"Охотник на ведьм" - читать интересную книгу автора (Локамп Пауль)

VI

Знаете, как лопается струна? С коротким неприятным звуком, острым, как стилет. После смерти отца Казимераса я понял, что из моей жизни ушел не просто Человек. Ушел Друг, забрав с собой остатки терпимости и милосердия к этому миру. Он умел осадить мою — может быть, слишком бурную — натуру. Мог несколькими словами заставить взглянуть на вещи под другим углом. Как бы это странно не прозвучало, но священник был для меня совестью. Его уверенность в победе человечности и милосердия заставляла думать и верить. Да, именно так, в прошедшем времени. Пришел день, и я стал свободным от этих мыслей. Остался холодный расчет: мир стал полигоном, где нет места жалости. Есть цель — вырваться из этого мира, полного Нежити. Любой ценой. Кануло в небытие то слабое чувство, из-за которого я впервые молился — перед тем, как идти в бой…

Стены давили, будто квартира превратилась в заброшенный склеп, полный теней и призраков. Можно сойти с ума, если горечь потерь возьмет верх над здравым рассудком. Даже звери это чувствовали и старались не докучать. К черту, надо разогнать эти мысли сырым воздухом ночных улиц! Это я и сделал, отправившись вечером в город. Зашел в какой-то бар, который подвернулся под руку, и заказал коньяку. Полутемное помещение, узкая стойка бара, и десяток столов, где расположилось несколько компаний. Выжимки человеческих эмоций, разогретых алкоголем и пороком.

Волен идти — куда хочу, волен жить — как хочу. Но в том-то все и дело, что идти мне некуда, и уже очень, очень давно. В голове бились какие-то мысли, картины, выкрики и стоны. Я мог тогда остановиться — и Казимерас остался бы жив. Но я этого не сделал, и его гибель легла несмываемым пятном на мою совесть. И те два охранника — тоже. Человеческая кровь — не вода, ее проливать намного тяжелее. Перед глазами мелькает темная стена леса, освещенная синим светом фар. Ненавижу леса! Они кажутся храмом, но на самом деле они — хранилище Нежити и других им подобных тварей. Упыри, Вурдалаки, Ведьмы и Ведьмаки… Вот один из них поднимает руки, готовясь меня убить. Ему не хватило секунды, чтобы ударить. Сдох, паскуда! Нет, за это надо выпить, ей-Богу! За свое второе день рождение. Второе? А сколько их было за всю историю? Четыре? Не много ли для одной души? Много. Даже слишком. Тогда, наверное, зря. Все зря… Сдохнуть было бы в радость — вцепившись в горло Нечисти, захлебываясь своей и чужой кровью. Прав был Франсуа Виньон…

Ради чего существует Нежить? Неужели исключительно ради самого факта — творить зло? Но в этом нет смысла! Хотя… Можно подумать, что он есть в добродетели! «Все говорят — нет правды на земле. Но правды нет и выше!». Старик Сальери прав — там тоже нет. Ничего нет. Смысла, логики, жизни. Есть короткий путь от момента рождения до смерти. Неутешительный вывод, господа: бессмысленное существование в бессмысленном мире. Даже не мир, а свалка. Космическая помойка людских душ. Нет, серьезно — если уж здесь Чистилище, то в чем его смысл? В искуплении грехов? Бред собачий! Скорее в тонкостях и оттенках мучений, которые выпадают на долю человека. Словно это лаборатория, где неизвестные исследователи изучают предел человеческой выносливости, скрупулезно высчитывая порог боли. Чувства? Кому интересны чувства бомжа, который роется в мусорном баке? Никому. Так и Чистилище — никому нет дела до людей. Посоветуете обратиться к Библии? Зачем? Тратить время, чтобы найти скрытый смысл в этих лживых историях, лишенных элементарной логики? Тоже мне нашли бестселлер, мля, во веки веков…

Хотите загнать в угол любого священнослужителя? Спросите, как снимали после казни Христа с распятия. Послушайте его жалкое блеяние, основанное на фантазиях четырех евангелистов! Каждый из них будет ссылаться на Иосифа Аримафейского, но попробуйте догадаться, почему такую важную сцену не описали в деталях?! Не знаете? Подумайте, лишним не будет…

Можете еще вспомнить слова Иисуса: «Я послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя». Как вы сможете объяснить этот факт, сын божий называет себя «утренней звездой»? Да именно так называли Люцифера — светоносного ангела, который, со слов церковников, известен как Сатана? Чему же вы призываете поклоняться, служители церкви, мать вашу так?!

