Фрагмент последней главы многотомного труда, излагающего историю Польши, Литвы и Руси. Известно, что при описании современных ему событий знаменитый летописец и историк Ян Длугош пользовался только достоверными и проверенными сообщениями очевидцев этих событий. Ян Длугош умер в начале 1480 года.

"Сообщение о том, что Московия вырвалась на свободу, наш летописец поместил в главе, описывающей события 1479 года. Тем временем вся без исключения мировая историография относит конец татарского ига к году 1480, имея в виду осеннее стояние на Угре, о котором Ян Длугош ничего знать не мог, поскольку в это время уже покоился в могиле. Стало быть, лишь на основании событий, имевших место ранее, счел он возможным то единственное их следствие, которое действительно стало реальностью, хотя происходило все в обстоятельствах, крайне драматических и совершенно не поддающихся предвидению. Таким образом, наша великая средневековая хроника содержит правдивое известие о факте, который свершился после смерти ее автора…"

Павел Ясенца, современный польский историк

Глава пятая НАСЛЕДСТВО ВЕЩЕГО СТАРЦА

— …Итак, до торжественной цере­монии венчания и свадебного празднества остается ровно три недели, — сказал князь Федор Вельский и обвел взглядом присутствующих.

Михайло Олелькович, как обычно, уже с утра слегка навеселе, обложившись мягкими подушками, благо­душно заглатывал маринованные сливы из большой вазы, со звоном сплевывая косточки в серебряную ча­шу.

Иван Ольшанский сидел на жесткой лавке, выпря­мившись в струнку, сурово и сосредоточенно глядя прямо в глаза брату, будто боялся пропустить хоть од­но слово.

Василий Медведев скромно пристроился в углу на табурете, так, будто он заглянул сюда случайно на ми­нуту и вот-вот собирается уйти.

Юрок Богун, канцлер князя Федора, ничего не за­писывал, но держал наготове перо, краску, чернила и чистые листы бумаги, сидя за письменным столом по­зади хозяина.

— Венчание, — продолжал Федор, — состоится в Кобринском соборе в полдень. Через два часа в замке князей Кобринских начнется свадебное торжество. К шести часам вечера ожидается прибытие его вели­чества. После всех приветствий и поздравлений его величество вручит нам с Анной некие обещанные им свадебные подарки и начнется бал. Вот тогда-то мы и уединимся с королем Казимиром в зимнем павильо­не и побеседуем на интересующие нас темы. Вы, Иван и Михаил, будете ожидать нас там сразу после объявле­ния о начале бала. Я вместе с королем появлюсь чуточ­ку позже. Король, разумеется, будет не один, но это нам только на пользу. Чем больше окажется свидетелей этой беседы, тем лучше. В прошлый раз мы в общих чертах обсудили, кто что скажет. Я просил тебя, Иван, и тебя, Михайлушко, тщательно подготовиться к этому историческому моменту. Надеюсь, вы исполнили мою просьбу. Поскольку у нас еще есть время на внесение поправок, я бы хотел послушать, что именно вы наме­рены сказать королю. Начнем с тебя, Иван. Вот предт ставь себе, что я — король. С чего ты начнешь?

Иван Ольшанский встал со скамьи и, слегка поблед­нев, произнес:

— Я начну с древности наших родов. Я напомню о том, что мы — прямые потомки великого Витовта. Я скажу, что только несчастный случай помешал Витовту надеть на голову признанную всей Европой корону, которая полагалась ему по праву и сразу же преврати­ла бы Литовское княжество в Литовское королевство, ничуть не худшее, чем королевство Польское. И нако­нец, я скажу, что мы считаем нынешнее положение ве­щей несправедливым и призываем короля к разреше­нию этой проблемы.

— Молодец, Иван, очень хорошо. Затем скажешь

ты, Михайлушко. Перескажи коротко.

