"И невозможное вожможно" - читать интересную книгу автора (Завьялов Валерий Иванович)Глава 2Меня вызвали в институт на первую экзаменационную сессию. В канцелярии заочного отделения толпились студенты. Со всех уголков Советского Союза съехались они сюда. За плечами у них годы войны и многолетняя работа в библиотеках. Сейчас возрасты и ранги смешались в одно понятие — студент-заочник. — Вас поселят в комнате № 17,— сказал мне методист, вручая зеленую зачетную книжку и направление в общежитие. — В одной комнате будем жить,— услышал я чей-то голос. Обернулся и увидел худощавого человека с узким подбородком.— Подождите меня. Вместе пойдем. А вот и наша резиденция,— указал мой спутник на одну из дверей студенческого общежития.— Да там уже кто-то живет! Нас встретил загорелый мужчина с непослушным чубом и шрамом на левой щеке. На своей тумбочке он укладывал потрепанные тетради. — Дома я мало успел сделать, В сельской местности вообще время не замечаешь,— проговорил он.— Работать и учиться трудно. Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошла подвижная молодая женщина. Мы с удивлением смотрели на непрошеную гостью. А она, угадав наши мысли, представилась: — Женя Минаева, староста первого курса. Прошу всех назвать фамилию, имя и отчество, должность. — Иванов Николай Николаевич... заведующий сельской библиотекой,— откликнулся наш сосед по комнате. — Кто же это вас так разукрасил?— кивнув на шрам, поинтересовалась Женя. — Во время войны с немецкой овчаркой «поцеловался»,— усмехнулся Иванов, А того, с кем я пришел, звали Алексеем Ильичом Ермиловым. Жил он в Мелитополе и работал директором библиотеки педагогического института. — Так вот, мальчики,— записав эти сведения в тетрадь, сказала Женя.— На лекции не опаздывать... Ну и вообще будьте умниками! Ладно? — Постараемся!— весело за всех ответил Ермилов. Курс истории КПСС читал нам профессор Толоконский. Был он высокий, подтянутый. Говорил просто. Иногда рассказывал о событиях, s которых сам принимал участие. На экзамене студенты успокаивали друг друга: — Дядька мировой. Сдать можно! Настала моя очередь. Профессор пригласил сесть. — Прочитал я вашу контрольную работу. — И ничего не поняли?— тихо спросил я. — Нет, разобрал. Правда, времени пришлось много потратить, почти целый день. Но я не жалею. Нечасто студенты-заочники балуют нас самостоятельными работами. Многие предпочитают списывать с книг. Одна студентка переписала почти всю мою брошюру, и я не знал, чью работу я проверяю — свою или ее. Ну что ж, давайте побеседуем. Тащите билет. Вопросы были трудные, и я чувствовал, что отвечаю на них неуверенно. Но экзаменатор, взяв мою зачетную книжку, полистал и, к моему удивлению, поставил «хор». — Почему же «хор»?— несмело проговорил я.— В школе мне поблажек не делали. — И я вам поблажек не собираюсь делать,— возразил Толоконский.— Оценку поставил вполне заслуженно. Вы активно участвовали в семинарах. И ваша контрольная работа мне понравилась. Вернувшись из института, я приступил к выполнению учебного плана, по которому каждый студент-заочник должен был провести библиографический обзор новинок художественной литературы. В обеденный перерыв отправился в швейный цех. Сперва из-за приличия слушали внимательно, затем начали шептаться и открыто переговариваться. По всему видно было, что они просто меня не понимают и им неинтересно. Наскоро закруглив беседу, я вышел из цеха. «Библиотекарь из меня не получился»,— вздохнув, подумал я, вспоминая о совете учительницы немецкого языка научиться какому-нибудь ремеслу... Было это в девятом классе. Учительница возвратила мне непроверенную контрольную работу. Во время перемены я подошел к ней со своей тетрадью. — Я ничего не поняла, что вы там написали,— сердито буркнула она. — Мой почерк трудно разобрать. Но где же выход?— настойчиво-нетерпеливо продолжал я. — Ну что вам можно посоветовать?