— Что-нибудь еще желаете?

Я поднимаю глаза и вижу бармена, который застыл по ту сторону стойки бара. Заметил, что бокал у меня сухой, как пустыня Сахара. А на пустую посуду он что? Правильно, реагирует, как собака Павлова. Рефлекс. Фас! Ату! Баргест, мля…

— Принеси всю бутылку и отвали. Апорт! — отмахнулся я. — И принеси заранее счет, чтобы больше ненужных рефлексов не возникало.

Халдей хотел недовольно скривиться, но вспомнил, сколько я уже выпил — ушел. Смотри ты мне, даже у него присутствует чувство собственного достоинства, которое он охотно засовывает в задницу, если клиент много пьет и щедро платит, не забывая оставить на чай. Кстати, я вроде еще и чай заказывал.

— Где чай, мля!

Ах, да… Стоит чашка, куда она денется. Остыл, правда, чаек. Хер с ним — коньяк не спирт, незачем его запивать. Передо мной на стойке возникает небольшой графин. Непонимающе поднимаю глаза на бармена.

— Это что за хрень?

— Мы не продаем бутылками, извините…

— Да? А нах он мне нужен, твой графин, если я заказывал бутылку?

«Не подаем, не приносим»… Хер с тобой, золотая рыбка. Коньяк скатывается в желудок и взрывается небольшим взрывом. Если бы все боеприпасы были из коньяка, проблем в мире было бы гораздо меньше. Коньячные снаряды и пивные бомбы. Мне так понравилась эта мысль, что я решаю за нее выпить. До дна… Ну и чтобы два раза не вставать — за отсутствующих здесь дам! Где-то в стороне слышу небольшой шум и поворачиваю голову. Звуки разбитой посуды перемешиваются с руганью и угрозами. Небольшая суматоха, в лучших традициях Дикого Запада. Несколько придурков не смогли поделить одну мутную телку и теперь держат друг друга за грудки, желая выяснить, чьи яйца круче. Жаль, здесь нет тотализатора — я бы поставил двадцатку на того парня с татуировкой в виде паука, ползущего по руке. К одной из сторон присоединяется группа поддержки в виде лысого урода с лицом, не обезображенным интеллектом. Ну, парни, так дело не пойдет, это не честно. Видит Бог, мне было лень поднимать свою задницу со стула, но арбитр элеганции им просто необходим, это видно невооруженным взглядом. Даже без звездочек…

Цель скоростная, низколетящая… Графин, отправленный в полет метров с десяти, аккуратно приземляется в голову одного из спорщиков, орошая его лысину коньяком и кровью. Я снайпер! Как пел Андрей Миронов: «Приятно в яблочко попасть, почти не целясь…» А еще говорят, что у выпивших координация плохая. Врут, падлы, и не краснеют! По-трезвому — сто процентов бы промазал. Парень удивленно дернулся и опустился на грязный пол, словно боксер, пропустивший нокаутирующий удар. Слабая нынче молодежь пошла; графин не хрустальный, обладающий солидным весом, а обычная стеклянная дешевка. Слабак!

От дальнего столика на передний край выходят еще двое и направляются в мою сторону, с явным намерением сделать мне больно. Расквитаться, значит, желаете? Доброе дело, задумали, доброе.

И мне отмщение и аз воздам! Два? Нет, если быть точным, то две. Почему? Так кегли же, едрена мать. Я довольно усмехаюсь и отхожу в сторону от стойки, не обращая внимания на бармена, который схватился за телефон. Звони, дорогой, звони… Чего-то мне не хватает для полного и безоговорочного счастья. Точно — снарядов… Извинившись, я забираю два пивных бокала с соседнего столика, где расположились несколько мужиков. Один бокал улетает в цель, но меня невежливо дергают за плечо, и снаряд накрывает полку с бутылками, осыпав осколками бармена. Вот сука, такой бросок испортил!