Михаил выплюнул очередную косточку, вытер руки и сказал:

— Значит, так. Во-первых, Литва в большинстве своего населения — православная страна, и потому ею должен править православный государь. Во-вторых, он должен править ею постоянно, а не раз в четыре года1 . Ну и, наконец, в-третьих, он должен ею пра-

' Согласно постановлению Польско-литовской унии, король поль­ский и великий князь литовский Казимир должен находиться попере­менно четыре года в королевстве Польском и четыре — в Великом княжестве Литовском.

_____________________________________________________________

вить,а не управлять, как управляет бедным имением неимущего дворянина никчемный управляющий! Куда годится такое правление — мы здесь гуляем на свадьбе и веселимся, а на моей отчине — великой киевской земле хозяйничают татары Менгли-Гирея и уже захва­тили все Подолье! Еще, чего доброго, мы не успеем тут за здоровье молодых выпить, как станем татарскими пленниками! Вот до чего доводит…

— Стоп, стоп, стоп! — захлопал в ладоши Федор. — Ты, как всегда, увлекаешься, дорогой брат! Вот про свадьбу не надо, пожалуйста, и про киевскую землю тоже пока не надо, и уж тем более не говори, что она твоя!

— Какого черта, братец? — вспылил Олелькович. — Я намерен выложить ему чистую правду, и все тут!

Князь Федор с подозрением пристально посмотрел на Олельковича.

…Нет… У него нет никакого представления о ди­пломатии… Уж не проболтался ли он снова?

— Дорогой брат, — вкрадчиво спросил Федор, — твое правдолюбие вызывает у меня нехорошие воспо­минания… Ты случайно ни с кем не разговаривал о на­ших планах и замыслах? Ты помнишь, что в прошлом году мы чуть голову не положили на плаху из-за твоей болтливости!

Олелькович испугался.

— Нет, Феденька, ты что?! Я разве не понимаю! Ну зачем ты такое говоришь? Да я ни с кем и не обща­юсь — только с вами здесь, а дома вообще из замка не выхожу… Ну разве там зайчиков пострелять… — Он за­крыл рот, будто проговорился, вспомнив о крайне не­приятном происшествии в лесу…

…Но ведь я там ни слова никому не сказал… Да ивообще меня никто не спрашивал… Это они говорилитам чего-то про меня, а я молчал. Я им ничего несказал — я же помню — я еще совсем трезвый был…

— Ох смотри, Михайлушко…

Олелькович широко напоказ перекрестился.

— Вот те крест, Федор!

— Ну хорошо. Я хочу в сотый раз разъяснить вам цель нашего предприятия. Поймите — мы не собира­емся причинять королю никакого зла. Мы только объ­ясним ему сложившееся положение и попросим поду­мать, а потом принять решение о созыве Литовской Рады. На ее заседании он сложит с себя полномочия великого литовского князя и передаст их Михаилу. В настоящую минуту король находится в сложнейшей ситуации. Из-за нападения на Киев татар Менгли-Гирея он не в состоянии выполнить своих обязательств перед ханом Ахматом. Это грозит тем, что Ахматовы ордынцы, после того как разделаются с Москвой — или еще хуже — до того! — повернут своих коней в нашу сторону! С двумя огромными татарскими ордами

Казимиру уж точно не справиться. Но это еще пол его беды! Вот когда мы ему скажем, что, если он не при­мет наши условия, мы втроем со всеми нашими земля­ми перейдем на московскую службу, это будет для не­го полной катастрофой. Земель-то у нас наберется столько, что граница Московского княжества подви­нется на запад сразу аж до самой Березины! И все —конец! Вы понимаете?! У него нет другого выхода. Он согласится!

