"Одна судьба на двоих" - читать интересную книгу автора (Мэйджер Энн)


Глава седьмая


Чейенн, стоя у широкого окна, недовольно смотрела на залив. В ее воспоминаниях остров был куда красивее. Сейчас ей хотелось бы видеть перед собой не эти дюны в зеленой дымке растительности, разбавленной розовыми и желтыми дикими цветочками, а что-нибудь иное. Все что угодно, лишь бы не эти белые пляжи и синий залив.

Остров будил мучительные воспоминания. Если Каттер хочет предать прошлое забвению, зачем он привез ее сюда?

И не только этим огорчал ее Каттер. Всю неделю, что прошла после возвращения Джереми, он жил буквально на нервах. А с той ночи три дня назад, когда Джереми посетил кошмар, Каттер по ночам с пистолетом в руках сам стал обходить хьюстонский особняк.

Если опасность миновала, то чего он страшится? Почему настоял на том, чтобы они уехали на этот отдаленный остров втайне ото всех, кроме самых близких ему людей?

Чейенн намеревалась возвратиться в Уэст-Вилл поухаживать за больной матерью, но Каттер потребовал, чтобы она отправилась на остров, там спокойнее.

Спокойнее?

Он отказался объяснить, что подразумевает под этим словом. Много лет Мартин вот так же не желал ничего говорить о незримых опасностях, витавших в воздухе.

Ей такие отношения не по душе. Она даже поссорилась с Каттером. Но это ничего не дало.

Связавшись по телефону с сиделкой Айвори Роуз и узнав от нее, что больная по-прежнему находится в коматозном состоянии, Каттер утвердился в своем мнении, что сидение у постели матери в ожидании ее смерти ничего не поправит. И срочно вывез Чейенн и Джереми на остров, заявив, что для него сейчас главное — жениться на ней.

— Но мы же можем пожениться и в Уэст-Вилле, — настаивала она.

— Мы едем на остров Лорд. И чем скорее, тем лучше.

Всего лишь вчера вечером, еще в Хьюстоне, Чейенн, занимаясь приготовлением одного из своих обычных пряных яств, потеряла терпение и заявила, что никогда не простит Каттеру, если он увезет ее на остров, а не в Уэст-Вилл.

— Я все же рискну, — парировал он.

Вокруг ее головы яростно бушевал пар, поднимавшийся из кипевшей кастрюли.

— Что это за брак без доверия! — возмутилась она.

— Тогда доверься мне.

— Или без компромиссов! — добавила Чейенн с такой силой мешая в посудине, что выплеснувшаяся из нее жидкость залила огонь.

— Тогда пойди на компромисс, — возразил он, приворачивая пламя на газовой плите.

— Не дотрагивайся до плиты! — воскликнула она, ударяя его деревянной ложкой по руке.

— Но твои бобы едва не сгорели.

Он был прав, и это совсем взбесило Чейенн.

— Ты всегда добиваешься своего? — Она чувствовала, что вот-вот потеряет контроль над собой.

— Нет, только в тех случаях, когда это очень важно или я уверен в своей правоте.

— А уверен ты всегда.

— Не подлить ли воды в бобы? — попытался он отвлечь ее внимание от больной темы.

— Никогда не подливай воды в бобы! — прорычала она. — Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Моя мать умирает.

Каттер положил ей на плечо руку, теплую, успокаивающую, но она в сердцах сбросила ее.

Он нахмурился.

— Постарайся утешиться мыслью, что твоя мать даже не узнает, сидела ты около нее или нет.

— Откуда тебе это известно? Ну допустим, она не узнает, но я-то до конца жизни буду знать, что своими руками закрыла ей глаза. — У нее навернулись слезы.

— Мне очень жаль, Чейенн, — мягко произнес Каттер. — Но ничего не поделаешь. Нам придется уехать на остров.

Она горестно вздохнула. В горле у нее стоял комок. Она вот-вот разрыдается, а всему виной — Каттер. Чейенн надулась.

И продолжала дуться на протяжении всего изысканного обеда, который она подала в элегантной столовой Мартина, под хрустальными канделябрами, а затем — весь остаток вечера в библиотеке, где они разбирали счета Мартина.

Каттер похвалил ее кухню, посоветовал написать еще одну поваренную книгу, хотя добавил, что в повседневном меню он предпочел бы менее жирную пищу.