— смягчилась учительница.— Не следует вам мучиться. Зачем вам десятилетка? Освойте какое-нибудь ремесло и работайте себе на здоровье. Учительница вышла из класса, а я стоял растерянный, ничего не соображающий. Вспомнив сейчас этот разговор, я решил теперь, после неудачи с обзором, попробовать клеить коробочки. Мастер картонажного цеха дал мне бракованные заготовки, я приступил к работе. За три часа я сделал всего три коробочки, и те пошли в брак! — Не получается?— посочувствовал мастер.— Тут здоровые руки нужны.— Он хотел сказать еще что-то, но его позвали к телефону. «Еще одна неудача»,— подумал я и вышел из цеха. У самых дверей встретился с Иваном Жуковым. — Вот ты где! А я тебя по всей артели ищу. Понимаешь, какое дело! Придумал я одну штуку, а чертеж сделать не могу. Поможешь? — Нет, Ваня, в школе от черчения я был освобожден. — Жаль. К кому же мне теперь обратиться? — А что ты придумал? — Станок-автомат для выточки шахматных фигур. — Станок-автомат?— с недоверием спросил я. — Вот смотри,— оживился он и стал объяснять. — Светлая у тебя голова, Иван, а ты учиться но хочешь. Не валяй дурака, поступай в вечернюю школу. — Опять ты за свое!— поморщился Жуков. — А как же, вот ты придумал интересную вещь, а объясняешь ее на пальцах, без чертежей. Разве не ясно, что надо учиться? — М-да,— вздохнул Жуков и отошел от меня. Вопреки предсказаниям скептиков художественная самодеятельность у нас все-таки родилась. Зверевы согласились ею руководить. Ивану Жукову подобрали роль в спектакле районного Дома культуры. А мне удалось убедить его поступить в школу рабочей молодежи. И вдруг звонок из школы: Жуков пропускает занятия. А потом позвонил наш художественный руководитель Зверев — Жуков не ходит на репетиции. Я пошел домой к Жукову. Он лежал на кровати, читал книгу Станиславского «Работа актера над собой». На столе валялись окурки, в беспорядке стояли грязные стаканы и недолитая «Перцовка». — Завьялыч, привет! Пришел воспитывать? Валяй!— Он закурил. — Зачем мне тебя воспитывать? В конце концов ты не ребенок. Виктор Александрович просил тебе передать, что сегодня репетиция. — Не может быть!— трезвея, воскликнул Иван.— Он же сегодня собирался в Москву, а репетицию перенес на завтра. — Поездку он почему-то отложил. — Вот черт, а я напился.— Иван заметался по комнате.— Слушай, Валерий, возьми чайник и принеси из колонки воды. Я принес воды. Иван умылся, и хмель прошел. — Ну теперь я в норме. Можно репетировать. Сейчас оденусь. — Не торопись, Ваня, сядь,— попросил я. — А репетиция?.. — Извини, Я обманул тебя. — Обманул?.. Ты на это способен?— Иван весело рассмеялся.— Ей-ей, уморил... Завьялов — и вдруг обманул... — Послушай, Ваня, я был в твоей школе... — Понятно... Агитировать будешь!.. Не советую... В школу не вернусь. — Ведь десятый остался. — А дальше?.. В театральный институт все равно не попаду. А ради бумажки стоит ли учиться?.. — В библиотеке Ленина я видел кое-какие книги о ГИТИСе и узнал, что... — Что узнал?— нетерпеливо спросил Иван.— Да не тяни ты. — В ГИТИСе не только актерское отделение, есть еще и режиссерское. — Здесь есть над чем подумать... — Вот и думай... У тебя целый год впереди. А теперь иди в школy. — К третьему уроку?.. Может быть, завтра?.. — Прости, но я напомню тебе пословицу: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!» — Ладно. Пойду!— согласился Иван и стал быстро одеваться. Виктора Александровича Зверева мы разыскали в клубе дома отдыха «Связист». Шла подготовка к очередному концерту для отдыхающих. Вообще на репетициях, как правило, никому присутствовать он не разрешал, но мам позволил в порядке исключения. Мы заняли с Иваном Жуковым места в зрительном зале и с замиранием смотрели на его приемную дочь Раису, выполнявшую на сцене сложный акробатический этюд. В молодости Зверев был цирковым артистом. Мечтал о смелом аттракционе. Но по болезни вынужден был оставить цирк. Освещенная арена возвращалась к нему лишь во сне, и от одной только мысли, что на манеж возврата нет, его прошибал холодный пот. Вся жизнь казалась мраком, из которого не было выхода. В один из вечеров, когда за окном моросил осенний дождь со снегом и Звереву было особенно тоскливо, жена его, заведующая клубом при военном госпитале, сказала как бы между прочим: — Знаешь, Виктор, у нас организуется детский акробатический кружок... Может, ты... — Нет уж, Верочка, уволь,— отмахнулся он. — Ты не хочешь мне помочь?..