— Чего? Куда я пиво понес? Н-на тебе твое пиво! — долго не думая, выплескиваю содержимое второго бокала ему в лицо. Тоже мне, любитель солода и хмеля! Хватит? Вдруг что-то взрывается в голове, и я отлетаю в сторону. Чувство, что приложили лопатой. Ну блин, так нечестно — бить сбоку! Смотри, как надо! Удар — и любитель фланговых эскапад отлетает в сторону, на соседний стол, обрушив по дороге одного из своих собутыльников. А вот и еще несколько желающих. Они уже дерутся между собой, но что это за междусобойчики такие, позвольте спросить? В коллектив, парни! Вламываюсь в эти боевые порядки и двумя короткими ударами успеваю вырубить одного из нападающих. Еще один? Н-на и тебе, Агнец Божий! Внезапно перед глазами вспыхивает огромная яркая вспышка, и я отключаюсь. Все, перерыв. Технический…

— Оклемался? — человек смотрел на меня с презрением, словно на нувориша, который изображает из себя принца крови.

— П-п-пшел нахер, тварь! — язык во рту ворочается, как колода, царапая небо, словно рашпилем. Блин, как плохо — мутит, во рту гадостно…

— Ну-ну… — покачал головой незнакомый собеседник.

— Пить дай! — пытаюсь поднять голову, но она отзывается такой сильной болью, что я опять опускаю ее на подушку. Какая вонь вокруг… Гадость. Идите вы все нахер, твари!

— Пить дай! — повторяю я, уткнувшись лицом в вонючую подушку.

— Встань и возьми сам, — слышу его голос, — у нищих слуг нету.

— Ах ты, падла…

С усилием сажусь на кровати и обвожу взглядом незнакомую комнату. Похоже на съемную квартиру — слишком все сухо и официально. Вроде бы стандартная для квартиры обстановка, но чувствуется, что здесь не живут, а проживают. Уюта нет. Блин, как голова болит… С трудом навожу резкость на сидящего в нескольких метрах от меня мужчину. Крупный мужик, в прошлом, наверное, или борец, или боксер — уши приплюснуты к черепу. Нет, скорее боксер — ему и нос ломали не раз. Широкие челюсти, бритый налысо череп. Тьфу ты, братва выпуска девяностых, мать их так. Хотя нет… Что-то в нем не так, не укладывается он в образ братка. Похер, потом подумаю.

Квартира, судя по планировке, однокомнатная. Хрущевка. Дьявольщина, каждое слово отзывается в голове такой болью, словно мозг стреляет мыслями по нервам. Я подношу к лицу руку — какого черта она забинтована? Левая? Тоже… Что это было, мля? И черт побери, откуда такая вонь? — я скривился и, посмотрев на мужика, устроившегося в кресле, пытаюсь плюнуть на пол, но слюны нет — язык непослушный, как бревно.

— Какого дьявола так воняет?

— Пока тебя здесь не было, не воняло! — отрезает он.

— Дать бы тебе в харю, да неохота чистые бинты пачкать, — огрызаюсь я.

Поднимаюсь и на дрожащих ногах иду к небольшому журнальному столику, где замечаю несколько бутылок минеральной воды. Скручиваю пластмассовую пробку и, обливаясь, жадно пью. Становится немного легче. Забираю с собой еще одну бутылку и, покосившись на мужика, возвращаюсь к кровати. Смятая простыня в каких-то бурых пятках, неподалеку стоит ведро с водой и швабра. Чистюли, едрена мать. Опускаюсь на кровать, брезгливо убрав в сторону тряпки. Господи, как воняет. Перегаром, грязным телом, потом и блевотиной. Высаживаю залпом остатки воды из бутылки и, отбросив ее на кровать, открываю вторую.

— Будь здоров, придурок! — салютую незнакомцу бутылкой, замечая, как он презрительно кривится, и, усмехнувшись, присасываюсь к бутылке.

— Не надоело еще?

