Глава 7. ВСЛЕД ЗА ПИСКИ-ГНОМОМ

Я остановил клеть на уровне главного входа и, прикрывая ладонью фонарик, так что оставалось лишь пятнышко красноватого света, быстро пошел по галерее. Воздух был неподвижен. Ни малейшего ветерка со стороны моря. Не слышно было и шума волн. Единственным звуком был звук капающей воды. Тишина, царившая в шахте, только усиливала этот звук. Капающая вода и тишина как бы слились воедино. Казалось, что ночь просочилась в штольни и галереи и вся шахта уснула.

Главный проход показался мне длиннее, чем тогда, когда я шел по нему с капитаном Менэком. Я почти бежал. Боялся, что упущу старика. Но, дойдя до поворота, после которого мне стало видно основание шахты, по которой он спустился, я увидел свет лампы, отбрасывающий желтые блики на стены галереи. Старик шел в сторону моря. Я последовал за ним, потушив свой фонарик Свет его далекой лампы позволял мне видеть контуры галереи.

На меня упали мертвенные отблески лунного света, когда я проходил под шахтой, по которой он спустился вниз. Взглянув наверх, я увидел лестницы, которые лепились к ее мокрым каменным стенам. Свет его лампы, который я до этого видел перед собой, исчез. Он, по-видимому, повернул направо. В галерее сразу сделалось темно. Я включил фонарик и побежал к тому месту, где исчез свет. Он свернул в поперечную выработку. Я подумал, что он направляется к Мермейд. Но когда я повернул туда же и дошел до шахты, ведущей к Мермейд, оказалось, что это всего-навсего черная дыра, из которой торчат ступеньки шахтной лестницы. Я выключил фонарик и стоял в темноте, прислушиваясь. Вокруг ничего не было слышно, только капель и журчание воды. Позади – вздохи и рокот волн у входа в штольню, а впереди – ритмичное чавканье насоса. Никакой возможности услышать шаги или другие звуки движений человека.

Сразу же за открытым зевом шахты выработка разветвлялась. Я выбрал правый поворот. Это был всего-навсего узкий ход в скале, по высоте и по ширине он как раз соответствовал человеческому росту. Он резко шел вниз, а потом выравнивался и продолжался уже горизонтально; я шел по щиколотку в воде и уже набрал полные ботинки. Кровля делалась все ниже и ниже, в конце концов мне пришлось сгибаться почти вдвое. Я ударился головой о небольшой выступ и выругался. Убрав руку от фонарика, я направил весь мощный луч вперед. Тоннель выровнялся, и теперь я мог видеть ярдов на пятьдесят. Никаких признаков Менэка. Я понял, что повернул не туда, куда нужно, потому что до этого я так от него не отставал.

Повернувшись на сто восемьдесят градусов, я побежал назад. Левое ответвление было не шире правого и тоже вело вниз. Идти приходилось по густой грязи, в которой чавкали мои насквозь мокрые ботинки. Шум работающего насоса становился все громче, заглушая все остальные звуки, кроме звука льющейся воды. Тоннель выровнялся, расширился и стал выше, и за поворотом я увидел насос. В глубокой выемке медленно вращалось громадное водяное колесо; вода падала на его лопасти с силой небольшого водопада, а потом ухала вниз, в бездну, торопясь вернуться в свою стихию, в море. Рычаг, прикрепленный к колесу, приводил в движение шатун, это была здоровенная балка, длинной и толщиной с настоящее дерево, прикрепленная к опоре в центре. Она качалась вверх и вниз, словно пила, дальний ее конец соединялся с поршнем насоса. При каждом движении ритмично чередовались звуки: то чавкающий звук всасывания, то шум мошной струи воды, которая устремлялась в узкий, специально пробитый для этой цели сброс.

Это был чудовищный механизм. Его стоны и чавканье, отдающиеся в глубине шахты, наводили на мысль о доисторических чудовищах. Он составлял неотъемлемую часть самого рудника. Насос работал день и ночь автоматически, не останавливаясь ни на минуту. Такого рода хитроумные приспособление сооружали корнуоллские горняки в тс времена, когда люди еще нс пользовались паром. Я видел подобные механизмы на картинках в старинных шахтерских книжках. Но наблюдать подобное в натуре мне еще не приходилось. Я быстро взглянул на насос и, нагнувшись, чтобы не удариться о шатун, поспешил дальше по тоннелю. Ритмичный стук гигантского насоса становился все глуше, по мере того как тоннель суживался и потолок делался ниже. В одном месте мне пришлось ползти на четвереньках по холодной коричневой воде. Потом тоннель снова расширился, потолок сделался выше и вдруг совсем исчез. Направив луч фонарика вверх, я увидел, что нахожусь уже не в тоннеле, а в пещере – в том месте, где выбрали всю руду, содержащую олово, оставив одни голые камни. Образовавшаяся выемка, опускаясь вниз и поднимаясь вверх, достигала примерно двухсот футов в высоту. Луч моего фонарика едва доставал до потолка. Казалось, что скала, которая поднималась под углом, может в любую минуту сомкнуться, закрыв этот узкий, всего в два фута, проход.

