"Анютина дорога" - читать интересную книгу автора (Губаревич Константин Леонтьевич)

Девочка ищет отца

Это было в первый день войны. Фашистские самолеты бомбили небольшой городок Запольск, прокладывая дорогу своим наступающим частям.

Жители в панике разбегались кто куда — в поле, кустарники, лес.

Самолеты почти на бреющем полете охотились чуть ли не за каждым человеком.

Какую-то женщину настигли на лесной дороге. Она упала на обочину, убитая с воздуха пулеметной очередью.

Но нет, вроде бы зашевелилась.

Зашевелилась, правда, не она. Из-под нее выкарабкалась маленькая девочка лет пяти. Она не знает, что произошло. Не знает, что, прикрывая ее от смерти, мать отдала свою жизнь...

Но девочке кажется, что мама жива и сейчас просто лежит на земле, боясь подняться на ноги в страхе, как бы снова ее не заметил страшный самолет... Она начинает тормошить маму, чтобы та хотя бы голос подала...

А мама молчит и даже не шевелится...

Девочке стало страшно, она заплакала. Еще сильнее тормошит мать...

Но вот ребенок неожиданно умолк: увидел перед своими глазами чьи-то ноги в старых запыленных сапогах,— старик с котомкой за спиной. Он, видимо, не мог пройти мимо единственного живого существа на этой дороге, тем более что им оказалось дитя. Старик нагнулся к женщине, убедился, что она уже не встанет. Девочка с опаской посмотрела на старика, вцепившись в мать.

Слышен гул приближающегося самолета.

— Опять летят, окаянные!— Старик подхватил девочку на руки, поднял с земли сумочку матери, побежал от дороги в лес... Девочка крепко прижалась к старику, чувствуя какую-то новую, страшную опасность.

Они ускользнули от преследования. И вот в густых прибрежных зарослях пробираются то ползком, то полусогнувшись, то во весь рост, все время опасливо поглядывая на небо.

Небо пока не грозит ничем. Оно снова безмятежно спокойное и чистое, только горизонт омрачен клубами дыма горящего Запольска.

...Старик и девочка плывут в лодке среди болота, как можно ближе к тростнику, болотным зарослям.

Наконец причаливают к берегу, покрытому густым лесом.

Старик прячет лодку в прибрежных кустах, берет девочку за руку.

— Я хочу к маме!— со слезами на глазах просит та.

— Мама сама к тебе придет.

— Она не знает, куда я ушла...

— Как так не знает? Я сказал ей, куда мы ушли.

— А куда мы ушли?

— Ко мне. Спрячешься пока у меня в лесу, а то видишь, как здесь стреляют!

— Я боюсь, дедушка!..

— Со мной ты не бойся, милая... Как тебя зовут?

— Лена.

— Значит, Леночка...

...Девочка уже идет рядом со стариком, боязливо поглядывая по сторонам. Тихо-тихо шумит вековой лес, и этот шум еще больше настораживает ее, пугает.

— Ой, как лес шумит!..— прижимается девочка к руке старика.

— А ты, милая, не бойся... Тут тебя каждая елочка, каждая сосенка укроют от лихого ворога... А что шумит, так это на радостях, что мы укрылись от антихриста крылатого... Да и не шумит лес, а просто елочки шепчут одна другой: посмотри, мол, какая хорошая девочка в гости пришла к нам с дедушкой... А ты дедушкой меня зови... Елочки тоже зовут меня дедушкой, потому как я лесником тут, значит, сторожу их, досматриваю...

Так они идут все дальше и дальше в глубь лесной чащи. Но вот из-за поворота тенистой дороги навстречу выбегает мальчуган лет двенадцати.

— Дедушка!— стремглав бросается мальчуган к старику.— Где это стреляли так?

— Фашист пошел войной на нас. Прислал еропланы с бомбами... Что натворили,— не приведи бог видеть и слышать больше!..

Разговор их закончился на крылечке небольшой лесной сторожки, где жил старик со своим внуком Янкой.

Присев на крылечко, старик развязал котомку, вынул из нее соль, спички, вязанку бубликов, кулек конфет,— все то, за чем ездил в Запольск в день начала войны.

— Вот, Янка, делись теперь с ней... Только не обижай сироту...

Старик отдал Янке бублики и конфеты. Янка покрепче прижал к себе гостинцы, опасливо поглядывая на Лену.

— Дедушка, ей тоже надо дать?

— А то как же?

Янка не совсем охотно отделил Лене одну конфету и один бублик.

Старик посадил девочку на колени, погладил по головке.

— Отец-то у тебя, милая, есть?

— Ага.

— А где же он?

— Не знаю.

— А я знаю!— вынырнул Янка из-за спины дедушки.

— Что ты знаешь?

— Где ее отец.

— Где?

— Вот он!— Янка торжественно протянул старику семейную фотографию: мужчина, женщина и среди них — Лена.

Хлопчик уже успел открыть сумочку Лениной мамы, откуда вытащил карточку и паспорт.

Старик взял фотографию, рассматривает.

— Так кто тут, расскажи мне?— обратился он к Лене. Лена водит пальчиком по карточке:

— Это папа, это я, это мама... Я хочу к маме!..— снова заныла девочка.— Я пойду домой...

— Куда ты пойдешь, дитё ты мое горькое...— стал увещевать старик,— от дома твоего, считай, один дым остался...

...На горизонте — дым. Небо закрыли серые купола парашютов вражеского десанта... По дороге мчатся немецкие мотоциклы, прочесывая впереди себя пулеметным огнем придорожную рожь и кусты.

Парашютные купола видит Янка, взобравшись на высокую сосну. Слышит стрельбу, взрывы.

Под сосной стоит Лена с маленьким берестяным кузовочком, полным земляники. Она очень жалеет, что не может взобраться на сосну, как Янка. А как хочется посмотреть на свой город! Ей кажется, что он вот где-то здесь, совсем недалеко.

— Янка-а!— кричит Лена, задрав голову.

— Чего тебе?

— Мама там не идет?

— Нет!

— А может, идет?

— Отстань!

Немного погодя Янка начал спускаться на землю. Но каково было его удивление, когда Лены внизу не оказалось...

Впрочем, чему же тут удивляться? Лене, скорее всего, надоело торчать под сосной, тем более что о маме он ничего не сообщил, и она побежала в сторожку...

Янка возвращается домой хмурый, угнетенный всем, что видел и слышал. На подходе к сторожке его встречает дедушка с двустволкой за плечом:

— А Лена где?

— Разве она не дома?

— Она же с тобой ушла!

Янка смотрит на деда испуганными глазами.

— Чего глаза таращишь? Девчушка-то где, спрашиваю?!

И вот уже Янка опрометью бежит обратно, оглашая лес криком. Он не на шутку испугался: куда могла по-деться несмышленая девчонка в незнакомом дремучем лесу?

Дед тоже встревожился и тоже углубляется в лес, подавая голос заблудившейся Лене.

А Лена быстро бежит по лесной тропинке, удаляясь от зовущих Янки и дедушки. Ей кажется, что вот-вот кончится этот страшный лес, она выбежит в поле, а там уже знакомая дорога, родной Запольск, и навстречу ей выйдет мама…

Настигающий крик Янки еще больше подстегивает девочку, она уже не оглядывается, напрягает последние силенки, но... разве от Янки уйдешь? Он догоняет ее, хватает за ручонку.

— Ты куда тикаешь?

— Домой!

— Так вот тебе!— шлепает ее Янка, рассерженный самовольством непослушной девчушки.— Я тебя отучу бегать домой, сопля ты рыжая!

— Мама-а!..— на весь лес зовет Лена на помощь маму.

— Глупая ты, Ленка...— примирительно говорит Янка, ведя ее за ручку.

— Ты очень умный!— огрызается Лена, слегка всхлипывая.— Ты и не хороший еще, вот!

— Скажи спасибо, что догнал тебя, а то поймали бы волки и съели.

— А мама за меня заступилась бы, вот! И я все равно убегу!

— А я тебя снова поймаю да так отшлепаю, что не сядешь...

— А я дедушке скажу, он тебе уши надерет...

— Ох, и ябеда ты, Ленка!

...Лена лежит на руках лесника, сидящего на ступеньках крылечка. Она устала, наплакалась и теперь спит, успокоенная стариковской лаской.

Янка расположился у ног дедушки. Он тоже отдыхает после утомительной погони за Леной и всех треволнений.

— Ох, и настырная девка!— вздыхает старик, слегка покачивая девочку на коленях.

— Как бы, дедушка, все же отправить ее домой... Она такая,— все равно убежит куда-нибудь, заблудится и сгинет в лесу.

— А кто знает, где ее дом?

— Я знаю...— Янка подхватился, побежал в сторожку и через минуту вернулся с сумкой Лениной мамы. Вынул из сумки паспорт.

