"Временная вменяемость" - читать интересную книгу автора (Коннорс Роуз)ГЛАВА ВОСЬМАЯ«Выследил бы и убил» — этой фразы в нашем сценарии не было. Мы с Гарри отказались проводить повторный допрос своего свидетеля, и Стэнли лишился возможности еще раз услышать из уст Бака эти слова. Стэнли наверняка будет цитировать их во время заключительного слова. И совершенно ни к чему еще раз помогать обвинению. В два часа Беатрис объявила часовой перерыв. После перерыва присяжные вновь расселись по местам, кое-кто — с ручками и блокнотами. Я стою перед ними и жду, когда в зале воцарится тишина. — Наша юридическая система состоит из гражданского права и уголовного. Между ними — существенная разница. Возьмем, например, бремя доказательства. В гражданском деле истец должен доказать состоятельность дела, предоставив веские доказательства. Но в уголовном деле бремя доказательства еще серьезнее. Сторона-истец, то есть данный штат, должна разобрать каждый пункт дела так, чтобы не возникло никаких сомнений. Присяжные кивают. Им это, разумеется, известно. Они читают газеты, смотрят телевизор. — Или возьмем, к примеру, наказание. Если дело гражданское, у проигравшего забирают имущество. Но если речь идет об уголовном деле, то забирают нечто более ценное. У человека забирают свободу. Присяжные снова кивают. Это им тоже известно. — И основная разница между гражданскими и уголовными делами не в тяжести наказания, а в его сути. Вот что важно. И в деле Бака Хаммонда это имеет первостепенное значение. Кое-кто из присяжных начинает что-то записывать. Когда я подхожу к их скамье, все они смотрят на меня. — В системе гражданского права в случае, если доказательства неопровержимы, обязанность вынести решение возлагается на судью. Если в гражданском деле факты налицо, по закону судья должен отказаться от присяжных и решить все сам. Но в уголовном праве все иначе. Здесь обвиняемому предоставлено право получить вердикт присяжных. Это право гарантировано конституцией. И в уголовных процессах последнее слово всегда остается за присяжными. Присяжные не сводят с меня глаз. — В данном деле большинство фактов неопровержимы. Вам сообщили, что Бак Хаммонд стрелял в Гектора Монтероса и убил его. Сам Бак Хаммонд подтвердил это. Вам сказали, что он намеревался убить Монтероса. Бак, давая показания, подтвердил и это. Причем мы с мистером Мэдиганом, как его адвокаты, предпочли бы, чтобы он был сдержаннее. Выждав немного, я показываю на пюпитр. — О некоторых обстоятельствах этого дела было трудно рассказывать. И я понимаю, как трудно это было слушать. От показаний начальника полиции Фицпатрика кровь стыла в жилах. Тяжело было смотреть на две фотографии Билли. Они неотрывно глядят на пюпитр. — Было невыносимо слушать рассказ о страданиях Билли Хаммонда, о его смерти. Эти подробности возмутили нас до глубины души, даже вызвали негодование. А мы ведь не знали самого Билли Хаммонда. Кое-кто из присяжных поднимает глаза на меня, другие смотрят на Бака. — Если подробности мук Билли, его страданий и смерти возмутили нас с вами, то как же должен был отреагировать его родной отец? Для того чтобы принять решение по делу Бака Хаммонда, вы прежде всего должны ответить на этот вопрос. Большинство присяжных склоняют головы: надеюсь, они задумались. — Доктор Симмонз сказал вам, что Бак Хаммонд, когда он утром двадцать первого июня стрелял в Монтероса, находился в состоянии психического расстройства. Даже эксперты, предоставленные штатом, согласились с тем, что Бак перенес тяжелую травму. Был ли он безумен? Я несколько секунд молчу, чтобы подчеркнуть важность вопроса. — Это должны решить вы. Я оборачиваюсь и указываю на Бака: — Должен ли он провести остаток жизни в тюрьме? Я снова молчу. — Это тоже должны решить вы. Итак… — я жду, когда они посмотрят на меня, — следует поступить по закону. Именно это — самое правильное в нашем уголовном праве; вы, двенадцать присяжных Бака Хаммонда, призваны вершить правосудие. Вы и ваша совесть. Стэнли барабанит пальцами по столу. Я не свожу с него глаз, пока он не перестает барабанить. Затем я снова поворачиваюсь к присяжным. — Это моя последняя возможность поговорить