Фрагмент последней главы многотомного труда, излагающего историю Польши, Литвы и Руси. Известно, что при описании современных ему событий знаменитый летописец и историк Ян Длугош пользовался только достоверными и проверенными сообщениями очевидцев этих событий. Ян Длугош умер в начале 1480 года.

"Сообщение о том, что Московия вырвалась на свободу, наш летописец поместил в главе, описывающей события 1479 года. Тем временем вся без исключения мировая историография относит конец татарского ига к году 1480, имея в виду осеннее стояние на Угре, о котором Ян Длугош ничего знать не мог, поскольку в это время уже покоился в могиле. Стало быть, лишь на основании событий, имевших место ранее, счел он возможным то единственное их следствие, которое действительно стало реальностью, хотя происходило все в обстоятельствах, крайне драматических и совершенно не поддающихся предвидению. Таким образом, наша великая средневековая хроника содержит правдивое известие о факте, который свершился после смерти ее автора…"

Павел Ясенца, современный польский историк

Глава шестая АНАСТАСИЯ БАРТЕНЕВА, УРОЖДЕННАЯ КАРТЫМАЗОВА

Тайнопись

Секретный документ № 186 канцелярии Высшей Рады

Тайного Братства Служителей Единого Бога.

От 15 октября 1480 Во имя Господа Единого и Вездесущего!

Решение Высшей Рады Тайного Братства.

В присутствии всех своих членов Высшая Рада подробно обсудила рассматриваемые вопросы в их взаимосвязях и противоречиях и взвесила все аргументы «за» и «против».

Ввиду благоприятно сложившихся обстоя­тельств, а также в результате огромной и пло­дотворной работы, проделанной членами брат­ства Симоном Черным, Марией Любич и Немеда-ном Кураевым, сейчас возникает уникальная возможность вплотную приблизить к престолу одного из княжеств, где распространена наша вера, а именно — к престолу Великого Москов­ского княжества, нашу сестру, волошскую прин­цессу Елену, путем ее брака с наследником московского престола, Иваном Ивановичем по про­звищу Молодой.

В связи с этим в интересах Братства лежит всяческая поддержка и укрепление престола, ко­торый потенциально может занять государь, на­столько сочувствующий нашей вере, что объявит ее открыто признаваемой, а именно эта цель яв­ляется первой из победоносных вех, намеченных для исполнения Преемником и Верховной Радой Братства, которое бы в этом случае перестало быть тайным и заняло бы свое место наряду с иными, открыто исповедуемыми вероучениями.

Таким образом, мы должны поддерживать все, что будет полезно Московскому княжеству, и рассмотренный нами сегодня вопрос как раз пре­доставляет нам такую возможность.

Для всех членов Рады является очевидным, что, узнав о заговоре, грозящем его жизни, ко­роль Казимир вряд ли будет в состоянии ока­зать помощь хану Ахмату, который без этой помощи будет представлять гораздо меньшую опасность для интересующего нас княжества.

С другой стороны, вооруженный бунт князей-заговорщиков Вельского, Олельковича и Ольшан­ского и их последующий отход со своими землями к Москве чреват для нас серьезными угрозами. Внутренняя усобица в Литовском княжестве, ко­торая неизбежно возникнет в результате по­пытки с оружием в руках отторгнуть в пользу Москвы огромную территорию, совершенно не находится в наших интересах, поскольку угрожа­ет стабильному и прочному положению, которое занимают здесь многие члены нашего Братства.

В свою очередь радость и восторги Москвы в случае внезапного приобретения больших но­вых земель могут отвлечь ее внимание от уже завязавшихся, пока еще на тайном и частном уровне, переговоров о браке принцессы Елены и наследника Ивана.

Сейчас нам нужна спокойная, стабильная об­становка в обоих княжествах: пусть Литва ос-танетсяцелостной и живет спокойно, пустьМосква отделается от татар и сосредоточит­ся на будущей свадьбе престолонаследника.