— Вот, дедушка, в этой книжечке написан какой-то адрес, я нашел...— Мальчик перелистал паспорт и остановился на прописке.— Смотри: «Зеленая ул., дом 6...»

— Зеленая, говоришь?

— Да.

— Такая улица в Запольске будто есть.

— Так, может, батька ее остался там, ищет ее, а мы держим у себя это счастье... Сходи, дедушка, поспрошай...

— И я пойду с тобой, дедушка...— не раскрывая глаз, прошептала Лена.

— Ты почему не спишь?

— А чего вы шепчетесь?— все так же, не раскрывая глаз, ответила Лена, повернулась лицом к дедушке и снова уснула.

— А батька ее, считай так, воюет скорее всего...— вслух подумал старик, осторожно глянув на закрытые глаза девчушки.

...На дороге горит подорванная на партизанской мине машина, в кювете валяются убитые взрывом немецкие офицеры...

...Запольская комендатура. Комендант гарнизона, капитан Гюнтер, мечется по кабинету перед застывшим от страха начальником полиции Булаем.

— Вы же начальник полиции, господин Булай, вы должны нюхом чуять, чьих рук это преступление!.. Вы жили здесь и должны знать, кто из здешних людей способен на подобное злодеяние!

— Коммунисты, конечно.

— Но где они?!

— Ищем, но пока не так просто найти их, господин комендант...

...На придорожной березе висит полицай с дощечкой на ногах. На дощечке надпись: «Фашистской собаке — собачья смерть. Батька Панас».

...Лесник медленно идет по Запольску, вглядываясь в таблички с названиями улиц. Наконец — надпись: «Зеленая, 2». Старик продолжает путь. Минует номер 4. Поравнялся с уютным, красивым особнячком, утонувшим в зелени палисадника, обозначенным номером 6. Вынул из кармана листок, на котором Янка старательно вывел: «Зеленая ул., 6», сверился.

Поднялся на крыльцо и осторожно постучал в двери. Постучал второй, третий раз...

Медленно открывается одна половинка дверей. В ней — человек в трусах. Он продолжает обтирать полотенцем грудь, плечи.

— Тебе чего?

Старик снял шапку, поздоровался.

— Вы, гражданин, случаем не Микуличем будете?

— Нет.

— А может, сродственником ему доводитесь?

— Нет.

— Может, сам Микулич тут?

— Тоже нет. А в чем дело?

— Да дело, видишь ли, такое, что дочка его у меня сейчас обретается...

— Откуда знаешь, что она его дочка?

— Документы при ней с карточкой были.

Старик вынимает из кармана завернутые в тряпочку паспорт и фотографию. Человек разглядывает то и другое.

— Зайди,— предложил, широко раскрыв двери. Лесник вошел в хорошо обставленную комнату.

— Присядь, я сейчас,— приказал человек и скрылся в соседней комнате.

Лесник присел на краешек мягкого кресла, осмотрелся, удивляясь окружающей роскоши, так ему показалось.

Через некоторое время из соседней комнаты вышел хозяин в форме полицая. Это был тот самый начальник полиции Булай.

— Идем...— все так же коротко приказал Булай.

Не подозревая ничего худого, старик последовал за ним.

...Двухэтажное каменное здание. Над главным входом вывеска с русским и немецким текстами: «Комендатура г. Запольска».

За столом в приемной сидит помощник коменданта обер-унтер Раух. От нечего делать Раух самозабвенно строит на столе карточный домик.

В приемную входят Булай с лесником.

— Господин комендант у себя?— осведомляется Булай. Раух утвердительно кивает головой, не отрываясь от занятия.

— Посиди здесь,— предлагает старику Булай. Сам осторожно стучит в дверь.

Комендант Гюнтер вопросительно уставился на вошедшего Булая.

— Нашлась дочка секретаря Запольского райкома партии Микулича, что прикажете делать, господин комендант?

— Ты бы лучше самого Микулича нашел...

— Сам Микулич, видимо, на фронте, господин комендант.

— Так на кой черт нам его дочка? Взрослая?

— Нет. Ребенок еще. Вот...— Булай вынул из бокового кармана паспорт и фотографию, положил перед комендантом на стол.

Комендант рассеянно глянул на карточку. Взгляд его вдруг обострился. Он взял карточку в руку, поднес ближе к глазам:

— Что такое?

— В чем дело, господин комендант?— нагнулся к нему Булай.

— Это ее родители?

— Да. Мать погибла.

— А это — сам Микулич?

— Так точно.

Гюнтер торопливо полез в стол, вынул папку. Из папки извлек фото. На фото Микулич выступает перед толпой крестьян.

— Знаете, кто такой? Батька Панас. Нашей разведке удалось снять его на одном митинге в деревушке. Мне только что доставили это фото. Как, по-вашему, сходство есть?

Булай внимательно сличил две фотографии.

— Ну, конечно же, Микулич!— чуть не крикнул полицай.

Комендант и Булай некоторое время смотрят друг на друга, как золотоискатели, неожиданно нашедшие самый крупный самородок.

— Где девочка?— прервал затянувшуюся паузу комендант.

— У лесника.

— А лесник?

— Здесь. Сам пришел и заявил.

— Позови его сюда.

Булай вышел. Через минуту возвращается с лесником.

Комендант поднялся ему навстречу, приветливо улыбнулся и протянул руку:

— Здравствуйте, господин лесник! Вы оказали большую помощь немецким властям и получите половину награды за поимку Микулича...

— А разве я ловил его?

— Да. Почти поймали.

— Стар я уже, не понимаю чегой-то...

— Дочь-то Микулича у вас?

— У меня.

— А теперь она будет у нас. Мы заставим Микулича прийти за ней. А не придет — пусть пеняет на себя.

— Что же вы с ней сделаете?— полюбопытствовал лесник.

— Ответит за преступления своего отца.

— Да кому там отвечать? Она же горькое дите еще…

— Война сурова, господин лесник...

...Выстрел. Сверху падает коршун к ногам Янки. Это он метким выстрелом из двустволки убил хищника. Поднял его с земли, широко расправил крылья.

— Смотри, Лена, какой большой!..

Лена высунула голову из куста.

— Иди сюда, не бойся.

— А стрелять больше не будешь?

— Не буду.

Лена опасливо приблизилась к Янке.

— А знаешь, чего он тут высматривал?

— Чего?

— Вот...— Янка нырнул в кусты, увлекая за собой Лену. На прогалинке Лениному взору предстала захватывающая картина: в самодельных клетках она увидела лисенка, зайчика, белочку, вороненка.

— Это мой зверинец. Только смотри, дедушке о нем ни слова! Он не позволяет мне ловить зверьков и птиц. Они, говорит, должны жить на воле. Вот я и спрятал их на этом островке...

Янка обходит с Леной клетки. Открывает дверцу, бросает в клетку убитого коршуна. Лисенок жадно набрасывается на птицу. Зайчику мальчик бросает морковку, вороненку — хлеб.

— Я и тебе не показал бы, да дедушка, уходя в город, приказал мне веселить тебя, чтобы не плакала.

— А зачем дедушка в город ушел?

— Батьку твоего искать,

— И маму тоже?

— Ну и… мамку, конечно.

— А он скоро вернется?

— К вечеру.

Над лесом послышался гул самолета.

Лена прижалась к Янке:

— Ой, опять гудит!.. Я боюсь...

— Я тебя спрячу...— Янка, пригнувшись, подбежал к небольшому шалашу среди кустов.

— Полезай туда... Это моя будка...

— А ты?

— Я не боюсь...

Лена нырнула в будку и забилась в самый уголок. Гул самолета ближе. Янку неожиданно покидает смелость. Он тоже стремглав бросается в будку и только в небольшую дырочку всматривается в небо.

Кажется, совсем над головой прошел с оглушающим ревом самолет. Янка закрыл со страху глаза, уткнулся головой в сухую траву. Когда гул удалился, поднял голову, виновато посмотрел на Лену. Та, к счастью, не видела его малодушия.

— Вылазь, улетел уже...— Янка выбрался из шалаша. Что такое? Планируя в воздухе, на деревья и на землю с неба опускались какие-то листки бумаги.

Мальчик поднял, посмотрел и... не поверил глазам... На листке напечатано изображение Лены.

— Лена, иди сюда!

Девочка подбежала к нему.

— Смотри, это же ты!

— Ой!.. А где ты нашел меня?

— А я и не искал. Сама с неба упала.

— А чего тут написано?

А написано на листке следующее:

«БАТЬКА ПАНАС!

Твоя дочь Лена находится в Запольской комендатуре. Если добровольно явишься в распоряжение немецких властей — тебе и твоей дочери будет дарована жизнь. В случае неявки дочь будет казнена за преступления отца по законам военного времени.

Комендант Запольска капитан Гюнтер».