— Я буду варить то, что мне нравится, — огрызнулась Чейенн.

— При этом твоя мама говорит, что я умею настоять на своем, — пошутил Каттер, обращаясь к Джереми. — Как бы мы все трое не растолстели на таком питании, как голуби. Предупреждаю тебя, Чейенн, толстые женщины не в моем вкусе.

Он передал Чейенн тарелку с лепешками, но она ледяным голосом отказалась.

Он поднял глаза и улыбнулся. Она же в упор смотрела на него с угрюмым, холодным выражением лица.

Словно не видя хмурого лица Чейенн, Каттер улыбнулся еще шире, но Чейенн притворилась, что не замечает его усилий, и к концу обеда сумела-таки испортить настроение и ему, и Джереми.

Больше всего ее настораживало то, что Каттер явно не считал ее дурочкой и не был человеком бесчувственным. Напротив, в его глазах непрестанно светились доброта и сочувствие.

Значит, существует какая-то реальная угроза. Тут ей пришло на память, что, подготавливаясь к выкупу Джереми, он не встречался с банкирами. Нет! Зато собрал целую хорошо вооруженную армию!

Что же он тогда предпринял? Надо попытаться еще раз расспросить его.

Ветер колыхал высокую траву на дюнах, в которой яркими звездочками горели дикие цветы. На острове, рядом с Каттером, Чейенн чувствовала себя в безопасности как никогда. Стоило их самолету приземлиться, как вмиг распустились миллионы бутонов. Тем не менее, когда Джереми играл вне дома, Чейенн не спускала с него глаз. Так же, как и Каттер, хотя на каждом шагу стояла усиленная охрана.

Из окна близ камина она смотрела, как в солярии Джереми швырял вверх горсти кукурузных зерен. На них слетались голодные чайки, дравшиеся из-за корма на потеху хохотавшему мальчику.

После возвращения домой он какое-то время был само воплощение страха, но Чейнн и Каттер сумели успокоить сына. Постепенно к нему возвратилась прежняя уверенность в себе. Он уже начал поговаривать о том, чтобы выходить в сад и лазить там по деревьям, как его снова посетил кошмарный сон.

Он проснулся с воплем, уверяя, что видел и слышал Курта и Лысого в своей спальне. Каттер отнесся к словам мальчика с полной серьезностью. Через несколько минут дом наполнился полицейскими и людьми Каттера. По странному совпадению Курт в эту ночь исчез, а розы в саду завяли. Во все населенные пункты в округе было разослано приказ о розыске Курта, но его так и не нашли.

С тех пор каждый вечер, выждав, когда Чейенн заснет, Каттер с пистолетом в руке обходил дом, проверяя каждое окно, каждую дверь и щель, особенно вблизи спальни Джереми. Однажды она тайком последовала в ночной обход за Каттером, но, поскользнувшись, чуть не упала. Он молниеносно обернулся на шум и приставил пистолет к ее сердцу.

— Ни с места!

Она вскрикнула.

— Что тебе здесь надо, Чейенн? — воскликнул он, опуская пистолет.

Как если бы она была в чем-то виновата!..

Но голос его прозвучал не менее испуганно, чем ее вскрик. И дрожал он всем телом.

— Каттер, что ты делаешь здесь с этой... с этой вещью?

— Просто проверяю все ходы и выходы.

— Зачем?

— Затем, что... — Он взглянул на нее мрачными глазами. — Просто — затем!

— Зачем ты ходишь с револьвером? Ведь можешь запросто застрелить кого-нибудь. Меня, например.

— Ты права, — он медленно кивнул. — Вся эта история свела меня с ума.

— Но почему?

— Я не могу говорить об этом.

Он нагнулся и нежно дотронулся до ее лица, как бы давая понять, что весь ее арсенал женской мудрости, не допускающей применения оружия, бессилен перед его чисто мужской потребностью оберегать и защищать ее.

Он привлек Чейенн к себе, и она уткнулась лицом в теплую твердь его мускулистой груди. И все же какая-то тайна, словно стена, стояла между ними.

— Иногда, хотя Джереми дома и в безопасности, я так боюсь! Так боюсь... — Она всхлипнула. — Вот как сейчас, например.

— Знаю. — Он погладил ее по голове.

— Прошу тебя, расскажи мне, что происходит. Твоя скрытность напоминает мне Мартина. Он тоже никогда ничего мне не рассказывал...

