"Лондон бульвар" - читать интересную книгу автора (Бруен Кен)

~~~

— НЕНАВИЖУ ГРЕБАНЫХ МОНАХИНЬ!

Нортон сплюнул при виде монахини, спешившей куда-то по тротуару.

В Эшмоул Истейт был женский монастырь.

Я сказал:

— Я думал, что у вас, ирландцев, есть религия.

Он хрюкнул, ГОВОРИТ:

— Что у нас есть, так это долгая память.

— Ну а если религии нет, нужно иметь Божье благословение.

Он посмотрел на меня:

— Господи, Митч, это чертовски круто.

— Но не оригинально. Это написал Дональд Роули, поэт.

Мы припарковались у многоэтажного дома. Нортон заявил:

— Ненавижу гребаных поэтов.

Мы вышли, Нортон перекинул через плечо спортивную сумку, посмотрел на меня:

— Нужно чё-нибудь?

— Нет, пойду, как говорится, чистым.

— В смысле, для защиты… биту бейсбольную, например? Там, куда идем, стихи не помогут.

— Нет. А что в сумке?..

Он зловеще улыбнулся, говорит:

— Средства поощрения.

Это было восемнадцатиэтажное здание. На входной двери домофон. Но уже весь раскуроченный. Мы толкнули дверь, прошли к лифту.

Нортон говорит:

— Постучи по дереву.

— Что?

— Ну лифт… Чтобы работал.

Лифт работал.

Весь расписанный граффити, он вонял мочой и отчаянием. Этот запах был мне очень хорошо знаком. А вам лучше его не знать.

Мы вышли на последнем этаже. Нортон сказал:

— Думай, что это гольф.

— Гольф?

— Ага, восемнадцать лунок.

Подошли к квартире, Нортон забарабанил в дверь. Вытащил маленькую красную записную книжку.

Дверь открылась, выглянул ребенок Нортон сказал:

— Мать позови.

Мать была индианкой и очень нервничала. Нортон сказал:

— Пора платить.

Она ушла в квартиру, вышла с пачкой денег, протянула. Нортон заглянул в книжку, пересчитал деньги, говорит:

— Немного не хватает.

Индианка сказала:

— Неделя очень тяжелая была…

Он ее перебил, повысил голос:

— Ты! Кончай горбатого лепить, на следующей неделе отдашь вдвое.

Она слишком быстро согласилась. Мы все трое знали, что денег у нее не будет.

Спустились на семнадцатый этаж. Я спросил:

— И что дальше? Они же увязают все сильней.

Нортон на ускорителе, чувство юмора в отключке, лыбится, говорит:

— Вот, ты ухватил самую суть. Со временем они отдают права на аренду.

— А потом?

— Да ты не беспокойся! У нас есть бригада специалистов по переселению.

— Так, дай-ка я догадаюсь. А потом вы все это пересдаете.

— В точку. Этим самым яппи, которые хотят, чтобы из окна было видно крикетное поле. У нас уже есть шесть квартир.

На следующих трех этажах история повторилась. Печальные женщины разных национальностей обещали продать свою жизнь. На двенадцатом этаже Нортон сказал:

— Эти испанские мерзавки ничего, кроме тоски, у меня не вызывают.

Открылась дверь, он вломился внутрь. Женщина закричала:

— Nada, nada, nada.[14]

Нортон огляделся, говорит:

— Где он, где твой муж?

Распахнулась дверь в спальню, из нее выскочил мужчина в ярко-синих семейных трусах. Прошмыгнул мимо меня в коридор.

Нортон бросился за ним, как борзая, с улыбкой маньяка на лице.

У него сносило крышу.

Он схватил парня на лестнице, содрал с него трусы. Врезал ему несколько раз ладонью по заднице.

Затолкал в квартиру. Мужик заплакал, говорит:

— Забирай телевизор.

Нортон порылся в спортивной сумке, вытащил гвоздодер.

Подошел к телевизору и разбил экран вдребезги.

Сказал:

— Давай арендный договор.

Они дали.

На следующем этаже Нортон сказал:

— Надо отдохнуть.

Он весь вспотел.

Он уже почти до небес долетел, говорит:

— Помоги мне, Митч. Не жди, когда тебя попросят. Можешь присоединиться в любой момент.