Не следует забывать, что в этом вопросенам уже угрожает одна, пока еще незначитель­ная, но вовремя замеченная нами опасность, ко­торая в будущем может стать серьезным пре­пятствием на пути наших планов. Брат Савва,который постоянно находится при великой кня­гине Софье, сообщает, что она гораздо ковар­нее, умнее и хитрее, чем кажется на первыйвзгляд, а это означает, что рано или поздно ейможет захотеться изменить московские зако­ны престолонаследия в пользу своих детей, и вособенности первого ее сына Василия, которомусейчас лишь полтора года.

Поэтому нам следует сделать все возможное,чтобы ускорить столь необходимый нам брак.

В СВЯЗИ С ВЫШЕИЗЛОЖЕННЫМ СОВЕТ ПОСТАНОВИЛ:

1.        Довести в соответствующем обрамлении до сведения короля Казимира документ, предос­тавленныйбратом Степаном Ярым.

2.   Включить в действие всех братьев и сес­тер, находящихся в местах расположения войск князей-заговорщиков, с целью максимального ос­лабления возможности вооруженного выступле­ния этих войск против короля.

3.   Обеспечить безопасность брату Степану Ярому, поскольку он, как лицо, упомянутое в до­кументе, подтверждающем заговор против ко­роля, будет разыскиваться и преследоваться в Литовском княжестве. Переправить брата Степана на постоянное жительство в Москов­ское княжество, изменив имя и снабдив соот­ветствующимиграмотами. Поручить опеку над ним брату Аркадию Дорошину, под руково­дством которого Степан отныне будет дейст­вовать, выполняя соответствующие поручения Братства.

4.Да будет все, что постановлено выше,исполнено немедленно,во имя Господа Единого и Вездесущего!

…Все произошло так быстро и неожиданно, что ни­кто не успел ничего понять.

Пытаясь впоследствии восстановить картину собы­тий, хан Ахмат не мог найти в своих действиях ни единой ошибки, и тем не менее его странное, давниш­нее и навязчивое желание увидеть женщину, которая убила его сына, осуществилось совсем не так, как он это себе представлял.

…Когда Азов-Шах доложил отцу, что особый отряд только что вернулся, успешно выполнив свою задачу, хан Ахмат даже не поверил сразу, что все получилось так легко, просто и заняло всего несколько часов. Он немедленно потребовал к себе командира отряда с подробным докладом, но, соблюдая осторожность, ко­торую он соблюдал в этом деле с самого начала, велел передать, чтобы тот явился не в шатер хана, а в дубо­вую рощу, за пределами главного лагеря, где они уже не раз встречались в ходе подготовки всей операции.

Хан Ахмат был очень доволен, мало того — почти горд своим хитроумием.

Когда он спросил у сына, найдется ли в их войске пятьдесят воинов, которые бы говорили по-русски легко, как настоящие московиты, и при этом в их внешности не было бы никаких явных татарских черт, Азов-Шах ответил после некоторого раздумья, что пятьдесят — вряд ли, но человек двадцать можно оты­скать.

Сын постарался и отыскал двадцать восемь таких воинов.

Хан Ахмат лично, с особой придирчивостью долго беседовал наедине с каждым из кандидатов, вдали от лагеря, за холмом, где когда-то повстречался ему от­ряд Азиза и какой-то ограбленный купец. В результате этих бесед и тщательного отбора он составил отряд из одиннадцати человек под командованием очень смышленого парня по имени Тахир, который и внеш­ностью, и повадками был очень похож на московита, поскольку, будучи сиротой, проданным в рабство, вы­рос в русской семье.

Более того, Тахир некогда жил с этой семьей в Мо­жайске, часто бывал в Боровске и Медыни, поэтому прекрасно знал окрестности. Русский хозяин обхо­дился с купленным за копейку рабом-татарчонком очень жестоко, так что мальчишка, как только вырос, отомстил своему обидчику как полагается: поджег но­чью его дом, заперев предварительно все двери снару­жи, а сам убежал в дикое поле. Там он вскоре примк­нул к одному из бродячих разбойных отрядов, влив­шихся впоследствии в огромную армию Ахмата, когда стало известно, что готовится большой поход на Мо­скву.

Сначала у Ахмата не было никакого конкретного плана по захвату Агницы, но и тут повезло — счастли­вые случайности одна за другой как бы благоприятст-вовали его созданию и исполнению.