с вами. Когда я закончу, к вам обратится обвинитель. Могу предположить, что он напомнит вам, что ваше решение — это послание всем гражданам Америки. Он может призвать вас осудить преступника, чтобы другим было неповадно вершить самосуд. Он может сказать вам, что оправдательный приговор подорвет основы нашего общества. И поэтому я говорю вам сейчас: не покупайтесь на эту демагогию. И, сказав это, я отправляюсь к столу, где сидит Бак. — Вы должны вынести вердикт этому человеку, и только ему. Вы сидите на скамье присяжных по одной-единственной причине. Вы не обращаетесь с посланием к гражданам Америки. Вы не рассуждаете об основах нашего общества. Вы здесь, потому что вы — присяжные Бака Хаммонда. Это его процесс. И вам предоставлено право принять решение по его делу. Если обвинитель будет говорить о других задачах, стоящих перед вами, не слушайте его. В зале стоит тишина. Присяжные замерли. Я возвращаюсь к ним. — За последние несколько недель я провела много вечеров в гостиной Хаммондов. Я беседовала с его женой Патти. Мы говорили о Билли и о Баке. Мы говорили о Гекторе Монтеросе. И еще мы много говорили о предстоящем процессе, о том, что может произойти в этом зале. Как-то раз, недели две назад, Патти задала вопрос, которого прежде не задавала. Я уверена, что она много думала об этом в последние полгода. Но произнесла это вслух только две недели назад. Патти спросила, могу ли я вернуть Бака домой, могу ли дать им возможность собрать обломки того, что некогда было их жизнью. Она спросила, могу ли я остановить эту ставшую бесконечной трагедию, получится ли дописать эту печальную главу достойно. В тот вечер я была откровенна с Патти. Я сказала ей, что не могу этого сделать. Но вы — вы можете. — Временная невменяемость… Удобный диагноз, не правда ли? Он вам может нравиться или не нравиться, решайте сами, но он прежде всего удобный. Стэнли засовывает руки в карманы и выходит из-за стола. Расхаживает взад-вперед, спиной к присяжным. У нашего стола он резко останавливается — словно натыкается на кирпичную стену. Несколько секунд молча разглядывает кисточки своих черных полуботинок. Затем бросает презрительный взгляд на Бака и поворачивается к присяжным: — Это не только удобно, это еще и очень умно. Он вынимает руки из карманов, скрещивает их на груди и замирает у нашего стола. — Чертовски умно со стороны этого человека утверждать, что он, совершая преступление, был в невменяемом состоянии. Заметьте, невменяемым он был только тогда, а сейчас — вполне нормален. Стэнли одаривает присяжных понимающей улыбкой — мыто с вами знаем… — И это особенно умно — про временную невменяемость. Нет никакой необходимости сажать его за решетку, даже в психиатрическую клинику не нужно отправлять. Надо просто отправить его домой. Будто ничего и не было. Стэнли смотрит на присяжных и качает головой. — Не попадайтесь на эту удочку. Иначе он, — Стэнли указывает рукой на Бака, — уйдет от расплаты за совершенное убийство. Бак отклоняется назад, но указательный палец Стэнли едва не касается его подбородка. Мне безумно хочется убрать руку Стэнли, очистить пространство вокруг нас с Баком. Но в этом нет необходимости. Стэнли, продолжая указывать на Бака, кидается к скамье присяжных. — Судья Нолан объяснит вам, что, если этот человек действовал предумышленно, он виновен в убийстве первой степени. А он… — тут Стэнли хлопает ладонью по телевизору, — действовал предумышленно. Он выключает свет и нажимает на кнопку пульта. Мы с Гарри оба вскакиваем. — Стойте! — Голос у меня такой громкий, что я сама удивляюсь. Да и слово подобрала подходящее. Немногим лучше, чем «эгей!». Гарри уже вышел вперед. Свет от экрана озаряет их со Стэнли. — Судья, он уже дважды демонстрировал эту запись. Третьего показа никто не разрешал. Гарри выключает телевизор, зал окончательно погружается во тьму. — Это кто так решил? — звучит голос Беатрис. — Так было решено на совещании перед началом слушания. Есть соответствующее распоряжение. — Чье? — Судьи Лонга. — Судья Лонг уже не ведет этот процесс. Стэнли снова включает телевизор. А Гарри выключает. — Не имеет значения, кто ведет этот процесс, судья. — Не имеет