— Шшш, я не Мартин. Я смогу тебя защитить. Всегда. Клянусь. — Он крепче сжал ее в своих объятиях.

Ей стало так тепло на душе, что она прекратила расспросы. Пусть он ничего не рассказывает, даже его молчание весьма красноречиво. Оно показывает, что он разделяет ее опасения. Понимает их. Внезапно Чейенн ощутила, сколь глубоки его тревога о ней и сыне и решимость их защитить.

Он поцеловал ее губы, сначала нерешительно, затем более властно, раздвинув их языком. Одной рукой он гладил ее щеку, а другой — грудь. Чейенн расслабилась, сковывавший ее ужас улетучился.

Быть может, Каттер ее не любит. Быть может, никогда и не будет любить. Быть может, Мартин, даже находясь в могиле, останется извечной стеной между ними. Быть может, она нужна Каттеру только для секса. Или для того, чтобы быть рядом с Джереми...

Он повел ее в спальню, где они предались любви и где его страстность в сочетании с глубокой нежностью вознесла их на вершины блаженства.

К счастью, ночные кошмары более не посещали Джереми, и сегодня, в солярии, он казался ей обыкновенным шаловливым мальчиком.

Ах, если бы ее мать не была больна! Возможно, тогда жизнь на острове с Каттером и их сыном не была бы ей в тягость! Но еще сегодня ночью Чейенн видела во сне мать, высохшую, как пустынная земля вокруг их ранчо. Она лежала в гробу. Когда Чейенн проснулась, Каттер обнял ее, и она со слезами на глазах призналась, что уже оплакала мать, хотя та еще жива. Под конец она в который уже раз попросила Каттера отпустить ее домой, к матери.

— Не могу, — ответил он, целуя ее в висок. — Видит Бог, дорогая, будь это в моей власти, я бы достал тебе луну с неба.

Почувствовав искреннее сожаление в его словах, она радостно отдалась ему.

Джереми наконец разбросал весь свой запас зерна и сейчас бегал за чайками, которые легкомысленно уселись на землю. За его спиной шумел прибой.

На острове Чейенн чувствовала себя отрезанной от остального мира, а потому была свободнее. И в большей безопасности. А ведь, между тем, она тут пленница, пленница Каттера.

Остров и дом Лорда не изменились с тех пор, как она побывала здесь семь лет назад. Зря Каттер выбрал для их венчания это место, напоминающее ей о прошлом, о ее несбывшихся надеждах и мечтах, обо всем плохом, что пролегло между ними.

Она была тогда совсем юной девушкой, способной даже после измены Джека поверить в любовь. Всей душой, всем сердцем она отдалась Каттеру, а утром, проснувшись, обнаружила, что его нет. Его следы вели к причалу и там обрывались, а значит, кто-то, вероятно, по предварительной договоренности, приехал за ним на лодке. Он взял от нее все что мог и без зазрения совести бросил.

В тот день к вечеру прилетел Мартин. Заявление Чейенн о том, что она не может выйти за него замуж, ибо выходит за Лиона, развеселило его невероятно. Он хохотал до упаду.

— Мне все это наперед известно. Этот негодяй, мой братец, обвел тебя вокруг пальца, лишь бы я не смог на тебе жениться.

— Что?!

— Он все рассказал мне перед отлетом в Сингапур. Маленькая дурочка, вот кто ты. Твой драгоценный Лион — всего-навсего мой брат Каттер. Он такие штуки и раньше проделывал. Не жди его, он не вернется.

— Но... Я спасла ему жизнь. Он... я...

— Я же тебе сказал, что он за человек. Но ты такая же тупица, как все вы, женщины. Он-то умеет с вами обходиться. А на самом деле ему никто не нужен. Каттер любит одного себя и никого больше.

Поняв, что она в положении, Чейенн попыталась дозвониться Каттеру в Индонезию, но его секретарша отказалась соединить ее с ним.

Она пыталась звонить снова и снова, но все напрасно. Кто-то возвел вокруг Каттера непреодолимую стену, и Чейенн была убеждена, что этот «кто-то» — сам Каттер.

Так почему же сейчас она выходит за него замуж?

Он спас Джереми. И обещал защищать их обоих.

Чейенн возвратилась к камину и сняла с каминной доски фотографию Мартина в серебряной рамке. Он улыбался, как никогда не улыбался после женитьбы ни ей, ни Джереми.

