"Пояс Богородицы.На службе государевой – 4." - читать интересную книгу автора (Святополк-Мирский Роберт)

"… И вырвался он (Иван III) на свободу со всеми княжествами своими и землями, разбив ярмо варварское, что всю Московию целые века жестоко угнетало. Ярмо это было весьма тяжким и отвратительным, поскольку сам великий князь московский обязан был выходить пешком навстречу не только послам хана татарского, но даже слугам его, самым простым и ничтожнейшим, на коне сидящим, за данью или с любым другим поручением ханским приезжающим, с глубочайшей покорностью кубок кобыльего молока подавать им, а капли, стекающие с конской гривы, языком своим слизывать…" Ян Длугош "Хроники"

Фрагмент последней главы многотомного труда, излагающего историю Польши, Литвы и Руси. Известно, что при описании современных ему событий знаменитый летописец и историк Ян Длугош пользовался только достоверными и проверенными сообщениями очевидцев этих событий. Ян Длугош умер в начале 1480 года.

"Сообщение о том, что Московия вырвалась на свободу, наш летописец поместил в главе, описывающей события 1479 года. Тем временем вся без исключения мировая историография относит конец татарского ига к году 1480, имея в виду осеннее стояние на Угре, о котором Ян Длугош ничего знать не мог, поскольку в это время уже покоился в могиле. Стало быть, лишь на основании событий, имевших место ранее, счел он возможным то единственное их следствие, которое действительно стало реальностью, хотя происходило все в обстоятельствах, крайне драматических и совершенно не поддающихся предвидению. Таким образом, наша великая средневековая хроника содержит правдивое известие о факте, который свершился после смерти ее автора…"

Павел Ясенца, современный польский историк

Глава четвертая ПРИГЛАШЕНИЕ ВОЕВОДЫ ОБРАЗЦА

Тайнопись

Каждому брату или сестре независимо от степени причастия!

Чрезвычайно секретно!

Вам надлежит немедля самым быстрым способом,имеющимся в вашем распоряжении, передать прило­женное к сему послание тому, кто окажется какможно ближе к адресатуили самому адресату —брату десятой заповеди, ученому книжнику Симону Черному, находящемуся в данный момент в доме Ар­кадия Волошина в имении под Серпейском.

Приложенное письмо.ТайнописьZ

От Елизара Быка

Рославль

6 октября 1480 г .

Дорогой друг!

Я счел необходимым срочно сообщить тебе извес­тие о некотором событии, которое может оказатьрешающее влияние на ход вещей.Известный тебе Степан Ярый, стремясь оправ­дать наше доверие и исправить допущенную им наМухавце оплошность, доставил нам через брата Корнелиуса чрезвычайно важный документжалован­ную грамоту, в которой некий «великий князь литов­ский, и польский, и русский, и жмудский МихайлоОлелькович» жалует дворянина и слугу своего Степа­на Ярого должностью великокняжеского стольника.Под документом стоит собственноручная подписьОлельковича.

Князь Михайло Олелькович, по-видимому, уже на­столько уверен в том, что в ближайшее время коро­на непременно окажется на его голове, что позволя­ет себе подобные жесты. И по-видимому, у него естьнекоторые основания.

Через три недели в Кобрине состоится свадьбакнязя Федора Вельского и княжны Анны Кобринской,на которую король опрометчиво дал согласие прие­хать в качестве почетного гостя. По словам Степа­на, который сделал такой вывод на основе бесед с Олельковичем, там произойдет государственный пе­реворот. Король будет убит, власть захватят ли­товские магнаты русского происхождения и право­славного вероисповедания — князья Вельский, Олель­кович и Ольшанский, которые, ссылаясь, как этообычно делается в таких случаях, на волю народа,посадят на престол Литовского княжества МихаилаОлельковича. Между прочим, уже второй месяц рядомс Вельским постоянно находится хорошо нам с тобойизвестный Василий Медведев, который, как ты зна­ешь, всегда выполняет какие-то тайные поручениямосковского Ивана. Присутствие среди заговорщиков Медведева, как руки Москвы, подкрепляет версию, из­ложенную Степаном, и делает ее весьма правдопо­добной.