— Как твоего батьку, звали?— подозрительно спросил Янка, держа в руках листовку.

— Папа Гриша...

— Значит, тебя перепутали с кем-то.

— А зачем меня перепутали?— удивилась Лена.

— А я знаю — зачем?.. Идем лучше домой, может, дедушка вернулся уже... Второй день почему-то нет его.

...По полевой дороге едет легковая машина. Рядом с шофером сидит Булай. За ними — лесник и двое немецких солдат.

Лесник первым прерывает молчание.

— А сколько можно купить коров на десять тысяч этих самых марок?— спрашивает Булая.

— Коров так... пятьдесят, пожалуй,— соображает Булай.

— А коней?

— Да и коней... Только зачем тебе покупать?

— Да как же без скота хозяйство заводить?— недоумевает лесник.

— Скота у тебя достаточно будет в своем имении.

— А не заберут его на ихнее войско?

— Имущество в таких имениях будет неприкосновенным.

— Вот это дай-то бог...

Заходит солнце. Машина поворачивает к лесу. Останавливается у развилки дорог.

— По какой?— оборачивается Булай к леснику.

— Да вот по этой, только...

— Что — только?— настораживается полицай.

— Вечереет,— задумчиво отвечает лесник,— в такое время по лесу тащиться — рискованно вроде бы...

— Думаешь, партизаны?

— Да думать-то особливо не приходится. Очень уж пошаливают. Днем ничего, а по ночам тут, бадай, не проскочить...

В лесу ухает филин. Булай привскакивает.

— Это вроде бы сова,— успокаивает его старик,— но они тоже подделываются нынче под сов и под сорок, под кого хочешь...

— Далеко тут еще?

— Верст так десять, считай.

— С кем она осталась в сторожке?

— Да с внучонком моим, Янкой.

— Никуда не уйдут?— не отстает от лесника Булай.

— Куда ж им уйтить-то? Малые еще, несмышленые...

Булай жует губу, раздумывая над чем-то.

— В деревню!— приказывает шоферу.

Шофер разворачивает машину на дорогу к деревне, расположенной на окраине леса.

...Деревенская хата. Лесник примостился на печи рядом с хозяйским мальчиком, который внимательно наблюдал за всем, что происходило. Он не знал, почему полицай с солдатами остановились в его хате, куда и зачем едут. Хотел было спросить у лесника, лежавшего с ним рядом, но тот приложил палец к губам,— дал знак — ни слова...

И когда лесник убедился, что Булай уснул, он прильнул к уху мальчика и зашептал что-то.

...Янка до рассвета просидел на крыльце сторожки с ружьем на коленях, спустив собаку с привязи. Лену уложил в постель еще с вечера, а сам не разрешил себе спать ни минуты. Его тревожило тяжелое предчувствие: вот уже вторые сутки нет дедушки — что с ним?.. Неужели и его убили с немецкого самолета?.. Или ранили, и он лежит теперь где-нибудь в поле или в лесу?.. Пойти искать, а Лена? Одна тут не останется, с собой брать, а вдруг увидит убитую на лесной дороге маму?..

До самого утра мучился Янка тревожным раздумьем, пока собака не залаяла на кого-то.

Между соснами мелькнула фигурка...

К крыльцу подбежал запыхавшийся мальчик, посланный лесником.

— Петрусь?— удивился Янка.

Петрусь поманил пальцем Янку и долго шептал ему что-то, потом побежал обратно, опасаясь долго оставаться здесь. Он уже знал, что вот-вот сюда должны приехать немцы.

Янка с трудом разбудил Лену, быстро помог ей одеться... Не теряя ни одной секунды, он схватил со стола кусок хлеба, в шкафчике нашел сало, луковицы... Все это торопливо связал в узелок и, схватив девочку за руку, выскочил во двор. Собака навострилась было увязаться за ними, но Янка привязал ее у будки, отошел, поманил за собой, чтобы видела, в какую сторону он пошел... Собака рвалась с привязи, а Янка с Леной уже скрылись в лесной чаще, убегая скорее и как можно дальше от сторожки...

Лена не понимает, почему такая спешка, куда и зачем они бегут... Хотела было спросить у Янки, но он шикнул на нее, мол, некогда разговоры заводить...

...В сторожке и во дворе идет нетерпеливый обыск. Булай и немцы переворачивают все вверх дном в поисках Лены и Янки. Булай подбегает к стоявшему посреди двора леснику.

— Где же они?!

— Да бог их знает... Может, испугались, что едут незнакомые люди, и убежали в лес.

— А ну, кликни!— приказывает Булай.

Лесник приставил ладони трубкой ко рту:

— Ян-ка-а-а!

— ...ан-ка-а!— разнеслось по лесу эхо.

Тишина. Лесник крикнул еще два-три раза, отвечало только эхо.

Булай в нерешительности потоптался по двору.

— Ладно,— махнул рукой. Сел с солдатами в машину, подозвал лесника.— Если ребята испугались машины,— мы сейчас уедем в деревню, где ночевали, и будем ждать. А ты, как девчушка вернется, бери ее за руку и скажи, что поведешь к батьке... На месте и расчет получишь...

— Это уж само собой,— согласился лесник.— Такое дело благодарствия требует...

Водитель сделал разворот, и машина медленно начала удаляться, переваливаясь через корни и ухабы лесной неуютной дороги.

Лесник долго еще стоял, глядя вслед, пока совсем не замолк гул мотора. После, как и Янка, собрал в узелок кое-чего поесть, снял со стены ружье, прихватил патроны и вышел во двор. Постоял, прислушался... Подошел, наконец, к собаке, освободил ее от привязи.

— Ищи Янку...— не то приказал, не то попросил ее.

Собака быстро взяла след детей. Лесник еле поспевал за ней, но собака время от времени останавливалась, оглядываясь,— не отстал ли хозяин.

Так они шли по следу километра три, пока собака не залаяла радостно, догнав ребят.

Янка был рад вдвойне. Главное — дедушка жив и невредим. Даже сумел уйти от полицаев. И собака умница. Быстро нашла по следу. Лена тоже была довольна, что все вместе собрались.

И все вместе пошли дальше. Дед наказал Янке через Петруся идти на Волчий остров, и сейчас они держали путь туда.

Лена устала. Лесник взял ее на руки, крепко прижал. Он не мог себе простить, что так глупо выдал ее немцам. Готов нести сейчас Лену хоть на край света, чтобы только уберечь...

Бежавшая позади собака вдруг остановилась, оглянувшись назад... Побежала обратно, заливаясь лаем... Короткая автоматная очередь прервала лай...

В глубине леса лесник заметил крадущихся за деревьями Булая и солдата... Старик только сейчас понял, что Булай перехитрил его: где-то соскочил с солдатом с машины и незаметно шел за ним.

— Бегите!— приказал лесник Янке и Лене.

— А ты?

— Я придержу их... Живо!..

Янка схватил Лену за руку, и дети что было силы помчались в глубь леса.

Лес полого спускался в небольшую долину, и лесник залег за пригорком.

...Между деревьев мелькали тени Янки и Лены. Откуда-то уже издалека до их слуха донесся выстрел. Янка остановился, прислушался.

— Дедушка выстрелил...

В ответ прострочил автомат.

— А это в дедушку...

Снова грохнул густой выстрел.

— Опять дедушка…

Строчка автомата.

— Снова в дедушку...

Новая автоматная очередь.

— Еще раз по дедушке... Почему же дедушка не стреляет?

Лес молчал. Янка напряженно прислушивался. Тишина.

— Неужели убили дедушку?— уже со слезами на глазах спросил мальчик прижавшуюся к нему Лену.

Девочка ничего не понимает. В ее широко открытых глазах только большой, недетский ужас.

...По дороге к лесу, виднеющемуся на горизонте, мчатся мотоциклы. Едут грузовые машины с солдатами, овчарками.

В шоферской кабине, ведущего грузовика сидит Булай.

Ничего не подозревая, Янка устраивается на Волчьем острове в наскоро поставленном шалаше. Хорошо бы разложить огонек, да нет спичек, и все же опасно.

Вечереет. Зорко вглядываясь в сумрак, беглецы едят прихваченный в дорогу харч.

Лена первый раз в жизни собирается ночевать таким образом. Она обводит пугливым взглядом потемневший лес. Янка тоже на всякий случай осматривается настороженно...

А осторожность не мешала. Недалеко промелькнула лиса. К водопою подошли дикие кабаны... Почуяв недоброе, звери метнулись в лесную чащу.

Они узнали волка, который вышел к берегу.

Волк жадно нюхал следы кабанов, втягивал воздух, видимо, чувствовал близость человека.

Янка замер, следя из-за веток куста за волком. Неужели он найдет их? Неужели попробует перебраться по кочкам на островок? Эх, нет ружья или, на худой конец, хотя бы спичек!..

