Глава шестая

Едва завидев длинный черный лимузин Каттера, въезжавший на затененную деревьями подъездную аллею, Чейенн выскочила из дому. От волнения она не заметила, что земля под ногами влажная, листья позеленели, а на деревьях и кустах распустились новые цветы.

Затаив дыхание, она смотрела, как машина затормозила и отворилась задняя дверца.

Из нее вышел Каттер, держа на руках безжизненно повисшее тельце мальчика.

Мигом оказавшаяся рядом Чейенн с ужасом уставилась на следы побоев, покрывавшие щеки и шею Джереми.

— Ничего, заживет, — мрачно усмехнулся Каттер, но поспешил добавить: — Надо вызвать врача.

Чейенн дотронулась до лба сына — он был холодный как лед. Мальчик не шевелился. Даже когда она поцеловала его и шепотом окликнула, он не проявил никаких признаков жизни.

Каттер обнял свободной рукой Чейенн за плечи и повел к дому.

Направляясь из тени раскидистых деревьев к ярко освещенному крыльцу, они тесно прижимались друг к другу, и она снова ощущала загадочные нерасторжимые узы, так крепко связывающие их.

Джереми, бледный, измученный, лежал в постели, крепко прижимая к себе безголовое туловище Винни-Пуха. Врач прописал ему успокоительные пилюли.

Чейенн с грустью наблюдала за тем, как поднимается и опускается худенькая грудь сына. Обычно такой живой и веселый, он лежал совершенно неподвижно.

Как много пришлось ему пережить!

— Не беспокойтесь, все войдет в норму, — заверил ее врач, когда Джереми закрыл глаза и она уже не видела затаившегося в них страха.

Чейенн легла рядом с сыном на узкую кровать и обняла его хрупкое тельце.

— Ты спасен. Ты спасен, — шептала она.

— Благодаря дяде Каттеру, — снова и снова повторял Джереми как припев, приобщая его к ним как бы навсегда, словно Каттер уже стал членом их семьи.

Благодаря дяде Каттеру... Этот припев, как ни странно, услаждал ее слух.

А сейчас она лежала рядом со своим сыном, чтобы он, проснувшись, тут же увидел ее.

Она хотела всегда быть с ним. И даже не могла себе представить, как выпустит его из виду.

Джереми проснулся посреди ночи и повернулся к ней. Впервые она заметила в мальчике разительное сходство с его отцом.

— Ты не можешь пришить обратно голову Винни-Пуху?

— Конечно, родной. Конечно. — Чейенн погладила густые черные волосы.

— Завтра?

— Зачем же завтра? Сегодня. Сию минуту. Пока ты спишь.

Они посмотрели друг другу в глаза, но оба умолчали о том, что было у каждого на душе.

— Теперь тебе нечего бояться, — прошептала она, беря из его рук обезглавленное туловище мишки.

Сын кивнул, но по широко раскрытым детским глазам она поняла, что он ей не поверил.

— Дядя Каттер сказал, что бояться не стыдно. Что ничего плохого в том, что я испугался, нет.

— Конечно, мой хороший.

Ей хотелось узнать все, что он пережил, вплоть до мельчайших подробностей, но у нее язык не поворачивался расспрашивать. Джереми тоже тянуло поделиться с матерью, но в глубине души он знал, что никогда не решится на этот шаг — слишком невыносимы были воспоминания.

— А дядя Каттер еще здесь? — Глаза мальчика чуть оживились.

— Да, — кивнула Чейенн, — и он здесь, и очень много людей, которые будут тебя охранять.

— Он показывал мне свой пистолет. И сказал, что застрелит злодея, если тот посмеет явиться снова. Я тоже хочу иметь пистолет. Дядя Каттер сказал, что даст мне пистолет и научит из него стрелять, чтобы...

— Шшш, шшш, спи...

Чейенн нахмурилась при упоминании о пистолете, но не только поэтому. Не означают ли слова Каттера, что он собирается остаться здесь навечно?

Джереми сонно улыбнулся, свернулся рядом калачиком и вскоре опять погрузился в сон.