Немного дальше, потолок снова стал опускаться, и я шел согнувшись, хлюпая по воде. Пройдя еще ярдов двадцать, я оказался в более широкой галерее, перпендикулярной к тоннелю, – получилось как бы Т-образное соединение. Оказавшись в этой просторной галерее, Я выключил фонарик, и очень хорошо сделал, потому что, посмотрев направо, увидел у поворота отблеск его лампы на каменной стенке.

Меня удивило, что Менэк оказался так близко, мне казалось, что он должен был пройти гораздо дальше, однако в тот момент я не стал об этом задумываться. Повернув направо, я быстро пошел по галерее в сторону тускло поблескивающего огонька его лампы. В этой галерее, которая полого поднималась вверх, было значительно суше. Идти было легко, и у меня наконец появилось время подумать; я стал ломать голову, пытаясь понять, что задумал этот проклятый старик. Можно было ожидать, что он отправится в Мермейд. Это было бы естественно. Именно там находится его драгоценная жила. А этот путь вел в старую часть рудника. Я представлял себе, где нахожусь, – способность ориентироваться была у меня чисто автоматической, – знал, что мы движемся вглубь, от моря к северу от главного ствола. Если он будет продолжать идти прямо, то скоро окажется в той части Уил-Гарт, которая вторгалась в узкое пространство между Боталлеком и Кам-Лаки. При мысли о Кам-Лаки у меня слегка зашевелились волосы на голове. Там полно воды. Что, если старику вздумается пробить ход в Кам-Лаки? Вся масса волы хлынет тогда в Уил-Гарт. Это положит конец планам его сына соединить Мермейд с морем.

Я ускорил шаги, перейдя на бег. Нужно его догнать. Мне необходимо было увидеть, что он собирается делать. Вполне возможно, что заряды у него уже заложены, и он сегодня намеревается их запалить. Делать это он будет ночью. Днем в Мермейд могут находиться его сын и Слим с Фраером, и они могут погибнуть.

В галерее внезапно стало темно. Я зажег фонарик, прикрыв его ладонью. За следующим поворотом я увидел узкий гезенк1, который заворачивал направо. Тусклое пятно света дрожало на его мокром полу. Он шел вниз, сузившись до такой степени, что я едва мог протиснуться. Потолок тоже опустился, так что мне приходилось идти согнувшись. Дважды я ударялся головой о каменные выступы и пожалел, что у меня нет каски,- в такой выработке она совсем не помешала бы. Проход извивался, поворачивая то вправо, то влево, следуя за прихотливым ходом какой-нибудь жилы, которую в старину разрабатывали в этом руднике. Повернув в очередной раз, я прямо-таки наткнулся на Менэка, он стоял не дальше чем в двадцати футах от меня. Я замер, гадая, видел он меня или нет. Но очевидно, не увидел, потому что его лампа была направлена вверх, на потолок. Там было достаточно высоко, и в том месте, где он стоял, вдоль края прохода шел каменный выступ, который вел прямо к отверстию в потолке, из которого струйкой лилась грязная, мутная вода. Менэк прикрепил лампу к каске и, карабкаясь по выступу, полез в эту дыру.

Выждав с минуту, я последовал за ним. Этот ход наверх имел три фута в высоту и два в ширину. Воздух там был спертый и промозглый; пахло гнилью. Я полз на четвереньках по грязной воде примерно двадцать футов. Потом потолок стал подниматься, и я смог встать на ноги. Лампа Менэка маячила впереди, словно блуждающий огонек. Он свернул направо по какой-то развилке, потом еще раз направо и очутился в очередной галерее.

Я начал терять ориентировку в этом лабиринте. Галерея свернула вправо. Свет от его лампы стал ярче. Он остановился. Я – тоже. Он находился не более чем в двадцати футах от меня. Потом огонек стал тускнеть. Я последовал за ним. Мой фонарик был выключен. Мне помогал видеть рассеянный свет от его лампы. И вдруг моя правая нога не нашла точки опоры. Я дернулся назад и упал на спину. Только это меня и спасло. Когда я падал, левая нога у меня подвернулась, а руками я ударился о стенки прохода. Потом сел и стал щупать вокруг правой ногой. Пола в проходе не было. Передо мной была пропасть.

Свет лампы удалялся. Я зажег фонарик, прикрыв его рукой. Оказалось, что я сижу на краю ямы шириной около двух с половиной футов. Направив фонарик вниз, я увидел, что это глубокая узкая шахта. Ее каменные стены были покрыты слизью и блестели от воды, которая сочилась из всех щелей. Она шла вниз и вниз. Дна не было видно, но где-то вдалеке слышался шум моря и непрерывно капающей воды. Соответственное отверстие было и в потолке. Это была старая шахта, ей, вероятно, было не менее двух сотен лет. Возможно, она появилась в самые первые времена, когда работы только начинались.

Я покрылся холодным потом. Если бы я инстинктивно в тот момент не отклонился и не упал на другую ногу, я бы разбился и лежал на дне этой шахты с переломанными руками и ногами.