— Пшл… нхрдм… — не отрываясь от горлышка, бурчу я.

— Что? — он, как мне кажется, начинает злиться.

— Пшел на хер, дуболом, — повторяю с гадкой ухмылкой и смотрю ему в глаза.

Да, именно так. Я, как говорится, «нарываюсь» на драку, хотя прекрасно понимаю, что эта гора мяса и мышц размажет меня по стенке, не напрягаясь. Так оно даже лучше — голова не будет трещать. «Мертвым все равно — они не кусаются» — как говорил один капитан из детской книжки. Или он был штурманом? Не помню, кем именно, но все равно он был дурак — не видел Нежить, которая рвет плоть так, что брызги крови разлетаются под потолок.

Нет, драться этот мужик не будет. Жаль — лучше уж сразу, чтобы не мучиться похмельем. Но что в нем не так, никак понять не могу. Странный он. И где я? Неужели меня украли, чтобы потребовать выкуп? Эта мысль вызывает такой идиотский приступ смеха, что я начинаю хихикать, будто деревенский дурачок, увидевший голую бабу на озере. Хотя какая, в задницу, разница — где я и что я? После воды начинает мутить — поморщившись, оглядываюсь на ведро.

— Не думай туда блевать! — предупреждает он.

— А хочешь, еще и в штаны наделаю, чтобы тебе убирать пришлось? — кривлюсь в усмешке и опять начинаю ржать, пока не захлебываюсь сухим кашлем.

— Наблюешь — пол твоей мордой вытру, — спокойно информирует надзиратель.

Знаете, что самое смешное? По-моему, он не шутит. Слишком харя у него добрая, даже застрелить охота. Тянусь к поясу. Пусто. Суки, все забрали! Подавив вздох, смотрю на его презрительную ухмылку и отвожу взгляд в сторону — идите вы нахер, господа! Поднимаюсь на ноги и, поморщившись, иду в коридор. О! Ванная комната есть. Она-то мне и нужна. За спиной слышу шаги и вижу охранника, занявшего позицию у двери. Серьезная у него служба — за писающим мужиком подглядывать.

— Ты случаем не пидор? — интересуюсь я, расстегивая джинсы. — Сразу должен заметить, что я — лесбиян. Несмотря на то, что вокруг много красивых мужиков, все равно смотрю исключительно на баб.

Молчит, гаденыш.

— Ты мне поссать спокойно дашь?

Ну вот, уже лучше — хоть немного отвернулся. Ну и ладно, хер с тобой. Дать бы тебе в морду, мужик не-знаю-как-тебя-зовут. Небольшое, висящее над раковиной зеркало отразило мое… мою харю. Да, иначе назвать трудно. Недельная щетина, под глазами синяки, на скуле — кровоподтек. Хорошо погулял, ничего не скажешь! Сейчас я понимаю, что эта вонь исходит именно от меня. Весело, господин Айдаров. Господин, мать твою так… Скорее уж Сашка. Да, Сашка Безымянный, чтобы древний род Айдаровых не позорить. Черт побери, как же башка трещит! Хмуро осматриваю ванную комнату. Чисто. Даже полотенце свежее висит. На небольшой полке лежит запечатанная зубная щетка, бритвенные принадлежности (в виде одноразовых станков) и какой-то гель для душа. Надеюсь, хватит, чтобы смыть грязь с моего тела…

— Но кто смоет грязь с МОЕЙ ДУШИ!!! — кричу я, срывая горло, и почти без замаха бью ребром ладони по раковине. Поднимаю глаза на зеркало и замечаю взгляд охранника. Что это вдруг? Мне показалось или в его глазах и правда жалость? Это чувство приводит меня в бешенство.

— Чего смотришь, мля?! Разбитой раковины не видел?!

— Давай-ка, залезай лучше в душ, парень, — говорит он. — Руку не поранил?