…Отчего ж у меня сердце так ноет… Ой, боюсь, непогорячился ли я некогда слишком сильно, затеяв всеэто дело… Казимир — никудышный и чуждый нам повере правитель, но Михайлушка, хоть и кругом свой… На месте короля… Страшно подумать… Не стало бы хуже бедному Литовскому княжеству… А может, иправда — лучший выход — бросить все к черту и пе­рейти в Москву… Ну, стану служивым князем… Ну и что? Служат же у нас бывшие московские удельные князья — принцы по крови — Можайский, Шемякин… И ничего… Живут как-то…

Размышления князя Федора прервал осторожный стук в дверь, а затем в комнату просунул голову юный оруженосец Ольшанского.

— Князь, — зашептал он, — скорее! Иона зовет… Ху­до ему совсем! Помирает, видать…

— Извини, Федор, — встал князь, — ты позволишь?

— Конечно, конечно, иди… Вели позвать отца Ле­онтия.

— Он уже там, — сказал князь Ольшанский и вы­шел.

Василий Медведев слушал весь этот разговор очень внимательно, постоянно спрашивая себя — действи­тельно ли он выполняет порученное ему великим кня­зем дело или просто присутствует при огромном ко­личестве всевозможных разговоров, от которых, по его мнению — мнению человека, привыкшего к реши­тельным действиям, — пользы никакой. Медведев в глубине души не разделял оптимистической уверенно-сти князя Вельского насчет того, что у короля такое уж скверное положение.

..Еще не так давно мы встретились с князем Анд­реем под Новгородом… Он пользовался чужим именем,сопровождал какого-то подозрительного купца… Ноне в этом дело. Дело в том, что тогда происходило вНовгороде. А был там мятеж, а тут еще и братьявеликого князя взбунтовались. Андрей же выполняетпоручения маршалка дворного гетмана Ходкевича, закоторым стоит сам король, а это значит, что Кази­мир очень пристально интересуется всем, что про­исходит в нашем княжестве. И потом, не далее как вчера сам Федор сетовал, что король направил наотражение ударов татар Менгли-Гирея толькочасть основного войска… Значит, главные силы нахо­дятся в резерве и в любую минуту он может отпра­вить их на помощь Ахмату… А что я могу сделать?Ничего. За три месяца моего пребывания здесь я при­сутствовал при таком количестве рассуждений,планов и проектов, что на всю будущую жизнь хва­тит, а при этом сколько раз я лично разговаривал скнязем Федором? Раз пять? Или шесть? Да и о чем? Восновном о будущей свадьбе. А что касается дел, токаждый раз князь уверяет меня, что все идет по пла­ну, что король вот-вот добровольно отдаст имтрон, стоит только его об этом попросить. Я бы наместе короля не отдал. Но я не на его месте. И деломое совсем другое. Для меня главное — это то, чтокороль все еще не послал войск на помощь Ахмату, ауж после свадьбы не пошлет точно, независимо оттого, примет он предложение князей-заговорщиковили нет… Потому что тут ведь и правда — торго­ваться с ними можно, можно хитрить, можно тя­нуть время, но нельзя не учитывать, что они ивпрямь могут в любой момент взять да и послать сомной, как с обычным гонцом, грамоты с просьбойпринять их в московское подданство… Так что коро­лю придется серьезно задуматься… Тут уж не до по­мощи Ахмату… Значит, выходит, дело свое я вродебы исполняю…

— Я думаю, на сегодня закончим, — сказал Федор Олельковичу, который искренне обрадовался этому решению. — Мне очень жаль бедного Иону… Неужели и впрямь… — князь перекрестился.

Тут неожиданно вошел Ольшанский и обратился к Медведеву.

— Василий, Иона просит, чтобы ты пришел к нему… Только поторопись — он действительно плох…

— Я? — удивился Медведев.

Вельский и Олелькович тоже изумленно посмотре­ли на Василия.

— Я только видел этого старца издалека, но ни разу с ним даже не разговаривал, — пожал плечами Медве­дев. — Но, разумеется… Пойдем…

…В теплой комнате, выделенной специально для Ионы в загородном доме княжны Кобринской, как обычно, пахло ладаном и было необыкновенно тихо. Эту тиши­ну нарушало лишь едва слышное хриплое дыхание ста­рика, который лежал на застеленной лавке на спине, вытянувшись. У изголовья Ионы молился отец Леонтий, рядом стоял со свечой в руке оруженосец Ваня.