А она продолжала думать о Каттере, говоря себе, что ее долг — отблагодарить его каким-нибудь образом.

Несколько часов спустя, когда сын еще спал, Чейенн поднялась и пошла к себе. Пришив голову Винни-Пуху, она приняла ванну, вымыла волосы любимым шампунем с запахом меда и гардении, высушила золотистую гриву и заколола ее наверх.

Опасность миновала. Травма постепенно затянется. Джереми дома. Это главное. Пройдет немного времени, и он опять начнет лазить по деревьям. Сад ее полон прохлады и пышной свежераспустившейся зелени. Магнолия чуть ли не каждую минуту выпускает новые белые цветы.

А это означает, что беда кончилась. Совсем.

Впрочем, не совсем.

Она перед Каттером в долгу.

Он где-то здесь, в доме. Он ждет ее. Прежде всего ей следует извиниться перед ним. Но не только. Ведь она даже самого простого «спасибо» не сказала.

И не спросила, как ему все это удалось. Впрочем, какое значение имеют эти детали? Ничто не имеет значения кроме того, что Джереми в безопасности.

Без него особняк напоминал могилу. После возвращения Джереми она впервые почувствовала, что это ее дом. Она должна, должна пойти к Каттеру.

Чейенн была смущена и даже немного напугана, ну точь-в-точь маленькая девочка. Чем ближе она подходила к двери комнаты Каттера, тем больше ею овладевали сомнения: а нужна ли она ему теперь, когда Джереми найден? Тем не менее она заставила себя постучать.

— Входи! — отозвался Каттер с готовностью, наполнившей ее сердце радостью.

Семь лет ее обида на Каттера служила ей надежным щитом от истинных чувств, которые она к нему питала. Ведь даже до того, как он нашел Джереми, она чуть было не отдалась ему. А сегодня, когда ее душа распахнута навстречу ему, она еще более уязвима. Следовательно, Каттер Лорд представляет для нее серьезную опасность.

Заметив, что он читает одну из ее книг, она не могла не улыбнуться. Каттер быстро захлопнул книжку и сунул под подушку, чтобы Чейенн не видела, как низко он пал.

На ней был только зеленый бархатный халат, подпоясанный золотым шнуром.

Он же, чисто выбритый, с влажной от душа непричесанной копной черных волос, лежал в постели без рубашки.

Каттер поднял с прикроватной тумбочки пышный цветок белой магнолии.

— Это твое дерево — нечто удивительное. — Глубоко вздохнув, он окинул ее внимательным взглядом. — И ты тоже нечто удивительное.

Его сияющая улыбка осветила всю комнату. И ее, Чейенн.

— Ты читал мою книжку. Я видела, не отпирайся!

— Да, потому что не надеялся на то, что ты придешь. Хотелось почитать что-нибудь... что-нибудь предсказуемое.

— То есть что-нибудь приятное, со счастливым концом?

— Да, да. Именно так. — Его темные глаза излучали теплоту.

И снова она подумала: как ужасно грустно и одиноко было бы ей в доме, да и вообще в жизни без Джереми. Каттер спас жизнь ее ребенку.

Она ему обязана всем. Абсолютно всем!

Но ведь он и желает получить в благодарность все, никак не меньше.

А что, если она удовлетворит его желание, он, может, уйдет? И она опять будет свободна?

Что она за дрянь, если после всего, что он для нее сделал, вступает с ним, пусть мысленно, в торг?

Чейенн припомнила до мелочей сцену любви, разыгравшуюся недавно между ними. Кого, интересно знать, она старается обмануть?!

Каттер, не сводя с нее глаз, молча сел и задвинул открытый ящик тумбочки. Каким-то непостижимым образом Чейенн точно знала, что там лежит пистолет. Но ей не хотелось думать в этот момент ни о пистолете, ни о страшной угрозе, которую они вместе пережили.

Опасность миновала. Она в прошлом.

Тем не менее его мускулы на груди и на плечах были напряжены — он никак не мог расслабиться.

— Я хотела извиниться за то, что наговорила тебе в библиотеке, — выжала наконец из себя Чейенн.