Лене он ничего не говорил, она свернулась клубочком в теплом мху. Ведь столько пережила за сегодняшний день!

И Янке хотелось спать, но он опасался сомкнуть глаза. Это не дома. Тут надо ухо востро держать.

...Как хорошо ранним утром в лесу! Вместе с первыми лучами солнца ожило зеленое царство! Чаща запела сотнями птичьих голосов, и каждый из них — своеобразен!

Этот не привычный для слуха концерт разбудил девочку после глубокого сна.

Она открыла глаза, встала и... ничего не поняла, где она и почему здесь? С ней же был Янка…

— Янка...— тихо позвала Лена.

Тишина. Только из густой травы подняла голову метровая змея. Она долго смотрела на Лену, Лена — на нее. Змея продолжала свой путь мимо Лениного пристанища. Лена почувствовала, что тут небезопасно кричать. Притаилась, боясь подать голос.

Но вот хрустнула сухая ветка, девочка оглянулась и увидела Янку с ружьем через плечо.

Вид у него был мрачный, глаза заплаканные.

— Ага, оставил меня одну, а сам ушел?.. Где ты был?

— У дедушки...— буркнул мальчик, глядя в сторону.

— А почему дедушка с тобой не пришел? Он же обещал?

— Дедушка больше не придет.

— Почему?

— Нет нашего дедушки...

Янка опустился на мох, лег лицом вниз и ничего больше не сказал. Он не в силах был поведать, как нашел убитого дедушку. Ружье его скатилось с высокого пригорка и лежало в кустах...

Лека так и не поняла; почему нет дедушки. Сколько она ни тормошила за рукав, чтобы Янка объяснил ей, где дедушка, так ничего и не добилась.

...До слуха детей долетело эхо далекого собачьего лая. Сначала это был одиночный лай, немного погодя к нему присоединился второй, третий... Вот он уже слышен почти со всех сторон.

Янка насторожился. Лена вопросительно смотрит на хлопчика, но тот не выдает своей тревоги, только внимательно фиксирует в памяти, с каких сторон надвигается опасность.

А надвигалась она фронтальной цепью полицаев и солдат, вступивших в лес с большой сворой овчарок.

Солдаты с овчарками на ремнях углублялись в лесную чащу все дальше и дальше. Хриплый лай псов разбудил тишину. Собаки рвались вперед, туго натянув поводки.

Ближе и ближе остров. Знают ли дети об опасности? Успеют ли уйти до того, как настигнет их озверевшая овчарка?

Вот и болото с островком. Собака безошибочно ведет своего хозяина по кочкам, торчащим над водой, достигает островного берега и бросается в кусты...

В кустах — пустой шалаш. Никого нет. Обшарив островок, собака находит наконец следы детей, ведущие с острова.

Она выводит своего хозяина по этим следам на противоположный берег и тащит в глубь леса. Следы уже сегодняшние, свежие, овчарка берет их особенно рьяно. Солдат чуть поспевает за ней, тяжело дыша и весь обливаясь потом.

...Янка бежит все быстрее, но разве Лена управится за ним? Она начинает отставать, выбивается из последних силенок.

А лай все ближе.

— Ну что мне с тобой делать?— чуть не плача спрашивает Янка, с ужасом оглядываясь назад.

Лена даже не плачет, она только тяжело дышит, доверчиво обхватив руку Янки. В нем и только в нем она видит сейчас свое спасение.

Овчарка и солдат пробегают перелесок, через который совсем недавно прошли дети.

Но вот в упор рвущейся вперед собаке из-за ближайшего куста грянул выстрел. Овчарка перекинулась через голову и растянулась на земле.

Ошеломленный, солдат оторопело остановился на какое-то мгновение, и этого было достаточно, чтобы прогремел второй выстрел. Солдат схватился руками за лицо, медленно осел на землю...

Из-за куста выглянул Янка с дымящейся двустволкой в руках.

Лена забилась в густой валежник и широко раскрытыми глазенками смотрит оттуда на Янку.

— Вылазь,— коротко приказал тот.

— А может, там еще собака гонится?— усомнилась девочка.

— Пока нет.

Лена выбралась из валежника.

Янка спрятал в валежник дедушкину двустволку.

— Зачем прячешь?

— Патронов больше нет.

Говорить некогда. Два выстрела Янки разнеслись эхом по лесу, и это еще больше подзадорило овчарок, которые шли в цепи. Неистовый лай огласил лес.

— Опять гонятся...— настороженно бросил мальчик, взяв Лену за руку.

— А теперь куда?

— К твоему батьке... Неужели он не слышит, как за нами охотятся, и не придет на помощь?..

— А где мой папа?

— Там...— неопределенно махнул рукой Янка.— Мы найдем его, только ты не отставай...

Надежда скоро найти отца подбодрила Лену. Она уже не останавливается, не обращает внимания на все новые и новые ссадины и царапины.

Трудно сказать, велико ли расстояние между цепью врагов и детьми, скорее всего — не очень.

На пути переднего звена цепи — лесное озеро. Преследователи разбились на две группы. Левая пошла по левому берегу озера, правая — по правому.

И вот, когда немецкие солдаты ушли уже очень далеко вдоль озера, так что лай собак был едва слышен,— недалеко от берега зашевелился куст тростника.

Осторожно раздвинулись стебли, и показалась голова Янки. Никто бы, конечно, не заподозрил, что дети догадаются укрыться в этом малозаметном тростнике. Но у страха глаза велики. Янке ничего не оставалось, как искать спасения в воде.

Осмотрев прилегающую к озеру местность, он осторожно выплыл из тростника. Лена держалась за его шею. Бесшумными движениями опытного пловца мальчик пересек водную гладь, выбрался с Леной на берег.

Не задерживаясь, дети побежали в сторону, противоположную ушедшим преследователям.

...В хате старосты местный фельдшер перевязывает раненого немца. Это в него выстрелил Янка, после того как первым зарядом уложил овчарку.

Булай и староста обедают. На столе возвышается объемистая бутыль с мутным самогоном.

— Кто же это его так?— спрашивает староста, показав глазами в сторону раненого.

— Говорит, какой-то мальчишка. Скорее всего — внук лесника.

— А зачем он вам понадобился?

— Увел, понимаешь, девчушку, Дочь Батьки Панаca.— Булай достает из кармана увеличенное фото Леньп — Вот... Поимей в виду, между прочим. Ежель где встренешь — большую прибыль можешь иметь...

Староста всматривается в фотографию и прячет ее в карман.

Перевязывая, фельдшер внимательно слушает разговор старосты с Булаем.

...Янка с Леной вышли на окраину леса. Рядом деревушка.

— Я хочу есть...— виновато призналась Лена.— Пойдем в те хатки, попросим у тети молока...

— Я сам пойду... А ты обожди тут.

— Ага!..— не согласилась Лена.— Мне страшно...

— Но тебя в деревне узнают.

— Ну и пусть!

— Ничего ты не понимаешь... Я тоже боюсь в деревню идти. Могут зацапать. Но один я не дамся,— убегу. А с тобой разве убежишь?.. Это же не в лесу, где теперь спокойнее, чем в деревне... Я укрою тебя пиджаком, и ты тихонько посидишь на теплой хвойной подстилочке...

Янка насгребал хвои, сухого мха, сделал уютное гнездышко. Посадил в него Лену, прикрыв сверху своим пиджачком.

Уставшая за день девочка согрелась и незаметно уснула.

Неизвестно, сколько бы она проспала, если бы не разбудили какие-то возгласы, плач...

Выглянув из-за куста, Лена чуть не вскрикнула... По дороге двигалась колонна людей под конвоем немцев.

Сзади, с боков бежали и кричали дети и старики, а идущие в колонне кричали в ответ. Равнодушно, будто ничего не слыша, по сторонам шли немцы, отталкивая провожавших...

Лена спряталась за кусты, а колонна приближалась, и вот уже можно разобрать слова.

Голосила старушка.

— Не плачь, мама!— кричала ей через головы дочь.— Придет Миша с фронта, скажи ему — пусть ждет! Жива буду — обязательно убегу из Германии!..

Мальчик лет четырнадцати кричал старику, ковылявшему по краю дороги:

— Дедушка!.. Попроси ихнего офицера — пущай ослобонит меня!.. Зачем меня гнать в Германию, я же малый еще!..

Дедушка споткнулся, упал, встает, догоняет внучонка:

— Что ты сказал?..

Девочка лет девяти бежала рядом с колонной, с трудом поспевая:

— Мама!.. Возьми меня с собой!.. Я без тебя не останусь!..

— Не плачь, доченька, я скоро вернусь!..

Лена смотрела, растерянная, переводя глаза с одного на другого, не понимая, что происходит. Но вот она вздрогнула: в колонне шагал Янка...