Она поставила фото на место. Мартин тоже предал ее. Она-то думала, что у него есть какое-то чувство к ней. Но в первую же брачную ночь Мартин заявил, что и к ней, и к не рожденному еще ребенку питает лишь отвращение.

Но нет, сегодня, когда она вот-вот обвенчается с братом Мартина, она не хочет больше думать ни о нем самом, ни о том, как он с ней обошелся.

Свадебный наряд Чейенн представлял собой белое платье из хлопчатобумажной ткани, приталенное, но широкое внизу, очень похожее на то, в котором она была в тот день, когда Каттер впервые увидел ее на берегу.

Каттер купил его несколько дней назад в Хьюстоне. Она открыла коробку, и он сказал:

— Помню, как ты выглядела в том белом платье. Я решил, что умер, а ты — ангел небесный. В какой-то мере так оно и оказалось.

Были ли его слова искренни?

Если да, почему он тогда схватил ее за ногу? Хотел напугать? И почему, овладев ею, тут же бросил?

Столько вопросов!

Настанет время, когда она все их задаст. И получит ответы.

Чейенн хорошо помнит, как проснулась в постели одна. Тут же кинулась искать его и наткнулась на следы, ведущие к причалу. А потом наступила на осколок от бутылки и еле-еле доковыляла до дома.

Перевязав ногу, она стала его ждать. Но он не вернулся. Вместо него появился Мартин, огорошивший ее своим разоблачением.

И тогда Чейенн сбежала с острова, от Мартина, к своей матери в Уэст-Вилл, где целыми днями, как в детстве, бродила по болотам. Еще не зная о своей беременности, она дни и ночи страдала от измены Каттера. Ни от кого, даже в Уэст-Вилле, она не получала такой пощечины.

И вот сегодня она выходит замуж за этого невероятно жестокого мужчину, который обидел ее как никто другой. За этого холодного человека, который ставит свои интересы превыше всего и даже не отпускает ее домой к тяжело больной матери.

И тем не менее...

Он умеет быть таким нежным! Она понимает его и чувствует, что связана с ним тысячью незримых нитей. Чувствует ли он то же?

После возвращения Джереми Каттер и Чейенн избегали разговоров о прошлом. Им было не до того: их волновала только безопасность сына, да и в запутанных финансовых делах Мартина следовало разобраться безотлагательно.

В один из дней, когда она больше всего злилась на Каттера из-за матери, к хьюстонскому особняку подкатил огромный фургон со всеми вещами, проданными с молотка. Каттер признался, что это он приобрел их все на аукционе, но даже не пожелал выслушать до конца изъявления ее благодарности. Раз он будущий муж, заявил Каттер, то его обязанность, к тому же очень приятная, заботиться о ее благополучии.

Его щедрость, нежность, благородство не переставали удивлять Чейенн. Неужели все лишь из-за того, что он хочет иметь рядом сына? Или всего-навсего наслаждаться ее телом? Или все же ему нужно нечто большее?..

Ее мысли прервало появление в солярии Каттера, со счастливым лицом направлявшегося к ней. Желая ожесточить свое сердце, Чейенн напомнила себе все старые обиды и теперешнюю тиранию Каттера. Но за ним, словно щенок за хозяином, бежал Джереми. Ей бросилось в глаза разительное сходство между ними. Оба высокие и загорелые. Оба точно знают чего хотят и умеют этого добиться. И оба умеют заставить ее выполнять свою волю.

Одно было для Чейенн бесспорно: Джереми, не знавший отцовской любви, уже обожал Каттера. И в разговорах о поездке в Уэст-Вилл неизменно вставал на его сторону.

— Бабуля знала, что мы ее любим, — заявлял он. — А сидели мы рядом с ее постелью или нет, ей теперь все равно.

Ради Джереми Чейенн выдавила из себя веселую улыбку и распахнула дверь им навстречу.

Каттер был одет в синие джинсы и белую рубашку. Джереми — точно так же, он во всем подражал отцу.

— Все готово для церемонии, милая, — нежно произнес Каттер.

— Да, мама. Дядя Каттер сказал, что свадебный торт можно разрезать только после венчания, а у меня живот подвело от голода.

— Оставьте меня на пару минут одну, — попросила Чейенн.