Так что, возможно, ты выбрал не самое верное ме­сто для наблюдения за поворотным историческимсобытием, потому что оно имеет серьезные шансыпроизойти вовсе не на Угре, а в Кобрине.

Думаю, в настоящий момент возникла ситуа­ция, когда в наших руках находится ключ к бу­дущему.

В зависимости от того, как мы поступим, сло­жится дальнейшая судьба двух княжеств.

Если мы промолчим и не допустим до ушей короляэту информацию, он, вероятнее всего, на днях от­даст приказ о выступлении давно собранного ополче­ния на помощь Ахмату, через неделю объединенныевойска перейдут Угру, и, хотя сам король еще черездве недели может быть низвергнут или даже убит,остановить Ахмата уже не удастся…

Неизвестно, победит ли Иван объединенное литов­ско-татарское войско. Мне это кажется маловеро­ятным.

То, что начнет твориться в Литовском княжест­ве после убийства короля, тоже трудно себе пред­ставить.

Таким образом, оба близких и даже дорогих нам поразным причинам княжества могут надолго погру­зиться в мрак, хаос и смуту.

Совершенно невозможно прогнозировать, как пой­дет в этих условиях ход многих начатых нами здесьдел.

Думаю, нам необходимо сейчас же собрать экс­тренное заседание Высшей Рады братства, после ко­торого мы с тобой, как обычно, выслушав всех, при­мем и обнародуем официальное решение Преемника.

Посему прошу тебя, мой дорогой друг, немедля всеоставить и отправиться ко мне в Рославль, куда втечение трех суток съедутся все остальные членыРады, которым сегодня же, как и тебе, написаны срочные письма с приглашением на экстренное засе­дание.

В ожидании скорой встречиВо имя Господа Единого и Вездесущего!

Елизар Бык. Рославль.

…В условиях войны, охватившей берега Угры, не мог­ло быть и речи о поддержании в Медведевке прежних порядков.

Пришлось снести сторожевые вышки в центре се­ления и на границах имения, потому что они стали служить ориентиром для татарских пушек, которые были меньше и легче московских, переносились быст­ро, неожиданно появлялись на вражеском берегу в са­мых непредвиденных местах и, хотя разброс их ядер был велик, иногда наносили урон.

Практически население Медведевки, которое зна­чительно увеличилось за счет переселения сюда жите­лей Бартеневки, никакого участия в военных действи"-ях пока не принимало, занимаясь лишь подготовкой к возможному штурму на случай перехода реки.

В целом в Медведевке оказалось около ста человек, которые с трудом ютились в одиннадцати домах, не считая хозяйского, где, кроме Анницы, жила еще На­стенька с детьми и кормилицей да выделили отдель­ную комнату в другом конце дома Генриху.

Бедный Генрих старался услужить Аннице и На­стеньке чем только мог, постоянно  ощущая вину за неудачное строительство в Бартеневке и вообще по­нимая некоторую странность своего положения — ведь он был управляющим имением, которого уже не существовало…

Тем не менее он не оставлял своего песенного творчества и по вечерам, когда смолкали пушки, пел собравшимся у огромного костра обитателям Медве­девки и пришлым московским пушкарям и воинам, за­нимавшим оборону на берегу вдоль реки.

По вечерам они любили заглядывать на огонек и при случае подкармливали своими воинскими припа­сами разбухшее население Медведевки, которое ввиду войны с трудом собрало лишь половину урожая хлеба и только часть овощей из вытоптанных людьми, ло­шадьми да пушками полей и огородов.

Чтобы поддержать людей в трудное время, отец Мефодий задумал поднять их боевой дух чтением. Среди большого числа книг, привезенных им с собой и доставленных по его заказам позже, у него оказался список весьма популярного в то время «Поучения» Владимира Мономаха. И вот отец Мефодий стал каж­дый день после заутренней службы по часу читать своим прихожанам под грохот пушек поучительное завещание давно усопшего киевского князя. Это про­извело на Генриха такое огромное впечатление, что он тут же написал балладу, использовав в ней те сло­ва «Поучения», которые особенно пришлись ему по сердцу.