— И не вспоминай об этом, — ласково пробасил он, всем своим видом показывая, что не таит обиды.

Внезапно ими обоими овладело чувство неловкости, они смутились, а он напрягся еще больше. И словно почувствовал себя неуверенно.

— Спасибо тебе, — произнесла Чейенн.

— Вот уж не за что. Не забывай, что Джереми и мой сын тоже.

Но сегодня Чейенн хотелось, чтобы он думал только о ней.

— Я очень сожалею, что наши отношения сложились таким образом. Всю жизнь меня одолевало честолюбие. Мне надо было всегда быть первым. Для Мартина места в душе не оставалось, может быть, именно поэтому...

— Ах, оставь...

Меньше всего ей хотелось в этот день говорить о Мартине.

И совершенно понятно, почему. Она всем обязана только Каттеру.

И она обещала ему.

А чувствовать нечто большее, чем благодарность, чрезвычайно опасно.

— У меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя, — снова начала она.

— Слова мне не нужны.

— А что тебе нужно? Быть может, одеяло или... Или подушка? Извини, я вчера как-то не подумала. Все эти вещи лежат в коридоре, как раз напротив, и я...

— Да нет, что ты, все необходимое у меня есть.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Подожди, — прошептал он. — Я сорвал этот цветок для того, чтобы воткнуть тебе в волосы. Ты знаешь, чего я хочу. — Он поднес цветок к носу и вдохнул его аромат. Чейенн замерла. — Иди сюда. — Она продолжала стоять, колеблясь. — Ну пожалуйста, — повторил он.

Это «пожалуйста» одиноко повисло в тишине. Но никакой поток слов не мог бы быть выразительнее его молчания.

И вдруг она вновь ощутила себя нетерпеливой девочкой на обвеваемом зимними ветрами острове, под натиском которых пригибались золотистые травы. Девочкой, которую он полюбил всей душой.

Его горящий взор притягивал к себе. Чейенн почувствовала такое же сильное влечение к нему, как тогда, на острове, когда он поднял доску, а она страстно желала, чтобы он разбил стекло и любил ее сильно и долго.

А как тогда распустились цветы на дюнах! Зима вдруг уступила место лету.

С сильно бьющимся сердцем Чейенн развязала золотистый шнурок халата. Лицо ее горело, глаза сияли, будто освещенные каким-то внутренним огнем. Она вынула заколки из волос, и поток благоухающих золотистых прядей стек по ее плечам. Халат упал наземь, обнажив голые ноги. В абсолютной тишине Каттер пожирал жадными глазами пышные формы ее тела.

Два дня и две ночи они оба жили в предельном напряжении. Все их мысли и поступки были направлены лишь на то, как защитить их ребенка. Он проявил к ней бесконечную доброту и терпение. И дал недвусмысленно понять, что желает ее.

Теперь она должна выполнить свое обещание.

— Иди сюда, — снова прошептал он охрипшим голосом.

Она приблизилась к кровати и присела на краешек.

Какое-то время они продолжали так сидеть — двое в мире абсолютной тишины. Затем он протянул ей цветок, который она нерешительно воткнула себе в волосы. Они продолжали молчать. Наконец она дотронулась кончиком пальца до его губ и дрожащей рукой провела по его носу.

Одного этого прикосновения было достаточно, чтобы она вновь ощутила магическую связь между ними. Глубоко вздохнув и закрыв глаза, Чейенн, как слепая, водила пальцами по лицу Каттера.

Вот его твердая щека, вот шелковые волосы! Как она по нему тосковала! Целых долгих семь лет!

— Ты нашел Джереми! Ты вернул моего сына домой!

— Нашего сына! — вздохнул Каттер.

— Да.

— Повтори!

— Нашего сына!

— Разве это было так трудно? — улыбнулся он.

— Благодаря тебе мы в безопасности! — При этих словах она ощутила, как он весь напрягся.

— Мы добились этого вместе.

Кожа у него была теплая и гладкая, черные волосы на ощупь напоминали шелк. Прекратить его гладить ей не под силу.