— Да-да… я слышу… Он пришел, — прошептал Иона

и, чуть приподняв голову, обвел взглядом присутствующих — Ольшанского, который вошел вместе с Медведевым, старого отца Леонтия и юного оруженос­ца князя.

— Бог вам заплатит за вашу доброту, — сказал он, ласково улыбаясь, — а теперь прошу… исполните мою просьбу — оставьте нас наедине…

Ваня тут же направился к двери, в то время как отец Леонтий предпринял попытку остаться.

— Но быть может, Господь… — начал он…

— Иди и войдешь потом… Тебе ведь не хуже меня известно, что все в руках Господа, — улыбнулся старец Иона, и Леонтий, кряхтя, поднялся.

Медведев сел на его место у изголовья умирающего.

..Где-то я уже слышал такие слова…

Иона дождался, пока дверь плотно закрылась.

— У нас мало времени… — начал он едва слышно и тут же поправился: — Нет, это у меня мало времени… А у тебя… У тебя есть… Еще есть… Хотя жизнь твоя не бу­дет такой длинной, как моя… Однако все, на что тебя сподобил Господь… ты успеешь сделать… — Он помол­чал, будто собираясь с силами. — Ты не удивляйся, что я так говорю… Мне в жизни Господь много счастья дал… Я юность провел рядом с несколькими преподоб­ными, да уж, верно, святые они сейчас, и Преподоб­ный Савватий Палестинский, и Савва Тверской, и Варсонофий… Но ты их не знаешь, конечно…

Медведев отрицательно покачал головой.

— В Твери это было… Задолго, как ты родился… Мо­жет, от них на меня благодать снизошла, а может, Гос­подь Всевышний наградил в безмерной доброте своей даром великим и чудным… Может, оттого, что любит Господь грешников покаянных, а я, грешив много, в

грехах своих всегда искренне каялся… Дар же мой в том заключается, что иногда грядущее мне предстает… Вот и тебя там увидел… в грядущем… А может, потом­ков твоих… не знаю точно… Сына или внука… Но знаю точно, что именно тебе предстоит узнать тайну вели­кую и хранить, пока час ее открытия не настанет…

Медведеву стало не по себе. Он хотел о чем-то спросить, но Иона цепко схватил его за руку.

— …Не спрашивай… Не скажу… Время придет, сам все узнаешь… Да и некогда… Час мой настает. Вот… сей­час… Сними икону мою, что над головой висит… дай сюда…

Василий снял старинный, весь потрескавшийся, ис­царапанный колючими ветвями дальних странствий образ Богоматери с младенцем в серебряном окладе и протянул Ионе.

Старик нажал на какие-то невидимые кнопки, и вдруг оклад очень легко отделился, и оттуда выпал сложенный пожелтевший лист.

— Это мое наследство, — странно улыбаясь, сказал Иона. — Оно находится в двух запертых ларцах, — он протянул Василию четки, нанизанные, как это часто бывает, на шнурок с крестиком. — Это не крестик. Это особый, тайный ключ. Им откроешь оба ларца по очереди… Но не радуйся… Там не золото и не камни… Там только бумаги… Из них ты узнаешь обо мне гораз­до больше, чем я знаю о тебе… И не только обо мне уз­наешь… Еще о некоторых известных тебе людях… Ви­дение мне было — ты и только ты должен это знать… Когда все тут кончится… — Он обвел взглядом комна­ту. — А уже скоро кончится… и ты вернешься домой… Поезжай в Тверь… Спросишь, где там Савватиева Пус­тынь, — всякий тебе скажет. Кто бы в этой Пустыни тебя ни встретил, покажи ему это, — он протянул Мед­ведеву пожелтевший лист, — сразу поймет он, что ме­ня уже нет, и принесет тебе ларцы. Когда прочтешь и запомнишь все, что там отыщешь, уничтожь или спрячь, но так, чтоб никто, кроме тебя иль потомков твоих, никогда не нашел. Впрочем, сам потом пой­мешь, какое значение имеет тайна сия… — Иона вдруг истово перекрестился три раза и прошептал: — Благодарю тебя, Господи, что позволил долг мой исполнить, как было предначертано Тобой…