Поднявшись на ноги, я перешагнул через зияющую яму шахты. Мне потребовались немалые усилия, чтобы продолжать идти. Только чудом избежал я гибели, и нервы мои были напряжены до предела. Эта шахта была мне совершенно незнакома. Я никогда там не бывал. У следующего поворота мне пришлось остановиться, потому что совсем рядом, у входа в узкую галерею стоял Менэк, наклонив голову и словно прислушиваясь. Я видел, как сверкали его глаза в свете лампы, отраженном от покрытой водой стены. И опять у меня было такое чувство, что он меня дожидается.

Это чувство преследовало меня, как наваждение. Мне стало казаться, что он нарочно выбрал ту самую галерею, которая вела мимо старой шахты. Но это же смешно. С какой стати он будет думать, что его кто-то преследует? Притом что все вокруг течет и журчит, он никак не мог услышать, как я упал.

Он скрылся в темной расселине. И снова я пошел на свет его лампы, которая вела меня, словно блуждающий огонек по извилистым коридорам, пробитым в скалах. Теперь я шел осторожнее, пользуясь фонариком там, где это было возможно, а где нет – каждый раз ощупывая грунт, прежде чем поставить ногу.

И вдруг свет исчез окончательно, словно кто-то задул лампу. Несколько мгновений я подождал, стоя в темноте и прислушиваясь. Ничего не было слышно, кроме капели и отдаленного журчания, которое могло исходить от моря или какого-нибудь подземного ручья. Это было жуткое ощущение: стоять так в полной темноте, прислушиваться к шагам и ничего не слышать.

В конце концов я включил фонарик и пошел вперед, освещая себе путь тусклым красноватым светом, который сочился между моими пальцами. Пройдя несколько шагов, я отчетливо различил звуки моря. Это было чуть слышное бормотание, напоминающее шум ветра в ветвях деревьев. Потолок над головой снова исчез, и открылась галерея, которая опускалась вниз к водной бездне. Здесь была выбрана вся жила, оставалось пустое место между каменными стенами. Высоко над головой показался крошечный серпик луны. Он казался бесконечно далеким и был похож скорее на точку света. Трудно было поверить, что где-то есть другой мир с зарослями терновника и огоньками фермерских домиков. Может быть, в этот самый момент девушка и юноша, которых я видел днем, стоят, опершись на каменную стенку, окружающую шахту, и смотрят на море и на серебряную дорожку, которую проложила луна. Трудно было себе представить какой-нибудь другой мир, кроме кошмарного лабиринта тоннелей, которые змеились в мокрых, покрытых слизью камнях.

Пол галереи не оборвался, подобно тому как это случилось раньше. Можно было идти и дальше по деревянному настилу. Большая часть досок этого настила сгнила и отвалилась, но голые железные крепи, заколоченные в скалу, сохранились. Они позеленели и покрылись ржавчиной. Я попробовал ногой ближайшую ко мне доску, вцепившись в опору для рук в виде железной скобы, прежде чем наступить на ступеньку всем своим весом. Доска переломилась с мягким треском, и было слышно, как она летела вниз, цепляясь за выступы в скале, пока наконец не рухнула в воду.

Бесполезно было пытаться воспользоваться этим деревянным настилом. Но ведь Менэк прошел там передо мной. Я осветил фонариком это место. Разрыв тянулся примерно на двадцать футов, а по другую его сторону виднелась щель – вход в продолжение галереи. На какой-то дикий момент мне показалось, что меня, как в древние времена, ведет за собой писки-гном, чтобы погубить. Что, если свет, который я видел, держал в руке совсем не Менэк? Мне вспомнились старые сказки о покерах1, о руке Доркаса, о разных других страшных вещах. Но потом, снова направив свет фонарика на остатки деревянного настила, я увидел металлические крепи, забитые в трещины скалы. Вот каким образом перебрался через разрыв Менэк. Гоблины и писки-гномы тут ни при чем. Просто прочные железные штыри. При виде этих железок ко мне как бы вернулся здравый смысл. Взяв фонарик в зубы, я стал пробираться вдоль мокрой, скользкой скалы, прижимаясь к ней животом, цепляясь за скобы для рук и осторожно пробуя ногой каждую крепь, прежде чем на нее наступить.

И все-таки я испытал колоссальное облегчение и благодарность, когда, перебравшись на другую сторону, оказался снова в галерее и двинулся дальше. Света впереди не было. Один раз, когда я оперся рукой о стену, на землю упал камень. Я осмотрел стены. Это был уже не гранит, а значительно более мягкая порода с большим количеством трещин. Я все чаще спотыкался об обломки, упавшие на землю. Это был скверный участок. Вскоре я наткнулся на обвал, который загородил весь проход. Это был старый обвал, причем грунт был настолько мягкий, что просочившаяся вода превратила его в сплошное месиво. Потолок здесь был выше, и вдоль левого края галереи шел выступ, по которому можно было обойти обвал. Я так и сделал и сразу же увидел пятно света на стене – оно исходило от лампы Менэка. Мне опять показалось, что он специально меня дожидается.