— Янка!..— закричала и побежала к колонне, но солдат оттолкнул ее. Она упала, сразу вскочила, бежала теперь рядом с колонной, кричала: — Янка, что же ты?

— Задержали в деревне,— старался Янка перекричать других,— нас в Германию гонят, на работу!..— Он улыбался и очень старался ободрить ее, показать, что все не так страшно.

— Янка!.. Янка!.. Я боюсь!— Лена заревела во весь голос...

Офицеру, идущему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к охране, он скомандовал, и несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за колонной. Старики и старухи, девочки, мальчики, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали бежать, но конвоиры подняли автоматы и направили на толпу. Все шарахнулись в сторону. Солдаты дали очередь в воздух. Толпа рассеялась по лесу. Охранники повернули и быстрым шагом стали догонять колонну.

Вдоль дороги, огибая деревья, всхлипывая, спотыкаясь о корни, бежала по лесу Лена, боясь потерять из виду узников... Земля под ее ногами уходила вниз, девочка еле удерживалась, ухватившись за дерево. Перед нею крутой откос, внизу река, неширокая и спокойная.

Лена помчалась к мосту, через который прошла и скрылась за косогором колонна невольников.

Она осторожно ступила на мост, обходя сломанную доску.

— Лена...— как из-под земли послышался чей-то голос.

Девочка замерла на месте, боясь шевельнуться.

— Иди скорее сюда!..— снова послышался голос.

Осторожно поднялась сломанная доска на мосту, и в дыре показалась голова Янки.

— Ну чего стоишь, скорее!..— нетерпеливо позвал хлопчик.

Лена сначала не поверила. Но, присмотревшись, узнала Янку, опрометью бросилась к нему.

Мальчик втащил ее в мостовую щель. И вот они под мостом. Снова вместе. Лена настолько напугана неожиданной разлукой с Янкой, что вцепилась в его шею ручонками и, кажется, никогда в жизни уже не разнимет их. Янка тоже прижал девочку к себе, перетрусившую, заплаканную, дрожащую то ли от чрезмерного волнения, то ли от озноба.

— ...Если бы не нашел я эту дырку в мосту,— не видать бы тебе, рыжая, меня... Угнали бы со всеми вместе... А теперь посидим тут до вечера, пока стемнеет, а после снова в лес... Ты чего дрожишь?..

— Холодно...

— Да ты же вся горишь, как огонь...— говорит Янка, положив ладонь на ее лобик.

...Лена и Янка идут по лесной тропинке. Янка впереди, Лена сзади. Лена с каждым шагом все больше отстает. Янка останавливается.

— Скорей...

— А у меня ножки болят...— хочет девочка сесть на землю.

— Нам еще очень далеко идти.

— Куда?

— Надо же когда-нибудь найти твоего батьку!

— А где он?— уже полушепотом, закрыв глаза, спрашивает Лена.

— Где-то в лесу... Может, в этом, может, в другом...

— Поищи его сам... Скажи, чтобы пришел за мной... а я здесь обожду... Я хочу спать... Укрой меня теплым одеяльцем...

— Да ты никак захворала?

Лена молчит, свернувшись на земле. Янка беспомощно оглядывается кругом, наклоняется над ней.

— У тебя болит что-нибудь?.. Ты такая горячая.

Янка просовывает ей руки под ноги и спину. Поднимает.

...Дождь. Сгибаются кроны деревьев под ветром. Бегут ручьи по земле. По тропинке, скользя по грязи, идет Янка с Леной на руках. Останавливается — больше нет сил...

— Лена, ты не можешь немного пройти сама?

— Хорошо... Я минуточку отдохну, и пойдем...

Янка, сжав зубы, делает еще несколько шагов и опускает Лену на землю. У девочки головка свисает на грудь, ноги подгибаются.

— Лена, ты засыпаешь? Лена, проснись!

...Вечер. Вернее — уже ночь. Деревушка, из которой немцы забрали днем невольников, погрузилась во мрак. Кое-где мелькают в окнах огоньки.

И в эти огоньки напряженно всматривается Янка, стоя у опушки леса с Леной на руках. Пойти или нет в деревушку, где днем сегодня он чуть не поплатился своей свободой, может, даже жизнью? Остались ли тут вражеские солдаты или ушли вместе с людьми, угнанными в неволю? Трудно было найти ответы на все вопросы, но еще труднее вот так стоять с больной и уже беспамятной Леной на руках.

...Перед иконой горит свеча, с трудом освещая хатенку, молящуюся старуху. Это она бросалась к своей дочери в колонне невольников. Старуха настолько погружена в молитву, что не сразу слышит осторожный стук в окошко.

Только когда стук стал более настойчивым, она перекрестилась в последний раз, с трудом поднялась и подошла к окну.

А через минуту перед ней стоял уже в хатенке Янка с Леной на руках.

— Бабушка... помогите...

— Дитятко мое, что с ней?..

Старуха разбросала на кровати какую-то одежонку и помогла Янке уложить Лену.

— Захворала, а чего — и сам не знаю… Может, и померла уже?.. Лена... Леночка...— позвал Янка, наклонившись над девочкой.— Ты еще жива?..

Лена дышала с тяжелым хрипом. Старуха дотронулась ладонью до личика девочки:

— Ох, как горит, бедняжечка!..

— Бабушка, помогите ей чем-нибудь, жалко дитю...

— За хвершалом сходить бы, коли и его сегодня не забрали…

...Старый фельдшер, перевязывавший немца, долго думал, выслушав и осмотрев Лену.

Старуха и Янка молчаливо ожидали его приговора.

— У девочки воспаление легких.

— Что же делать?— спросила старуха.

— А чьи это дети?

— Кто же их знает...

— Чьи будете?— обратился фельдшер к Янке.

Янка опустил глаза и промолчал.

Фельдшер внимательно посмотрел на Лену, на Янку. Не стал больше допытываться. Видимо, догадался, кто они.

— Да...— Фельдшер прошелся по хате, плотнее задернул занавеску на окошке.— Оставаться им в деревне опасно... Староста получил приказ ловить всех посторонних детей... Но состояние у девочки очень тяжелое... Придется ей полежать тут. Только, Прасковья Ивановна... о ней — никому ни слова... Да. Молчите... Вечерами попозже буду заходить. Попробую достать кое-какие лекарства.

— А мне куда?— поинтересовался Янка.

— А ты пойдешь со мной. У меня побудешь. Но с уговором: на улицу не показываться.

...Янка сидит в чуланчике с крохотным окошком на улицу. Рядом с ним — фельдшер. Оба внимательно смотрят в окно, не очень приближаясь к нему из опасения, чтобы с улицы не заметили.

— А ты неплохо стреляешь...— как бы между прочим шепчет фельдшер.

Янка испуганно оборачивается.

— Откуда вы знаете?

— Перевязывал твоего крестника…

Янка опускает глаза, скрывая в них тревогу и опасение.

— Да ты не бойся... Опасайся лучше вон того...— показывает фельдшер на идущего по улице старосту.

Мальчик внимательно провожает его взглядом, стараясь запомнить сутулую вороватую фигуру.

— Не попадайся ему на глаза,— предупреждает фельдшер.

— Я хочу Лену видеть.

— Она уже выздоравливает... Сегодня я еще один схожу, а завтра вечером — вдвоем.

...Лена сидит на постели за пологом. Связывает из цветных тряпочек бантик, надевает его на шею котенку. Старуха возится у печки с чугунком. Лена слышит стук в дверь.

— Бабушка, доктор!

Старуха идет в сени открывать дверь... и пятится назад, перепуганная неожиданным появлением старосты:

— Ты прости, старая, что незваным гостем заявился.

— Милости просим...— Старуха подсовывает ему табуретку.

Староста осматривается, садится:

— Ну как твое здоровье, старая?

— Какое там здоровье, день прошел,— жива, и хорошо.

— Ничем не хвораешь?

— Пока бог миловал.

— А то пришлю фершала.

— Да на кой он мне. Сроду у него не была.

— А чегой-то он зачастил к тебе? Да еще по ночам?

— Нечего ему у меня делать... Перепутал ты спьяну.

— Вроде бы нет. Своими глазами видел. Вчера от тебя уходил... Позавчера...

— С чего ему ходить до меня. Да еще по ночам...

— Сам удивляюсь. Здорова, говоришь. Живешь одна-одинешенька, вроде бы и делать ему у тебя нечего, но вот поди ж ты! Может, прячешь кого у себя?

— Кого это я буду прятать?

Осторожный стук в дверь. Староста подхватывается, опережает старуху и выскакивает в сени. Возвращаясь, пропускает мимо себя фельдшера и Янку.

— Вот те и раз! Оказывается, и позже меня гости ходят! Садись, фершал… Я хотя и не хозяин, а все же хочется приветить.

— Спасибо...— Фельдшер садится и делает вид, что его ничто не удивляет и не тревожит.