Медведев, ощущая какую-то странную тревогу и вместе с ней возбуждение и душевный подъем, как это бывает перед смертельно опасным сражением, осто­рожно спрятал лист и ключ на груди.

Иона захрипел, казалось, он вот-вот потеряет соз­нание. Медведев встал и шагнув к двери, открыл ее, жестом приглашая отца Леонтия.

— Как он? — взволнованно спросил Ольшанский.

— Жив, — ответил Медведев и перекрестился.

Ольшанский с Ваней последовали за отцом Леон­тием, а Медведев задумчиво направился в свою ком­нату.

Там он вынул и внимательно прочел сложенный вчетверо пожелтевший лист.

Согласно моей предсмертной воле прошу выдатьподателю сего оставленное мной в Савватиевой Пус­тыни имущество, место хранения коего ведомо вам.

И все.

Но внизу еще стояла подпись.

Медведев прочел эту подпись четыре раза, прежде чем смысл одного имени стал до него доходить.

Он снова спрятал лист на груди, вышел из комнаты и почти бегом побежал по коридору туда, откуда толь­ко что пришел.

Но, еще не дойдя до комнаты Ионы, он понял, что уже никогда ничего не узнает от вещего старца.

Ольшанский плакал, не стыдясь своих слез, плакал и Ваня, и только старый отец Леонтий, так много по­видавший на своем веку, спокойно и торжественно исполнял то, что должно в таких случаях исполнять.

Медведев вернулся в свою комнату, снова вынул лист и еще раз вгляделся в подпись.

Иона, бывший старец Савватиевой Пустыни, в ми­ру — Филимон Русинов.

…Антип Русинов, грея обрубок своей руки над пламе­нем костра, повернулся к Максу и спросил:

— Ты точно все проверил?

Макс фон Карлофф, принц богемский, картинно прижал руку к сердцу и торжественно поклялся:

— Клянусь! Пять раз переспрашивал обо всех под­робностях.

— Ну не знаю, — все еще сомневался Антип, — мне как-то слабо верится, что король, отправляясь на свадьбу с такими дорогими подарками, везет их почти без охраны.

— Но, помилуй Бог, Антип! Разве королю или кому-нибудь вообще может прийти в голову мысль о том, что кто-то захочет украсть подарки, которые весят де­сять пудов1 и имеют в длину по две косых сажени2 ?

— Эти ковры столько весят и такие длинные?

— Во-первых, это не ковры, а гобелены. Во-вторых, они старинные, расшиты золотой нитью по тол­стой ткани — потому они такие ценные и тяжелые! В-третьих, мы получим за них целое состояние, при­чем в чистейших золотых монетах, которых не награ­бим столько, даже если весь месяц будем по десять ка­рет в день останавливать!

— Черт побери, они сгниют здесь в этой лесной сырости, прежде чем мы успеем их продать! Да и по­думай — как мы их повезем куда-либо? На чем?

— Антип, я работаю над этой идеей уже месяц. У меня все рассчитано и наметано.

— Нет, я тут чего-то не понимаю. Давай сначала. Почему король избрал такие громоздкие подарки, что­ бы подарить их на свадьбе не очень любимому князю?