Тоннель снова шел в граните и был так низок, что мне приходилось сгибаться вдвое. Он вел к месту, где встречались несколько мелких выработок, похожих скорее на щели. Я бросился следом за лампой Менэка, боясь потерять ее из виду. Эта часть рудника напоминала пчелиные соты. То и дело я натыкался на какие-то ходы, перекрестки, гезенки, подъемы, тоннели – все вперемежку, все это в свое время возникало, по мере того как из недр извлекалась руда. И все было похоже одно на другое.

Два раза я сворачивал не в ту сторону, возвращался назад и видел лампу Менэка, которая оказывалась совсем рядом, недалеко от того места, где я неправильно свернул. Меня снова стала преследовать мысль, что он нарочно меня дожидается, хочет, чтобы я шел за ним следом. И каждый раз, когда я думал о том, что мне придется самостоятельно выбираться из этого лабиринта, чтобы вернуться назад, мне становилось страшно и все мое тело покрывалось холодным потом. Я пытался удержать в памяти каждую новую галерею, все эти подъемы, спуски и повороты. Но их было так много, что запомнить все было просто невозможно. Кроме того, нужно было все время следить за тем, чтобы не потерять из виду Менэка с его лампой и смотреть под ноги, чтобы куда-нибудь не свалиться.

Я полз по длинному тоннелю высотой нс более трех футов, находясь всего в нескольких ярдах от Менэка. Благодаря какому-то фокусу в устройстве шахты вдруг подул свежий ветерок и почувствовалось дыхание моря. Тоннель вошел в узкую галерею, настолько узкую, что иногда приходилось идти боком. В одном месте обвалилась часть кровли. Я стал перебираться через обвал, а когда перебрался, меня встретила полная темнота. Включив фонарик, я быстро пошел вперед, чтобы догнать Менэка. Тоннель сворачивал то в ту, то в другую сторону, но шел непрерывно вверх. Света впереди не было, только красноватое свечение фонарика сквозь мои пальцы. Мне то и дело попадались другие ходы, пересекающие тоннель под прямым углом, но я шел вперед, все быстрее и быстрее, уже не соблюдая осторожность – нужно было догнать Менэка.

И вдруг галерея неожиданно кончилась. Это был обвал, и скверный, судя по его виду. Я направил фонарик на дыру в потолке галереи, пытаясь что-нибудь рассмотреть в глубине и щурясь от яркого света неприкрытого луча. Просто глубокая дыра, и больше ничего. Я вскарабкался наверх, мне показалось, что там есть нечто вроде лаза, но лаза не было, оказалось, что это только тень, которую я и принял за проход. Выхода из галереи не было. Камень, на котором я стоял, не выдержал моего веса, и я скатился вниз по груде рыхлой породы, выронив фонарик и ссадив кожу с рук.

В наступившей темноте я лихорадочно шарил руками, пытаясь отыскать фонарик, но под руку попадались только камни и вязкая глина. Не дан мне Бог потерять фонарик! А что, если разбилась лампочка? Почему я, дурак, не взял шахтерскую лампу? Лампа работает дольше, чем фонарик, и ее нельзя разбить. Я встал на колени, проклиная все на свете, чуть не плача, и стал лихорадочно шарить руками по земле. Потом вспомнил о спичках. Конечно же у меня есть спички. Довольно паниковать, черт возьми. Я взял себя в руки, напрягая всю свою волю, и почувствовал, что нервы постепенно приходят в порядок. Но все-таки, когда я сунул руку в карман за спичками, мое дыхание скорее напоминало всхлипывания. Спички, слава Богу, были на месте.

Я зажег одну. Маленький желтый язычок пламени был все равно что маяк спасения. Фонарик откатился дальше от того места, где я его искал. Его хромированный футляр словно подмигивал, подсмеиваясь надо мной. Я подобрал его и нажал кнопку. Он загорелся так же ярко, как и прежде, и я с облегчением вздохнул.

Но потом меня снова охватил страх, и я побежал назад по извилистой наклонной галерее. Мне необходимо было найти «Менэка, я ведь не знал, где выход. Нечего было и пытаться вспомнить все эти повороты. Я даже не знал, в какой части шахты я нахожусь. Знал только, что это старые выработки. Здесь можно блуждать целыми днями. Менэк, наверное, где-нибудь меня ждет, разве не так? Раньше он ведь каждый раз меня дожидался. Или я ошибаюсь? Может, он и понятия не имел, что я иду следом за ним. Я ударился головой о выступ скалы и вскрикнул от слепящей боли, но, не останавливаясь, побежал дальше, заглядывая в каждую выработку, которые отходили от галереи. Некоторые их них, поперечные, шли в обе стороны, другие напоминали скорее щели и тут же заканчивались, и ни в одной, из них я не видел ободряющего света лампы Менэка. Я подошел к развилке, которую не мог вспомнить, и повернул направо. Не пройдя и двадцати шагов, я понял, что никогда раньше в ней не бывал, и решил вернуться назад. Попытавшись пойти по левой галерее, опять увидел, что шел не оттуда. Тогда я остановился. Мне не хватало дыхания. Нужно взять себя в руки. Я ошибался в Менэке. Он не ждал меня на каждом повороте. Это все мое воображение. За каким чертом я вообще сюда сунулся? И тут меня поразила новая мысль. А что, если он знал, что я за ним иду? Что, если он нарочно завел меня в эти старые выработки? Какой удобный способ разделаться с человеком! Какой великолепный способ меня убить – завести сюда, а потом бросить! Мне вспомнились рассказы о римских катакомбах. Вспомнился и священник, который водил меня в Санта-Калисто – это тридцать девять миль подземных переходов, один над другим, и в каждой стене ниши, в которых были похоронены первые христианские мученики. Я так и вижу перед собой этого священника с горящей свечой в руке, его неанглийское лицо и жесткие торчащие волосы, и как он шел спиной вперед, водя нас по этим катакомбам. Он рассказывал, что до сих пор еще существуют неисследованные галереи, в которых монахи никогда не бывали, и что германцы, ища спасения после падения Рима, прорвались в катакомбы и остались там навсегда, так никогда отгуда не вышли. Этот священник меня напугал. Он ни слова не знал по-итальянски, и, когда мы поднялись наверх, я спросил его, какой он национальности. Он улыбнулся и ответил, что он немец.