— Принес вам, Прасковья Ивановна, лекарство, что обещал намедни...

— Никак лечишь старуху?— спрашивает староста.— Да, приходится помогать.

— А она только что говорила, мол, не нужна ей твоя помощь... Говорит, никакого фершала и знать не знаю и ведать не ведаю.

С Лениной постели соскакивает котенок и выходит из-под полога на середину хаты, убранный бантиками.

— Тю-тю-тю!..— разводит руками староста.— Кто ж у тебя, старуха, занимается таким ремеслом?

— Сама, паночек, вот те крест!.. Я под старость уже как дите малое...

— Ой ли?..— староста поднимает палкой полог.

Прижавшись к стене, сидит Лена ни жива ни мертва…

— Вот оно что!— удивляется староста.— Мы с ног сбились, красавица, искамши тебя... А ты вон куда забралась?! Ну, вот и хорошо, что встретились наконец…

Лена сидит в той же позе, с недоумением глядя на старосту.

— Ну что ж, собирайся, дочка, пойдем со мной...— как можно ласковее обращается староста к Лене.

— Она никуда не пойдет...— слышится за спиной старосты голос фельдшера.— И ты никуда не пойдешь отсюда...

— Почему?— удивляется староста, повернув голову.

— Не шевелись!— грозно предупреждает старосту фельдшер, приставив к его спине стетоскоп...—Малейшее движение, и я стреляю!.. А теперь слушай меня; бросай палку...

Староста выпускает из руки палку.

— Руки вверх...

Староста исполняет и это приказание.

— Ложись лицом вниз...

Староста ложится навзничь.

— Дай, Прасковья Ивановна, веревку…— просит фельдшер.

Старуха выходит в сени и несет старые вожжи.

— Янка, вяжи руки и ноги!

Янка с горячей готовностью заворачивает старосте руки за спину и вяжет.

...Староста сидит в погребе под полом, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Сюда к нему доносится неясный разговор в хате. Кое-как он поднимается на ноги, опираясь спиной о стену. Тянется ухом к крышке в полу... Вот сейчас он отчетливо слышит густой бас фельдшера...

— Собирайтесь, ребятки... Ни мне, ни вам оставаться тут нельзя. Тебе, Прасковья Ивановна, тоже...

— Куда же я?— растерянно спрашивает старуха.

— Хочешь — пойдем с нами... Мы — на пристань. Сядем на пароход и уплывем как можно подальше. У меня сестра километров за пятьдесят отсюда...

— Куда уж мне по чужим... Я вот тоже соберусь и подамся к племяннице в Моховку...

— Далече?

— Да, считай, тоже верстов тридцать, коли не болей того...

— Дело твое, Прасковья Ивановна, только не мешкай...

— Я быстренько... А вы, милые, идите, пока до свету... Вам-то уж никак нельзя по времени...

Фельдшер простился и подался с ребятами из хаты.

Старуха тоже начала поторапливаться со сборами, но... остановилась, задумалась о чем-то... Все же решилась. Зажгла коптилку и полезла в погреб к старосте... Вынула изо рта у того кляп.

— Слушай ты, антихрист… Хочу поспрошать тебя, окаянного...

— О чем?— насторожился староста.

— Куда мою дочку угнали?

— В Неметчину.

— Зачем?

— Будет работать там.

— А меня возьмут с ней?

— Вряд ли. Стара ты.

Старуха заплакала:

— Не могу без нее, и все тут!.. Посоветуй, ради бога как сделать, чтобы и меня с дочкой взяли... Или вернули дочку домой... Поможешь — положу фунтов пять сала с хлебом, будешь есть, чтоб не подох. А там кто-нибудь отыщет тебя.

— Много у тебя сала?

— С пуд!

— У меня там есть один знакомый офицер... Записку от себя напишу... Вынь у меня с бокового кармана карандаш с книжечкой...

Старуха полезла в боковой карман старосты и достала записную книжку и карандаш.

— А теперь пиши, я буду диктовать...

— Да неграмотная я...

— Тогда вызволи мне только одну руку, я сам напишу.

— Как бы не так, руки ослобонять?!

— Дело твое. Я бы мог написать офицеру, чтобы он совсем освободил твою дочку, только за это весь пуд сала придется отдать. А не хочешь, значит, не видать тебе дочки. Погибнет на каторжных работах в Германии...

Старуха поднялась из ямы наверх и вернулась обратно с иконой:

— Бог-то у тебя в душе еще есть?

— А как же без бога-то?

— Поклянись перед иконой, что ничего худого не сделаешь со мной...

— Я и без бога ничего худого не сделаю... Ты же доброе дело сотворила, коли выходила больную сиротинушку...

— Зачем же ты хотел забрать ее?

— Приказано всех осиротевших детей доставлять в приют. А знаешь, сколько их нынче, несчастных? А раз фершал взял ее к себе — так и дай бог ему здоровья. Мне меньше хлопот...

— А ты все же поклянись...

— Клянусь Христом-богом и святым духом...

— Аминь.— Старуха дала поцеловать старосте икону, после повернула его спиной к себе и развязала руки.

Староста долго растирал затекшие кисти. Начал развязывать свои ноги.

— А на ноги у нас не было уговору!— запротестовала старуха.

— Не было, а теперь будет,— спокойно сказал староста, глянул на старуху узкими щелочками налитых злобой глаз...

...Фельдшер с детьми спешит к пристани, спешит, потому что где-то за поворотом реки виден дымок пароходной трубы.

Но спешит не только фельдшер, во весь опор мчится в бричке староста, яростно нахлестывая лошаденку... Ему во что бы то ни стало надо опередить прибытие парохода.

Небольшой речной пароходик пришвартовался к причалу, взял на борт человек пять или шесть, в том числе и фельдшера с детьми, и отчалил от берега как раз в тот момент, когда запаренный староста осадил коня у пристани. Опоздал. И самое обидное —всего-то не намного...

Фельдшер с палубы, однако, заметил, когда староста подъехал к пристани. Детям он ничего не сказал, но в душе затаил острую тревогу.

Следующая остановка парохода в Запольске, а на пристани есть телефон, и староста, конечно же, сообщит в запольскую комендатуру...

Опасения оправдались. Когда пароходик начал пришвартовываться к пристани, фельдшер заметил на причале полицая и трех немцев. Им явно не терпелось скорее взойти на палубу. Как только был подан трап, немцы оттеснили от него выходивших. Один из них стал у трапа, чтобы не пускать на пароход и с парохода, двое других с Булаем поспешили на палубу... Пассажиров мало — несколько женщин, так что не трудно обнаружить среди них человека в брезентовом плаще с капюшоном — примету, которую сообщил староста по телефону с пристани.

— Ферчал?— сразу приступил к делу Булай, взяв фельдшера за отворот плаща.

— Да, а что?

— Где дети?

— Какие?— удивленно спросил фельдшер, вроде бы не поняв вопроса.

— Брось дурочку валять! Говори — где?!

— Никаких детей я не знаю, вы меня спутали с кем-то...

Немцы тем временем обшарили кубрики, трюм, корму и все закоулки парохода. Вернулись с пустыми руками к Булаю, когда тот уже свалил с ног фельдшера и продолжал допрашивать его, пиная сапогом в бок.

Фельдшер только стонал, прикрывая руками лицо и голову.

...Пароход продолжал рейс после того, как Булай еще сам обшарил его сверху донизу и окончательно убедился, что детей нет. Но надеялся развязать язык фельдшеру. Повел его, избитого, в комендатуру, чтобы там продолжить допрос.

После отбытия парохода на пристани осталось несколько больших корзин с помидорами. Двое солдат-заготовителей, сгрузивших корзины с палубы, поджидали, видимо, машину, которая должна была прибыть за грузом. Они сидели молча в сторонке, посасывая сигареты.

В одной из корзин вдруг зашевелились помидоры. Из них вынырнула голова Янки... Он огляделся по сторонам, прислушался... Вроде бы никого нет поблизости... Янка предельно тихо и осторожно вылез из корзины, подполз к рядом стоящим.

— Лена...— позвал полушепотом. В другой корзине тоже зашевелились помидоры, и показалась голова Лены.

Янка помог ей без лишнего шума выбраться. Побежали в направлении окраинных домов городишка в надежде спрятаться там где-нибудь.

Но несколько помидоров все же, упав из корзины, покатились под уклон, к ногам сидевших солдат. Те насторожились, а когда увидели убегавших детей, поняли — их искали на пароходе.

Один солдат бросился вдогонку, другой побежал на пристань к телефону...

...Янка и Лена вбежали в переулок, нырнули в огород, выскочили в другом конце на улочку, наткнувшись на детей.

— Ребята...— обратился Янка к мальчишкам, задыхаясь от бега.— Спрячьте нас, за нами немцы гонятся!..

Секундная пауза. Дети растерянно смотрели на Янку и Лену.