— Потому что они достались ему совершенно бес­платно в подарок от голландцев, по случаю оконча­тельного подписания договора с крестоносцами. На­верно, голландцы их за что-то недолюбливали — я не знаю, но это неважно. Гобелены оказались такими широкими и тяжелыми, что в королевской резиден­ции в Троках их негде даже повесить. А тут выясни-

1 П у д, русская мера массы (веса). 1 пуд =40 фунтам=16,38 кг

2 Сажень, русская мера длины. 1 сажень = 3 аршинам = 7 футам

2,1336 м. Известны маховая сажень ( 1,76 м ), косая сажень ( 2,48 м ).

лось, что к свадьбе неожиданно разбогатевшая княж­на Анна обновила старый Кобринский замок и пожа­ловалась кому-то, что в нем недостает только старинной мебели и гобеленов. Это дошло до ушей королями он тотчас решил, что сделает молодоженам этот подарок, потому что он как раз подходит для обеих супружеских спален и выткан в стиле игривых греческих сцен — на одном изображены купающиеся полуобнаженные девушки-пастушки — это для спаль­ни мужа, а на другом — точно такие полуобнаженные юноши-пастушки — для спальни жены. Я лично счи­таю, что подарок очень даже… Мой покойный батюш­ка, король Карл, например… Впрочем, мы сейчас не о нем. Так вот, для доставки этих гобеленов в Кобрин изготовили специальную длинную повозку, где они лежат уже сейчас, приготовленные и замотанные, чтобы не отсырели. Я сам позавчера видел в Вильно эту повозку, готовую к пути.

—  Хорошо, а от кого ты узнал все подробности о королевском кортеже?

—  Антип, ты меня удивляешь, — снисходительно улыбнулся Макс. — С тех пор как я уже второй год ежемесячно езжу в Вильно расплачиваться с монасты­рем за Варежку в наряде богатого вельможи, у меня в этом городе завелась масса знакомых — ведь все при­нимают меня и по одежке, и по моему благородному облику, унаследованному от покойного батюшки, за особу знатную и небедную. На этот раз, заинтересо­вавшись этими гобеленами, я познакомился с горнич­ной самого королевского конюшего. Она, разумеется, будет сопровождать своего хозяина на свадьбу, а он, в свою очередь, главный распорядитель всех королев­ских выездов. Так мне стало известно, что гобелены поедут в самом конце обоза, в качестве последней повозки на санных полозьях, после саней с багажом, всех особ, сопровождающих короля, а их, не считая охраны, будет не менее пятидесяти.

—  Красивое, должно быть, шествие будет, — улыб­нулся Антип.

— Еще бы! Оно растянется больше чем на версту. Основная охрана будет с королем впереди. Сзади бук­вально два-три человека. Теперь смотри, Антип, вот здесь перекресток, а впереди — поворот, — начертил на земле Макс, — весь кортеж скрывается за поворо­том, а мы бесшумно снимаем — причем без единой ка­пли крови, гарантирую, — этих охранников и кучера повозки с гобеленами, отрываем повозку от кортежа и мгновенно на всей скорости по окружной дороге гоним через Берестье в Польшу. Ручаюсь, что королев­ские люди хватятся этой повозки только после того, как доберутся до Кобрина. А мы в это время будем уже за Берестьем. Я сам буду руководить всей операцией, потому что в Польше меня уже ждет мой приятель с мешком денег. Он знает, кому перепродать их во Фран­ции в три раза дороже. Все с ним условлено. Как план?

Антип обвел взглядом группу своих людей, сидев­ших вокруг костра.

— Ну что — как вам план?

Разбойники дружно выразили свое одобрение.

—Вот за что ты мне нравишься, Макс, так это за бе­зумные планы! — сказал Антип. — Ну ладно, на этот раз и я соблазнюсь. В Берестье и дальше поедешь сам, а вот на кортеж королевский мне хочется взглянуть. Давно я не видел королевских кортежей. Так что зав­тра начнем подготовку на месте, чтобы мы знали все окрестности возле этого перекрестка как свои пять пальцев. Мы должны устроить там засаду задолго до намеченного проезда королевского кортежа. Как дале­ко это от Кобрина?

—Десять с половиной верст, — ответил Макс.