Лив Генрих впервые исполнил эту балладу в самом начале октября в относительно еще теплый вечер, пе­ред внезапно начавшимися на следующий день моро­зами, и волей судьбы этот вечер оказался последним перед последовавшим затем целым рядом трагических событий, навсегда изменивших уклад жизни трех по­роднившихся семей, живущих на берегах Угры.

Смерти не бойтесь, дети,

Она приходит лишь раз —

И никому на всем белом свете

Неведом той встречи час.

Войны не бойтесь тем боле,

Раз уже смерть нипочем.

Сражайтесь за волю во чистом поле,

Не расставаясь с мечом.

А зверя не бойтесь подавно —

Охота нам в радость дана.

Пируйте разгульно, лихо и славно

И кубки пейте до дна!

Назад не глядите с тоскою,

Гордо смотрите вперед

И дело свое исполняйте мужское,

Как вам Господь пошлет!

Баллада всем понравилась, и Генрих был вне себя от счастья, только грусть Настеньки портила ему удо­вольствие.

— Скажи, милая госпожа, что я могу сделать, чтобы твое лицо озарилось улыбкой?

— Не знаю, — сказала Настенька и добавила:

—Я почему-то так скверно себя чувствую… Мне чего-то хочется, не знаю чего… Вот я бы, пожалуй, съела клюк­вы с медом…

— Мед есть у бортника Якова, а клюквы я тебе сам лично на рассвете свежей насобираю! Завтрак из меда с клюквой будет ждать тебя после пробуждения! — по­целовал ей руку Генрих.

— Спасибо, Генрих, ты очень мил. А я не знаю, что со мной… Что-то мне давит постоянно… Где-то вот тут, — она обхватила руками голову. — Как обруч ка­кой-то… Больно…

— Бедняжка, как мне тебя жалко, — погладил ее по голове Генрих. — Слушай, по-моему, у тебя жар… Ну-ка давай сейчас же позовем Надежду Неверову, пусть она тебя посмотрит…

…Лив Генрих хорошо знал, где растет клюква, и хотя вполне можно было поручить это простое дело любой девчонке из медведевских или бартеневских, у него, кроме непосредственного желания доставить Настень­ке удовольствие, была еще одна причина. Генрих очень любил по утрам ловить рыбу собственноручно изготов­ленной удочкой из орешника с леской из плетеного конского волоса и главной ценностью — железным крючком, выкованным еще в детстве дедом в родной ливской деревне, задолго до того, как они с отцом от­правились трудиться на конюшню в замок генерала Шлимана. Генрих никогда не расставался с этим крюч­ком и, когда поселился на Угре, был в восторге от воз­можности каждый рассвет проводить на берегу с удоч­кой. Правда, с тех пор, как там начались военные действия, ни о какой рыбалке на Угре не могло быть и речи, но и тут Генриху повезло.

После переезда в Медведевку он вскоре обнаружил неподалеку в лесу тайное озеро — то, на котором ко­гда-то прятал Медведев своего коня Малыша, когда ис­кал лагерь Антипа.

Никаких войск вокруг не было, пушечная пальба с берегов Угры еле доносилась, а рыбой заброшенное озеро просто кишело. Именно там на его заболочен­ных берегах и росло много клюквы.

Таким образом, на рассвете следующего дня, забро­сив удочку на живца (пойманного у самого берега шляпой) и привязав ее покрепче к дереву, Генрих от­правился за клюквой. Вскоре его широкополая шляпа послужила ему вторично, на этот раз в качестве лу­кошка, и, вернувшись обратно с полной шляпой клюк­вы, он увидел свою удочку, которая дергалась так, что с деревца, к которому он ее привязал, едва не слетели все пожелтевшие листья.

Огромная щука попалась на крючок, и через полча­са Генрих гордо шагал по лесной дороге, держа в од­ной руке шляпу, полную клюквы, а в другой — щуку на ветке, продетой сквозь жабры, причем рыба была та­кого размера, что ее хвост тащился по земле.

Услышав позади себя топот копыт, Генрих обернул­ся и сошел на обочину.

Двое московских воинов догнали его, и один спро­сил:

— Где тут Медведевка, не знаешь?

— Да вот рядом, а вам кого? — полюбопытствовал Генрих.

Один из всадников показал ему грамоту, с которой свисала печать наместника Образца.