значения? — Беатрис не нравится, когда говорят, что она не имеет значения. — Нет. Этот вопрос был решен еще до начала разбирательства. Мой подзащитный полагался на решение суда. А какой из судей подписал приказ, не имеет значения. — Скажите, адвокат, как бы это повлияло на ваше поведение? Вы бы изменили стратегию? — Вопрос не в этом, судья. — Ваша коллега использовала фотографии. — Дело в том, что вопрос о просмотре этой записи был решен на предварительном слушании, судья. Есть соответствующий приказ. — Я его отменю. — Вы не можете этого сделать. — Я это уже сделала. Обвинителю предоставлено право использовать наглядные материалы во время заключительного слова. Как это делала ваша коллега. Стэнли нажимает на кнопку, экран освещает его довольную ухмылку. Гарри вынужден отступить. Ну и ладно. Долгие споры присяжным не нравятся. Гарри возвращается на место, пожимает плечами и извиняется перед Баком. — Да ничего страшного, — шепчет Бак. — Они все равно уже ее видели. И ничего нового не увидят. Стэнли останавливает запись почти сразу. Еще до того, как на экране появляется Бак. — Можно только предположить, — говорит Стэнли, — что в этот момент, за минуту до выстрела, мистер Хаммонд находился, как утверждают его адвокаты, в состоянии временной невменяемости. Стэнли берет со стола указку и показывает на тень у ангара. — А что именно делал в этот момент мистер Хаммонд? Сходил с ума? Метался, как безумный? Стэнли подходит к скамье присяжных. — Нет. Он сидел в засаде. Тихо и терпеливо ждал. Что в этом ненормального? — Стэнли тихонько фыркает. — У меня создалось впечатление, что это был план. Продуманный план. План, разработанный человеком совершенно вменяемым. Он нажимает на кнопку, демонстрация возобновляется. Как только появляется Бак, Стэнли снова останавливает запись. — Это у нас кто? А, мистер Хаммонд! Что, он уже безумен? Вовсе нет. Он занимает удобную позицию, готовится встретить жертву. Стэнли снова подходит к телевизору. — Разве это похоже на безумие? — вопрошает он. Он продолжает показ, нажимает на паузу, когда Бак поднимает ружье. — Вот опять мистер Хаммонд. Он прицеливается. Не забывайте, выстрел был меткий. Видите ли вы признаки невменяемости? Нет? Я тоже не вижу. Стэнли встает перед телевизором и обращается к присяжным: — Давайте говорить откровенно, леди и джентльмены. Мы все пришли в ужас от увиденного. Убийство — это бесчеловечно. Стэнли нажимает на кнопку, слышится выстрел. — И это убийство было бесчеловечно. Все, затаив дыхание, смотрят, как умирает Монтерос. Когда по асфальту начинает течь кровь, Стэнли опять нажимает на паузу. — Что произойдет, леди и джентльмены, если вы согласитесь счесть этого человека временно невменяемым? Он пойдет домой, вот что произойдет. Он будет свободным человеком. Стэнли подходит к присяжным совсем близко. — А что будет дальше? Он стоит и ждет, словно рассчитывает получить ответ. — Я вам скажу, что будет. Кто-то еще его разозлит. Может быть, через неделю. Или через год. Я не знаю когда. Но я одно могу сказать: это случится непременно, я вам гарантирую. Стэнли смотрит в нашу сторону. — И что тогда? Мистер Хаммонд сам нам сказал. Он выследит того человека, который его обидел. Выследит и убьет. По звуку шагов я понимаю, что Стэнли расхаживает вдоль скамьи присяжных. Хоть бы свет включил, черт его подери! — Меня удивило то, в каком психическом состоянии был мистер Хаммонд сегодня, — продолжает он. — Меня удивило то, как человек может говорить такое в зале суда. Но сегодняшнее его состояние — не моя забота. И не ваша. Вас должно волновать то, каким было его психическое состояние тогда. — Стэнли тычет указкой в экран. — Честно говоря, меня не волнует, сочтете ли вы, что мистер Хаммонд был невменяем в какой-то другой день его жизни. Это не имеет значения. Он подходит к телевизору, стучит указкой по экрану. — Значение имеет только этот конкретный момент. В этот момент мистер Хаммонд полностью себя контролировал. В этот момент он действовал осмысленно и продуманно. Стэнли указывает на лужу крови рядом с Монтеросом. — Мы все знаем, леди и джентльмены, что в этот момент Уильям Фрэнсис Хаммонд был полностью