Во время одной из многочисленных вылазок «на ту сторону» воинам Ахмата удалось убить какого-то гон­ца, и, обыскав его, они привезли и отдали своему сот­нику найденную у него бумагу на русском языке с под­писью и печатью.

Эта бумага, поднимаясь вверх от командира до ко­мандира, согласно военной иерархии Золотой Орды, оказалась, наконец, в руках Азов-Шаха, а тот передал ее отцу.

Ахмат сразу понял, какой огромный шанс дает ему этот лист.

План созрел быстро.

Многими деталями помог Тахир, хорошо знающий местность.

Десятки воинов Ахмата охотились днем и ночью за телами убитых московитов, чтобы подобрать соответ­ствующий гардероб для отряда Тахира.

Тахир, готовясь к делу серьезно, дважды переплы­вал по ночам Угру, чтобы своими глазами увидеть Медведевку и ведущие к ней дороги. Повезло и здесь. Он несколько раз видел Генриха, выходящего из во­рот имения, и, когда в день операции встретил его на дороге со шляпой, полной клюквы, счел это предзна­менованием успеха, поскольку ему удалось въехать в сопровождении местного, целиком своего человека в хорошо охраняемый двор, где к любому чужаку, как он уже заметил во время двух предварительных выла­зок, относились с особой подозрительностью.

Одним словом, все прошло как по маслу, и захва­ченная женщина была передана Тахиром с рук на ру­ки самому Азов-Шаху, который поместил ее в заранее намеченное место.

Теперь Тахир должен был отчитаться перед самим ханом.

— Молодец, — похвалил его первым делом Ахмат и

ласково по-стариковски улыбнулся. — Расскажи все,

как было.

-Тахир рассказал во всех подробностях.

— Значит, говоришь, даже не вышла вас встретить?..

— Да, она не показывалась до самого отъезда, но

потом я понял, в чем причина.

— В чем же?

— Она нездорова. Когда мы ее вынимали из повоз­

ки, я увидел, что она вся горит. У нее сильный жар. На­

верное, поэтому она не вышла к нам, а потом в дороге

все куталась в черную шубу.

— Да, мне говорили, что она любит надевать чер­

ное.

Тахир помолчал и сказал:

— Я видел тот лук. Он стоял в чехле в комнате, где нас принимали.

— И какой он?

— Очень длинный. У нас таких нет. Даже странно,как такая хрупкая женщина его натягивает…

— Да, все удивлялись, но многие видели своими глазами… Она ничего не говорила?

— Ни слова.

— Где она сейчас?

— Я передал ее Азов-Шаху.

— Хорошо. Он знает, что нужно делать. Еще раз благодарю тебя. Ты оказал мне неоценимую услугу и будешь щедро вознагражден. Очень щедро. Ступай.

Тахир покинул рощу, а хан еще некоторое время задумчиво расхаживал туда и обратно по дорожке, ок­руженный охраной, которая, держась на почтитель­ном расстоянии, ни на секунду не спускала с него глаз.

Ахмат хотел увидеться с этой женщиной прямо сейчас, но его смутило сообщение Тахира о ее болез­ни.

Однако неудержимое желание влекло его, и он не мог ему сопротивляться.

Ну и что, что больна?

Он ведь хочет только одного — просто взглянуть ей в глаза…

Надо, пожалуй, взять с собой Сафата, он такой жен­щины, наверно, никогда в жизни не видел и вряд ли когда увидит… Да-да, надо оказать ему какую-нибудь милость, после того что случилось… Нехорошо вышло с этим его слугой… Хотя тот, конечно, сам во всем ви­новат…

…В отличие от хана Ахмата, Сафат был очень недово­лен собой. Он едва не провалил все дело, едва не выдал себя и все равно ничего не узнал…

Находясь уже несколько месяцев рядом с Ахматом, Сафат тем не менее не мог следить за ним непрестан­но. Да ему это, в сущности, и не нужно было. Несмот­ря на походные условия, Ахмат вел довольно размеренный образ жизни: как каждый правоверный му­сульманин, совершал пять раз в день намаз, в одно строго определенное время занимался военными де­лами, в другое — документами, рассматривал жалобы, судил подданных, отдыхал, чаще всего охотясь с соко­лом…

Сафат стал подозревать неладное, когда хан в тече­ние недели ежедневно начал уезжать на соколиную охоту и ни разу не пригласил его с собой.