Руку? Я смотрю на осколки, потом медленно перевожу взгляд на руку. Нет, что ей сделается. Пропади все пропадом! Тупо начинаю раздеваться и слышу, как за спиной закрывается дверь. Ушел. И на этом спасибо. На мне какие-то грязные джинсы, порванная байковая рубашка, каких я сроду не носил, и тельняшка. Все грязное, вонючее, в каких-то пятнах. Противно…

Разматываю бинты на руках. Да, судя по сбитым костяшкам пальцев, кому-то сильно не повезло, мог и насмерть забить. Перстня нет. К черту, все к черту! Встаю под душ и яростно растираю тело мочалкой, стараясь не зацепить немного затянувшиеся раны. К старым добавилось несколько новых синяков. Если судить по их размерам, я падал с небоскреба, и не один раз, а как минимум дважды. Когда вылезаю из душа, на стоящей у двери небольшой, тумбочке замечаю пакет с одеждой. Все новое, даже с этикетками. В углу мешка — пухлый заклеенный конверт. Ну да, конечно. Как я умудрился не прое… не потерять эти вещи? Удивительно. Перстень, часы… Ключей от квартиры нет. Мля, там же звери одни! Хотя нет, Виля заходит каждое утро, знает, что могу неожиданно уехать. Сколько же я пил? Твою мать, как стыдно…

Когда я выхожу из ванны, замечаю движение на кухне. Смотри ты мне, какой у меня тюремщик заботливый — на столе большая кружка чая и миска печенья. Нет, про еду и подумать страшно — сразу мутить начинает. Осторожно пробую чай. Кладу еще четыре ложки. Рука подрагивает и сахар сыплется на стол. Пьянь подзаборная!

Мужик застыл у окна, неторопливо пуская дым в форточку, словно меня здесь и нет. Правильно, я и есть пустое место на этой земле. Кто он такой? А вообще какая мне разница? Говорить, да что там говорить, думать — и то не хочется. Вместе с первыми глотками сладкого чая понемногу начинаю вспоминать свои приключения. Конечно, не все. Скажем, большую часть…

Одним вечером меня сильно накрыло, и я, как мне кажется, пошел прогуляться по городу. Даже оружие, помнится, дома оставил. Или нет? Потерял? Ладно, позже выясним. Потом сидел на набережной, наблюдая за гуляющим народом, курил, в каком-то баре выпил коньяку. Потом еще и еще. Что было после этого — хоть убейте, не помню. Память — странная штука; — она умеет забывать именно то, что нам неприятно вспоминать. Эта стерва ничего не доносит до нас полностью — одни цветные обрывки, будто кадры из рекламного трейлера. Может, это и к лучшему — у меня нет желания помнить все. В жизни каждого человека есть много такого, о чем лучше забыть, иначе старость превратится в войну с призраками прошлых лет.

Какие-то девки в клубе? Покуролесил на славу, ничего не скажешь. Кадры, сцены и герои. Да, кстати о героях — я кого-то бил. Позже били меня, но, к сожалению, не добили. Неаккуратно сработали, дилетанты. Будет что вспомнить на пенсии, если доживу.

— Говорить уже можешь? — мужчина поворачивается ко мне.

— Могу…

— А думать? — он усмехнулся, и я вдруг понял, что в нем показалось странным. Слишком умные глаза — для простого дуболома. Темно-зеленого цвета, они явно чужие на этом грубом лице, которое больше похоже на гранитный обломок, слегка обтесанный временем. Для приличия, чтобы людей не пугать.

— С этим сложнее, — я покачал головой и поморщился. — Где я нахожусь?

— В небольшом городке неподалеку от Каунаса. «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест, весьма мучительное свойство, немногих благородный крест», — процитировал он.

— Ладно, пей чай и одевайся. На тумбочке найдешь ключи от своей квартиры. Внизу будет ждать машина, с водителем, он отвезет тебя домой. За свое зверье можешь не беспокоиться — твоей соседке сказали, что ты уехал в срочную командировку.

— Кто вы такие?

— Пей чай, Айдаров, — вздохнул он, — позже поговорим.

— Когда это «позже»? — пытаюсь уточнить я.

— Будешь уходить — захлопни дверь, — он пропускает вопрос мимо ушей. — Не прощаюсь, еще увидимся.