— Пошли!..— приказал наконец один из мальчуганов.

Он пересек улицу.

Янка и Лена — за ним.

Все трое вошли в маленький тихий дворик.

В углу к кирпичной стене пристроен дровяной сарай. Дверь заперта на висячий замок. Мальчуган вынул ключ из кармана, открыл дверь.

Внутри сарая аккуратно сложенные поленницы, козлы для пилки дров, у стены — куча хвороста.

Мальчуган быстро раскидал хворост. Под ним оказался неширокий лаз.

— Сюда...— коротко бросил мальчишка и юркнул в лаз. Янка — за ним, Лена — за Янкой.

Все трое один за другим выползли в другой сарай, чуть побольше и посветлее.

В нем сидела, вжавшись в угол, худенькая босая девочка лет десяти. Она выбежала из своего укрытия навстречу.

— Леша, кого немчы ловят на уличе?— спросила, заметно шепелявя.

— Их...— коротко ответил Лешка.

— Ой!..— то ли с испугом, то ли с восхищением ойкнула девочка. Посмотрела широко раскрытыми глазами на Янку и Лену.

— Вот что, Нюша, проводи их к Вовке в подвал. Пусть посидят там до вечера.

Нюша, Янка и Лена выскользнули из подворотни сарая. Отогнув доску, пролезли в дырку забора.

— Это вы недавно вжорвали жележную дорогу?— спросила Нюша своих спутников, уползая с ними по огородной канавке.

— Какую железную дорогу?— удивился Янка.

— Мне Леша ражкаживал...

— Ничего мы не взрывали, выдумываешь ты много!

— Жнаю, жнаю, партижаны вшегда шкрывают, мне Леша говорил.

Поползли дальше. Любопытство Нюши все возрастало.

— А девочка тоже дорогу вжрывала? Я никому не шкажу, чешное шлово!

— Сто раз тебе говорил,— никакой дороги мы не взрывали!

— Партижаны никогда не рашкажывают, я жнаю...

...В городишке повальная облава. Хватают всех детей, загоняя их во двор комендатуры. Солдаты шарят не только в домах, но и на чердаках, в сараях, в поленницах, в погребах, в сене, кустах, в картофельной ботве... Городок оглашается плачем женщин, детей...

Матери и бабушки бегут к комендатуре, объятые горем и тревогой... Никто не знает, зачем и почему хватают и уводят детей, что с ними будет?..

...В слабо освещенном подвале Янка и Лена крепко спали, зарывшись в солому.

В потайном лазу показалась голова Нюши:

— Вштавайте, шкорей вштавайте!..

Янка подхватился и подполз к Нюше.

— Идите жа мной, тут шкоро будут ишкать... Я переведу ваш в другое мешто...

Янка растолкал Лену, схватил ее за ручку и увлек к лазу. Нюша тем временем подалась из лаза, освобождая дорогу Янке, но она и ойкнуть не успела, как чья-то рука крепко закрыла ей рот, а другая перехватила девочку поперек, подняла над землей. Другой немец то же самое сделал с Янкой, который, ничего не подозревая, выползал следом...

А Лена тем более ничего не знала,— она сама вылезла и очутилась перед двумя немцами...

...Двор комендатуры, переполненный плачущими детьми. Сейчас отсюда уже выпускают. Но только мальчишек. Девочек оттесняют.

Янка, перед тем как покинуть двор, шепчет Лене на ухо:

— ...Если будут спрашивать, скажи — зовут меня Катя... Фамилия — Иванова... Запомнишь?

Лена согласно кивнула головой. Но крепко вцепилась в руку Янки. Не отпускала, пока солдат не отшвырнул ее от хлопчика, вытолкав того к воротам...

На крыльцо вышел Гюнтер с бумажным кульком в руке. Он окинул детей изучающим взглядом.

— Я-я-яй, зачем же плакать?— с притворной лаской спросил Гюнтер.— Мы ничего не будем делать с вами. Я просто хочу угостить вас конфетами, и больше ничего...— Гюнтер присел на ступеньку и раскрыл кулек. Бу-лай подвел за руку первую девочку.— Как тебя зовут?— с тем же притворным радушием спросил Гюнтер девочку.

— Зоя...

— Очень хорошее имя... Ну вот, получай свою конфетку и беги домой.

Гюнтер всунул в ручонку девочке конфету, и та стремглав помчалась со двора.

— А тебя как зовут?— спросил Гюнтер очередную девочку.

— Нюша...

— Замечательное имя...

И эта девочка убежала со двора.

За ней вырвалась третья, четвертая, пятая... У каждой в ручонке зажата конфета.

Булай подвел перепуганную Лену.

— А тебя как звать?

Лена растерянно смотрит на Гюнтера:

— Я забыла...

Гюнтер внимательно изучает ее, но личико Лены, перепачканное, исхудалое, неузнаваемо. Гюнтер вынимает из кармана семейную фотографию Микулича. Показывает.

— Кто это?

Лена просияла.

— Вот папа, вот мама, а вот и я!..— указала поочередно пальчиком.

— За это я тебе отдам все конфеты,— улыбнулся Гюнтер.— Идем, я тебя еще чем-то угощу...— Взял ее за руку и увел в здание комендатуры, кивнув головой, чтобы всех остальных отпустили.

В широко распахнутые ворота девочки кинулись навстречу стоявшим на площади мамам, бабушкам и дедушкам... Те быстро расхватали их по рукам, и через несколько минут площадь опустела.

Остался только Янка. Он надеялся, что вместе со всеми выбежит и Лена, но ее не было. А выбежавшие девочки, смеясь и плача, говорили своим мамам, между прочим, что одну какую-то девочку немцы увели...

У Янки уже не было никакого сомнения, что увели Лену... На первых порах он растерялся и не знал, что делать? А делать что-то надо было.

И мальчик снова очутился в кругу ребят, спасавших их от погони. Он уже не скрывал, кто была Лена и почему немцы ловили ее. Жалел только, что отец девочки, Батька Панас, не знает обо всем случившемся... Он бы спас дочку...

Ребята же по секрету передали своим мамам то, что слышали про Лену, и через пару дней Янку нашла какая-то женщина с корзиной. Она увела мальчика с собой, сказала только, что пойдет с ним в деревню менять мыло и одежонку на хлеб и бульбу... Янка при случае должен назваться ее сыном.

Шли почти сутки, не заходя ни в какие деревни, пока не очутились в зоне партизанского лагеря. На передовом посту у женщины спросили пароль, она ответила, и вскоре они предстали перед самим Батькой Панасом...

Волнуясь, глотая слезы, Янка рассказал партизанскому командиру всю историю с его дочерью Леной, начиная с того дня, когда дедушка привел ее в сторожку, подобрав на лесной дороге возле убитой мамы...

Микулич крепко обнял Янку, прижав к груди, после приказал отвести его в столовую и накормить.

Сам остался наедине с собой... Долго сидел, закрыв лицо ладонями, чтобы никто не заметил слез, Даже от себя хотел скрыть их...

...В Запольске назревала трагедия. Спущенный под откос партизанами воинский эшелон переполнил чашу терпения Гюнтера. В отместку партизанам он решил расстрелять всех пригнанных из ближайших деревень для отправки в Германию.

С самого утра Гюнтер не отходил от телефона, согласовывая свое решение с высшим начальством. Никого не принимал и не разрешал входить даже дежурному унтер-офицеру.

Тем не менее без доклада и разрешения в кабинет Гюнтера вошел полковник гестапо и его адъютант. Такого высокого посетителя никто не имел права остановить или задержать в приемной. Даже сам Гюнтер подхватился из-за стола и яро выбросил вперед руку, приветствуя высокопоставленного гестаповца.

— Стоять!..— тихо, но властно приказал Микулич Гюнтеру.

Рука Гюнтера задрожала и начала опускаться вниз.

— Руки!— еще резче приказал Микулич.

— Нихт ферштейн…— сделал Гюнтер вид, что не понимает русского языка.

— Врете, Гюнтер, с детьми вы говорили по-русски… Стойте и положите руки на стол...

Гюнтер послушно выполнил приказ.

— Теперь слушайте...— полушепотом продолжал Микулич.— Малейшее движение или крик о помощи будет вашим последним криком... За окном стоит заведенная машина. Нам ничего не стоит двумя гранатами поднять в воздух комендатуру и успеть скрыться. Но если вы хотите жить, то сейчас же прикажите дежурному... как его фамилия?..

— Раух.

— Не сигналом, а голосом вызовете дежурного — и только одним словом:— Раух!.. Когда он войдет — ни слова по-немецки. Скажете только: полицая Булая!.. Только эти два слова... Он поймет...

— Булай, по-моему, в отъезде...

— Опять врете,— он во дворе, мы видели. Войдет Булай, скажете: девочку-заложницу — ко мне! И больше ничего. Она жива?

