересовался Франек.

— Ходят. Но я прошел. Никто не спросил.

— Сможешь еще пройти до подвала?

— Смогу.

— Скажи им,— почнется о шустой године... Hex слу-хають полонез Огиньскего... Кеды заграм,— можно выходить...

Василек тихо ступил за дверь...

...Площадь перед виселицей.

Франек и Василек видят через окно органного зала, как из длинной каменной пристройки у стены выводят заключенных. Расставляют вдоль стены лицом к виселице. На площади появляется Кунц со свитой своих офицеров. Останавливаются против помоста. За их спинами собрались солдаты, свободные от службы оцепления. Двое конвойных ведут из какого-то подземного помещения избитого Максима — прямо на высокий помост, над которым возвышается перекладина на двух столбах. С нее свисают три веревки. На помост поднимается и Гельмут. Обращается сначала к Максиму:

— Хотя ты есть немой, но покажи, кто из них делал диверсию или знает о ней?.. Покажешь — гарантирую жизнь...

Максим обводит глазами выстроенных у стены. Опускает голову...

— Будешь молчать?

Тот даже не глядит на Гельмута.

Гельмут поворачивается к стоящим у стены.

— Перед вами лесной бандит, он принес в город мину... Кто из вас знает, кому он передал ее, с кем знаком в городе?.. Сказайте смело, жизнь гарантирую, если даже он передал ее кому-то из вас... Будете молчать — начнем вешать... Каждого третьего... До последнего...

У стены молчание.

— Думаете?.. Подумайте. Хорошо подумайте... Даю вам десять минут на подумать...

Гельмут смотрит на часы...

Кунц переводит взгляд на окна замка и машет перчаткой — знак, предназначенный Франеку.

Звучит щемящая мелодия полонеза Огинского в исполнении органа со скрипкой...

...Из подвального лаза на задворках, на которых валялись бочки из-под горючего, один за другим выскальзывают и просачиваются среди завалов партизаны...

С ручными пулеметами... гранатами, автоматами... Подползают и скапливаются за ломаными грузовиками и бочками... Впереди всех — командир отряда. Оценив обстановку, он первый дает длинную очередь из автомата по стоявшим впереди Кунцу и офицерам.

Это сигнал к атаке.

В ту же секунду разразились огнем два ручных пулемета, автоматы...

На площади кровавая каша, паническая неразбериха.

Не давая врагу опомниться, партизаны ворвались на площадь. Гранатами доканчивают мятущуюся солдатню...

...По коридорам замка бегут Василек и Франек. Они спешат присоединиться к отряду, чтобы вместе с ним уйти в лес.

Распахнув двери во двор, Франек неожиданно падает, сраженный выстрелом солдата, спрятавшегося под помостом...

У самого помоста катаются по земле в смертельной схватке Максим и Гельмут.

Подоспевший командир помогает Максиму освободиться от объятий Гельмута. Вырвав из его руки пистолет, Максим сам рассчитывается с гестаповцем...

Внутридворовой гарнизон почти полностью уничтожен, если не считать спрятавшихся кое-где солдат. Но они уже не дают о себе знать.

Всех спасенных выводят за ворота замка, и — кто куда...

Но и самим партизанам долго нельзя тут оставаться, хотя они сейчас полные хозяева. А что если немцы успели сообщить о нападении в ближайший гарнизон?..

...И четыре машины, спешно нагруженные трофейным оружием, ящиками с патронами и гранатами, продуктами из гарнизонного продовольственного склада, промчались по улице местечка, наводя смертельную панику на полицаев...

В одной из машин двое убитых и четверо раненых. Среди них — Франек. Голова его лежит на коленях Василька. Мальчик безудержно плачет, склонившись над мертвенно-бледным органистом.

Максим успокаивает его, уговаривает, что Франек выживет, в отряде вылечат его, все будет хорошо...

...Прошло много лет после войны.

В польском городе Познань проходил международный музыкальный конкурс имени польского композитора Векявского.

В одном из конкурсных концертов выступал молодой советский скрипач Василий Стасевич.

Когда он вышел на сцену, в нем трудно было узнать Василька. Выдавали только глаза и густая шевелюра, которая еще в детстве делала мальчика заметным.

Ведущий объявил Стасевича, публика встретила его несколько сдержанно. Скрипач молод, имя пока незнакомое...

Полонез Огинского Василек, а теперь Василь Стасевич исполнял в сопровождении оркестра с особым вдохновением. Только он знал, чем полонез был дорог и памятен... Его волнение передалось публике, и она долго не отпускала со сцены исполнителя...

Из зала к рампе подошел седой человек и протянул солисту руку.

— Здравствуй, Василек!..

— Дядя Франек!— крикнул тот на весь зал, соскочив со сцены... Еще до окончания войны органист, подлечившись в партизанском отряде, ушел к польским партизанам, и о дальнейшей его судьбе Васильку ничего не было известно.

Удивленные зрители встали.

Никто из них не знал, почему эти два человека крепко обняли друг друга, не сдерживая слез.