За очередной шахматной партией Сафат выразил сожаление по поводу того, что давно не охотился с ханом. Ахмат пропустил намек мимо ушей и на сле­дующий день снова отправился на охоту один. Сафат. насторожился — Ахмат явно что-то затевал. Тогда Са­фат рискнул и послал одного из трех оставшихся при нем людей Ибака, чтобы тот проследил за тем, как проходит охота хана. Человек доложил Сафату, что никакой охоты нет, хан скрывается за холмом, охрана окружает плотным кольцом все вокруг, а там довольно пустое пространство — не пройдешь. Через час-пол-тора хан возвращается из-за холма и едет сразу до­мой, так ни разу и не сняв колпачка с головы сокола…

Сафат задумался. Быть может, Ахмат встречался и вел переговоры с какими-то людьми и хотел, чтобы об этом никто не знал? А что, если это люди короля Ка­зимира? А что, если готовится тайное соединение ли­товско-ордынских войск и внезапный мощный штурм московского войска с переходом Угры и броском пря­мо к Москве?

Обеспокоенный Сафат пошел на крайность: он по­слал своего человека (или, точнее, человека Ибака), чтобы тот еще ночью спрятался где-нибудь за холмом, выждал в укрытии столько, сколько это нужно будет, и проследил, что там делает хан Ахмат, когда пересекает холм.

На следующий день Ахмат, как обычно в последние две недели, поехал к холму. Хан вернулся спустя не­сколько часов, а человек Ибака не вернулся никогда.

Вечером Ахмат пригласил Сафата на очередную партию и начал с извинений. Он сказал, что вчера во время охоты сокольничий нечаянно насмерть под­стрелил его человека, который, судя по всему, заблу­дился и оказался в плохое время в плохом месте.

Сафату вернули тело его посланца. Его горло было проткнуто стрелой.

Сафат встревожился не на шутку.

Хорошо, если действительно его заметили и убили.

А если его пытали?

Сафат очень внимательно осмотрел тело убитого, но не обнаружил никаких следов. Очевидно, бедняга себя чем-то выдал, его заметили издали, подстрелили, а потом только распознали в нем человека Сафата…

А если все же…

Одним словом, Сафат был очень недоволен собой и приготовился к худшему — разоблачению и мучи­тельной смерти.

Он как раз молился, когда ему сказали, что хан не­медленно требует его к себе.

Сафат собрался с духом и отправился к Ахмату.

Тот встретил его ласково.

— Я виноват перед тобой из-за нерадивости моих слуг, — улыбнулся он, — и хочу искупить свою вину.Сейчас мы с тобой сядем на коней, проедем две вер­сты и там, где начинается лес, в маленькой избушке я покажу тебе нечто, чего ты никогда не видел и, воз­можно, не увидишь…

— Благодарю, о повелитель, — низко поклонился Сафат. — Что бы это могло быть такое?

— Женщина, — улыбнулся хан.

— О, — улыбнулся в ответ Сафат, — я хоть еще и не стар, но повидал много женщин на своем веку…

— Таких, как эта, — нет!

— Что же в ней необычного?

— Помнишь, я рассказывал тебе о дуэли моего глу­пого и потому уже мертвого сына с московитской лучницей?

Ни один мускул не дрогнул на лице Сафата.

— Да, мудрейший.

*- Отправляясь в этот поход, я лелеял тайную наде­жду посмотреть ей в глаза. Сегодня я сделаю это в тво­ем присутствии.

— Тебе удалось схватить ее? — с восхищением спросил Сафат.

— Да! Я провел блестящую операцию, и теперь Анница Медведева в моих руках!

— Это восхитительно! — с восторгом произнес Са­фат. — Я преклоняюсь перед твоей мудростью.

И, низко поклонившись, он вспомнил мрачное под­земелье замка Горваль и дал себе обет спасти Анницу любой ценой, даже ценой жизни и чести.

