"В августе жену знать не желаю" - читать интересную книгу автора (Кампаниле Акилле)

X

Джорджо Павони, овдовев после смерти нежно любимой и прекрасной жены, бывшей намного моложе его и умершей при первых родах, оказался в одиночестве в замке Фиоренцина с ребенком на руках. В то время он был целиком поглощен работой над монументальным произведением под названием «Если бы Мандзони прожил на десять лет больше, переписал бы он еще раз «Обрученных”?». Поэтому Изабелла – так звали его дочь – в первые годы своей жизни была поручена заботам бабушки и старой служанки, которая была к ней очень привязана. Когда же девочке настала пора учиться, отец приставил к ней в качестве наставника одного бледного юношу.

Этот юноша не замедлил воспылать глубокой страстью к девушке, которая, впрочем, была еще очень юна и, не догадываясь о том, какой вызвала пожар, лишь прилежно усваивала уроки своего педагога. Однажды тот имел наглость проявить свои чувства, и Изабелла, которая думала о чем угодно, только не о любви, и не знала, какие муки способно вызвать это нежнейшее и жестокое чувство, лишь весело расхохоталась ему в лицо. Не по злобе. Не из презрения. А лишь по юношескому легкомыслию. Но это был кинжал в сердце влюбленному наставнику, который – мы забыли об этом сказать – был горбат и уродлив. С тех пор он ни разу не говорил девушке о своей любви.

Он хранил про себя свою горестную тайну, стал замкнутым, неприступным, мрачным. А тем временем в замок летом приезжали компании друзей – молодые люди и девушки – и часто в доме устраивались танцы. Изабелла росла, и все восхищались ее редкой красотой. Наставник в стороне от всех таял, снедаемый любовью и ревностью. Он смотрел на элегантных молодых людей, которые шутили с предметом его страсти и сравнивал с ними свою безобразную внешность. В минуту отчаяния он дошел до того, что перебил все зеркала в своей убогой комнатенке, а по ночам плакал от ревности и горечи. Пока однажды безумная, мучительная страсть не заронила в его душу злодейский замысел. Он разработал этот замысел в тайне, и с того дня его одолевала одна только мысль, жгло только одно желание, он жил только ради одной цели: отомстить. Отомстить своей жестокой судьбе и одновременно – легкомысленной девице, которая, не сознавая, какое страдание причиняет ему, по-прежнему не обращала на него внимания. С того момента наставник, который прежде всегда был мрачен и безутешен, предстал совсем другим: улыбчивым, приветливым, сердечным; лицо его было озарено необычайным покоем, как бы внутренним довольством, особенно после того, как он оканчивал свой ежедневный урок девушке. Но потом, если бы кому-нибудь удалось наблюдать его, когда он оставался один в своей убогой комнатушке, наблюдателя поразил бы человек, который при слабом свете фонаря, с торчащими волосами, с глазами, горящими зловещим огнем, лицом, ужасно искаженным злобной радостью, восклицал, обращаясь к голым стенам:

– О, месть моя, я люблю тебя, я люблю тебя! Ты, и только ты моя супруга, сладкая месть!

И закатывался победоносным дьявольским смехом.

Что же произошло? Чем же занимался в долгие часы преподавания этот несчастный, чью грудь переполняла неумолимая страсть? Какой страшный замысел он осуществлял на своем уроке итальянского языка? Каким коварным и гнусным образом утолял он жажду мщения и почему, оставаясь в одиночестве, предавался безудержному злорадству?

Так вот, знайте: он преподавал несмышленой девушке основные слова итальянского языка в неправильной форме! Он сознательно прививал ей неправильное употребление слов, внося в самые расхожие формы небольшие изменения в написании; но то не было коренное преобразование слова, которое сразу бросалось бы в глаза; наставник менял слог, звук, а иногда просто переставлял ударение.

Например, вместо того, чтобы говорить «комический», он приучил ее говорить «конический»; вместо «гость» она говорила «кость».

В первое время, когда домашние еще не знали о гнусном замысле наставника, происходили странные вещи. Так, к примеру, однажды девушка заявила:

– Завтра на обед я хочу гробы.

– Да что ты, – сказали ей, – разве можно на обед гробы?

– Хочу гробы, хочу гробы!