— Мы из Боровска от воеводы Образца. Он послал нас с известием к хозяйке имения Анне Медведевой.

— Я как раз туда иду, — сказал Генрих.

—Ну, садись сзади — покажешь дорогу, — весело пригласил всадник и помог Генриху взгромоздиться позади него на круп лошади, которая присела под тя­жестью.

— А ты не худой, брат, — пошутил всадник. — Вид­но, татары не очень вас тут гоняют!

— Они нас боятся! Сидят на том берегу и носа не показывают! — похвастался Генрих.

— И правильно делают! Вот сейчас воевода Обра­зец возьмется за дело, вообще полный конец им на­станет!

Генрих сам доложил Аннице о прибытии гонцов наместника.

Анница слегка насторожилась — воевода недавно сам посещал ее дом и не говорил ни о каких планах, на дальнейшие встречи.

Она хотела принять гонцов в присутствии воору­женного Клима Неверова и Гаврилки, но Клим, памя­туя предупреждение Сафата, переданное через Мани-на, категорически воспротивился тому, чтоб она вы­ходила к незнакомым людям, кем бы они ни были.

Анница возразила, но Клим был непреклонен, и со­шлись на том, что она будет наблюдать за ними со стороны через щель в занавеси, а Клим проведет бе­седу.

Гонцы вошли, оставив оружие в прихожей.

— Хозяйка сейчас занята, она просила меня при­нять вас от ее имени, — встретил он гостей, внима­тельно наблюдая за их реакцией.

Похоже, отсутствие Анницы совершенно не смути­ло гонцов.

Один из них низко поклонился и, протягивая гра­моту, сообщил следующее:

— Великокняжеский наместник боровский Василий Федорович Образец просит Анну Медведеву пожало­вать к нему сегодня на военный совет. Поскольку Медведевка самое сильное укрепление на этом бере­гу, наместник хочет посоветоваться с владелицей об

использовании возможностей имения в боевой опе­рации. Воевода намеревается в этом месте пересечь Угру и нанести ордынцам неожиданный удар. В пол­день он пришлет за хозяйкой имения одноместный возок и отряд из десяти человек охраны, который доставит ее в Боровск и привезет обратно после во­енного совета.

Анница внимательно наблюдала за обоими гонца­ми. Ничего не вызывало подозрений.

Клим осмотрел печать и грамоту.

— Это охранная грамота для хозяйки, подписанная наместником, — пояснил воин.

Клим извинился, вышел с грамотой, оставив гостей на Гаврилку.

Анница быстро прочла грамоту.

Податель сего направляется ко мне по моему веле­нию с важным делом.Всем постам пропускать немедленно и беспрепят­ственно!

Наместник великого московского князя в Боровске Воевода Василий Образец

Анница кивнула и оставила грамоту у себя. Клим вышел и сказал гонцам:

— К полудню хозяйка будет готова ехать. А вы пока погостите у нас. Наши люди вас покормят.

— Спасибо! — поклонились воины и вышли.

— Гаврилко, — приказала Анница, — не спускай с них глаз. Заметишь хоть что-нибудь подозритель­ное — немедленно сообщай мне. Клим, садись на коня и скачи в Картымазовку. Покажи грамоту князю Холмскому — пусть скажет, не подделаны ли печать и по­черк, — и сразу обратно!

…Клим вернулся через полтора часа. Князь Холмский подтвердил, что и печать, и почерк Образца подлинные. Более того, он знал, что воевода очень часто дает такие грамоты людям, которых ждет быстро с какими-либо срочными донесениями, чтобы сократить время на всякие проверки. Наконец, он до­бавил, что Образец недавно вернулся из ставки вели­кого князя в Кременце, так что вполне вероятно, что он хочет обсудить какие-нибудь планы.

Однако ни великий князь Иван Иванович, ни сам князь Холмский пока никаких сообщений от него не получали, да и получать не могли, потому что ему не подчиняются, а подчиняются непосредственно вели­кому князю Ивану Васильевичу. А Иван Васильевич как раз сегодня выехал на день в Москву, чтобы подписать мирное соглашение со своими братьями, Андреем Большим и Борисом Углицким, чьи войска уже на под­ходе к Угре.