—А свадьба когда?

—Ровно через три недели. Зима нынче ранняя — надо ждать снега и мороза.

—Ну что ж, будем готовиться. Времени у нас пре­достаточно.

—Да, чуть не забыл сказать, — улыбнулся Макс, — возможно, это тебя заинтересует.

—Говори.

— Вчера, осматривая дорогу в поисках места для засады, я встретил на дороге другой кортеж — князь Вельский со своими братьями направлялись в загород­ный дом, что невдалеке от нас — по ту сторону вар­шавской дороги. Погода была теплая, и все ехали вер­хом. А рядом с князем Вельским, ну прям как его луч­ший друг, красовался знаешь кто? Тот парень, которого

мы выручили в прошлом году в Горвальском замке… Ну как же его звали… Фамилия такая звериная…

— Медведев? — удивился Антип.

— Во-во! Точно он!

— Ты не ошибся?

— Как можно? Ты же знаешь, какая у меня память на лица; раз увидел — всю жизнь не забуду!

— Гм… Ладно — совет окончен, все свободны.

Разбойники стали расходиться по землянкам.

— Это очень интересно, — пробормотал про себя

Антип, присел на колоду у костра и глубоко задумался.

…Несмотря на занятость в связи с кончиной Ионы, отец Леонтий нашел время, чтобы написать небольшое письмо, которое начало свой долгий путь к адресату сначала с мальчиком на телеге, потом с попутными куп­цами в коляске, а потом и под крылом голубя, который после долгого перелета благополучно приземлился на голубятне недавно возведенного, но уже известного во всей округе монастыря в Волоколамске…

Во имя Отца и Сына и СвятагоДуха!

Бог благословит! Аминь!

Дорогой крестник!

У нас произошло два события, и я посчитал, чтотебе следует о них знать.

Призвал к себе Господь давеча мудрого провидца, старца Иону, о котором ты много слышал еще до ме­ня, да и по моим рассказам знаешь. А было ему от ро­ду, наверно, лет сто, и хотя он сам об этом никогдане говорил, иные сказывали, будто молодость он провел во Твери, в Савватиевой Пустыни, а после случи­лось нечто такое, отчего должен был он покинутьнашу землю и направился в псковские края, где, едва непогибнув, спасен и подобран был князем Ольшанским.,при котором до последнего дня жизни и находился.

Я бы не писал тебе обо всем этом, если бы не однодивное дело, которое свершилось перед самой кончи­ной его.

Как ты знаешь, у нас уже почти третий месяцнаходится хорошо известный тебе Василий Медведев.

Я доподлинно знаю, что старец Иона никогда сним не разговаривал, хотя и видел издалека.

И вдруг перед кончиной потребовал он к себе это­го Медведева: всех, даже меня из комнаты своей уда­лил и о чем-то с этим молодым человеком четвертьчаса беседовал.

Вскоре после выхода Медведева Иона на моих рукахотошел с молитвами на устах к Господу нашему, а я потом заметил, что иконка его старая, что всегда сним была, как бы не на месте висела. Внимательно ееосмотрев, обнаружил я в ней тайник под окладом —но пустой.

Мог ли Иона передать что-то незнакомому чело­веку перед кончиной?

А если так, почему ему — разве не вернее бы бы­ло — князю своему Ольшанскому, который почитал илюбил его, как отца родного…

Что-то во всем этом чудным мне показалось, пото­му и решил написать тебе, ты ведь у нас мудр и тайн много разных ведаешь, может, и эта тебе раскроется.

С Медведевым я об этом говорить пробовал, но онмолчит как рыба и будто ничего не знает, а о чемстарец с ним говорил, мол, и не понял вовсе ни сло­ва—в бреду, говорит, верно, был да с кем-то родным или знакомым его попутал…

Во имя Отца и Сына и СвятагоДуха. Аминь.

На том остаюсь, как всегда любящий твой крест­ный —Леонтий.