На следующий день ей принесли пару гробов из красного дерева и поставили рядом со столом. Изабелла пришла в ярость, и прошло полгода, прежде чем родственники сообразили, что девочка в тот день просто хотела поесть грибов.

В другой раз она выразила желание поесть сору. Домашние, привыкшие потакать всем ее капризам, собрали сор по углам. Изабелла затопала ногами. Вы уже поняли: она хотела не сору, а сыру. И таких случаев были тысячи. Однажды девушка не на шутку обеспокоила отца:

– Знаешь, – сказала она ему, – сегодня вечером тебя ожидает большая гадость.

Разумеется, она имела в виду радость.

– Доченька, – сказал ей отец, – еще раз мне скажешь такое, и меня хватит кондрашка.

В те же дни Изабелла целую неделю держала весь дом в напряжении, твердя про какой-то зуб. Потому что никто не мог понять, что за зуб она имеет в виду, когда, выглядывая в окно, она повторяла: «Да как же вы его не видите? Вон он!» Начали уже думать, что это видение, и девушка видит образ зуба, выпавшего у нее в детстве. Вызвали заклинателя, но бедняжка продолжала настаивать, что в саду она видит зуб.

Наконец, поняли, что она говорила про дуб.

Когда Джорджо Павони, которого все время отвлекали его глубокие исследования – в то время он сочинял гигантский труд, озаглавленный: «Существует ли такой мужчина, который действительно хоть раз подмигнул женщине?» – раскрыл гнусный замысел наставника, он выгнал его, как собаку. Но было слишком поздно. Основное зло уже совершилось, и не было никакой возможности отучить девушку от неправильного произношения многих слов. И если бы отец вмешался еще позже, наверное, все слова словаря в сознательно искаженном виде навсегда отпечатались бы в незрелом мозгу девушки.

Отвергнутый любовник, изгнанный наставник смеялся злым смехом, спускаясь в последний раз по парадной лестнице замка Фиоренцина.

– Я смеюсь, – кричал он, – я смеюсь, я смеюсь! Месть свершилась, первые уроки остаются в памяти навек, дурные уроки не забываются никогда!

На следующий день его нашли повесившимся на балке в своей каморке на чердаке.

– Вот так, – сказал в заключение Павони, закончив рассказ, который мы только что кратко изложили, – моя бедная дочь недавно просто хотела сообщить, что там, где растут деревья, я разобью – а не разовью – сад, а не зад, как она сказала, потому что я хочу разбить парк по-итальянски; и что там будет домик, а не гомик, как она выразилась, – ко дню ее свадьбы.

Все были взволнованы историей Изабеллы; последовало молчание, которое нарушил Ланцилло; он спросил:

– А что? Ваша дочь помолвлена?

– Никоим образом! – ответил Павони. – А тому, кто попросит у меня ее руки, я сперва посмотрю в глаза. Сначала ему придется иметь дело со мной. Поймите, моя девочка унаследует мое безмерное богатство, а это лакомый кусочек для многих, готовых ради него жениться на девушке даже при всем ее несчастье.

«Надо же, чтобы со мною должно было приключиться такое, – со злостью думал Ланцилло, который уже давно охотился за хорошим приданым, – именно в эти критические моменты моей жизни. Черт, черт, черт!»

И, вспомнив о ключе, он вздохнул и сказал:

– Нам пора.

Все встали.

В соседней комнате Изабелла сидела и сосредоточенно что-то писала. Услышав, что вошли гости, она встала и быстро спрятала бумагу.

Отец нахмурился:

– Зачем ты прячешь то, что писала? – сурово спросил он. – Немедленно покажи.

Девушка в смущении потупилась, потом сказала:

– Папа, я должна тебе кое в чем признаться.

– Говори, милая, – сказал Павони, мрачнея.

– Мне очень стыдно…

– Я слушаю.

– Я напúсала…

– Напúсала? – воскликнули гости, подпрыгнув.

– Бывает, – снисходительно пробормотал Ланцилло.

Но девушка продолжала:

– …с кляксой.

И показала лист бумаги, который незадолго перед тем спрятала, – он и в самом деле был заляпан чернилами, пролившимися из опрокинутой чернильницы. Павони прочитал и улыбнулся.

– Моя дочь, – гордо пояснил он, – пописывает прозой.

Он набросал внизу резюме и, подняв листок, сказал:

– Это небольшой рассказ. Кто-нибудь желает?