…Все было приготовлено заранее, и Азов-Шах точно знал, что ему надо делать. Пока шла операция по подго­товке к похищению Анницы, нашли небольшую поки­нутую охотничью избу в двух верстах от лагеря и при­вели ее в порядок. Азов-Шах не знал, да и не задумывал­ся особо о том, как его отец собирается поступить с пленницей после того, как посмотрит в ее глаза. Про­сто хан поручил ему подготовить достаточно комфор­табельный дом с надлежащей охраной, учитывая лов­кость, силу и характер будущей пленницы, и Азов-Шах выполнил все наилучшим образом.

Единственное окошко избы заколотили снаружи, внутри сделали перегородку из бревен, чтобы отде­лить помещение, где будет находиться пленница, от меньшего помещения, где будет сидеть охранник.

Чтобы гарантировать тайну всего этого мероприя­тия — а на тайне почему-то отец очень настаивал, — Азов-Шах решил, что непосредственно с узницей по­стоянно будет находиться только один, но хороший страж, а вот по периметру дома снаружи будут дежу­рить в засаде посменно по пять человек из той же группы, которая пленницу и захватит. Таким образом, о ней будут знать только те, кто уже знает. Кроме главного стража в доме, эту роль Азов-Шах решил пору­чить тому, кто сам сейчас находился под стражей.

— Азиз, — сказал он, — хан велел мне строго нака­

зать тебя за нарушение его приказа. Ты отсидел здесь

месяц. Я помню, как просил за тебя твой отец, которо­

го я любил и который был прекрасным воином. По­

этому я дам тебе последний шанс исправить свою

ошибку перед ханом.

— О светлейший! — воскликнул Азиз, — я сделаю

все, что ты прикажешь, чтобы только великий хан

снял с меня свой гнев!

— Ты слышал о женщине, которая соревновалась в

стрельбе из лука с самим Богадур^Султаном?

— Да, у нас рассказывали эту историю. Она победи­

ла его, а потом убила…

— По повелению хана эта женщина схвачена. И я

хочу, чтобы ты охранял ее.

— О всемогущий, это огромная честь для меня!

Азов-Шах подробно рассказал Азизу, что он должен

делать, как себя вести с узницей, показал избу и рас­сказал, где будет располагаться наружная охрана.

— Даже если каким-то чудом ей удастся проскольз­

нуть мимо тебя, она не сделает по двору и двух шагов,

как будет схвачена, — сказал Азов-Шах. — Но это не

значит, что ты можешь расслабиться. Ты должен не

позволять ей выходить из ее горницы, но сам можешь

войти к ней, если она позовет. Будь строг, но вежлив и

выполняй все ее разумные просьбы.

Чтобы немного облегчить жизнь Азиза, он велел вытащить его из ямы, где тот сидел, взял в свой шатер, накормил и напоил, а на следующий день привезли пленницу.

На пороге Азов-Шах лично принял ее из рук Тахи-ра, сразу заметив, что она больна.

— Что с ней? — спросил он.

— По-моему, у нее жар, — ответил Тахир.

Азов-Шах поднял нагайкой за подбородок опущен­

ную голову Настеньки.

— Тебя зовут Анна Медведева? — спросил он.

Настенька глянула ему в глаза, сжала губы, подняла высоко голову и ответила:

— Да!

— Значит, это ты убила Богадура?

—. Да! — с вызовом ответила Настенька, чувствуя невероятный озноб, жар и прилив какого-то неслы­ханного мужества, какого у нее до сих пор никогда не было.

— Богадур был моим братом, — сказал Азов-Шах. —

Мой отец хочет на тебя посмотреть. Поэтому ты здесь.

Я думаю, он скоро придет. Охраняй пленницу как сле­

дует, Азиз. Я скоро вернусь, и будем готовиться к визи­

ту хана.

Настеньку отвели в горницу и оставили там.

Огромный татарин свирепой внешности охранял ее, сидя в соседней комнатушке.

Настеньку охватил смертельный ужас.

Одна мысль о встрече с самим Ахматом, с тем са­мым страшным, ужасным ханом, которого, как гово­рят, даже сам великий князь побаивается, парализова­ла все ее мысли.

Ей хотелось броситься на колени, закричать, что она вовсе не Анница, а Настя, что она никогда не дер­жала лука в руках, что она ни в чем не виновата, и просить, умолять, чтобы ее отпустили к маменьке и маленьким деткам…

И тут же жгучий стыд охватил ее огнем, более горя­чим, чем жар болезни.