— Ну, будет, — выдохнул он напряженно, ловя ее кисть. Он поднял покрывало, и она ничуть не удивилась, увидев, что он совершенно раздет. Он притянул ее к себе, обнял руками и ногами и прижал к сильному мускулистому телу, ожидая, когда их желание станет невыносимым.

У Чейенн никогда не было другого любовника. И как она ревновала Каттера! Но он никогда этого не узнает!

— Итак, ты предлагаешь мне себя, как жертвенного барашка? Не иначе как считаешь меня негодяем, способным требовать сексуального общения в награду за услугу.

Чейенн, опустив глаза, осененные длинными ресницами, ничего не сказала в ответ.

— Иначе ты бы не пришла ко мне? — настаивал он.

Она закусила губу и продолжала молчать.

Он, улыбаясь, провел рукой по шее Чейенн, внимательно наблюдая за тем, как она вздрогнула всем телом.

— Тебе же ведь это не нравится, да? — Он провел руками между ее грудями, снова улыбнувшись тому, что и это движение вызвало у нее дрожь. — Ты, выходит, не тосковала по моей ласке? Не желала ее, как желал я?

— Чего только ты не скажешь!

— Я знаю, что говорю.

Желая заставить Каттера замолчать, она накрыла его рот поцелуями, но это лишь подстегнуло его.

— Вот видишь! — прошептал он. — Ты хочешь меня. Признавайся.

Чейенн с оскорбленным видом отвернулась.

Но, когда его рука скользнула по ее груди, накатившая на нее горячая волна чувственности заставила ее тело выгнуться дугой.

— В таком случае, почему все растения у тебя во дворе и в саду распустились пышным цветом?

— Потому что я хороший садовник. — Она таяла от блаженства, чувствуя на себе его руки.

Никогда, никогда она не признается ему, что, как ни стремилась забыть его, ей это никак не удавалось. Ибо его душа — потемки. Он таит в себе смертельную опасность для нее. Он совсем не тот мужчина, которому умная женщина станет рассказывать о своих мечтах или выворачивать душу наизнанку.

Каттер закрыл ее рот своими губами, и непреодолимое желание обожгло обоих невыносимым жаром. Она возвратила ему поцелуи. Губы ее двигались все ниже и ниже по его торсу и остановились там, где было слышно гулкое биение сердца.

— О Боже, Чейенн! — Притянув к себе, Каттер сжал ее в объятиях. И вокруг них словно разлился солнечный свет.

— Все эти годы, Чейенн, пока ты жила с Мартином, я был как в аду! — лихорадочно стал объяснять Каттер.

Ей очень хотелось спросить, что он хочет этим сказать, но она не решилась, лишь обвила его руками. Подумать только, ведь она была уверена, что он не переживает из-за их разлуки! Во всяком случае так, как она.

— Я тоже, — прошептала она наконец. И замолчала, с новой силой ощутив связывающие их узы, каких не знала ни с кем никогда. — Более того... Я тебя ревновала... К другим женщинам...

Он рассмеялся и притянул ее к себе еще ближе.

— Каттер, я ведь никогда не спала с Мартином. Ни разу! Меня никогда не тянуло к нему.

Каттер лежал на спине с закрытыми глазами. Она даже не могла видеть, как он отнесся к ее сообщению.

— А я-то, я-то... Сколько раз воображал тебя с ним! О Господи! — Лицо его потемнело, он нахмурился.

После продолжительной паузы Каттер погрузил пальцы в золотистую массу ее волос и с наслаждением глубоко вдохнул их аромат. Когда он выдохнул, струя теплого воздуха пощекотала шею Чейенн и вызвала у нее прилив нежности. Она ласково провела руками по его телу, немедленно отозвавшемуся на это движение.

— Черт возьми! — прошептал Каттер, меняя положение так, что он очутился над ней.

В комнате с задернутыми шторами царил мрак, но Чейенн казалось, что их любовь сопровождается непрерывными яркими вспышками различных оттенков, сменяющихся словно в калейдоскопе. А Каттер был то нежен и почтителен, то требователен и тверд.

