"И невозможное вожможно" - читать интересную книгу автора (Завьялов Валерий Иванович)

Глава 1

Поезд приближался к платформе Левобережная. Я стоял в тамбуре и глядел на зеленую стену леса, бегущего мимо.

Сойдя с платформы, по асфальтированной дорожке направился к институту. Чемодан был тяжелый, и мне часто приходилось останавливаться. Мимо быстрыми шагами шли юноши и девушки тоже с чемоданами. «Наверное, как и я, поступающие».

— Дай чемодан поднесу,— послышался сзади меня голос.

Обернувшись, увидел смуглого невысокого парня.

— Спасибо, спасибо, я сам... На какой факультет поступаешь?— спросил я.

— На библиотечный... А ты?

— Тоже.

— Тебе что? Ты здоровый. А меня, наверно, не примут...

— Трусость отошли домой заказной бандеролью. Кстати, почта находится за углом!— усмехнувшись, сказал парень и подхватил мой чемодан.— Тебя как звать?

— Валерий Завьялов.

— А меня Михаил Синельников.

Только что закончилась консультация по литературе. Зал шумит. Гадают, какие темы предложат на экзамене.

— Гоголь будет обязательно!

— Нет, Гоголь был в прошлом году. Будет Салтыков-Щедрин.

А я думаю о своих нерешенных проблемах. К вступительным экзаменам готовился все лето. Со мной занимался Петр Васильевич Нечаев, один из старейших преподавателей Звенигорода. Пожалуй, нет такого человека в нашем городе, который бы не знал этого неутомимого труженика. Он помогал молодым учителям, работникам редакции районной газеты, всем, кто любит русский язык и литературу. Даже в выходной день в доме Нечаевых всегда был народ. Петр Васильевич вел занятия в маленькой комнате, заставленной книжными стеллажами. Когда ему предлагали деньги, для него это было оскорблением.

— У нас, в Звенигороде, издавна поставлено так!— отвечал он.— Антон Павлович Чехов оказывал больным помощь без всякого гонорара...

Работая инспектором в роно, он часто приходил в нашу школу, выступал с лекциями перед старшеклассниками. На одной лекции я с ним и познакомился.

Невысокий сутулый старичок в толстовке, наглухо застегнутой на все пуговицы, увлеченно рассказывал о гражданской лирике Пушкина, цитируя наизусть строки гениального поэта.

И теперь, сидя в аудитории, я старался вспомнить советы Петра Васильевича, которые он давал накануне отъезда в институт. И еще одно меня тревожило: как буду писать сочинение. Уложусь ли в отведенное время и, самое главное, поймет ли мой почерк экзаменатор?

— Ну, ты как, Валерий, готов к бою?— услышал я голос Михаила.

— Не совсем.

— А что такое?

— Я же пишу карандашом.

— Ну и что же?

— Как что? Экзаменатор не будет проверять мою работу.

— Положеньице!— нахмурился Михаил.— Слушай-ка, а ты говорил с председателем приемной комиссии?

— Да что ты?— испуганно воскликнул я.— Мне же сразу вернут документы!

— А если возвратят непроверенное сочинение?— возразил Михаил.— Надо идти! Конкурс конкурсом, но должна же быть еще и человечность.

Он взял меня за руку, и мы вышли из аудитории. Председатель комиссии Вера Илларионовна выслушала нас.

— Пером вы писать не можете? А в школе как писали?

— Карандашом,— ответил я.

— А шариковую ручку достать не удалось?

— Нет.

— Попробуйте моей,— предложила она и пододвинула лист бумаги. Я написал несколько слов.

— Видите, получается лучше. Значит, вам надо писать именно такой ручкой.

Наступил день устного экзамена по литературе... Набравшись храбрости, я вошел в аудиторию. Экзаменатор, полный мужчина с пышными усами пшеничного цвета, спросил мою фамилию и, найдя ее в списках экзаменующихся, удивленно посмотрел на меня.

— Странно, почему я вам за сочинение оценку не поставил.

«Ну вот и случилось то, чего я больше всего боялся... Что же теперь?..»

Голос экзаменатора прервал мои размышления.

— Все ясно... Просто я не разобрал некоторые слова. Это что написано?

— И...

— Правильно, а это?

— Ц…

— Значит, в сочинении вами допущена одна орфографическая ошибка и две синтаксических. По содержанию замечаний нет. Ставлю вам четыре. Ну а теперь побеседуем. Какой у вас номер билета?

— Двадцатый...

— Прошу...

— Образ Павла Корчагина...

Вступительные экзамены остались позади. Итог? Две пятерки и две четверки. Всего 18 баллов. Сегодня узнаю, принят ли. Пробрался к спискам и... не нашел своей фамилии. Что теперь делать? Направился в приемную комиссию.

— Вера Илларионовна, я не прошел по конкурсу?

— К сожалению... Проходной балл у нас 19...

— Но для меня это катастрофа.