Я громко выругался. Нужно прекратить думать о таких вещах. Я должен выбраться отсюда самостоятельно. Глубоко вздохнув, я задержал дыхание, чтобы перестать задыхаться. Менэк должен быть где-нибудь здесь. Я позвал его, выкрикнув во весь голос его имя. Но никто не ответил, только мой собственный голос вернулся ко мне, отозвавшись глухим эхо. Я крикнул еще раз и снова услышал свой голос, который прозвучал много позже того, как я крикнул. Я перестал кричать. И вдруг кто-то засмеялся, или мне это показалось. Ну конечно, это только мое воображение. Звук возвращался снова и снова – что-то шелестело и кудахтало, и одновременно я почувствовал дуновение свежего воздуха. Должно быть, это звуки моря гуляют по галереям.

Море! Я взял себя в руки и выключил фонарик. Нужно беречь батарейку. Не стоит тратить зря энергию, пока я тут стою и раздумываю. А подумать необходимо. Нельзя впадать в панику, нужно просто во всем разобраться. Я шахтер, а не ребенок, который впервые спустился в шахту.

Я повернул назад в темноте, ориентируясь по легкому движению воздуха, которое ощущалось в галерее. Она привела меня назад, в направлении к завалу, и я шел по нему до ближайшего квершлага1. Он был узкий и низкий, и мне пришлось ползти на четвереньках. Здесь, в этом узком тоннеле, движение воздуха ощущалось сильнее. Я чувствовал на лице его влажное соленое дыхание. Тоннель снова расширился и круто пошел вниз. Вскоре мне пришлось сползать по почти вертикальному спуску. Там отовсюду била вода, и я моментально промок до пояса. Потом тоннель снова выровнялся, и теперь отчетливо было слышно море – свежий ветерок доносил до меня слабый плеск волн.

И вдруг галерея внезапно кончилась. Теперь передо мной был не обвал, а просто пустое место. Направив туда луч фонарика, я увидел огромную пещеру, естественную или искусственно созданную – неизвестно. На дне ее плескалось море. Мне казалось, что я даже вижу его черную поверхность.

Никакого выхода здесь не было. Края пещеры круто обрывались вниз; по зеленым стенам ее текла вода, выбиваясь фонтанчиками из трещин. Даже если бы я смог спуститься, не было никаких признаков того, что там. внизу, существует продолжение галереи. Я вскарабкался снова наверх, потом поднялся по квершлагу, прошел по тоннелю и снова очутился там же, откуда начал свой путь.

Значит, следовать за ветром было бесполезно. Я выключил фонарик и попытался вспомнить, откуда я пришел. Если бы только можно было восстановить мой путь в обратном порядке. Встав лицом по ходу галереи, я двинулся вперед, свернул в левую развилку и продолжал идти наугад, куда глаза глядят. Вскоре я понял, что заблудился окончательно – мне попадались какие-то завалы, штреки1, в которых было по колено мутной воды, – ничего знакомого, все это я видел в первый раз. Я обнаружил шахту с зелеными от водорослей стенами, которая вертикально шла вверх, далеко за пределы луча моего фонарика; наверху не было видно ни звезд, ни серпика луны, несущего свет надежды. Просто какая-то старая шахта. Все больше становилось воды, она сочилась из каждой трещины и потоком текла по галерее, доходя мне до колена. Кровля галереи постепенно опускалась, так что она превратилась в настоящую трубу, по которой текла вода.

Я вернулся назад, выбрал другое направление и теперь двигался наверх, поднимаясь с одного горизонта на другой. В этом направлении был какой-то план, который, как мне казалось, был мне понятен. И вдруг – снова тупик, неизвестно почему. Просто, наверное, жила в этом месте иссякла. Я снова повернул назад, опускаясь постепенно вниз по ходу выработки. Если бы только услышать насос – по его звуку можно было бы ориентироваться. Я пошел по течению воды. Галереи напоминали старинные готические переходы, которые вдруг открывались в широкое пространство собора – в том месте, где расширялась выработка, следуя капризам жилы. Я спускался все ниже и ниже, и воды становилось все больше. И ни малейших признаков насоса. Узкий гезенк вывел меня в более просторную галерею. Здесь воды было уже по пояс.