Анница окончательно успокоилась и принялась го­товиться в дорогу.

И тут случилась беда.

Пришла взволнованная Надежда и попросила Анницу поговорить с ней наедине.

— Очень боюсь за Настасью Федоровну, — озабо­ченно сказала она. — Я просидела с ней всю ночь, да­вала разные зелья, но ей становится все хуже и хуже.

Сначала я думала, она простыла. Но потом поняла, что это другое… — Надежда умолкла.

— Что… «другое»? — спросила Анница. — Говори прямо, Надежда, что с ней?

— Я боюсь, что нам самим не сладить, — шепотом сказала Надежда, — а если она здесь останется — у нее навсегда может помутиться рассудок…

— Господи, да что ты такое говоришь? — порази­лась Анница. — С чего вдруг?

— Не вдруг… Ой не вдруг… Она же так много пережила, бедняжка, ты сама знаешь, — и в позапрошлом году, и в прошлом… Сегодня ночью в ней как будто что-то сломалось. Иногда она даже не узнавала меня. Ее бросает то в жар, то в холод, но это не простуда. Это у нее от головы. Ей все время кажется, что она в плену — то у Кожуха, то у татар.

— Что же делать?

— Настеньку надо как можно скорее отсюда увезти. Если она тут останется, бесы страха полностью овла­деют ею, и она не выживет. Я знаю человека, который может ей помочь. В Боровском Пафнутьевском мона­стыре старец Игнатий лечит такие болезни. Он и не­чистую силу и бесов изгоняет, спокойствие духи воз­вращает. Надо везти ее туда.

— А дети?

— Дети с кормилицей пусть у нас останутся — а как иначе?..

Анница подумала.

— Я хочу ее видеть.

Они поднялись наверх, в спальню.

— Не подходите! — закричала Настенька, увидев их. — Не подходите ко мне! Отец, отец, где ты? Ты же обещал, что убьешь меня? Ты ведь не отдашь меня Сте­пану… Сафат, где отец?

— Она не узнает нас, — сказала Надежда.

Анница подошла к Настеньке и обняла ее.

—  Не-е-ет, — страшным голосом закричала На­стенька. — Пусти меня! Ты хочешь меня задушить? Кто ты? Уйди прочь, я тебя не знаю!

—  Пойдем, — отирая с глаз слезы, позвала Анница Надежду.

Они спустились в горницу.

— Собирайся, Надежда, поедешь вместе с ней. Клим, — позвала она Неверова, ожидающего в прихо­жей, — поедешь с ними тоже. Ивашко, Гаврилко, Кузьма и Юрий — в охране. Здесь старшим останется Гридя.

— А на чем повезем-то, Анна Алексеевна? — винова­то спросил Клим. — Ваш возок-то свадебный, пода­рочный, с той зимы на санях стоит - летом-то все верхом ездили…

— Ах, леший меня раздери… — ударила по столу ку­лаком Анница. — Ладно! Знаю, что делать! Наталья, быстро одевай Настеньку в дорогу, Клим, вели седлать и готовить коней для нас всех!

Через полчаса Анница уже стояла в своем черном литовском костюме у дверей спальни и смотрела, как Надежда выводит, поддерживая под руки, совсем осла­бевшую Настеньку.

— Слава Богу — пришла в себя, — прошептала она Аннице.

— Что это? Куда мы едем? — растерянно спрашива­ла Настенька.

— Дорогая, ты поедешь сейчас в Боровск в монастырь… Там ты переждешь, пока все это не пройдет, и я за тобой приеду, — зашептала ей на ухо Анница.

— А мои детки… Где мои детки? — беспомощно ог­лядывалась Настенька.

— Я привезу их тебе позже, ни о чем не тревожься, — шептала ей на ухо Анница, выводя золовку во двор.

— Знаешь, я даже рада, что уеду отсюда, — мне здесь так страшно… Я там поправлюсь… Я скоро по­правлюсь и вернусь…

Они обнялись и расцеловались. Во двор вбежал Генрих.