Он проглотил таблетку ускорителя, запил банкой «Булла», спросил:

— Хочешь перепихнуться?

— Сейчас?

— Конечно. Некоторые готовы дать вместо того, чтобы платить.

— Наверное, нет. А что, полицию никто не вызывает?

— Оглянись вокруг, ты думаешь, полиция сюда поедет?

Я скрутил сигаретку, закурил, спрашиваю:

— А дети? Это тебя не беспокоит?

— Им пора начинать учиться. Крепче будут.

Он пренебрежительно посмотрел на мою самокрутку, заметил:

— Кончай курить это дерьмо. Сейчас ты уже в другой лиге.

Я пожал плечами:

— Мне нравится.

Он достал пачку «Данхилла», самые дорогие, закурил, говорит:

— Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

Он оглянулся, как будто нас подслушивали. В доме стоял ужасный шум.

Хлопали двери

кричали люди

плакали дети —

и все это под аккомпанемент рэпа.

— Как там было, в тюрьме?..

Я чуть не сказал: «Как здесь».

Но подумал о Томе Каконисе, американском авторе криминальных романов, который великолепно понимал тюрьму. Он писал:

«Назовите это джунглями, зазеркальем, королевством социопатов, графством ярости, где предательство является нормой, разрушаются моральные устои и жалость неведома или давно забыта. О, назовите это трубой, бьющей вас по хребту, ручкой от швабры в вашей заднице, каблуком на ваших ребрах. Это значит, что вы совершенно одиноки. И некому вас защитить».

Я не сказал этого Нортону. Я сказал:

— В основном скучно было.

— Да?

— Но это ничего.

Он допил, смял банку, бросил ее вниз. Она летела, ударяясь о каждую ступеньку. Я слышал, как она тарахтит, словно удаляющийся би-винг.[15]

На девятом этаже мы попали в зону турбулентности. Нортон повторял свой номер с темнокожей женщиной, когда вышел ее муж и с размаху заехал ему кулаком в висок.

Потом двинул на меня. Он был большим и сильным. Но и только. Он не был мерзавцем.

Мерзавцем был я. Я уклонился от удара и тут же врезал ему по яйцам. Он начал падать, и я локтем двинул ему по затылку.

Потом поставил Нортона на ноги; он хотел запинать черного до крови. Я оттащил его, сказал:

— Может, хватит на сегодня?

Он согласился:

— Уже почти закончили. С восьмого этажа — пусто.

Спустились вниз на лифте. Нортон потер голову, сказал:

— Я был не прав, когда о стихах говорил.

— Что?

— Когда говорил, что они ни на что не годятся. Как ты того парня завалил — это, блин, поэзия.

Я направился к фургону, Нортон сказал:

— Пошли, здесь бар за углом, я угощаю.

В баре он предложил:

— Мы же рабочие ребята, давай закажем по паре виски с пивом.

— Как хочешь.

Бармену сказали, чтобы принес пару пинт и скотч на закуску.

Наступило время ланча. Блюдо дня — сосиски с картофельным пюре. Пахло хорошо, было почти уютно. Мы заняли столик в глубине зала, Нортон сказал:

— Slàinte.

— И тебе того же.

После скотча мы размякли. Нортон считал наличку, выписывал столбиком цифры в своей книжке. Когда он писал, то повторял цифры, беззвучно шевеля губами. Потом собрал деньги, перетянул пачку резинкой. Бросил мне через стол:

— Твоя доля.

— Господи, Билли, я на столько не наработал.

— Еще успеешь, Митч, поверь мне.

Когда мы ехали мимо Овала, я снова заметил блондина. Он входил в бар «Игроки в крикет». Я попросил Нортона остановиться. Он спросил:

— Что случилось?

— Хочу последить за преследователем.

— Какой в этом смысл?

— Никакого.

Я вылез, перешел дорогу, нырнул в паб. Мужчина сидел у стойки, спиной ко мне. Я дружески шлепнул его по спине, сказал:

— Угадай, кто это.

Он чуть в обморок не упал. Я заметил, что он взял маленькую светлого. Дал ему минутку собраться с мыслями. Он говорит:

— Я знаю, что сделал ошибку, когда вернулся.

Я отхлебнул из его стакана, сказал:

— Да это моча.