– Я! Я! – закричали все, сцепившись в драке и пытаясь завладеть драгоценным листком.

– Синьор Мальпьери, – объявил Павони, – сказал первым.

Он вручил лист бумаги Джедеоне, который положил его в карман, бросая на товарищей победоносные взгляды.

Посетители простились с очаровательной девушкой, оставшейся в комнате, и, ведомые хозяином, направились к выходу. Павони сказал:

– Я бы оставил на ужин одного из вас.

– Очень любезно с вашей стороны, – пробормотал Ланцилло.

– Но скажу вам всю правду, – продолжал хозяин дома, – как раз сегодня вечером у нас будет омар. А вы знаете, какое странное животное этот омар…

– О! – воскликнул Джедеоне. – Не говорите! Это просто беда!

– Именно так, – продолжал синьор Павони, – вдвоем еще куда ни шло, но на троих уже не разделишь.

Он собирался прибавить и другие важные замечания об омарах, как вдруг с ужасом вскрикнул, показывая на дверь.

Все обернулись.

В проходе стояла таинственная фигура человека в черном трико гостиничного вора, которое хорошо подчеркивало его стройные формы. Его лицо наполовину было закрыто маской, сквозь которую сверкали глаза; он направил на несчастных крохотный ствол револьвера.

– На помощь… – пролепетал Павони, задрожавший как осиновый лист.

– Спокойно, господа, – сказал вор, открыв в улыбке сияющие, прекрасной формы зубы, – я никому не хочу причинить зла.

Наши друзья одним прыжком добрались до соседней комнаты, оставив вора одного. Но в голову Джедеоне при виде вора пришла одна мысль. Он хотел тут же переговорить с ним, но момент был явно неподходящий. Как быть? Оставалось только договориться с ним о встрече. Но и это было нелегко в настоящих обстоятельствах. Тогда он, всегда отличавшийся находчивостью, сделал то, что сделал бы на его месте каждый, что и оставалось только сделать, дабы заставить вора навестить вас. Когда друзья стали кричать ему: «Чего ты ждешь? Закрывай дверь!» – он, выглянув в дверной проем, подмигнул вору, на секунду расстегнул пиджак и молниеносным движением показал ему краешек своего туго набитого бумажника; затем пальцем дал вору понять, чтобы тот ждал его на улице, когда закончит свое дело. Преступник кивнул, а в это время Павони оттащил Джедеоне от двери и закрыл ее на ключ.

А сам тем временем кричал служанке:

– Бери пистолет, бери пистолет!

– А где он? – спросила прислужница, совершенно растерявшаяся в суматохе. Она стала поспешно рыться в ящиках и ящичках, выворачивать содержимое коробок, открывать чуланы.

– Черт, – сказала она, – когда что-нибудь ищешь, никогда не находишь.

– Быстрее! – кричал хозяин дома.

Его старая мать, сидя у окна, продолжала жевать шоколадные конфеты, следя испуганным взглядом за суматохой и не понимая, что же происходит. Тем временем служанка продолжала поиски, бормоча молитву святому Антонию, чтобы тот помог ей найти пистолет.

– Да где же ты его ищешь? закричал Павони, увидев, что грязнуля, стоя на четвереньках, роется под кроватью в соседней комнате. – Никогда не знают, что где положили. Растеряхи!

– Я его не трогала, – говорила старая прислужница.

Джедеоне предложил:

– Если не найдете пистолет, пошлите за орудиями пыток.

– Да, – сказал Андреа с садистским наслаждением, – помучаем его.

Наконец, Павони вспомнил, что сам отправил когда-то оружие на чердак, и вскоре служанка, запыхавшись, возвратилась с вожделенным предметом. Это был один из тех старинных пистолетов, которые можно увидеть только в гостиных тех, кто вернулся из путешествия по Африке, – и которые, между нами, в Африке никогда не применялись.

Павони тряс им во все стороны, стараясь его открыть.

– Черт, как он заряжается? – пыхтел он.

– А подайте его мне, – сказала себе под нос старая служанка, которая понятия не имела, как это делается. И добавила: – Глаза б мои не глядели.

– Дайте сюда! – сказал Ланцилло.

Он немного повозился с пистолетом, потом сказал:

– Уверен, что тут не хватает огнива.

– Да какое там огниво! – воскликнул Павони, вырывая у него оружие.