При взгляде на Каттера улыбка ее погасла. Да что это с ней происходит? Одна ее часть протестует против того, что он заимел такую власть над ее жизнью. А другая — стремится к нему. И каждую ночь она жаждет его ласки.

Залившись краской смущения, Чейенн постаралась отогнать от себя воспоминания о всех их ночах, начиная с первой, когда он привез Джереми домой. И о том, как с каждым разом ее страсть становилась сильнее. И уж, конечно, о том, что даже днем, стоит ему к ней приблизиться, — ее обжигает огонь желания.

Каттер нагнулся и слегка поцеловал ее в щеку. Она отстранилась, но он положил ей руку на талию.

— Прошу тебя, Каттер, — зашептала она, отталкивая его руку, — только не сейчас... когда кругом люди.

— Правильно, — недовольно пробормотал Каттер. — Через пять минут мы поженимся, а ты не позволяешь мне коснуться тебя. Джереми, выйди, пожалуйста.

— Дядя Каттер дал мне подержать кольца, — сообщил Джереми, важно оттопыривая карман брюк.

— Каттер, я... я...

— Понял, — выдохнул он.

Ничего-то ты, мой милый, не понял!

Во рту у нее так пересохло, что говорить стало трудно. Каттер с Джереми вышли, а она не переставала удивляться себе.

Ну что я за человек? Я не хочу выходить замуж за Каттера. Я даже плохо себе представляю, что у него в мыслях и почему он делает то, что делает. Да... Я действительно хочу быть с ним. Но не быть его женой. Какая оплошность с моей стороны вторично выходить замуж по ошибке!

Она в смятении выскочила из дому. Поджидавший ее Каттер, заметив слезы на глазах невесты, заботливо вытер их.

— Не думай сейчас ни о чем, — шепнул он ей. — Потом разберемся.

С этими словами он вручил ей букет диких цветов и повел к алтарю, который они с Джереми соорудили из топляка.

Церемония венчания была простой и краткой. Из родных присутствовал один Джереми. Мать Чейенн лежала при смерти, а своих родственников Каттер не пожелал приглашать. Единственным свидетелем был вице-президент фирмы Каттера — Пол О'Коннор.

Пока священник читал молитву, Чейенн, вцепившись в руку Каттера, постаралась сосредоточиться. Несмотря на колышущиеся вокруг травы и набегающий на берег прибой, церемония бракосочетания показалась ей холодной и формальной. Мать ее умирает. Отец давно умер. Сестра всю жизнь ее ненавидела. Впереди будущее, и ей не на кого опереться, кроме как на Каттера. Она всегда мечтала о настоящем браке, с близостью и доверием. С настоящей любовью.

Хочет ли Каттер того же?

После окончания церемонии Каттер обнял Чейенн и, подняв ее подбородок, пристально взглянул в глаза. Ее обдало жаром. Затем он улыбнулся и поцеловал ее. Рот его показался знакомым и нежным, и все же она ощутила, что между ними по-прежнему стоит какой-то невидимый барьер. Она знала Каттера лишь как любовника, а в остальном он во многом оставался для нее непрочитанной книгой.

Станет ли ее муж, как прежде, таить в себе больше, чем будет ей рассказывать? Каттер вдруг чуть нахмурился. Он с силой сжал ее руку, и врезавшееся в ладонь обручальное кольцо причинило ей боль.

А Джереми с сияющими глазами обнял их обоих:

— Теперь у меня есть мама и папа.

— Да, — подтвердил Каттер, обнимая стройную талию Чейенн. — А у меня — жена и сын. — Свободной рукой Каттер обнял Джереми. — Мы будем настоящей семьей.

Может, он действительно в это верит?

Но миг промелькнул, Каттер перестал излучать сияние, и глупая надежда, наполнившая было сердце Чейенн, испарилась. Правда, по его виду никак нельзя было сказать, что он, подобно ей, весь в сомнениях. Он потребовал разрезать свадебный торт, испеченный Чейенн, и они вместе съели кусок под шуточки Каттера, утверждавшего, что, если верить молве, приготовленная ею еда усиливает половое влечение.


Джереми оценил свадебный торт по достоинству и отдал ему должное. Был уже поздний вечер, когда мальчик пошел спать.

Выждав несколько минут, Каттер поднял Чейенн на руки и отнес в спальню.