Она вспомнила, как однажды в темнице замка Гор-валь происходило что-то похожее…

— Убей меня, отец! — прошептала Настенька.

— Сейчас, — едва слышно вымолвил Картымазов и,

продолжая гладить ее волосы, осторожно опустил

правую руку. Настенька почувствовала, как острая

игла прикоснулась к ее телу…

Но здесь не было отца, не было Сафата, который выточил тот острый клинок, не было никого, только этот жуткий огромный татарин с длинной саблей на боку…

И вдруг в воспаленном мозгу Настеньки яркой мол­нией сверкнула дерзкая и безумная мысль.

Она упала на колени, расстегнула ворот платья и, сжав в руке крестик вместе с Богородицей, подарен­ной Генрихом, горячо зашептала:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Господь

наш всемогущий, Господи Иисусе, матерь Пресвятая

Мария Богородица, спасите и помилуйте мою греш­

ную душу, нет у меня другого выхода, чтобы спасти

свою честь, а потому простите мне этот мой страш­

ный грех и все другие, какие были, дайте жизнь доб­

рую и счастливую деткам моим родным и мужу люби­

мому Филиппу, батюшке, матушке и братцу, а также

дорогой подруге Аннице, да минует ее чаша моя, да

будет она счастлива всегда до конца дней своих, а мне

дайте силы и мужество выполнить все, как я задумала,

аминь!

Настенька неимоверным усилием воли собрала все свои слабые силы и все огромное мужество, поднялась с колен, выпрямилась и преобразилась до неузнавае­мости.

Теперь это была гордая, смелая женщина с горящи­ми глазами, твердым и неумолимым взглядом.

— Поди сюда! — приказала она тоном, не допус­кающим возражения, и Азиз вошел в горницу.

— Ты знаешь, кто я? — спросила она, глядя ему пря­мо в глаза взглядом, от которого у Азиза пробежали мурашки по коже.

— Да, — ответил он.

— А ты знаешь, почему ни Богадуру и никому дру­гому не удалось убить меня?

— Нет, — настороженно ответил Азиз.

Настенька сбросила с плеч черную шубу и сорвала с шеи медальон Генриха.

— Потому что я — единственный человек на свете,

у которого есть это. Благодаря этому меня не берет ни

стрела, ни сабля, ни топор. Если ты выпустишь меня

из дома, я отдам тебе это. Ты станешь неуязвимым для

любого оружия!

Азиз ухмыльнулся и резким неожиданным движе­нием вырвал медальон из рук Настеньки.

— Зачем мне выпускать тебя? Я и так могу его взять!

Вот он уже мой.

Настенька презрительно улыбнулась.

— Глупец! Ты не знаешь, что надо делать, чтобы он

подействовал, и никогда ни от кого не узнаешь.

— Ты сама мне скажешь.

— Скажу. Но при одном условии — ты поклянешься Аллахом, что выпустишь меня из дома.

Азиз вспомнил, как Азов-Шах говорил ему, что даже если узница и выскользнет из дома, ее сразу схватит охрана. Он мог поклясться Аллахом и с чистой сове­стью выпустить ее наружу, но он не верил ни одному ее слову.

— Я тебе не верю, — сказал он. — Ты думаешь, что я дурак?

— Дай! — потребовала Настенька.

Азиз протянул ей медальон.

— Смотри! — Настенька нажала невидимую кнопку,и показалось маленькое горлышко.

По горнице поплыл странный, слегка дурманящий запах.

— Достаточно смазать малейшей каплей этого эликсира тело, и оно станет твердым, как камень, —любое оружие будет бессильно. Ты будешь единствен­ным неуязвимым человеком на всей земле — это по­может тебе стать великим и богатым!

Азиз скептически ухмыльнулся.

— Не верю.

— Поклянись Аллахом, что ты выпустишь меня от­сюда, и я докажу тебе это.

— Ну что ж, если докажешь — выпущу, — прищу­рился Азиз. — Клянусь Аллахом!

— Слово сказано! — воскликнула Настенька и быст­рым, лихорадочным движением обнажила свою высо­кую тонкую шею.