— От укоризненного взгляда ему стало как-то не по себе, и он согласился взглянуть на ее подопечных. Среди девчонок-акробаток внимание привлекла диковатая маленькая татарочка. Опытный глаз циркового артиста отметил тонкую фигурку, широкие плечи и узкие бедра. «С такой можно поработать всерьез»,— сказал он себе и стал мысленно «лепить» будущий цирковой номер. Маленькая татарочка и была Раиса, средняя дочь многодетной семьи шофера Гениятова, ушедшего на фронт. А через десять лет Раиса Гениятова обратила на себя внимание ценителей красоты и грации. Забегая вперед, скажу: теперь она профессиональная артистка. Ею любовались во многих странах. Так бывший цирковой артист вновь ощутил волнение рампы, выпустив на арену свою воспитанницу. Об этом я узнал позже, когда прочитал повесть супругов Зверевых «Мечта моя, цирк...», вышедшую в 1964 году в издательстве «Советский писатель». Окончив репетицию, Зверев спустился к нам. — Слушай, Жуков, хватит дурака валять,— нахмурив густые брови, отчитывал он Ивана.— Кто мечтал о сцене? Или это лишь пустая болтовня?.. — Виноват я, Виктор Александрович,— тихо произнес Жуков,— поверьте, больше это никогда не повторится. Знаете, как трудно начинать новое дело, если нет уверенности. Худрук не спускал с него внимательных глаз, спрятанных под насупленными густыми бровями. — Трудный путь, Ваня, по плечу сильным!— проговорил Зверев. — Вот и Валерий так говорит! Но ведь это всего лишь красивые слова... — Так не ходи к нам!— холодно заключил Зверев. — Не ходи! А если тянет? А, к черту все!— вспыхнул Иван и, не простившись, ушел. Я было за ним, но Зверев остановил меня: — Ему нужно побыть одному, все равно к нам снова придет! Однажды Морошкин пригласил меня в Звенигородский краеведческий музей. От Звенигорода нужно было идти 4 километра по липовой аллее. Я любил эти места и с радостью составил компанию своему старому учителю. — Я тебя, Валерий, познакомлю с краеведом Николаем Сергеевичем Елагиным. А вот и он!— указал Морошкин на старца с седой окладистой бородой. В памяти промелькнули кадры из фильма «Глинка» — встреча композитора с бородатым крестьянином, с которого он написал своего Сусанина. Елагин стоял среди экскурсантов и с увлечением рассказывал о Саввино-Сторожевском монастыре, где теперь находился музей,— о прошлом и настоящем Звенигородского края — русской Швейцарии. Окончив лекцию-экскурсию, Елагин подошел к нам. — Что, молодца в краеведы посвящать привели?— спросил он, здороваясь. — Он у меня уже посвящен,— улыбнулся Морошкин и представил меня Елагину.— Бывший мой ученик, Валерий Завьялов, студент библиотечного института. Думаю сагитировать его составить библиографию по истории нашего края. — Составишь?— спросил Елагин. — Составлю!— неожиданно для себя согласился я. — Ну, коли так, пойдем проведу в «святая святых» — музейную библиотеку. — Видишь, Валерий, какая тебе честь выпала,— воскликнул Морошкин,— меня туда Николай Сергеевич не приглашал, хотя мы с ним и большие приятели. — Пока библиотека не разобрана,— оправдываясь, ответил Елагин,— а Валерий, может быть, приведет ее в порядок. — Да еще каталог составит!— добавил Морошкин. — Владимир Сергеевич, у меня же почерк плохой!— с отчаянием воскликнул я. — Машинку тебе выделим,— услышал я спокойный голос Елагина. Я посмотрел на своих собеседников и понял: они заранее обо всем договорились. |
||
|