Идти мне было трудно, но я все-таки шел, хотя и понимал, что нужно вернуться, – воды было слишком много. Но мне не хотелось признавать, что я снова ошибся. Свет фонарика начал слабеть. Какое-то время я отказывался это замечать. Но здесь, в этой полной воды галерее, где видна была только темная поверхность воды, стало совершенно ясно, что батарейка садится. Луч из белого превратился в желтый и потерял свою силу. Эти изменения наступали постепенно, так что я не сразу обратил на них внимание.

Впереди на темную гладкую поверхность волы, которая уже перестала быть гладкой, лилась сильная струя из какого-то отверстия наверху. Когда я дошел до этого места, нога моя потеряла опору, и я с головой ушел под воду. Вынырнув и отфыркиваясь, держа фонарик над головой, я пытался нащупать ногой илистое дно. Найдя его, выкарабкался из ямы, мокрый и промерзший. Одного взгляда на потолок было достаточно: я понял, что провалился в шахту, потому что сверху было отверстие, из которого и лилась эта струя воды.

Тут я понял, что дошел до того уровня, где шахта залита водой. Ничего не оставалось делать, как только вернуться назад. Вот тут я испугался. Испугался по-настоящему. Страшнее всего был пожелтевший луч фонарика. Его батарейка слишком долго пролежала на складе. Ее может хватить на пять минут, а может быть, на полчаса. У меня было слишком мало времени, я должен был выбраться из шахты.

Двигаясь назад по затопленной галерее, я посмотрел на часы. Стрелки на светящемся циферблате показывали без пяти одиннадцать, значит, я находился пол землей уже около часа. Я повернул и двинулся вверх по крутому подъему, стараясь идти как можно быстрее, что было нелегко, так как ноги вязли в тине, покрывающей дно. Но я все равно лихорадочно спешил – необходимо было выбраться наверх как можно скорее, прежде чем батарейка окончательно сядет. Если бы только я мог найти шахту, из которой было видно небо и светящийся серпик луны. Можно было бы попытаться вскарабкаться по ней наверх. Или, по крайней мере, дождаться утра и тогда начать звать на* помощь. Впрочем, было мало шансов, что меня услышат. Но все-таки была бы хоть какая-то надежда.

Карабкаясь наверх, я стал вертеть головой, чтобы уловить на лице движение воздуха, которое указало бы мне направление в сторону моря или какой-нибудь вертикальной выработки. Но никакого движения не было. Было тихо и неподвижно, как в гробу. Мне снова вспомнились римские катакомбы. Нет-нет, не годится об этом думать. Я сойду с ума, если себе это позволю. У Эдгара По есть один рассказ. Как он называется? Кажется, «Бочонок амонтильядо». К черту Эдгара По. Вот уж о ком не следует вспоминать, если желаешь сохранить рассудок.

И вдруг я остановился. Ухо уловило еле слышный звук, похожий на биение пульса. Или это кровь стучит в висках? Я тяжело дышал, прямо задыхался. Что же это такое, кровь в висках или насос, спрашивал я себя, пытаясь не думать о себе и своем сердце и прислушаться. Но никакой уверенности у меня не было. Страх в сочетании с неподвижным влажным воздухом могут сыграть с человеком любую шутку.

Я медленно двинулся вперед, сосредоточив всю свою энергию на слушании. Крыша галереи слегка приподнималась. Вдоль стены шел каменный уступ, который вел к темному отверстию. Звук как будто бы шел оттуда. Или это только мое воображение? Он был такой слабый, почти эфемерный. Я поднялся по уступу и нырнул в узкий тоннель, который оказался сравнительно сухим. Боже мой, каким тусклым стал мой фонарик! Расширившийся тоннель привел меня в очередную галерею. Пульсирующий звук стал громче и резче, превратившись в частую капель. Окружающие породы были здесь значительно мягче. Под ногами то и дело оказывались ямы. С гулким звоном капали капли. Этот звук я и услышал.

Выключив фонарик и прислонившись к стене, я закрыл глаза, чтобы не так угнетала темнота. Внезапно появившаяся искра надежды погасла. Я чувствовал безмерную усталость. Сунув фонарик в карман, я всем своим весом оперся о стену. Мне нужно было подумать. Времени у меня не оставалось, скоро я окажусь в полной темноте. В галерее было тихо и спокойно, только непрерывно капала вода.

И вдруг я осознал, что руки мои прикасаются не к граниту, а к значительно более мягкой породе. Я снова достал фонарик. Да, порода мягкая. Вот откуда эти ямы под ногами. Это была та же самая порода, которую я отмстил вскоре после того, как Менэк провел меня мимо пещеры. Можно, конечно, было предположить, что этот скверный участок мягкой породы охватывает достаточно обширную часть шахты, но это было мало вероятно, ведь вся выработка располагается в основном в граните. Мягкая порода, вероятно, заполняла только разрыв в гранитном массиве.