Он посмотрел на дверь, я улыбнулся. Он сказал:

— Я Энтони Трент.

— Ты сказал так, будто это для меня что-то значит. Для меня это ни хрена не значит.

— Ох, извините, конечно… Я жил в вашей квартире прежде, до того, как она стала…

— А теперь ты чего хочешь?

— Просто забрать кое-какие вещи…

Я еще хлебнул его из его стакана, спросил:

— А чего ты так быстро смылся?

— Я слишком много задолжал мистеру Нортону.

— Много — это сколько?

— Десять штук.

— Поэтому ты соскочил?

— У мистера Нортона крутые друзья.

Он внимательно меня разглядывал, и я спросил:

— Что?

— Мне кажется, на вас один из моих свитеров. Не отжимайте его в стиральной машине.

— Слушай, Энтони, это печальная история, но она станет еще печальнее, если ты будешь меня преследовать.

— Да, конечно… Я понимаю. Так я могу забрать вещи из квартиры?

Минуту подумав, я ответил:

— Нет.

Шлюха не помогла. Я все никак не мог выбросить Лилиан Палмер из головы. Мне казалось… что? Что я запал на старую кошелку? Вернись к реальности!

Но отрицай, не отрицай, а ее всезнающая улыбочка возвращалась снова и снова. Лилиан Палмер знала, что она меня завела. И желание взять, изнасиловать ее ломилось обратно, как я его ни гнал.

Я позвонил Бриони, спросил, не хочет ли она со мной пообедать. Она спросила:

— Ты сам готовишь?

— Конечно. Как насчет мяса во фритюре?

— О Митч, я вегетарианка.

Естественно.

— Тогда как насчет чего-нибудь вегетарианского во фритюре?

— Чудесно, Митч. Мне принести вино?

Мне показалось, она сказала «вину». Я продиктовал ей адрес, и она сказала:

— Бедный Митч, это, наверное, ужасная однокомнатная дыра?

— Вроде того.

— Я принесу цветы, чтобы ее украсить.

Такая мысль мне была не по душе, я сказал:

— Надеюсь, ты не станешь их красть?

Молчание.

— Бри?

— Я буду хорошо себя вести, Митч.

— О'кей.

— Фрэнку нравится, когда я хорошо себя веду.

— Да… хорошо… приходи в восемь.

Когда нарисовалось восемь, квартира стала совершенно уютной. Кастрюли на плите, замечательный запах из кухни, стол накрыт. Я открыл бутылку вина, налил в стакан. Вкус был горьковатый, мне понравилось. С выпивкой мне нужно быть осторожней. Мой тюремный срок с нею связан самым непосредственным образом.

Когда я пью виски, меня переклинивает. Я четко помню тот день. Нортон и я накрыли одного перца, который был нам должен три штуки.

Каждому.

Я самозабвенно напивался. Даже Нортон сказал:

— Господи, Митч, ты давай полегче.

Я не дал.

А про вечер того дня я ничего не помню.

Говорят, что я поругался с каким-то парнем. Мы выскочили на улицу.

Нортон за нами.

Он сумел оттащить меня от парня, чтобы я не забил его до смерти, да и то в последний момент.

И я получил три года.

Значит, судьба. Самое интересное, что руки у меня были абсолютно целы.

Даже кожа на костяшках не содрана. Я сказал про это адвокату, который вел мое дело. Он ответил:

— Ты ногами работал.

Да уж.

Мужчины в тюрьме находят самые разные способы, чтобы скоротать ночь.

Это может быть

паленый вискарь

петушок

клей.

Что касается меня, я весь день упражнялся, и к ночи мое тело выдыхалось. Некоторые молились, но потихоньку. Я повторял мантру из книги Брюса Чэтвина «Тропы песен». Вот так.

— И увижу я Храмы Будды на острове Ява. Я буду сидеть с саддху на погребальных полях Бенареса. Я буду курить гашиш в Кабуле и работать в кибуце.

Обычно это срабатывало.

В дверь позвонили. Я открыл — Бри. На ней были черный брючный костюм и розовый свитер. Она протянула мне громадный букет цветов. Я сказал:

— Проходи.

Когда Бри увидела квартиру, она выдохнула:

— Ух ты, это великолепно!