вменяем. Возможно, подчеркиваю, возможно, это был момент временной вменяемости. Указания, которые Беатрис давала присяжным, были пространными, но формальными. Большинство присяжных устали ее слушать и глазели по сторонам. Судья с тем же успехом могла зачитывать им вслух телефонный справочник. Она наконец заканчивает. Уже почти семь вечера. Вид у присяжных усталый, но они оживляются, когда судья говорит, что у нее все. Они потягиваются, кое-кто даже трет глаза. Хотя уже поздно, они, кажется, готовы. Готовы взяться за работу. Готовы принимать решение по делу «Штат против Хаммонда». Готовы решать судьбу Бака. — А сейчас, леди и джентльмены, — говорит Беатрис, подавив зевок, — я намерена отпустить вас на праздники. — Отпустить? — Гарри вскакивает как ошпаренный. — Совершенно верно, мистер Мэдиган. Отпустить. Я тоже встаю: — Но они под секвестром. — Только не сегодня, мисс Никерсон. Сегодня — рождественский сочельник. — Сочельник? Гарри в мгновение ока оказывается у стола судьи. Стэнли бежит за ним — видно, решил, что Беатрис может понадобиться его помощь. Гарри показывает на наш стол, на Бака: — Вы думаете, судья, у мистера Хаммонда тоже сегодня праздник? Вы хотите, чтобы он вернулся в камеру и нарядил елочку? Для него решается вопрос жизни и смерти. Судья смотрит сквозь Гарри: — Избавьте нас от этих драматических сцен, мистер Мэдиган. В штате Массачусетс смертная казнь отменена. Даже за убийство. Так что это не вопрос жизни и смерти. — Она оборачивается к присяжным. — Мы соберемся вновь двадцать седьмого декабря, в понедельник, ровно в девять утра. — Нет, мы этого делать не будем. — Гарри говорит ровным, спокойным тоном. Я знаю этот его тон. Он означает, что битва будет кровавой. — Прошу прощения, мистер Мэдиган? — пронзает его взглядом Беатрис. — Вы отлично меня слышали, судья. Мы не будем собираться вновь, потому что мы не будем расходиться. Вы не отправите их домой, судья, пока они не вынесут вердикт. — Вы мне приказываете, мистер Мэдиган? — Нет, я никому не приказываю. — Гарри поворачивается к присяжным. — Этот приказ отдал судья Лонг. Присяжные находятся под секвестром до оглашения вердикта. Чтобы на них не оказывали давление средства массовой информации. Так были определены процедурные правила этого процесса. — Гарри разворачивается к Беатрис. — Вы не можете их изменить. — Не могу? — Не можете. — Гарри разговаривает с присяжными, а не с Беатрис. — Это еще один приказ, на который рассчитывал мистер Хаммонд. Этот приказ гарантирует, что судить мистера Хаммонда будут присяжные, а не пресса. Вы не можете лишить его этого права. Мы вам не позволим. — Вы?! — возмущенно кричит Беатрис. Присяжные, похоже, склонны согласиться с Гарри. Они переглядываются и один за другим кивают ему. Но некоторые смотрят еще и на судью — хотят узнать ее мнение. Беатрис подает знак одному из двух судебных приставов, крупному рыжебородому мужчине. Тот понимающе кивает и уходит в боковую дверь. Беатрис наклоняется к Гарри: — Я дам им указания избегать средств массовой информации, адвокат. Не читать газеты. Не смотреть телевизор. Не слушать радио. И ни с кем не обсуждать это дело. Гарри смотрит в зал и вскидывает руки. Телевизионные камеры направлены на него, там и сям мерцают фотовспышки. Почти наверняка он попадет в сегодняшние новости, а завтра утром его портрет будет красоваться на первой полосе «Кейп-Код таймс». — Избегать средств массовой информации? — переспрашивает Гарри и хохочет. — Где же вы предлагаете им провести выходные — на околоземной орбите? Беатрис поджимает губы: — Мистер Мэдиган, вы обвиняетесь в неуважении к суду. — Ясное дело! — Гарри бросает на нее пренебрежительный взгляд и идет к нашему столу. — Этот суд не заслуживает уважения. Молоток Беатрис ударяется о стол. А Гарри уже подошел к Баку, положил ему руки на плечи. Лицо у него пылает. Времени у него совсем немного, и он это прекрасно знает. — Этот человек заслужил того, чтобы вы вынесли вердикт прежде, чем покинете это здание, прежде, чем наслушаетесь мнений тех, кто считает, будто им известно, что происходило здесь. Это — единственное справедливое решение. Рыжебородый вернулся с подкреплением. Он