Пройдя немного вперед, я обнаружил гезенк и заглянул туда. Мой фонарик едва позволял видеть очертания стен. Но мне показалось, что меня погладили по лицу, – воздух уже не был неподвижным. Спустившись по этому проходу, я повернул налево и пошел по более узкой и низкой галерее, следуя за движением воздуха. Стены снова были гранитные. За следующим же поворотом я обнаружил, что дальше идти некуда, – передо мной была пустота. Оглядевшись вокруг, я увидел нечто вроде пещеры. Напротив можно было разглядеть каменную стену.

И вдруг, задрожав от радости, я увидел выступ, который шел вниз вдоль каменной стены. Он был покрыт жидкой грязью, и я легко соскользнул вниз. Неужели это действительно тот самый путь, по которому меня вел Менэк? Неужели я не ошибся? Не может быть, чтобы существовали два таких одинаковых места. Двигаясь дальше по галерее, я все больше убеждался в том, что иду по знакомому пути. Стены были из мягкой породы, кровля – вся в трещинах. Под ногами валялись упавшие сверху куски породы.

И вот галерея расширилась и открылась в обширную выработку. Слышно было, как по каменистому склону вода стекает в море, лежащее глубоко внизу. А прямо надо мной виднелось крохотное пятнышко света, указывающее на то, что это верхнее отверстие шахты.

Я испытал такое облегчение, что у меня даже задрожали коленки. Пришлось постоять неподвижно, чтобы немного прийти в себя. Я стоял и смотрел на этот далекий кружок света. Совсем другое дело, когда чувствуешь контакт с внешним миром, с поверхностью земли. Можно было мириться даже с темнотой.

Я включил фонарик и стал нащупывать ногой первую железную крепь. Мой сапог наткнулся на деревянный обломок крепежной стойки. Крепь должна быть как раз над ней, но я никак не мог ее нащупать. Возможно, я слишком волнуюсь и поэтому ищу не там, где нужно. Крепко ухватившись за ручную скобу, я протянул ногу немного подальше. Но и там ничего не было, только гнилые обломки дерева. Отступив назад и изогнувшись, я посветил вверх.

Крепи не было. Не было и следующей, которая должна была находиться над первой.

Сначала я подумал, что это другое место, нс то, мимо которого я проходил раньше. Но ведь наверху был виден свет, а внизу плескалось море. Кроме того, состав пород был тот же самый. Могло, правда, случиться и так, что я оказался в той же самой формации, только выше или ниже. Но ведь не может же быть второго, точно такого же уступа, ведущего к узкому входу в гранитную толщу? Я вернулся в галерею, чтобы посмотреть еще раз. Обвал бы тот же самый, сомнения не было. Вернувшись к выходу, я встал на колени и, светя фонариком, осмотрел то место, где, по моим расчетам, должна была находиться крепь.

Крепи на месте не было. Вместо нее была неровная дыра. Ее просто раскачали, а потом выдернули.

Именно в этот момент мой фонарик начал мигать. Света он почти нс давал, и я его выключил. Здесь, слава Богу, темнота была не совсем черной. Подняв глаза, можно было увидеть луну. Пусть она была далеко, все-таки, когда я видел этот крошечный серпик, на душе становилось легче.

Я достал спичку, чиркнул и, высунувшись наружу, осветил то, что осталось от настила. В неверном свете было ясно видно, что второй крепи тоже нет, отсутствует и третья. Они ведь были на месте, когда я перебирался вслед за Менэком через эту выработку. А теперь их не было, их вырвали, вытащили – словом, уничтожили. Это могло означать только одно: Менэк знал, что я иду следом за ним. Он поджидал меня после каждого поворота. И он нарочно завел меня в эту старую часть шахты. А потом вернулся и снова перешел через яму, выдергивая за собой крепи. Боже мой, какое чудовище! Это настоящее убийство, хотя со стороны никто этого не скажет. Тем не менее это было так. Мне вспомнилось то, как я подумал: человек, который мог хладнокровно сбросить собаку в старую шахту, способен на все.

Я сел на самый край обрыва, свесив ноги вниз, и стал думать, что же делать дальше. Я был совершенно спокоен. Теперь я знал дорогу, знал, как пройти отсюда к насосу и к главному стволу. Все, что требовалось, – это перебраться через проклятую пещеру, через этот мертвый промежуток в двадцать футов. Задача вполне понятная. Я больше не боялся. Бояться было нечего. Все было предельно ясно. Мне уже не нужно было ломать голову над таинственным и неизвестным. Передо мной стояла реальная задача. Менэк хотел меня убрать и разработал дьявольский план, согласно которому я должен был погибнуть. Между мной и спасением стоял всего-навсего двадцати футовый промежуток голой крутой скалы. Его разум против моего.

Немного отдохнув, я решил сделать единственную вещь, которая представлялась мне возможной. Я засветил фонарик, нашел скобу для руки и опору для ноги и вылез из галереи на скалу, держа фонарик в зубах. Скала была не совсем отвесная, градусов восемьдесят, и, прижимаясь к мокрому камню, мне удавалось удерживаться, цепляясь за скалу руками и ногами. Беда была в том, что камень был покрыт какой-то слизью и ноги и руки скользили. Внизу, подо мной, плескалось море, словно облизываясь в предвкушении момента, когда я сорвусь вниз.