Пистолет пошел по рукам, но никто не знал, что делать.

– Проклятый пистолет! – пыхтел хозяин дома.

Джедеон взял у него оружие из рук и поднес его глухой старухе.

– Синьора, – сказал он, протягивая пистолет, – быть может, вы вспомните, как заряжался этот пистолет и…

Старуха резко взвизгнула, полагая, что Джедеоне собирается пальнуть в нее.

– Закройте дверь, – закричал Павони, – чтобы Изабелла не услышала.

Он взял оружие из рук гостя и стал сильно бить по курку кулаком.

А дело в том, что эти бравые господа не смогли бы зарядить и обычного револьвера. Где уж тут говорить о том, чтобы применить старинное оружие. Вор с улыбкой наблюдал за их действиями в замочную скважину. В конце он закричал:

– Ну как? Получилось?

– Одну минутку, – сказал Павони, дуя в ствол пистолета и заглядывая внутрь одним глазом.

Мошенник сквозь замочную скважину давал советы, как бывалый человек:

– Оттяните курок… Нет, не так, в другую сторону… Поверните барабан… Никогда не держите ствол направленным себе в грудь.

Павони поспешно отвернул оружие и Джедеоне, увидев его нацеленным на себя, отпрянул с криком:

– Давайте без шуток!

Из-за неумелых действий хозяина дома гости и служанка только и делали, что скакали туда и сюда, а глухая старуха, введенная в заблуждение разворачивавшейся у нее перед глазами сценой, вопила:

– Пристрели их, пристрели их немедленно, а то я помру от страха!

– Положите пистолет, а то я заявлю в полицию! – закричал Ланцилло, вместе с другими забившийся в угол.

Наконец, сквозь замочную скважину снова послышался голос вора, который сказал:

– С вашего позволения пистолет заряжу я.

Все обменялись озадаченными взглядами.

– Конечно, – сказал Джедеоне, – у него, несомненно, большой опыт в этих делах.

– Если не у него, то у кого еще? – воскликнул Андреа.

Павони приоткрыл дверь и, просунув в щель пистолет, быстро ее закрыл со словами:

– Только побыстрее.

Последовало продолжительное молчание. В столовой можно было услышать, как летит муха.

– Эй, – сказал Джедеоне, – а если ему придет в голову угрожать нам оружием?

– Да нет, – благодушно сказал Павони, – зачем это ему?

Он постучался в дверь и спросил:

– Готово?

Гробовое молчание.

– Может, он застрелился? – пробормотал Андреа.

– Сын мой! – простонал отец.

– Не знаю, что и думать, – сказал Павони.

И позвал в замочную скважину:

– Эй, молодой человек!

Поскольку никто не отвечал, он тихонько приоткрыл дверь и выглянул в щель.

Никого.

Соблюдая крайнюю осторожность, все четверо вышли в столовую. Пусто. Заглянули под столы, за шторы. Никого. Вор сбежал через окно.

– Негодяй! – закричал Павони. – Он сбежал с пистолетом.

Ланцилло воскликнул:

– О, смотрите, он оставил записку.

Он показал на листок, оставленный на виду в центре стола. На нем было написано: Спасибо.

Когда они пустились в обратный путь, уже была ночь, и спокойное море искрилось под звездами.

– Вы, – сказал Джедеоне товарищам, – идите вперед. Я вас догоню.

Он вернулся. Пока что он не хотел говорить о своем плане.

Вор с нетерпением ожидал его, стоя за деревом, как привидение.

– Ну? – торопливо спросил он шепотом у нашего друга. – Вы хотели, чтобы у вас украли бумажник? Давайте сюда.

– Дело не в этом, – прошептал Джедеоне, – я позволил себе дать вам знак подождать меня, потому что я хотел попросить вас об одном одолжении.

Вор в недоумении пожал плечами.

– Сейчас у меня нет времени, – пробормотал он. – Приходите завтра ко мне домой. – Он вложил в руку Джедеоне свою визитную карточку и сказал: – Спокойной ночи.

– Послушайте, – сказал Джедеоне, – одну минутку…

Негодяй скрылся во тьме.

С помощью спички Джедеоне прочитал на визитной карточке: Mystérieux – Вилла Фиорита.

Он пожал плечами, как бы говоря: ну и что? – и бегом догнал друзей, которые в сумрачном безмолвии шагали по направлению к дому.