А еще он был ненасытен и беспределен в своей страсти. Чейенн воспламенилась мгновенно, ее вожделению, казалось, так и не будет конца. Он держал ее в напряжении до самой последней секунды, когда она начала трепетать и стонать, требуя полного удовлетворения.

— О Каттер! Возьми меня! Вот сейчас, немедленно! Я больше не могу терпеть! Прошу, возьми меня!

— Только если ты согласишься выйти за меня замуж, — прошептал он, уходя из ее тела.

Он взглянул на нее серьезными, растроганными глазами. Этот взгляд вознес ее, безумно счастливую, куда-то ввысь. Но слов любви он так и не произнес.

Она использовала его, чтобы получить обратно Джереми. Так что же, теперь, чтобы быть рядом с мальчиком, он хочет использовать ее?

— Я хочу, чтобы ты просто любил меня, — промолвила она уклончиво.

— А я хочу большего. — Он продолжал смотреть на нее все тем же настойчивым взглядом. — Выходи за меня замуж, Чейенн! — Она в смятении молчала. — Скажи же наконец «да», черт возьми!

Она поняла, что ей не устоять против напора этой железной воли, и кивнула.

И тут же, откинувшись назад, он привлек ее к себе так, что она оказалась наверху. И это было опять же восхитительно.

— Как мы можем пожениться, если в прошлом...

— Давай думать не о прошлом, а о будущем, и все будет хорошо...

Он вошел в ее плоть, наполнив собой. Она выгнулась дугой ему навстречу, и горячая волна захлестнула ее и понесла еще выше. Чейенн чувствовала себя яркой кометой, оставляющей позади себя яркий след.

Достигнув наивысшей точки любви, они затихли в смятых влажных простынях. Он, счастливо смеясь, прижимал ее к себе, покрывая поцелуями.

Она лежала в его руках, наслаждаясь ощущением его кожи и крепкого мускулистого тела.

Сегодня им было хорошо. Но одной ночи Чейенн мало. Она хотела провести с ним еще много, много ночей.

Каттер победил.

Любит он ее или нет, отныне она принадлежит ему.

Немного позднее, полагая, что он спит, Чейенн поднялась и, подойдя к окну, чуть приоткрыла двумя пальцами тяжелую штору.

Солнце ярко освещало высокие деревья. Было еще рано, день лишь начинался, но утренняя прохлада ушла, хотя цветы, не успевшие утратить своей свежести, блистали во всей своей красе. Магнолия казалась совсем белой.

— Иди сюда! — внезапно раздался нежный голос Каттера, который, оказывается, и не думал спать. В руках он вертел смятый цветок белой магнолии, выпавший из волос Чейенн.

Как ни мягко прозвучали его слова, это был приказ, которого она не смела ослушаться. Она отпустила штору и подошла к кровати.

— Сейчас мы снова будем любить друг друга, — сказал он, — а потом я спущусь в сад и сорву для тебя другой цветок магнолии.

Он заключил ее в объятия, а Чейенн даже не стала закрывать глаза. Могучее крещендо любви заставило ее позабыть все муки и сомнения.

Почувствовав произошедшую в ней перемену, Каттер еще крепче сжал ее в своих руках, шепча нежные слова вперемешку с ее именем.

Растроганная его нежностью, Чейенн все же где-то в самой глубине души продолжала сомневаться, действительно ли он чувствует то, что говорит.

Огни костров и веселые звуки испанских гитар превратили ночь в день, но у Хосе Эрнандо, неизменно гордившегося своей мужской притягательностью и могуществом, было далеко не праздничное настроение. Он чувствовал себя слабым и раздавленным, как виденная им некогда женщина, избитая городскими хулиганами.

Во дворе пили и смеялись его люди. Против обыкновения, Хосе не мог составить им компанию. Слишком мрачно было у него на душе.

Зарешеченные окна и двери его огромной гостиной были распахнуты настежь. Помимо своего прямого назначения она служила выставкой охотничьих трофеев: высокие, в три этажа, стены были завешаны головами львов, слонов, тигров, а в углу даже возвышалось чучело жирафа. Сидя в огромном кожаном кресле, пьяный Эрнандо угрюмо прислушивался к шуму веселья, царившего вокруг его роскошной и, казалось бы, неприступной гасиенды на севере Мексики.