— Зачем вы так? Разве только одному вам не повезло?— стала успокаивать меня Вера Илларионовна.— Я ничем не могу вам помочь. Сходите к директору. Может быть, он сделает вам исключение...

— Ох, это мне «в порядке исключения»!— вздохнув, проговорил я и к директору не пошел.

Вернувшись из института, я несколько дней не находил себе места. Зашел к Морошкину, но его не было дома. В приколотой к двери записке значилось, что он на неделю отлучился из города.

«Кому же рассказать о своей беде?— вздохнул я.— Пойду-ка в школу, кого-нибудь да застану».

Вспомнились школьные дни. Однажды на уроке литературы Анна Кузьминична Денисова подошла к доске и написала тему классного сочинения: «Кем я хочу быть».

«Кем я хочу быть?» — попробуй ответь на этот вопрос! Я оглядываю класс. Все сосредоточенно работают. А я вспоминаю скошенное поле, где мои сверстники собирают колосья, а я отстал от них. «Такого пустяка не смог сделать... О какой же профессии может идти речь...» — так я и написал тогда в своем сочинении.

А на другой день встретил Морошкина. Он шел рядом с незнакомым мне молодым мужчиной.

— Почему так плохо написал сочинение?— строго спросил меня учитель, останавливаясь. Его спутник тоже остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Я написал правду... Какая профессия мне по силам?

— Библиотечная!— уверенно ответил Владимир Сергеевич, словно ждал этого вопроса и, не дав мне опомниться, продолжал: — Представь себе, Валерий! В твоем распоряжении тысячи книг, и ты делишься этим богатством с другими. Люди будут обращаться к тебе за советом. Большое счастье, когда ты нужен людям.

— Но у меня же невнятная речь!— воскликнул я с отчаяньем.

— Библиотечная работа — это не только выдача книг,— вмешался в разговор спутник Морошкина, поправляя жесткие, непослушные волосы.

— Видите, Рувим Ефимович, какого молодца я вам передаю, уходя на пенсию, попробуй переубеди его!— улыбнувшись, сказал Морошкин, обернулся ко мне и представил: — Рувим Ефимович Фаликман, ваш новый классный руководитель. Он же и историю будет вам преподавать.

— Самое главное — не надо падать духом,— сказал новый учитель.

Так в мою жизнь вошел еще один человек, с которым мне теперь хотелось поделиться своим горем.

В учительской я застал всех своих учителей.

—А вот и еще один студент пришел!— воскликнул Рувим Ефимович.— Ну докладывай.

Молча я опустился на стул и рассказал о своей неудаче. В учительской некоторое время было тихо.

— Ну что же, Валерий! Не повезло в этом году, в будущем повезет!— нарушил молчание Фаликман.

— Может быть, кому-нибудь из нас съездить в институт?— поразмыслив, предложила Анна Кузьминична и обратилась к Фаликману: — Возьмите-ка на себя это дело.

Тот согласился.

На следующий день мы побывали на приеме у директора института.

Он пристально посмотрел на Фаликмана и с усмешкой спросил:

— Сын, конечно, у вас самый одаренный?.. И его обязательно нужно принять!

— Это мой ученик,— ответил Рувим Ефимович.— Я и все учителя Звенигородской средней школы просим вас принять Завьялова. Из письма вам многое станет ясно.— И Фаликман подал директору несколько листов в клеточку, исписанных знакомым морошкинским почерком.

— Почему вы думаете, что ваш питомец сможет работать в библиотеке?— прочитав письмо, спросил директор института.

— А где, как не в библиотеке, может найти себя человек в его положении?— ответил вопросом на вопрос Фаликман.

— Резонно,— согласился директор.— Ну вот что... Поезжайте в Комитет по делам культурно-просветительных учреждений. Разыщите Илью Марковича Цареградского. Он что-нибудь придумает.— Директор помолчал и обратился ко мне: — Только поезжайте один. Так лучше будет...

Илья Маркович Цареградский, которому в молодости выпало счастье работать под руководством Надежды Константиновны Крупской, оказался энергичным, подвижным человеком. Сквозь очки на меня смотрели внимательные глаза. Он попросил подробно рассказать о себе.

Цареградский слушал, постукивая карандашом по столу. Мне показалось, что он не разбирает мою речь. Я замолчал.

— Продолжайте,— тихо попросил он,— Значит, Александра Ивановна Максимова взялась вас учить с такими физическими недостатками?

— Да...

— Ну, вы прямо молодец. Преодолеть такое...

— И оказаться у разбитого корыта,— горько усмехнулся я.

— Выше голову, юноша!— ободряюще сказал Цареградский.— Что-нибудь придумаем!— Он встал и прошелся по кабинету. Вид у него был озабоченный.— С институтом можно сладить. Дадим указание принять вас на заочное отделение...

— А можно?— воскликнул я.

— Попытаемся!— пообещал Цареградский.— Но сможете ли вы заочно окончить институт? Трудно заочно учиться!..