— Да.

— Ваше счастье... Но прежде чем полицай выйдет, передайте через него ваш приказ: всех захваченных для угона в Германию сейчас же, немедленно, отправить к карьеру на окраине леса. Для расстрела. Сам, скажете, еду туда и буду ждать у места казни. Запомнили?

— Да.

— Как только приведут девочку, мы сядем в машину и уедем. Кто будет обращаться к вам или спрашивать — молчите. Имейте в виду, идти вы будете под прицелом пистолетов... Итак, начинайте... Вызывайте Рауха...

Гюнтер медлил, опустив глаза.

— Гюнтер, в вашем распоряжении секунды...— предупредил Микулич.

— Раух!..— не очень повелительно позвал Гюнтер. На пороге тотчас появился Раух, вытянувшись в струнку перед высоким начальством.

— Полицая Булая!

Раух сделал уставной поворот и скрылся за дверью. Минуты через две на пороге застыл Булай, окаменев в страхе перед гестаповцами. От них он ничего хорошего для себя не ожидал.

Не меняя позы и не делая никакого лишнего движения, Гюнтер приказал:

— Передайте обер-лейтенанту Краусу; всех, предназначенных для отправки в Германию, сейчас же отвести в лесной карьер для казни. За партизанские диверсии... Я сам еду туда и буду ждать прибытия. А сейчас приказываю вам лично привести сюда девочку-заложницу и оставить в моем распоряжении. Выполняйте.

Булай, как и Раух, не осмелился задать Гюнтеру вопроса, повернулся и молча вышел с готовностью выполнить приказы коменданта без всяких уточнений и разъяснений, хотя Булаю было совершенно непонятно, почему Гюнтер передает очень важный приказ Краусу через него, а не непосредственно самому обер-лейтенанту.

— Возможно, Краус станет звонить вам. Для уточнения приказа. Поднимете трубку и скажете только одно слово: «Да» — «Я», по-вашему... И ничего больше,— приказал Микулич.

До прихода Булая с Леной для Микулича настали самые тяжелые минуты. Что, если Лена узнает его и крикнет при Булае — «папа»? Обстановка очень осложнится, придется Булая брать вместе с Гюнтером, что уже будет труднее...

Эти минуты показались вечностью Микуличу, и нервное напряжение его еще более обострилось, когда он услышал плач Лены в приемной. Похоже было, что ее силой тащили... Микулич отвернулся от дверей, и тут Булай втолкнул девочку в кабинет Гюнтера. Жестом руки Гюнтер приказал полицаю оставить их.

Партизан в форме немецкого офицера, приехавший вместе с Микуличем в качестве его адъютанта, бесцеремонно схватил Лену и понес в машину... Лена билась в его руках, плакала, вырывалась изо всех силенок, а тот тащил девочку, как котенка, дав понять окружающим, что с дочкой Батьки Панаса гестапо церемониться не будет...

Немного погодя через приемную прошел Гюнтер, за ним — Микулич...

«Адъютант» сидел уже в черном «мерседесе», положив девочку на колени лицом вниз.

Как только Гюнтер с Микуличем вышли на крыльцо, водитель, в форме немецкого солдата, услужливо открыл перед ними переднюю и заднюю дверцы. Гюнтеру Микулич указал на сиденье возле шофера, а сам сел рядом с «адъютантом».

Машина неторопливо вырулила со двора и на средней скорости выехала на загородную дорогу, ведущую к окраине леса, к глиняному карьеру.

Гюнтера немало удивило, что в распоряжении Батьки Панаса роскошный «мерседес», элегантная офицерская форма... Он, конечно, не знал, что все это досталось Ми-куличу сравнительно легко. Случилась однажды удачная засада на дороге, и ехавший в «мерседесе» гестаповский полковник целехоньким, без единого выстрела, попал в руки партизан.

До карьера было километра два, и машина быстро очутилась на лесной окраине.

Водитель свернул на боковую дорогу, уходившую в глубь леса, проехав немного, остановился по требованию Микулича.

Микулич быстро выскочил из машины, побежал в густой темный ельник, где его ожидал искусно замаскированный отряд. Надо было успеть как можно скорее, до прихода колонны на место казни, развернуть отряд в боевые порядки, умело и точно расставить пулеметные точки и, до поры до времени, замаскироваться еще искуснее...

Лена очутилась на руках женщины-партизанки. Женщина села в телегу, и старик крестьянин повез их подальше от этого опасного места. Женщине было дано задание отвезти девочку в лагерь.

Гюнтера на всякий случай пока оставили здесь, мало ли какая заминка может случиться, когда приведут колонну. Вдруг потребуется его участие.

Правда, все обошлось благополучно. Прибывшую колонну конвой загнал в карьер, обер-лейтенант Краус построил команду, чтобы отдать распоряжение, где кому занять места для ведения огня по заложникам, и в этот момент два партизанских пулемета с противоположного края карьера в упор пустили длинные очереди по команде Крауса... Их поддержали фланговым огнем из винтовок. Большая часть команды осталась на месте, только несколько немцев, среди них пулеметчик, отползли в придорожную канаву и открыли ответный огонь.

Завязывать затяжной бой рядом с гарнизоном не входило в оперативный план Микулича, но надо было продержаться некоторое время, пока освобожденные заложники не убегут в лес как можно дальше, где им не будет грозить преследование. Да и отряду легче уходить, если не возникнет необходимости прикрывать убегавших заложников.

Задерживаться опасно. Из гарнизона вот-вот может прибыть подкрепление...

Микулич решил обойти залегших немцев с флангов и как можно скорее покончить с ними. Одним ударом.

Все проделали быстро, но дорогой ценой: случайная пуля сразила Микулича...

Он очнулся уже в машине, когда отряд был далеко в лесу, уходя от места боя...

Партизанский командир лежал на заднем сиденье, у изголовья его пристроился фельдшер, который был в колонне заложников. Он не пошел вместе с освобожденными, а остался с партизанами на случай, если потребуется его помощь.

Помощь его потребовалась. Теперь скорее бы доехать до базы, там, как сказали фельдшеру, есть кое-какие медикаменты, бинты, инструменты, спирт.

...Женщина ехала с Леной на телеге каким-то кружным путем. Старик возница немного заплутался, и прибыли они в лагерь самыми последними. Отряд вернулся раньше. Еще издали старик заметил партизан, толпившихся у входа в самый большой будан, где обычно отлеживались раненые.

Чувствуя что-то неладное, женщина соскочила с телеги, торопливо направилась к будану. Лена едва поспевала за ней.

— Что случилось, ребята?— было ее первым вопросом.

— Командир ранен...

— Тяжело?

— Неизвестно... Операцию сейчас делают...

— А может, убит?— еще больше заволновалась женщина.

— Кто знает... Может, уже и неживого привезли.

На них шикнули, и женщина замолчала, объятая как и все, тревогой...

Лена дернула женщину за рукав,— та нагнулась над ней.

— Тетенька, кого убили?— спросила шепотом.

— После скажу. Молчи...

Никто не знал, почему было приказано срочно доставить специальной подводой в отряд какую-то девочку... Женщина приказ выполнила, но кого привезла, и сама не ведала. От Лены по дороге она ничего толком не узнала.

Еще долго стояли партизаны у входа в будан, храня тяжелое молчание, пока к ним не вышел усталый, взмокший от напряжения фельдшер. Он вытер тыльной стороной ладони лоб и успокоил всех кивком головы: будет жить...

— Дяденька!..— со всех ног бросилась к нему Лена, узнав в нем своего старого знакомого...

Фельдшер не меньше ее обрадовался неожиданной встрече, подхватил Лену на руки и скрылся с ней в будане.

Микулич полулежал на госпитальном топчане после перевязки на груди, не в силах приоткрыть глаза. У изголовья его сидели Янка, комиссар, начальник штаба.

Когда фельдшер вошел с Леной на руках, Янка чуть не вскрикнул, но вовремя спохватился,— рядом тяжелораненый командир...

Фельдшер остановился против Микулича. Лена некоторое время смотрела на него, с трудом узнавая отца... Заволновалась, торопливо соскользнула с рук фельдшера... неуверенно подошла, все еще узнавая отца...

— Папа?..

Микулич с большим трудом открыл глаза, улыбнулся:

— Здравствуй, Леночка...

Девчушка готова была вскочить отцу на руки, расплакаться от радости, но дядя фельдшер строго предупредил пальцем, а Янка — даже кулаком пригрозил: ничего не позволять себе, не нарушать покой раненого...

Лена поняла все, она только подошла поближе и взяла отца за руку.

— Папа, а мама к тебе не приходила?— с тихой надеждой в голосе спросила она.

Отец долго смотрел на дочь, не зная, что ответить...

Наконец еле слышно сказал:

— Пока нет… Но скоро придет… Придет…