— Анна Алексеевна, повозка воеводы за вами при­была — стоит у ворот и с ней охрана человек десять…

— Сажай туда Настеньку, — распорядилась Анница и набросила на золовку свою черную шубу с капюшо­ном. — Сегодня холодно — не замерзни! Генрих, ска­жи, пусть сразу едут, и сам поезжай с ней — мы наго­ним вас верхом!

Генрих вышел из ворот с Настенькой, посадил ее в повозку и хотел сесть сам, но там оказалось так тесно, что одна Настенька едва поместилась.

Генрих заботливо укутал ее шубой и дал сигнал трогать, хотя и без него стоило только Настеньке сесть, повозка рванулась вперед и помчалась в плот­ном окружении всадников охраны.

—   Коня мне дайте, коня, — закричал, вбегая во двор, Генрих, — я должен быть рядом с ней!

—   На, возьми, — отдал ему своего Гаврилко. — Мы вас сейчас догоним!

—   Ну скоро там лошади будут готовы? — раздра­женно спросила Анница у Клима.

— Все, все хозяйка… Еще пару минут…

…Генрих быстро догнал повозку и поехал рядом, из­редка заглядывая в окошко, чтобы проверить, как себя чувствует Настенька. Окошко было маленькое и забра­но решеткой, так что увидеть ему ничего не удалось, но, прокричав вопрос о том, как она себя чувствует, он ус­лышал в ответ, что хорошо и что чем дальше они отъез­жают, все лучше…

Они уже миновали Преображенский монастырь и свернули на дорогу, ведущую на Медынь — Боровск — Москву.

Здесь дорога была пустынной, большинство мос­ковских войск сгруппировалось на берегу, а в тылу можно было увидеть лишь раненых или связных.

Впереди показался пустынный перекресток лесных дорог, и Генрих оглянулся, надеясь, что Анница и ее люди уже где-то недалеко, но их еще не было.

Оглянувшись, Генрих не мог видеть, как один из всадников охраны по сигналу командира отстал, по­равнялся с Генрихом, неторопливо вынул из ножен саблю и, когда Генрих снова повернулся, со всего раз­маху нанес удар.

Он наверняка снес бы Генриху голову, но его конь споткнулся, и удар получился скользящий.

Так или иначе, Генрих с окровавленной головой и разрубленным плечом свалился с коня замертво, а всадники с повозкой резко свернули на лесную боко­вую дорогу, углубились в лес и остановились.

Здесь они, как бы повторяя не раз хорошо отла­женные действия, молча спрыгнули с лошадей, быстро сняли повозку с колес, приделали к ней длинные руко­ятки и, перерезав своим лошадям вены, чтобы кони быстро истекли кровью и не достались противнику, подхватили носилки с повозкой и бесшумно понесли их по узкой лесной тропинке, с трудом разворачива­ясь на крутых поворотах. В определенном месте в густом кустарнике они оста­новились, и один подал негромкий знак криком птицы. Через несколько минут из кустов вынырнул десяток пеших, легко одетых татар. Они молча перехватили тяжелую ношу и бесшумно понесли ее дальше. Люди, одетые как московские воины, теперь превратились в арьергард охраны.

Их никто не заметил, и они благополучно оказались на болотистом, заросшем кустарником берегу Угры.

Слева и справа за излучинами реки гремели пушки, но здесь, на болоте, было тихо.

Татары осторожно вступили в воду, и тут оказалось, что повозка изготовлена еще и как лодка — они по­плыли, толкая ее и поддерживая по бокам, потихоньку приближаясь к западному берегу, никем не замечен­ные с восточного.

Измученная тряской дороги и болезнью, Настенька, успокоенная присутствием рядом Генриха, задремала, а когда очнулась, не поверила своим глазам.

Сначала она подумала, что ей снится очень стран­ный сон.

Она бесшумно переплывала Угру — вдали виден знакомый с детства силуэт маковок Преображенского монастыря, только почему-то не с той стороны, с ко­торой она видела его всегда, а с противоположной…

Потом она взглянула в окошко и увидела, что плы­вет не в лодке, как ей показалось сначала, а по-преж­нему сидит в той же повозке, которая почему-то те­перь пересекает речку.

И только когда повозка причалила к берегу и отту­да вдруг выбежала целая толпа татар с радостными во­плями, она, наконец, поняла, что случилось, и потеря­ла сознание.