Охранник (а если быть точным в определениях — нянька) докурил сигарету, аккуратно погасил окурок и убрал его в карманную пепельницу, громко щелкнув ее крышкой. Помолчал несколько минут, что-то внимательно разглядывая через окно, потом посмотрел на меня, усмехнулся и ушел, оставив наедине с чаем и мыслями. Надо сказать, что мысли были гадкие, как и настроение…

Дома — благодаря соседке — все было нормально. Звери присмотрены и накормлены. И оружие оказалось в сейфе; слава Богу, у меня хватило мозгов отправиться в город без него. Стыдно, мля, как стыдно… Забыв общество людей, я посмел забыть и про Друзей, поддавшись мерзкому чувству слабости. Слабак! Вилия, судя по ее взглядам, прекрасно поняла, в какой «командировке» я был. Конечно, ведь по моему внешнему виду можно предположить все, что угодно — только не ударный труд и путешествия. Ладно, надо заканчивать себя грызть и приниматься за работу. Хватит, отдохнул, черт побери! По горло. Досыта!

Звероподобная «нянька» так и не появился. Пропал, как в воду канул. Судя по всему, это был человек Кастелли, других вариантов у меня и не было. Тем более, что вскоре после похорон Казимераса на мой банковский счет упала небольшая сумма. Как я понял — это за книги, найденные в усадьбе, которые были переданы «мальчикам» Винченцо. Странно, оплаты за них я не ожидал; они прикрыли мне хвост, качественно зачистив территорию нашего последнего вояжа. Хотя, судя по полученной сумме, все в этой истории подсчитано. Это простая сдача после оплаты их услуг. Случай закончился на удивление тихо — наверное, Ватикан приложил усилия, чтобы у властей не возникло желания тщательно расследовать происшествие. Да и что там копать — скорее завалы разбирать. Да, усадьба, знаете ли, сгорела дотла. Такая вот незадача получилась. Неосторожное обращение с огнем во время распития спиртных напитков к добру не приводит.

Авгур тоже свое присутствие не обозначил — в извечной привычке наблюдать за развитием событий со стороны. Там, где не стреляют, не льется кровь и мясо подают в виде горячего на стол, а не разбрасывают мелкими клочьями по стенам. Черт с ним, у меня было чем заняться — я просто жил, если так можно назвать существование в постоянном напряжении. Тяжело это, господа — быть на взводе. Ежеминутно, ежесекундно ожидая неприятностей. Любых — от удара в спину ножом до пули, посланной издалека. Так и жил, большей частью просиживая дома и раскладывая сложный пасьянс из людей, ситуаций и эмоций.

Следующие два месяца прошли на удивление быстро. Я работал. Пахал, как проклятый, как раб на галерах, собирая любую информацию о разных странных случаях, которые происходили или происходят в Литве. Самые незначительные сплетни и разговоры тщательно проверялись. Я просиживал в архивах сутками, изучая различные источники, работал с документами и копался в Интернете. Запускал, через несколько прикормленных журналистов, газетные «утки», которые один раз даже вызвали неплохой скандал, закончившийся отставкой крупного чиновника. Мелочь, скажете вы? Да, но этот случай дал мне выход на небольшую секту. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Нет, я не рванул уничтожать этих сектантов, Боже упаси. Зачем? Они еще мне пригодятся в этой шахматной партии, которую я задумал.

Несколько раз я встречался с Сигитасом, осмотрел два дома, которые мне предложили. Один вариант отмел сразу, а вот другой — да, заинтересовал. Взял бы прямо сейчас, но хозяин в настоящее время трудился во славу капиталистического труда в Норвегии. Пришлось подождать до Рождества, благо оно не за горами. Подождем, куда мне торопиться? Кроме поиска дома, я попросил его еще об одной услуге — собрать дополнительную информацию о людях. Не задаром, конечно — за денюжку, причем весьма приличную. Кто в наше время задаром помогает? Правильно, это цветы можно помочь посадить, а все остальное — работа. Но это уже мелочи, признаки нашего века. Первый объект — юноша, который пытался продать в Риге холодное оружие. Второй — это… Пожалуй, нет, про эту персону промолчу, как гласит народная мудрость: «торопись медленно»…