смотрит на Беатрис, та дает ему сигнал к действию. Четверо охранников окружают Гарри, но он, не обращая на них внимания, продолжает говорить: — Не позволяйте ей вами манипулировать. Последнее слово не за ней. Скажите ей, что сами хотите остаться сегодня здесь. Если она откажет вам в этом, мы тут же обратимся в апелляционную комиссию, невзирая на сочельник. Двое охранников берут Гарри под руки, подталкивают его к двери. Он опускается на колени, прямо на потертый ковер. Я встаю. — Совершенно верно, — говорю я присяжным. — Мы соберем апелляционную комиссию. И тут, словно подтверждая серьезность моих слов, из толпы появляется Кид и встает со мной рядом. Взгляды присяжных прикованы к Гарри и охранникам. Гарри, если он встал на колени, довольно непросто поднять. Бывшая школьная учительница оборачивается к своему соседу, владельцу ресторана, и что-то шепчет. Он кивает ей в знак согласия. Рыжебородый защелкивает наручник на одном запястье Гарри, но никак не может ухватить второе. И велит Гарри встать. Гарри садится на пол. Кое-кто из присяжных хихикает. — Довольно! — не выдерживает Стэнли. — Этот человек ведет себя возмутительно! Выведите его! Все смотрят на Стэнли. Он застыл около скамьи присяжных, но рука его все еще указывает на Гарри. Гарри начинает громко смеяться, точнее, хохотать и, мотнув головой в сторону своих мучителей, спрашивает: — А ты думаешь, чем они заняты, приятель? Пожилая учительница снова что-то шепчет — теперь уже человеку, сидящему сзади нее. Тот передает это дальше. Охранники схватили Гарри за руку — в буквальном смысле. Завели руки за спину, защелкнули наручники. А он не унимается. — Ответственность лежит только на вас! — кричит он присяжным. — Помните об этом! Охранникам удается затащить Гарри, который продолжает говорить, в боковую дверь. Когда она закрывается, в зале воцаряется тишина. Я наклоняюсь к Киду и говорю: — Отправляйся за ними. Узнай, куда его засунут, а потом выпусти его. Наша пожилая учительница поднимает руку, но Беатрис этого не замечает. Старушка откашливается и встает. — Прошу прощения, ваша честь… Беатрис удивленно оборачивается к ней. — Видите ли, мы все обсудили. — Что обсудили? — недовольно спрашивает Беатрис. — Мы бы хотели приступить к обсуждению. Сейчас. — Сейчас? — Беатрис хватается за молоток, словно собирается использовать его против присяжных. — Да, ваша честь. Не сочтите это за неуважение к суду. Мы считаем, что так будет правильно. Это то, чего от нас ждут. Это то, чего ждет от нас мистер Хаммонд. Понимаете, это было обговорено с самого начала. И мы все согласны. — Она кланяется судье и садится. Беатрис отворачивается от присяжных и смотрит на меня. Словно считает, что это моих рук дело. Я польщена. Рыжебородый возвращается в зал. Остальные, наверное, остались охранять Гарри. А это значит, что он в камере. Под замком. Я достаю из портфеля мобильный телефон, кладу его на стол, сажусь и улыбаюсь Беатрис. Она мрачно смотрит на телефон, и я отлично знаю, что она все поняла. Либо она разрешит присяжным удалиться на совещание, либо я позвоню в апелляционный суд. Апелляционной комиссии это не понравится. Судьи не любят, когда их вызывают в сочельник. Беатрис мрачно дает знак рыжебородому. Он просит присяжных встать и проследовать за ним, что они и делают. Начинается совещание присяжных. Дело движется к финалу. Судебный пристав подходит к нашему столу, чтобы увести Бака. Бак оборачивается ко мне. — Спасибо вам. И Гарри тоже передайте. — Он улыбается. — Если, конечно, вы с ним еще увидитесь. Я смеюсь: — Не беспокойтесь. Мы все его еще увидим. Но благодарить нас пока что рано. — Нет, не рано, — говорит Бак. — Я действительно вам очень благодарен. И не важно, каким будет вердикт. Спасибо вам за все. Он бросает прощальный взгляд на Патти, и пристав его уводит. Беатрис смотрит на меня. — Что ж, адвокат, надеюсь, вам понравилось. Я отправляюсь домой. — Она встает. — Домой? — Беатрис живет в Провинстауне, до которого не меньше часа езды. Она останавливается у двери. — Совершенно верно, мисс Никерсон. Домой. Если присяжные захотели вынести вердикт в праздник, что ж, придется им меня подождать. |
||
|