Да неприступной ли? Нет, видно, на свете ничего неприступного. Этот ублюдок, Каттер Лорд, прозванный «гением», преподал ему наглядный урок.

Сильно пахло дымом костра и жарящегося на нем мяса, а также навозом из коралей. Под воздействием винных паров его люди смеялись все громче. Ему одному сегодня не до веселья.

«Гений» обвел его вокруг пальца.

Слава Всевышнему, Изабелла возвратилась домой цела и невредима. Она тогда обняла отца и, глядя огромными черными глазами в его гневное лицо, сказала своим сладким голоском, что напрасно папа волновался — захватившие ее люди обращались с ней так почтительно, словно она какая-нибудь принцесса. Смеялись и шутили с ней и кормили чипсами и гамбургерами.

Эрнандо не мог глаз оторвать от ее изысканного испанского личика с аристократическим носом, классическим разлетом бровей и изогнутыми розовыми губами. С белой мантильей на голове она выглядела как сама невинность. Никогда еще дочка не была так похожа на свою мать-аристократку, и никогда он не любил ее так, как в эту минуту. Когда ее мать умерла, он и сам чуть не умер.

Для Эрнандо главное — семья. А значит — Изабелла.

Мысль его перескочила на Каттера Лорда, «гения», который за всю свою жизнь ни разу не допустил промаха. Как он, Эрнандо, его ненавидит, как жаждет мщения!

Такого сильного чувства он не испытывал даже в бытность свою мальчишкой, когда его, самого бедного и грязного в степной испанской деревеньке, «безотцовщину», сына толстой общедоступной женщины, сверстники презирали, а те, что постарше, постоянно избивали.

Тогда ему приходилось бороться за каждый кусок хлеба, чтобы не голодать. Он умирал от желания иметь отца и приличную мать. Ходить, как все дети, в школу. Но побои и нищета ожесточили его сердце и закалили волю, которая устремилась к одной цели — подняться выше этой жизни.

А Каттер Лорд родился богатым. Все доставалось ему легко.

Зато теперь, когда Хосе стал всемогущ, нет человека, которому удалось бы безнаказанно пойти против него.

— Ты и есть принцесса, моя дорогая, — зашептал Хосе, стараясь ничем не выдать свои кровожадные мысли. — Случись что-нибудь с тобой, я бы не вынес.

Хосе Эрнандо был мужчиной среднего роста, с плотной грудью и широкими плечами. Смуглое его лицо с широким индейским носом и темно-оливковыми глазами отличалось жестокостью, присущей испанским конкистадорам.

— Не обижай их, папа, — взмолилась дочь, почуяв за его натянутой улыбкой недобрые намерения. — Они стали моими друзьями.

— Ну что ты, драгоценная моя, я и не собираюсь, — солгал он сладчайшим голосом, хотя его пожирала жажда мести.

Для человека типа Эрнандо ложь не была прегрешением. Он чувствовал бы за собой куда большую вину, если бы не смог постоять за свою честь. Он горел от злости и желания расквитаться с тем, кто приказал похитить Изабеллу. Стоило ему подумать, что могло бы случиться с его драгоценной доченькой, как в нем поднималась волна гнева, душившая его так, что он терял способность дышать. Да люди будут презирать его, если он не найдет способа перехитрить хвастливого ублюдка, который, похитив дочь Эрнандо, сделал его всеобщим посмешищем!

Никому еще не удавалось оставить Хосе Эрнандо в дураках. Никому. Унаследованная от далеких предков мстительная кровь запульсировала в жилах Хосе Эрнандо.

Каттер Лорд должен умереть. А также его семья — женщина и ее сын.

Хосе Эрнандо давно не убивал. Но Лорд Каттер — дело его чести.

Сердце его бешено заколотилось. Он убьет его собственными руками. Но сначала — женщину и мальчишку. Заставит Каттера Лорда на коленях молить сжалиться над ними. Пусть поползает! А затем он убьет его.