— Наконец-то! — воскликнул он, запирая дверь. Желание, звучавшее в голосе мужа, и прикосновения его рук заставили Чейенн затрепетать.

Каттер стянул с себя рубашку.

— Я уже думал, что этот день не кончится никогда.

— Таким ужасным он тебе показался? — прошептала Чейенн, не желая даже самой себе признаться в том, что умирает от желания.

Глаза Каттера горели таким огнем, что она покраснела.

— Ужасным? Что ты хочешь этим сказать? — удивился Каттер.

— Я не знаю, что ты думаешь или чувствуешь.

— Так знай: меня целый день трясло как в лихорадке, так я хотел поскорей обвенчаться и лечь с тобой в постель. — Он подошел к Чейенн и с силой притянул к себе. — Посуди сама. — Он прижал ее к двери, так что она почувствовала его напрягшуюся мужскую плоть. Отклонив ее голову назад, он провел языком по шее. Поцеловал ее рот. Затем лицо, шею, грудь, и по телу Чейенн словно прошел электрический ток. Помимо своей воли она вцепилась руками ему в волосы, а он, приподняв ее, прижал к себе как можно крепче; она ощутила движения его плоти и... И издала стон блаженства.

Сколько раз в годы своего первого замужества она лежала ночью без сна в своей одинокой постели, мечтая о том, чтобы Каттер ласкал ее в этой самой комнате!

А он? Мечтал ли он когда-нибудь вот так о ней? Грызла ли его тоже тоска по Чейенн? Хоть когда-нибудь?

Только один раз у него вырвалось восклицание, дававшее право подумать, что да, тосковал.

— Чейенн! О Господи! Чейенн!

Каттер приподнял ее, отнес в кровать, быстро, уверенными движениями раздел. Пальцы его ловко расстегивали узкие петли.

Она тоже поспешно раздела его, жадно целуя могучие мышцы груди, в которой громко стучало его сердце.

Не прошло и минуты, как на полу возник ворох одежды — его джинсы, рубашка, ее белое подвенечное платье.

Они стали повенчанными супругами. Она — его жена.

Чейенн взглянула в его лицо, в свете умирающего дня казавшееся нежным, и постаралась убедить себя в том, что все происходящее между ними по ночам относится исключительно к области секса.

Но нежность в глазах Каттера спорила с силой охватившего его желания. Он поцеловал ее в губы с такой беспредельной лаской, что в этот миг она ощутила себя не только желанной, но и любимой.

Но вслух Каттер ничего не произнес.

Поцелуй его, мягкий, бережный, становился все требовательнее. Чейенн тяжело задышала. Вся дрожа от нетерпения, она выгнулась ему навстречу.

Он теперь ее муж.

Она все время убеждала себя в том, что общение с Каттером чревато опасностями для нее, что их брак ничего не означает. Ровно ничего. Что это брак по необходимости.

Но нежность, стоявшая за страстью Каттера, вызвала в Чейенн новый прилив доверия к нему. Руки, губы, язык Каттера ласкали так бережно, что она на миг уверовала: этим человеком движет не только похоть.

Доведя ее до экстаза и сам испытав оргазм, Каттер, успокоившись, примостился с ней рядом как большое насытившееся животное.

Пока они лежали, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами, покрытыми испариной, на них снова накатило неуемное желание.

— Мне хочется пойти на берег и любить тебя в волнах прибоя, — прошептала она ему на ухо.

Он откинул влажные пряди волос с ее лба.

— Там, где ты впервые увидела меня и спасла? — К ее удивлению, он произнес эти слова так, словно все семь лет лелеял в душе эти воспоминания.

— Почему ты женился на мне? — спросила Чейенн.

— Я хотел тебя. И ничего не мог с собой поделать. Понимаешь? Мне надо было, чтобы ты стала моей. Даже если ты всего-навсего своего рода ведьма, сумевшая меня околдовать.

Это признание потрясло Чейенн.

Держась за руки, они вбежали в залитые лунным светом холодные воды прибоя. Опустившись на колени в бурном потоке, Каттер снизу вверх оглядел Чейенн и только затем потянул за собой... Вскоре внутренний жар настолько их согрел, что даже вода стала казаться теплее.

На них обрушилась волна. Затем вторая, осыпав их гирляндами жидких алмазов. Третья, четвертая...

А их сплетенные тела опускались и поднимались в темной круговерти воды, сверкающей в свете луны.