Налил ей немного вина, она пригубила, сказала:

— Вино с транквилизатором?

— Кхм…

— Хочется расслабиться, но чтобы крыша не ехала.

Звучало это многообещающе, но неправдоподобно. Она села, говорит:

— Я к тебе перееду.

— Что?

Она громко засмеялась. У нее был хороший смех, глубокий, с едва уловимой истерической ноткой. Сказала:

— Не бойся Митч, шучу.

— Нормально.

Я пошел посмотреть, как там наша еда. Все вроде было в ажуре.

Бри крикнула:

— Так хорошо пахнет, Митч!

Я сказал:

— Будет готово через десять минут, что скажешь?

— Прекрасно.

Когда я вернулся, она расставляла цветы. Я сел, скрутил папироску. Бри спросила:

— Тебе не кажется, что я изменилась?

— А… нет… Кажется, ты в порядке.

— Я прохожу курс лечения.

— Это же здорово, правда?

Она наклонила голову и сказала:

— Я никогда больше не буду говорить о Фрэнке.

Я хотел сказать: «Слава тебе, Господи», — но сказал просто:

— О'кей.

Она прошлась по квартире, зашла в спальню. Я услышал, как она открыла шкаф. Когда вернулась, сказала:

— Ты точно в полном порядке, Митч.

— Настоящая торжествующая наглость.

— Что?

— Так книга Дерека Рэймонда называется.

— Кого?

— Да не важно.

Она налила себе еще вина, показала на книги:

— Ты все это собираешься прочесть?

— Есть такой план.

Внезапно лицо ее стало печальным. Я сказал:

— Бри, я хочу их прочитать. Мне это нравится.

Она тряхнула головой, вздохнула:

— Так жалко.

— Чего?

— Что у тебя не будет времени.

— О чем ты, Бри?

— Там, на вечеринке, один человек сказал, что ты на свободе и шести месяцев не протянешь.

Я попытался ее подбодрить:

— Я легко это все прочитаю за шесть месяцев.

Не сработало.

— Я не хочу, чтобы ты опять попал в тюрьму.

Я подошел, обнял ее, сказал:

— Ну, брось. Обратно я не собираюсь.

— Обещаешь?

— Обещаю. У меня есть постоянная работа.

— Мне без тебя очень плохо, Митч.

— Давай поедим… Так что ты говоришь?

Еда была отменная. Я приготовил чесночный хлеб и грибы с чесноком.

Они ей больше всего понравились. Я открыл еще одну бутылку вина, и мы начали трескать. Тушеные овощи были так себе, но и они проскочили. Бри спросила:

— А что у тебя за работа?

Я ей рассказал. Когда я упомянул имя Лилиан, она сказала:

— Я слышала о ней. Она была лучшей Бланш Дюбуа[16] из всех, которые когда-либо играли в Вест-Энде.

Каждый раз, как мне казалось, что я хорошо ее знаю, Бри меня удивляла. Я спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Я люблю театр. Ты с ней спишь?

— Что? Господи, Бри, она старше меня.

Бри посмотрела на меня, говорит:

— Как она выглядит?

— Ну, как Джина Роулендс, совсем неплохо.

— Значит, ты будешь с ней спать?

На десерт были

греческий йогурт

чизкейк

торт «Черный лес».

Я спросил:

— Чего больше хочется?

— Всего.

И она не шутила.

Потом я пошел варить кофе. Сварил, принес на подносе. Поднос был с портретом леди Ди, и я знал, что Бри это понравится. Она свернулась клубком на диване и тихо похрапывала. Я поднял ее и отнес в мою комнату. Накрыл пуховым одеялом, посмотрел на нее немного, сказал:

— Спи спокойно, сестренка.

Решил не убирать со стола. Сел в кресло, включил телевизор, приглушил звук Показывали «Полицию Нью-Йорка», Дэнис Франц попеременно уничтожал хот-доги и преступников. Выключил. Смотреть кино о копах я был не в настроении. Даже про детектива Сиповица.

Полчаса спустя начал подкрадываться виски. Просачиваясь и пошептывая на краю моего сознания. Если начать сейчас, я прикончу бутылку… легко. Вскочил, схватил пиджак и решил, что лучше будет прогуляться.

Да.