Она опрокинула флакончик на руку, провела ладо­нью по шее, подняла голову и, улыбаясь твердо и спо­койно, глядя прямо в глаза Азизу, сказала:

— А теперь, если тебе не жалко сломать свою саб­лю, попробуй срубить мне голову!

Странно одурманенный резким запахом эликсира, Азиз вынул саблю и с огромной силой нанес удар.

В первую секунду ему показалось, что он рассек призрак — сабля не ощутила никакого сопротивления, а голова Настеньки осталась на месте, как и была.

И только через долю секунды, когда на шее появи­лась тонкая красная ниточка, которая мгновенно пре­вратилась в широкую полосу, полоска тут же взорва­лась фонтаном крови, а голова и тело, отделившись, упали в разные стороны, Азиз понял все, что произош­ло.

Он упал на колени и, воздев руки вверх, закричал громким и страшным голосом.

…Когда хан Ахмат с Сафатом приближались к избе на опушке леса, навстречу им вышел Азов-Шах, и по странной бледности его лица Ахмат сразу понял, что случилось.

Сын несколько секунд шептал отцу что-то на ухо. Ахмат вздохнул, посмотрел в сторону, и лицо его ста­ло скорбным.

— Аллах гневается. Не будет мне больше удачи.

Потом повернулся к Сафату и сказал:

— Пойдем. Мы все-таки посмотрим на нее.

На полу горницы лежало накрытое тряпкой окро­вавленное тело, а на столе на большом блюде стояла в лужице алой крови голова Настеньки.

Ее совершенно белое, будто изваянное из мрамора лицо выражало полное и безмятежное спокойствие, какого не появлялось на нем при жизни.

Сразу узнав Настеньку, Сафат пережил второе по­трясение.

Но он и здесь ничем себя не выдал, только поклял­ся в душе, что достойно отомстит за ее смерть.

Хан Ахмат сел на скамью и долго вглядывался в бе­лое лицо.

— Теперь ее глаза закрыты, и я ничего в них не увижу, — вздохнул он и встал. — Привели? — спросил он у сына.

— Там, — кивнул Азов-Шах в сторону прихожей.

Ахмат с Сафатом вышли.

Бледный Азиз с завязанными за спиной руками рухнул перед Ахматом на колени.

— Зачем ты лишил меня мечты? — тихо спросил хан, подняв за лоб налысо обритую голову Азиза. —

Ты очень меня обидел.

Ахмат выхватил из-за пояса кривой короткий нож и, одним быстрым движением перерезав Азизу горло, шагнул к выходу, прежде чем кровь успела брызнуть на его расшитый золотом халат.

— Верните тело московитам, — распорядился Ах­мат. — Это была мужественная женщина, и пусть они ее похоронят по своему обычаю.

…Федор Лукич Картымазов приехал в свое имение на следующий день после похорон дочери.

Наступило полное примирение братьев, войска удельных князей присоединились к общему войску, повсюду царило ликование и патриотический подъем, а великий князь, приняв Федора Лукича, подтвердил ему пока устно, что обменял у брата его землю на свою в другом месте и теперь Картымазов — дворянин московского князя, а земли ему после окончания вой­ны с Ордой будут пожалованы особой грамотой в двойном количестве. Теперь же великий князь отправ­ляет его в подчинение князю Холмскому, зная, что его штаб находится в Картымазовке.

Радостный Картымазов лихо влетел в родное име­ние и тут же увидел царящий повсюду траур.

Навстречу ему, рыдая, бросилась из дома Василиса Петровна.

— Кто? — спросил Картымазов, и лицо его сразу стало усталым и суровым, таким, как увидел его впер­вые в жизни Медведев, когда приехал в эти края.

Василиса Петровна обняла мужа и повела на клад­бище.

Поскольку Бартеневка была полностью разорена, Настеньку похоронили в имении родителей.

Ее душа отправилась к Богу вместе с тысячами дру­гих душ, которые приходили к Нему ежедневно, поки­дая тела маленьких, обыкновенных, забытых историей людей, ставших жертвами Великого Стояния на реке Угре.

История с трудом запоминает даже тех людей, ко­торые ее творили, и уж тем более мгновенно забывает тех, которые попадали под ее колеса…