Я медленно передвигался по скале от скобы к скобе. Иногда удавалось опереться ногой, засунув носок ботинка в трещину, иногда – поставить -ногу на выступающий камень, но иногда они просто болтались. Добравшись до пятой скобы, я не мог найти опоры для ног и просто висел на руках, пытаясь найти следующую скобу с помощью слабого мерцания фонарика, однако все было тщетно. Ногами тоже ничего не удавалось нащупать, всюду была гладкая скала. Вися на одной руке, я попытался что-то найти левой, однако ни скобы для руки, ни опоры для ноги не было, и мне пришлось вернуться назад.

К тому времени как я снова очутился в галерее, руки у меня дрожали от перенесенного напряжения. Я сел, прислонившись к каменной стене. Через некоторое время попробую еще раз, а пока у меня нет никаких сил. Мне казалось, что я брожу по переходам этой старой шахты целую жизнь, а было всего половина двенадцатого.

Я пытался отдохнуть и расслабиться, но это было нелегко, так как одежда моя промокла и я чувствовал себя неуютно, хотя и не мерз, поскольку воздух был довольно теплым. Просто я безумно устал, и было неприятно, что я такой грязный. Черт бы побрал этого проклятого старика! Почему он хочет меня убить? Чего он опасается?

У меня стали затекать руки и ноги. Мокрая одежда липла к телу. Меня начало трясти, не от холода, просто оттого, что я промок. Я поднялся на ноги. Как же мне все-таки перебраться на другую сторону? Сделав еще одну попытку, я поскользнулся, нога у меня сорвалась с опоры, и мне пришлось висеть на одной руке, пока не удалось нашупать трещину, на которую можно было опереться.

Последняя попытка убедила меня в том, что этот способ невозможен. Нужно было искать обходной путь.Но фонарик к тому времени почти совсем сдал. Что-нибудь различить можно было, только поднеся его к нужному месту на два-три дюйма. Двигаясь ощупью, я нашел дорогу к обвалу и к наклонному уступу, поднялся по нему, заполз в тоннель и сразу же повернул налево. Ощупывая руками стены с обеих сторон, прошел еще несколько шагов и снова свернул влево. Здесь тоннель резко пошел вниз, и через минуту земля ушла у меня из-под ног. Я рискнул зажечь еще одну драгоценную спичку. Здесь оказался почти Отвесный спуск на расстоянии пятнадцати метров, а потом галерея выравнивалась. Я с трудом преодолел этот спуск и продолжал идти дальше. Дойдя до развилки, повернул налево и через несколько ярдов оказался перед завалом. Пришлось вернуться назад и пойти по правому тоннелю, но и он кончился тем же. Осмотревшись при помощи еще одной драгоценной спички, я убедился, что эта галерея непроходима.

Я вернулся назад, карабкаясь наверх в полной темноте. Испробовал еще одну галерею, потом еще одну. Одна привела меня к открытой шахте, другая уткнулась в глухую стену. У меня оставалось всего пять спичек, и я безумно испугался, что не найду теперь дороги к пещере. Там, по крайней мере, оставалась хоть тень надежды. Сначала я свернул не туда, куда надо. Попытался снова, обливаясь потом от страха. На этот раз вышел по узкому тоннелю к мягким породам и обвалу, а оттуда – к пещере, где высоко-высоко вверху виднелась точечка света.

Там я посидел, дрожа и прислушиваясь к шуму воды. Возможно, при дневном свете удастся что-нибудь разглядеть. Если же нет… Думать об этом было невыносимо. Никто ведь не знает, что я здесь. Значит, здесь и останусь, пока не сгнию.

И вдруг я вскочил на ноги. Мне показалось, что я слышу голос, слабый и отдаленный. Вот опять. Протяжный зов, повторенный эхом. Я, должно быть, схожу с ума. Голос был похож на женский. Я прислушался, но зов нс повторился, и я снова сел на землю. Когда вокруг журчит и капает вода, можно себе вообразить Все, что угодно. Я припомнил все страшные истории, которые рассказывали шахтеры-оловянщики в лачуге моего отца в Скалистых горах, рассказы о гоблинах, обитающих в горах, о горных духах, о внезапных вспышках света. «Где только покажется оловянная жила; так и жди, что услышишь разные диковинные звуки», – говаривал один старик шахтер. Но вот о женских голосах как-то не рассказывали.

И вдруг я весь сжался, нервы у меня были настолько напряжены, что я готов был заорать не своим голосом. В галерее по ту сторону пещеры показался свет.

Я пытался себе внушить, что мне это только кажется, что это шутит шутки темнота. Но теперь я отчетливо видел вход в галерею, напоминающий старинную дверь, и из нее шел желтый свет. Возможно, это вернулся Менэк. Свет как будто бы делался ярче. Потом послышался протяжный крик, от которого стыла кровь. Это были негромкие плачущие звуки, которые катились по галереям и которые эхо, постепенно заглушая, возвращало назад. Плакала женщина, и эхо возвращало назад ее безумные рыдания. А вход в шахту позади пещеры освещался все ярче и ярче.