— Я попробую...

— Ладно, дерзайте,— сказал Цареградский и вышел из кабинета.

Не знаю, сколько времени я сидел один. Столько вспомнилось в эти минуты! То мысленно переносился я в далекое Константинове, когда, стоя у приоткрытой двери класса, я с завистью смотрел, как учились другие. То перед глазами вставали занятия с Александрой Ивановной и Михаилом Савватьевичем.

Вернулся Цареградский.

— Все в порядке. Поезжайте в институт. Вас оформят на заочное отделение. Да, еще один совет: если в городе представится случай поступить на работу хотя бы в маленькую библиотеку, не упускайте его...

И случай такой представился.

В библиотеке артели инвалидов «Волга» освободилось место библиотекаря.

— Зарплата у нас небольшая,— предупредил меня председатель артели, оформляя документы,— да и работать придется через день по два-три часа... Присмотритесь, может быть, вам и понравится у нас.

— Для меня самое главное доказать, что я смогу работать.

— Добро,— кивнул председатель и встал, давая понять, что время тратить зря не следует. Он понимал людей с полуслова. Вероятно, в этом ему помогала многолетняя политработа в армии. Год назад он ушел в отставку в звании полковника.

И вот я среди книг. Пушкин, Гоголь, Фадеев, Шолохов и многие другие знакомые и незнакомые авторы ждали своих читателей. Так прошло часа два, может быть, три; в библиотеку никто не приходил.

«Рабочий день на исходе, и ни одного читателя»,— с досадой думал я, продолжая рыться в книгах. Отобрав несколько десятков интересных произведений, я решил отправиться по цехам.

Токарный цех, куда я зашел в первую очередь, встретил меня дружным однотонным гулом работающих станков.

Я остановился у одного станка и несколько минут наблюдал за работой горбатого парня, завидуя и восхищаясь ловкостью его рук. На моих глазах обыкновенная березовая чурка превращалась в шахматную фигуру. «Мне бы такие руки, стоял бы я сейчас у станка и вот так же превращал деревянную чурку в шахматного коня»,— мелькнула мысль.

Ко мне подошел начальник цеха.

— Библиотекарь? Очень хорошо. Располагайтесь вон на том столе. Сейчас будет перерыв.

Едва я успел разложить принесенные книги, начался перекур.

Стряхивая с себя стружки, к столу подходили токари и просматривали книги. Только тот парень, кем я восхищался, стоял в стороне и курил. Я подошел к нему.

— А вы, может быть, возьмете что-нибудь почитать?

— «Как закалялась сталь», что ли?— с усмешкой спросил он — Это я уже читал.

— Прочти еще раз,— вступил в разговор пожилой токарь.— Когда же ты, наконец, человеком станешь, Жуков Иван?

— А что девать, Кондратьич? Такая уж у инвалидов судьба.

— Посмотри на него,— Кондратьич показал в мою сторону.— Тяжелее тебя болен, а в институт поступил.

— Мне и семилетки хватит. В театральный институт все равно не поступлю...— Жуков сделал несколько затяжек и, выпустив табачный дым, продолжал: — В Доме культуры хотел в драмкружке заниматься... Не приняли... Инвалиды нигде не нужны.— Махнув рукой, он направился к своему станку.

«Неправда! Сильные духом везде дорогу пробьют»,— хотел возразить я, но сдержался, решив поближе познакомиться с Жуковым и тогда вернуться к этому разговору.

Поднимаясь по лестнице в швейный цех, я остановился и прислушался. Девушки пели так, для себя, и среди общего хора выделялись сочные красивые голоса. Песня оборвалась, когда я вошел в цех.

— А вот и кавалер пришел,— шутя заметила высокая девушка.— Что же ты стоишь? Растерялся? Не бойся, не укусим!

Все засмеялись.

— Девушки,— сказал я, с трудом сдерживая волнение,— а почему бы нам не организовать хор?

— Пробовали,— послышался ответ.— Да нет руководителя...

— А если еще попробовать?

— Не верим мы в эту затею!..

«Где взять руководителя?» — размышлял я по дороге домой. Зашел посоветоваться к Морошкину.

Он встретил меня радушно. За чаем расспрашивал о первых шагах на библиотечном поприще. И я рассказал ему о мечте горбатого токаря и о девичьих грустных песнях.

— Хорошо, Валерий, что тебя волнуют Судьбы других. Плохо, когда человек теряет веру в свои силы. Ты, Валерий, оказался сильнее своей судьбы! И теперь работаешь среди людей, обиженных судьбой. Настала и твоя очередь вступить в армию исцелителей человеческих душ. Нелегкое это дело. Но тебе ли бояться трудностей? Так вот, Валерий,— продолжал Морошкин,— иди в дом отдыха «Связист», . живут там Вера Максимовна и Виктор Александрович Зверевы. Они помогут тебе организовать художественную самодеятельность. Я записку Зверевым напишу...