Потом он обтер ее полотенцем. Смеясь словно дети, они побежали обратно к дому. Вместе приняли горячий душ, вместе легли спать и вместе проснулись.

Но утром все предстало в ином свете.

Свадебный букет завял. Цветы на острове также все поникли. Первые холодные лучи восходящего солнца разрушили невероятную близость, соединявшую их, когда остров купался в теплом свете луны. С чувством вины Чейенн вспомнила умирающую мать, категорический отказ Каттера разрешить поехать проведать больную. Что же это за человек, который ночью любит ее с такой страстью, а днем отказывает в самой естественной просьбе?

Да и он с утра определенно испытывал неловкость в обращении с ней, даже настороженность.

Она все никак не могла забыть, как он бросил ее, забеременевшую.

Каттера тоже, очевидно, преследовали свои демоны — он проснулся хмурый, как бы расстроенный, а чем — она не знала. Обменявшись мимолетными поцелуями и неуверенными взглядами, они молча встали и оделись.

В последующие дни они жили, казалось, в двух непересекающихся мирах: в ночном, когда испытывали сильное эротическое наслаждение и полную близость, и в дневном — с его мрачным безмолвием, неловкостью и отчуждением. И каждое утро дверь между этими мирами как бы захлопывалась наглухо.

В первую неделю их медового месяца Чейенн заметила на острове множество утренних вьюнков и вечерних первоцветов. Эти цветы, распускавшиеся ночью и достигавшие полного расцвета к заре, напоминали Чейенн ее брак: как только первые лучи утреннего солнца касались их нежных лепестков, они начинали вянуть.

Каждый вечер Чейенн отправлялась на прогулку и возвращалась с охапками вьюнков и первоцветов, которые ставила в вазу на окне спальни. И каждое утро, пробудившись, она видела, что продолговатые желтые лепестки вьюнков мертвы, как и ночная страсть ее мужа.

И тем не менее, когда наступал вечер, Чейенн снова бежала к дюнам, чтобы успеть до полного наступления темноты набрать цветов, и так же поспешно возвращалась домой, где ее с нетерпением уже поджидал Каттер.

Под вечер последнего дня их первой недели на частном самолете прилетел О'Коннор. Наряду с обычной почтой он привез свадебный подарок, доставленный посыльным в хьюстонский особняк Чейенн. Она удивилась безмерно — ведь никто из друзей не знал об их свадьбе.

Роскошно оформленная посылка, с написанным на ней именем Чейенн, была обвязана широкой атласной лентой белого цвета.

Только Чейенн поставила коробку на стол, как подбежал Джереми и сорвал сначала верхнюю обертку, а затем и крышку посылочной коробки. Под ней на свертке из папиросной бумаги лежала открытка.

Чейенн всмотрелась в крупные черные буквы, но в этот момент в комнату быстрым шагом вошел Каттер с дикими дюнными цветами в руках, которые прямо на глазах начали вянуть.

— Что это? — поинтересовался он.

— Каттер, ты знаешь человека по имени Хосе? — спросила Чейенн.

Занятая подарком, она не обратила внимания на то, что потрясенный Каттер секунду-другую мешкал с ответом.

Бросив умирающие цветы на пол, он кинулся к ней.

— Дорогая, не...

Но было поздно.

Она уже увидела три ужасающие фотографии. У нее вырвался стон ужаса. Джереми схватил снимки, взглянул на них, и кровь отлила от его детского личика.

Словно под влиянием какого-то гипноза Чейенн снова посмотрела на фотографии. И тишину прорезал ее крик.

Обхватив руками горло, она сделала несколько шагов назад, стараясь побороть подступающую к горлу тошноту и ловя воздух раскрытым ртом.

Она задыхалась, будто кто-то, зажав ей рот рукой, перекрыл доступ кислорода. Плечи Чейенн задрожали, кисти рук онемели.

В горле у нее заклокотало, ее вырвало желчью, и она разрыдалась.

Руки и ноги также утратили чувствительность.

Каттер обнял ее.

— Постарайся дышать. Делай глубокие вдохи!

Но Чейенн, в ее истерическом состоянии, не слышала его слов.

— Ты знал! — шептала она. — Ты все время знал!

— Нет.

Его встревоженное лицо расплылось в ее глазах, а затем исчезло, поглощенное мраком.